Влюбленный юноша

Прекрасная погода – бабье лето в разгаре; прекрасное утро, не омраченное даже намеком на суету; прекрасное настроение… Кожевников Виктор Андреевич, кандидат филологических наук, с наслаждением попивал чаек, закусывая его пряником. Он делал все элегантно, выглядя при этом как англичанин, кичащийся своим достоинством – в приличном смысле этого слова. Он всегда был таким - утонченным, слегка надменным. Полуприкрыв глаза, делая очередной глоток ароматного напитка, он наблюдал за падающими листьями за окном. Прекрасное утро… - Виктор Андреевич! - Его уединение безбожно прервали. – У вас разве сейчас нет занятий? Зав кафедры русской литературы 20-21 веков, с шумом ворвавшись в кабинет и заняв свое место, посмотрел на него поверх очков, вопросительно выгнув брови. - Я дам студентам шанс послушать мою лекцию, - гордо ответил Кожевников. - Раньше чем через десять минут, не пойду… Баранов вздохнул и уткнулся в свои бумаги. Ровно через десять минут – ни секундой позже или раньше, педантичный Виктор Андреевич покинул кабинет. Высокий, худощавый, с отменной осанкой, он волей неволей привлекал к себе внимание в коридорах университета, когда неторопливой, но четкой походкой направлялся к нужной ему аудитории. Сложно было угадать в нем деятеля науки, он похож был, скорее, на музыканта. Изящные кисти, длинные тонкие пальцы, узкие запястья… Или же на художника! При всей своей педантичности в делах, в одежде он оставался несколько «свободным». Идеально сидящие серые брюки со стрелками, легкие бежевые мокасины, отменно выглаженная сорочка – вроде бы показатель строгости к самому себе, и, в первую очередь, внешнему виду… Только вот галстуков не признавал, и верхние пуговицы всегда были расстегнуты, открывая чуть бледноватую, в сравнении с лицом, кожу на груди. Рукава так же были подогнуты до середины предплечий, но непременно выходило одинаково по длине. Впрочем, литература – это тоже искусство… Зайдя в аудиторию, он защелкнул замок, лишая не успевших возможности послушать сегодня его лекцию. Он очень не любил, когда его прерывали. Обведя взглядом аудиторию, Кожевников положил журнал на край стола, чтобы староста в перерыве отметила отсутствующих. - Доброе утро, - поздоровался он после этого. – Начнем с того места, на котором остановились в прошлый раз. Аудитория наполнилась тихими шорохами пододвигаемых поближе конспектов… Кожевников говорил монотонно, его голос усыплял. Некоторым он казался нудным, но были и поклонники молодого и вполне симпатичного преподавателя, считающие его лекции самыми интересными. К тому же Виктор Андреевич не ограничивался зачитыванием информации, а, время от времени, разбавлял скучные темы чем-то интересным, не имеющим отношения к литературе. А тем, кто интересовался его любимой поэзией «серебряного» века, он в перерывах охотно давал рекомендации – что почитать, помимо необходимого минимума. При этом Виктор Андреевич расточал едва заметные улыбки, и с напускным безразличием выслушивал комплименты. Вот так и текла его размеренная жизнь в качестве преподавателя на филологическом факультете. Со студентами он близко не сходился, дабы у тех не было соблазна лезть и в его личную жизнь – скучную и одинокую. Все, что было за пределами университета, он оставлял там же… Здесь он был уважаемым, а там покинутым друзьями и родными. Родился он в очень интеллигентной семье, мать была профессором культурологии, отец – деканом факультета искусствоведения. Только не в этом университете, да и не в этом городе… Кожевников уже привык, что ориентация сделала его изгоем даже для семьи, и по этому поводу давно не переживал. Но и не афишировал своих пристрастий. Легкая загадочность делала его объектом влюбленности, особенно у первокурсниц. Ему нравилась такая реальность, нравился покой… Но в этом году его явно преследовала неудача. В лице студента, который черт знает что забыл на филфаке! Насколько знал Кожевников, Артур Двинов учился в Техническом, но был под угрозой отчисления, и быстренько перевелся к ним. Дверь с треском раскрылась на пятнадцатой минуте лекции. Аудитория затихла и вдруг разом разразилась хохотом. - Упс, - радостно отметил вошедший Двинов. – Я че, замок сломал? Виктор Андреевич глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и, оперевшись кончиками пальцев о стол, сказал: - Не хочу показаться занудным, но вынужден кое-что напомнить. - Он многозначительно посмотрел на Двинова, замершего с преувеличенно счастливой улыбкой. - Никто не смеет входить в аудиторию после начала лекции. Вам это понятно, господин Двинов? - Вполне, - кивнул тот. – Прошу прощения. - Тем более, - перебил его Кожевников, - заявляться с таким опозданием! Да еще ломать двери… - Я все исправлю… - Еще бы вы не исправили! А теперь прошу покинуть аудиторию. - Но я хочу послушать… - Так! – Кожевников все-таки сорвался на крик, создавая неловкую ситуацию - Либо вы сейчас же уходите, и я продолжаю. Либо ухожу я, и, по вашей милости, лекция будет сорвана. - Но Виктор Андреевич… - Я не буду повторять. - Кожевников схватил свои бумаги со стола и направился к двери, рядом с которой до сих пор стоял Артур. Как только Виктор Андреевич оказался на достаточном расстоянии, все зашикали на Двинова. - Ты что, как первый раз? Подождать перерыва не мог? Иди, возвращай его! А то он потерянные часы потом поставит нам самой последней парой! Артур стоял, не отрывая взгляда от удаляющейся спины. Уже в который раз его дыхание перехватило от этого обжигающего взгляда синих глаз. И как соблазнительно челка упала на лицо, такое правильное, четкое… Совершенное. - Двинов, твою мать! – шепотом крикнул староста. – Иди! - Все-таки он истерик, - выдохнул Артур, послушно плетясь в сторону мужского туалета, где скрылся Кожевников. Его сердце было похищено с первого взгляда, когда Виктор Андреевич с легкой усмешкой, глядя на него, сказал: - Юноша бледный со взором горящим, вы хорошо себя чувствуете? Двинов тогда бездумно покачал головой, оторвав ее от парты. Кто ж с похмелья себя хорошо чувствует?.. Да еще совсем не спавши… Кожевников поморщился и отошел. Вот так и началось их знакомство… Виктор пытался обрести равновесие, гипнотизируя самого себя в зеркальном отражении взглядом в упор. Двинов – это головная боль, это вечный раздражитель… Это просто невыносимый человек! Никто так не выводил из себя, как Артур Двинов. - Виктор Андреевич, - эта напасть преследовала его. - Двинов, оставь меня в покое, - как можно спокойнее произнес Кожевников. Тот, конечно, не придумав ничего лучшего, встал перед ним на колени и начал читать стихотворение… Что удивительно, с выражением! - Я вас люблю, - хоть я бешусь, Хоть это труд и стыд напрасный, И в этой глупости несчастной У ваших ног я признаюсь! - - Господи… - вздохнул Кожевников, которому эти признания порядком надоели за последние две недели. Но на этот раз даже в стихах – что-то новое. – Встань с колен. Но Двинов и не думал слушаться. - Мне не к лицу и не по летам... Пора, пора мне быть умней! Но узнаю по всем приметам Болезнь любви в душе моей: Без вас мне скучно, - я зеваю; При вас мне грустно, - я терплю; И, мочи нет, сказать желаю, - на последней строчке он так повысил голос, что его, наверное, весь факультет слышал: - Мой ангел, как я вас люблю! - Двинов! – воскликнул Кожевников. – Я не люблю Пушкина! Пошел вон! - А как же лекция?.. – убитым голосом спросил Артур, вставая и отряхивая джинсы. Лекция… Нужно было вернуться, не стоило вот так вот, поддавшись импульсу, покидать аудиторию. Но Артур всем своим видом вызывал желание убежать и спрятаться! Виктор прикрыл на секунду глаза – надо взять себя в руки. - Я сейчас приду. И надеюсь, что тебя там не будет! - Понял, - с грустным видом кивнул Артур. Как только он вышел, Виктор снова посмотрел на свое отражение и тихо прочитал по памяти: - Я думал, сердце позабыло Способность лёгкую страдать, Я говорил: тому, что было, Уж не бывать! уж не бывать! Прошли восторги, и печали, И легковерные мечты... Но вот опять затрепетали Пред мощной властью красоты. Вздохнув, он включил холодную воду, сполоснул руки, пригладил слегка растрепавшиеся волосы и пробормотал: - Не люблю Пушкина…