Malatar

Трудно представить, сколько людей, меров и бетмеров в момент отчаяния встречали на своём пути босмерку с равнодушным лицом и тихим, проникновенным голосом. Она предлагала свою помощь, и они смотрели на неё по-разному: с надеждой, насмешливо, недоверчиво. Смотрели и видели одно и то же. Темные, неумело обрезанные волосы, торчащие во все стороны. Большие, чуть лопоухие уши. Непроницаемые тёмно-зелёные глаза и плотно сжатые бледные губы на юном даже по эльфийским меркам лице. Хороший доспех мог бы придать её образу внушительности, позволяя разглядеть гордую осанку и животных грацию шагов, но разномастные части кожаной брони вызывали лишь недоумение. Пояс с костяной босмерской пряжкой поддерживал альтмерского покроя штаны. Сверху это прикрывал аргонианский чешуйчатый нагрудник с открытыми боками, а ещё выше торчали остроносые орочьи наплечники. Или любое другое столь же абсурдное сочетание. Словно владелец доспехов натягивал на себя всё, что попадется ему под руку, не сильно задумываясь о том, как это будет смотреться. К противникам Доминиона Танастаен могла спокойно явиться в подаренной королевой Айренн броне с огромным орлом на груди. И только недоуменно моргала, когда на вопрос Разум-дара: «И ты пошла в этом?» — невозмутимо ответила: «Какая разница?», а он хрипло и совершенно искренне рассмеялся.

***

Рассвет выкрасил небо над Вулхельским Дозором в безмятежно голубой цвет. От порта в столь ранний час уже доносился шум голосов, неумолчно кричали чайки. В воздухе остро пахло солью. Танастаен не спеша брела вдоль берега, оставляя на мокром песке отчётливые отпечатки сапог. Возле поваленного ствола дерева, выбеленного солью настолько, что напоминал торчащую из песка кость неведомого чудовища, она остановилась. Со всё тем же прохладным выражением лица изучила солнечную дорожку, всё шире и ярче расползающуюся по воде. А потом наклонилась, торопливо избавляясь от сапог, и, как была — в свободной рубахе и брюках — побежала по мелководью, чтобы разбежаться и красиво, без всплеска нырнуть с резко оборвавшегося берега. Проплыв несколько метров под водой, Танастаен вынырнула, тряся головой и шумно отфыркиваясь от соленой до горечи воды. На тонких, бледных губах медленно и несмело растекалась нежная, умиротворённая улыбка. Развернувшись изящным движением ладоней, Танастаен заправила за уши потемневшие, непослушный волосы и целеустремлённо погребла в сторону виднеющихся в отдалении скал. Вдоволь наплававшись, она растянулась на всё том же поваленном дереве, удобно уперевшись ногами в обломанные суки и прикрыв глаза ладонью. Вставшее солнце расцвечивало пространство между пальцами ярко-алым. Соль ощутимым слоем засыхала на волосах, жесткой коркой стягивала одежду и кожу, но Танастаен не спешила поскорее смыть с себя эти ощущения. Приближающиеся шаги мигом стряхнули с неё расслабленное довольство, заставив сперва напрячься, а потом и спрыгнуть на землю одним скупым движением. Потревоживший её покой рыбак неловко улыбнулся и выставил перед собой занятые улочками и ведром руки. Не выказав ни капли недовольства, Танастаен убрала руку с рукоятки ножа, спрятанного в повязке на бедре, спокойно выпрямилась и, кивнув ему, мол, не буду вам мешать, подхватила сапоги и зашагала в сторону города.

***

— Доброе утро, — радушно поприветствовала Ланести знакомую босмерку, проходившую мимо дверей конюшни. Та кивнула ей в своей молчаливой манере, не отвлекаясь от дороги, и это могло бы остаться незначительным утренним эпизодом из тех, что мгновенно стираются из памяти, но что-то не давало Ланести покоя. Она нахмурилась, пытаясь понять, откуда взялось странное чувство неправильности. И только потом, консультируя очередного клиента, до неё дошло — на Танастаен не было брони.