Великая сила любви

      На утро Том проснулся как обычно раньше всех и принялся за утренние занятия. В комнате было темно, слышались уже привычные булькающие звуки со стороны озера. Том уже привык и действительно начал находить эти звуки несколько умиротворяющими и помогающими уснуть. Сейчас Том кое-как дошел до зеркала в полный рост и начал осторожно разогревать мышцы после сна, сегодня ему спалось плохо из-за того, что он решился солгать, и об этой лжи может узнать Дамблдор. Том решил поступить проще: раз уж у них с Дамблдором складывались доверительные отношения, почему бы и не попросить профессора не выдавать тайну Тома, тем более Дамблдор достаточно понимающе относится к ситуации с полукровками, которым стыдно озвучивать свой статус крови.       Том закончил разминку, быстро умылся и почистил зубы, собрался и поспешил прочь из общежития Слизерин, спеша к спальням преподавателей. Спальня Дамблдора оказалась в конце коридора, и Том на двери увидел золотую табличку с выгравированным именем преподавателя, а после негромко постучался.       На первый стук никто не ответил. На второй — тоже. Том думал, стоит ли стучать в третий раз, но тут услышал шорканье тапочек по полу и остановился, прижимая школьную сумку с учебниками к себе.       Дверь открылась. Дамблдор стоял в мужской шелковой пижаме под расцветку гриффиндора, волосы его были заплетены в косу. На ногах профессора обнаружились смешные тапочки-тыковки. Профессор забыл даже натянуть на себя очки и выглядел так значительно моложе, чем обычно. — Доброе утро, профессор Дамблдор, я к вам! — быстро проговорил Том, глядя на профессора трансфигурации. — Так рано? — изумился Дамблдор, убирая косу за спину. — Что-то случилось, Том? — Да, мне нужно поговорить с вами, профессор! — сказал Реддл более решительно, чем сам от себя ожидал. — Это не может подождать до обеда? — спросил Альбус, почесывая переносицу. — Нет, сэр! — воскликнул Том, тяжело вздохнув.       Профессор, заметив встревоженное лицо своего опекаемого, не смог отказаться и пригласил Реддла войти в свои покои, внутренне коря себя за прописанное в документах родство. Именно это, по его мнению, размягчало мозг и толкало на неоправданно глупые поступки во имя той самой любви, которую Дамблдор всем пихал в качестве панацеи от всех бед. Сейчас профессор сам понял, насколько дорого ему обходятся его высказывания о любви.       Том вошел в покои Дамблдора и осмотрелся. Место напоминало небольшую квартиру: с прихожей и гардеробной, с уютной спальней-кабинетом и небольшой собственной кухней и даже личной ванной комнатой. — Проходи на кухню, Том, я сейчас приду, — сказал профессор.       Том сел на стул, предложенный ему и увидел, что буфет Дамблдора набит всевозможными сладостями. Тут же стояли пузатые банки из стекла, на которых были наклеены клочки бумаги с названиями чаев, о каких Том никогда не слышал. Тут же стоял какой-то странный короб с железной дверцей, который тихо жужжал. Реддл увидел и сервант, наполненный несколькими оригинальными сервизами. Один был разрисован шмелями, второй пестрил яркими и сочными лимонами, третий был простоват для столь вычурных сервизов, и был выполнен из глины, разрисованной детьми, и покрытой глазурью. В целом, у Дамблдора было более, чем уютно. На полу в кухне даже лежал мягкий ворсистый ковер.       Профессор вошел в кухню, шаркая тапочками, поставил кипятиться чайник и подготовил турку с кофе, достал из буфета несколько коробок со сладостями и ушел переодеваться и приводить себя в порядок. Том удивленно продолжал осматриваться, из окна он увидел, что профессор предпочитает вид на Черное Озеро и Запретный лес, простирающийся за ним и исчезающий далеко за горизонтом.       Профессор вошел в кухню в тапочках, но уже одетый в свой изысканный костюм-тройку из шерсти и шелковую сорочку с епископскими рукавами. На манжетах блестели серебряные запонки в виде шмелей. Профессор выключил кипящий чайник, залил воду в турку и поставил вариться кофе, а потом обернулся к Тому и спросил куда более бодрым голосом: — Ну, и что же привело тебя ко мне в такую рань? — Я думал, вы уже не спите, профессор, — виновато сказал Том, сидя на стуле. — Вообще я не люблю рано вставать, — заметил Дамблдор, сразу же располагаясь на стул, напротив мальчика. И тут Том вспомнил то утро, когда очень некрасиво рано утром Дамблдор буквально сбежал от него из «Дырявого котла». — Но ты был очень настойчив, Том… Так что произошло? — Дамблдор поднялся, снял турку с плиты и разлил по чашечкам кофе, а потом добавил молока, которое при вливании в чашку само вспенивалось, образуя пенистые шапочки. Дамблдор взял в руки подобие перечницы и сдобрил поверхность пены. Том почувствовал пряный аромат корицы в воздухе и с некоторым восхищением продолжил наблюдать за готовкой Дамблдора. Его движения были изящны и отточены до мелочей, все это выглядело так же красиво, как и на уроках трансфигурации. Дамблдора создавало постоянство, вещи, которые он делал десятки раз в своей жизни, выполнялись им с особой любовью и утонченностью, а еще с невероятной точностью. Тома не могло не восхищать это. — Профессор, мне нужна ваша помощь в том, что я сделал, — Том умоляюще посмотрел на Дамблдора, когда тот снова занял место напротив него за столом. И Том заметил, что таким образом ему становится легче вести диалог. «Интересно, что на это влияет?» — подумал Том, не решаясь опять сделать глоток кофе, настолько чувствовал себя напряженным. — Да в чем же дело, Том? — Дамблдор стал серьезным, и Том выдавил из себя: — Я соврал. — И кому же? И о чем именно ты соврал? — смягчился Дамблдор, явно не считая это чем-то очень плохим. — Профессор, я вижу, как здесь относятся к чистокровным волшебникам остальные, мои сокурсники и старшеклассники, я не смог так… — Том начал подходить к вопросу издалека. — Я сказал профессору Слизнорту, что я выходец из чистокровной семьи и назвал ему девичью фамилию моей матери! — Ну, я не уверен, что ты прямо солгал ему… Просто ты не договорил некоторые детали, вот и все, — успокоил его профессор. — А от меня, собственно говоря, что требуется? — Дамблдор смотрел на Тома, сияя на него синевой своих глаз из-под очков. — Ты хочешь, чтобы я не раскрыл тебя и поддержал тему твоего происхождения, я верно тебя понял? — профессор встал с места. — Да, все верно, профессор. Пожалуйста, не выдавайте меня ему, — Том не упускал из виду Дамблдора, боясь упустить малейшую его реакцию. — Что ж… Я понимаю, что тебя смущает и даже несколько пугает обстановка на твоем факультете и тот факт, что чистокровные волшебники владеют куда большим количеством привилегией здесь, нежели полукровные дети. Я понимаю, что ты, даже имея в предках самого Салазара Слизерина, не ощущаешь с ним никакого родства, находясь в подобной обстановке и положении. И даже готов помочь, но дело в том, что чистокровные волшебники, как они сами говорят, за версту чувствуют кровь магглорожденных и банально оценивают детей по их поведению. Все чистокровные в большинстве своем выходцы из аристократических семей, в их родословных значится множество имен, сделавших немало для магического мира. А что можешь им дать ты, Том, если сделался для них чистокровным волшебником? Скажешь, что тебя просто оставили в маггловском мире?       Том смущенно слушал профессора, соглашаясь со всем, что говорит Дамблдор. И ведь правда, у Малфоя чуйка на полукровок, какой можно позавидовать. Абраксас Малфой — лощеный и ухоженный, его руки похожи на длинные восковые, его пальцы никогда не знали грязи под ногтями. Как же быть? — Я понимаю даже, зачем ты это делаешь, ты хочешь заявить о себе, как ты мне и говорил когда-то за ужином. И хочешь стать лучшим волшебником из лучших, и сейчас ты просто хочешь, чтобы они приняли тебя за своего, — улыбнулся Дамблдор. — Что же, я тебе помогу, чем сумею, но при условии…       Том замер, внимательно слушая профессора и будучи готовым ко всему, что последний скажет, чтобы выполнить на пути к своей цели. — Как говорится, Том, услуга за услугу… Я не расскажу Слизнорту о твоем истинном происхождении и буду поддерживать легенду о твоей чистокровности, но за небольшую плату… Скажи мне, как ты выбрался из чулана?       Том остолбенел, явно не ожидая подобного вопроса. — Что, профессор, откуда вы?.. — замямлил он, едва не опрокинув чашку со стола. — Расскажи мне, как ты выбрался из чулана, — повторил Дамблдор, будто оглохнув. — Кажется, повторения именно этой ситуации ты боялся, но миссис Коул здесь не было. А случившееся напугало тебя не на шутку. Мне интересно узнать, как ты… — Я использовал магию, — ответил Том, выдохнув. — Просто использовал магию, вот и все. — Кажется, твоя палочка была недоступна тебе в этот момент, не так ли? — спросил Дамблдор. — Как ты использовал магию? — Я сосредоточился, сконцентрировался, и у меня получилось использовать заклинание Люмос без использования палочки, — ответил Том, ощущая, как неожиданно накатившая стеснительность отступает перед желанием говорить о случившемся. — Моя рука, я почувствовал, как энергия течет по моей руке, а свет, вместо древка палочки сконцентрировался на подушечках пальцев… — завороженно рассказывал Том.       Дамблдор внимательно слушал его, медленно отпивая кофе из своей чашки. — Понятно, достаточно интересное использование магии в твоем возрасте с учетом того, что ты учишься владеть артефактом, помогающим сконцентрировать магию. Видимо, между вами установилась еще не такая сильная связь… Потому что обычно в возрасте лет одиннадцати-двенадцати дети утрачивают способность колдовать без использования палочки. Палочка является проводником магии, её катализатором и усилителем. Скажи, что помогло тебе сконцентрироваться?       Дамблдор промолчал, не упоминая тот факт, что Люмос изучается лишь на втором курсе. — Я вспомнил уроки рисования, — ответил Том. — Да… Весьма здорово слышать от тебя то, что ты увлекся магией и начал рисовать, — несколько отстраненно заметил Дамблдор, делая ещё глоток кофе. — Учителя хвалят тебя, не так ли? — Правда? — удивился Том. — Я слышал от Алисии, что вчера Антонин Долохов поведал о происходящем на его родине, когда они сидели в кабинете у Горация… — совершенно неожиданно переменил тему Дамблдор, Том и сам не ожидал такого поведения, но сам не понял, как быстро последовал ему. — Да, сэр, то, что говорит Антонин, по истине, ужасно и страшно. — Да, ты прав, Том. Магглы, даже не обладая магическими способностями, обладают куда большей силой, чем может нам показаться. Они изобретательны, когда дело доходит до создания машин смерти или внедрения насилия в общество. В нашем мире не ведают того насилия, которое происходит там. И то, что происходит на родине Долохова, по истине ужасно. Я забирал его из дома в Хогвартс, и могу сказать, что это было более, чем ужасно. Мне пришлось использовать оборотное зелье и чужую одежду, чтобы на родине Долоховых меня с легкостью приняли за своего. Я несколько недель готовился к поездке в СССР, вел подробную переписку с матерью Антонина после того, как стало известно, что Колдовстворец не открыл двери в этом учебном году, а все его ученики были перенаправлены по другим школам. Я надеюсь, что директор той школы и все учителя Колдовстворца держатся и не отчаиваются, что они смогут выжить в той жуткой обстановке и преодолеть этот промежуток жизни, а через какое-то время открыть вновь свои двери для детей.       Том кивнул, допивая свое кофе и не замечая, как у него появились усики из молочной пены. — Дело в том, что перевозку Антонина Долохова пришлось спонсировать Хогвартсу, поскольку у Елены не было средств для этого, возможностей и даже связей. Пришлось наложить на нескольких людей Обливиэйт перед тем, как достаточно сложная вылазка для Антонина за границу удалась, — улыбнулся Дамблдор, протягивая салфетку Тому, чтобы тот утер рот. — И что же с ним будет летом, профессор? — изумленно спросил Том. — Армандо Диппет обещал уладить этот вопрос, я думаю, что Антонин останется на все лето в Лондоне, либо же проведет его в стенах замка. — Но все же лучше, чем находиться в СССР, — сказал подавленно Том. Ему искренне хотелось тоже на все лето остаться в Хогвартсе и не возвращаться в приют. — Не спорю, для тебя это, может быть, и так, однако у Антонина осталась за границей семья, которая его любит и ждёт. И по которой Антонин наверняка скучает. Насколько я знаю, Елена запретила своему сыну отправлять почту и сама ему не пишет, поэтому только Мэрлину известно, что на душе и в сердце этой женщины, которая буквально отрезала от себя сына, отправив его в другую страну на обучение.       Том изумленно слушал рассказ Дамблдора, он явно не понимал происходящего, потому что вырос в других условиях. — Но почему так? Почему она так себя ведет? — спросил Том, опрометчиво отметая мысли о своей покойной матери. — Потому что она любит его и заботится о его безопасности, а он любит её в ответ и поэтому не нарушает установленные правила, — сказал Дамблдор.       Том прежде не слышал слов о любви, касаемо ни своей матери, ни Дамблдора, ни о миссис Коул, ни помощниц приюта. Он слышал речи о любви, когда их водили в церковь, где ежеминутно упоминалось, что Господь строг, но справедлив. И что если у детей нет родителей, их любит Бог, несуществующий, невиданный, но он их любит. Детям надо лишь в него верить. Слова о любви казались Тому абстрактными и пустыми, даже сказки на ночь казались куда более реалистичными, чем любовь к чему-то несуществующему. Но здесь речь шла о двух вполне существующих людях: о матери и сыне, которых разделили не только границы и расстояние, но и политическое настроение. И Тому было тяжело понять, каково это: пережить подобное расставание, которое, возможно, растянется на годы, или которое, вероятнее всего, никогда не закончится. Том еще не знал ответа на эти вопросы.