8 лет в коробке, посреди тайги.

Потерянный в датах и цифрах, я могу сказать, что судя по дневнику Рейха, на дворе было 3-е мая 1909 года. Было зябко, хотя и скоро и наступит лето... Не могу представить, что будет зимой. За окном шёл глухо бьющий по стенам и окнам ливень. Вся живность в доме затихла, стало так бесшумно, словно я надел беруши. Рейх поставил зеркало в мою комнату и сейчас сказал мне стоять перед этим самым зеркалом, медленно расстегивая пуговицы на моей рубашке, стоя позади меня. — «Ну же, Польша, милая… Посмотри, какая ты стала худенькая. Почему же ты отказываешься есть, моя принцесса?» Рейх уткнулся в мой висок носом, тихо дыша, слабо сопя. Руками он провел от моих бёдер к моей груди, слегка надавливая и по моим ощущениям пересчитав каждую выпирающую косточку на исхудавшем теле… Руки были холодными, немного маслянистыми от крема. Я же смотрел на себя в зеркало, почти что прожигая взглядом. Я не верил, что отражение было моим… Совсем не верил. Под глазами синяки, сами глаза стали словно ещё больше на худом лице с немного впалыми щеками. Острые скулы, коленки и локти — я был больше похож на заживо погребённого, чем на обычного ребенка. Растрепанные волосы и выпирающие ребра. Я был ужасен. Медленно подняв слегка дрожащие руки, я прикоснулся ими к своему лицу, надеясь, что это неправда. Рейх в зеркало смотрел на мое лицо в отражении, начав неожиданно ухмыляться и тихо хихикая, стискивая меня за поясницу в объятиях. — Выглядим, как семья, правда, моя милая? Я папа, а ты чудесная мама. Я продолжал молчать на всё, что он говорил и немного извернулся, чтобы выбраться из его рук, когда мужчина неожиданно прижал меня к себе, выбивая из моих лёгких весь воздух от неожиданности и небольшой боли. Он тяжело дышал мне на ухо, делая так, что я видел все его действия. Под рубашкой я был полностью нагим. Медленно проведя пальцами по моим бёдрам, он добрался до внутренней их стороны, медленно отодвигая края рубашки. Моё дыхания участилось, а я зажмурился, как неожиданно мужчина встряхнул меня, заставляя вскрикнуть. - Смотри, милая. Не отводи взгляд. Рейх взял меня за подбородок, вновь встряхивая и направляя мой взгляд прямо в зеркало. Трогая мое вздрагивающее тело, он своими руками медленно, словно оттягивая, приблизил руку к моему… Приблизил руку именно туда. Простите, не могу это выдавить из себя. Как тогда, когда он споил меня. Я быстро дышал, а мои глаза накрыла пелена слёз. Мое тело пробила крупная дрожь. В горле словно был ком горечи и отвращения, который я не мог выплюнуть из-за того, какой он большой. Я просто и дальше старался проглатывать его. Рейх медленно проводил рукой по всей длине, пока я не выл в голос от отвращения и боли. Приоткрыв рот, я издал отчаянный и пустой хрип, не имеющий смысла, видимо служащий криком о помощи. Меня неожиданно пробила сильная дрожь, мое тело обмякло, дыхание стало частым и сбитым, я почти задыхался. Схватившись за руки мужчины, я оттягивал их, кусал губы и кашлял от того, что давился своей же слюной. - «Домой, пожалуйста… Пожалуйста… Я ничего не скажу… Я никому не скажу… Отпусти меня домой…» Я чувствовал, что меня вот-вот вырвет. По моей щеке прилетела хлесткая пощёчина, из-за которой я чуть не упал, заныв и взявшись руками за больное место, которое словно горело огнем. - «О чем ты, Польша? Думаю, от холода ты начала бредить. Здесь твой дом, милая. Здесь наше уютное гнёздышко.» Рейх ударил по второй моей щеке, заставляя меня замолчать, но не давая упасть, подхватывая меня. Лицо его было такое, словно это не он подкидывал мне эти пощёчины по лицу, а просто был сторонним наблюдателем. В голове словно было цунами, в ушах звенело, а щеки жгло, они пульсировали от ударов. Я закрыл лицо руками, не желая, чтобы это все происходило со мной, тихо хныча и почти воя. Рейх держал меня за плечи, смотря в зеркало перед нами, потираясь о мою макушку своей щекой с отросшей щетиной, покалывая меня ею. Он шептал и бубнил какие то ласковые бредни, но я не слышал их. Мое сердце словно разбивалось, еле билось, одновременно с этим так быстро и больно, что я забывал дышать иногда. Дождь за окном ласково барабанил. В наказание за мою истерику Рейх наказал мне снять рубашку и ходить с ним за руку по дому, смотря в каждое окно. Я весь дрожал и часто обильно вздрагивал, особенно когда увидел, что Рейх со всех окон снял доски и все, что их закрывало. Я был перед лесом как на ладони. Меня всего трясло, я был красным от ушей до кончиков ногтей на ногах… На улице не было людей, да что там, даже животных, но он этого было не меньше стыдно. Всхлипывая, я шел рядом с Рейхом, весь немного согнувшись и стараясь прикрыться, пытаясь спрятаться за мужчиной, когда мы подходили к окну. Я хныкал и вжимался куда угодно, но подальше от окна. На все это Рейх мог только смеяться, подбирая меня под подмышки и поднимая повыше, так, что все мое тело было видно в этом треклятом окне, пока я судорожно дёргал ногами, стараясь опуститься обратно на землю, пища и упрашивая его не делать так. Колотя его руки своими, по моим щекам бежали слезы, я поджимал ноги, чтобы прикрыться, но он прижимал по спину к своей груди, своим подбородком опёршись на мою голову, взяв меня под колени и раздвигая мои ноги, на что я почти верещал, извиваясь и дергаясь. И так мы подходили к каждому окну в течении всего дня… И Рейху было только весело с этого. Он смеялся, даже не смущаясь того, как я бился в истерике, дёргался и истерил. Словно он этого и добивался. В какой то момент мы подходим к окну и рейх неожиданно открывает его передо мной, пуская прохладный и влажный воздух внутрь, что мгновенно обдул меня, заставляя вскрикнуть. Рейх положил руку на мое бедро, тихо и учащенно дыша от видимого возбуждения из-за всей ситуации с моей наготой. Я чувствовал, как он медленно тёрся о меня сзади, слегка подрагивая, пригибаясь к моему уху и прикусывая мочку уха. — «Ну же, Польша, милая, кричи. Пусть все увидят, как папочка трётся о твое оголенное тело сзади. Пусть все увидят, какая ты у меня красивая…» Рейх почти простонал мне последнее предложение в ухо, немного сжимая руками мои бедра, лапая меня, прости Господи… Мое лицо было тогда скривлено в гримасе отвращения, ужаса и унижения, которое мне предоставил Рейх. Я не хотел больше истерить сейчас, ибо этот чокнутый мог меня и по дому нагишом заставить ходить — а тут и помереть от воспаления лёгких не долго. Тут хоть рубашка да носки, хоть как-то, но спасают. Всхлипывая носом, из меня никак не мог вырваться крик. Мне было так стыдно, так страшно — а вдруг кто то и вправду увидит, что тут происходит?.. Мой отец и я тогда будем опозорены до конца жизни. Я не хотел этого от слова совсем, от того и тихо всхлипывал, вновь глотая слезы, стараясь проглотить и вновь неприятный ком обиды и злости, засевший в горле. Но теперь он вышел, и весь подоконник стал залит моей блевотой, что попала на мои руки, капала на пол и мои ступни. Рейх же лишь хихикнул, продолжая медленно тереться о меня сзади, пока вскоре не содрогнулся, тихо простонав и изливаясь в собственную одежду, из-за чего она намокла и неприятно липла к моей коже словно клей. После этого я неожиданно отключился. Очнулся же я спустя пару часов. Я был чист и помыт, все ещё мог чувствовать тепло воды на своем теле. В комнате было жарко и очень душно, меня же словно что то стискивало и было мало места. Пахло жасмином, мылом и как будто крахмалом. А ещё мужскими духами. И немного потом. Совсем чуть-чуть, чисто по-человечески. Медленно раскрывая глаза, я медленно огляделся — непонятные стены, большая кровать… Чужие руки, обнимающие меня. Медленно и понемногу разворачиваясь, я почти что уткнулся лицом в широкую грудь Рейхоугольника тогда. Прокляв тот день, когда родился Рейх, я прикусил язык — мне было слишком стыдно и боязно оскорблять чистое лоно проклятиями ныне почившей Пруссии, царство ей небесное. Грешен, знаю, но сдержаться тогда совсем не смог. Медленно стараясь отталкиваться от большого тела, меня в один момент прижали вплотную к мужской груди, заставляя в нее лицом утыкаться как в подушку. Начав извиваться, ибо дышать было нечем, я начал брыкаться и пинаться, из-за чего сверху послышалось крайне недовольное фырчание. — «Польша, милая, уже такой поздний вечер… Не могла бы ты ещё поспать, любовь моя? Знаешь, как я измотался убирать за тобой?.. Или ты просто не ценишь мой труд?» Я молчал, пока Рейх, не дождавшись моего ответа, фыркнул и уткнулся носом в мой затылок, тихо и спокойно дыша, засыпая. Той ночью окно в комнате Рейха было полностью закрыто, как и всегда, не пропуская лунного света внутрь. Прикрыв глаза, я представил, словно тихо ухожу от лап Рейхоугольника в окно, взлетая на крыльях, чувствуя свободу и еловый запах холодного леса. Представлял, как на меня смотрят удивлённые животные, словно взглядом спрашивая: «Кто это? Что это? Почему оно такое свободное?», а я взлечу высоко в небо, над облаками, скрываясь от злобных и обиженных глаз мужчины, который больше не сможет меня достать, а останется один гнить в своем старом и потрёпанном доме, который медленно будут дырявить крысы. А я буду далеко-далеко, так далеко, что я буду выше всего мира… Я встречу Бога, поклонюсь ему и он скажет, какой я молодец, что я смог преодолеть его тяжёлое испытание, и что мой отец ждёт меня дома. Бог дал мне крылья в честь того, что я выдержал его испытание и доказал, что достоин свободы. Я буду летать над облаками, медленно касаясь их руками. Они будут мягкими, словно пёрышки, и будут таять под моими руками. Я окунусь в них, чувствуя приятную прохладу и влагу, какая присуща всему небу, и тихо спущусь на землю к своему дому. Отец встретит меня с тёплыми кремувками на столе и обнимет, радостно улыбаясь мне. Сбежав из божественного сада теней и страха, я вернусь обратно к тишине и спокойствию, словно ничего до этого не было. У меня будут крылья, и я всегда смогу улететь, если будут какие-либо проблемы... У меня будет свобода. Тихо засыпая, я почувствовал, как Рейх стискивает меня ещё сильнее, словно капкан, прижимаясь ко мне и неожиданно отпуская, встав и куда-то отходя, все ещё находясь в комнате. Стучали какие то колбочки, что то стукалось, тихо дребезжало... Но я к тому времени уже уснул. "Когда я встал, она уже спала. Моя голова неожиданно кипела разными мыслями, хоть я и был до смерти уставший. Иногда я думал: "а что, если это не она? Что, если принцесса моих темных желаний совсем не та, кем является?", но я быстро откидывал эти мысли. Это была моя девочка, простая и нежная, как и все девочки. Это была моя девочка... Моя любимая девочка. Любимая девочка! Как и говорила мне мама. Все ещё по ночам я слышу мамин крик, как в тот день, когда я изнасиловал и задушил ее. Моя любимая мама и любимая девочка... Я точно уверен, что они одно и тоже. Мама говорила, что когда я убью ее, то она переродиться в мою любимую, кого любила и она. Моя мама и есть моя любимая, и есть моя судьба и мое будущее. Что она сделает, когда узнает, что мое состояние только в ее руках? Я так испугался этого, что думал вколоть ей яд для начала. Я нашел в своем столе пару бутылок, быстро дыша и набирая их в шприц. Захочет ли моя принцесса моей смерти? Если я убью ее, то переродиться ли она вновь? Услышу ли я ещё мамин крик из ее тихого места? Что, если это все пропадет? Я остановился и опомнился только тогда, когда уже почти поднес шприц с ядом к руке моей маленькой Польши. О, милая... Я такой глупый. Мне все ещё так жаль, пока я это пишу. Я выкинул шприц куда-то, в ужасе смотря на свои руки. Я же чуть не убил их обоих! Иногда я считаю себя монстром, ха-ха. После этого я вновь улёгся рядом со своей малышкой, прижавшись к ней и хватаясь за нее, словно она была моим спасением. Хотя так и было - она была моим фонариком в кромешной тьме нескончаемой боли и одиночества. Прости меня, моя малышка, мое маленькое золото, мне так жаль, я так виноват перед тобой." Почти что на всей этой странице был размазанный слезами текст.