***
Ближайший подходящий рейс до Лос-Анджелеса был только через неделю, за которую татуировка зажила, и Юнги смог снять специальную пленку за день до вылета. Чимину же до окончания стажировки оставалось половина месяца, чего он, несмотря на окружающую его приятную атмосферу и получаемый опыт, ждал с нетерпением. Ему безумно хотелось вживую увидеть, прикоснуться, почувствовать кожей своего очаровательно ворчащего и невыносимо скучающего, но молчащего об этом парня. Паку о том было говорить и не надо, Пак все и так по его голосу слышал, в глазах печальных читал, в его помятом виде на экране смартфона, созваниваясь по фейстайму, замечал. Чимин сам не раз уже был готов наплевать на занятия с лучшими хореографами и сорваться в Сеул, но зная, что Юнги, как бы тот ни грезил о скорой с ним встрече, поступка подобного не оценит, скорее уж обратно в коробке отправит, чтобы не смел пренебрегать мечтой, сдержался. В целом дела шли неплохо, Америка и ее свободный нрав танцору нравились, комната в общежитии досталась хорошая, стажировка проходила более чем прекрасно, Нилья не уставала его хвалить, попутно выжимая из его таланта и тела все соки, на что ему, осознающему, что это все делается для огранки его навыков, грех было жаловаться. В свободные от тренировок часы Чимин любил прогуливаться по городу или по набережной пляжа Венис, изобилующей уличными музыкантами, танцорами, фокусниками и, к его удивлению, гадалками. В такие моменты Пак невольно представлял, что идет не один, а рядом с корчащим недовольные гримасы Юнги, когда он тащит того к очередной палатке со вкусностями или сувенирами. Мин ужасный домосед, но поддержать инициативу Чимина никогда не откажется, пускай и не жалует находиться в людных местах. Главное, чтобы вместе, ведь в компании друг друга самые обычные вещи превращаются в настоящее чудо, чему подтверждение — их поездка в Пусан на новогодние праздники. Чимин мечтает ее повторить, регулярно мыслями в воспоминания о ней возвращается, и даже сейчас, задержавшись в танцклассе для прогона экзаменационного танца, который ему предстоит показать по завершению стажировки. Не знает, погруженный в себя, что Юнги как уже пять минут, не отводя глаз, за ним, в дверях замерши, наблюдает, сжимая лямку объёмного за спиной рюкзака. Капитан полтора часа назад в LAX — международном аэропорту Лос-Анджелеса, приземлился и не медля в первое попавшееся такси прыгнул, попросив водителя на ломанном английском довезти его по адресу здания, где проходят занятия его парня. Захваченный предвкушением встречи, едва ли проплывающие мимо пейзажи суетного города разглядывал. Все пятнами смазанными пролетало, абсолютно его, немного волнующегося, не интересовало. Нужное здание оказалось двадцати пяти этажным небоскребом, и в него, к досаде Юнги, без пропуска не впускали, но на его удачу из крутящихся дверей выходил один из тех, с кем занимался и сдружился Чимин. Майкл, не раз видевший на телефоне Пака заставку с фотографией Мина, сразу его узнал и предложил, понявший зачем тот здесь, помочь, при этом, конечно же, посыпая вопросами, половину из которых Мин в силу языкового барьера не разобрал. В итоге, новоявленный знакомец, сумев заболтать охранников, проводил Юнги до нужного танцкласса и, приняв его искреннюю благодарность, в шутливой форме предупредил, что в помещении установлены камеры, а затем, весело что-то насвистывая, поспешил ретироваться. И теперь музыкант стоит на пороге и никак, залюбовавшись тем, ради кого преодолел тысячи километров, его не окликнет, что выливается в то, что музыка успевает закончиться и... — Хён? Что ты тут делаешь? — пораженно выдыхает Чимин, столкнувшись с шоколадными глазами Юнги. Поверить в происходящее сложно. Скорее, оное походит на навеянный тоской по нему бред перегревшегося от интенсивных нагрузок мозга. — Сдерживаюсь, чтобы тебя не поцеловать. Майкл, или как там его, сказал, что здесь камеры, — улыбается Мин и, наперед зная, что за этим последует, скидывает на пол рюкзак. — Да к черту их! — буквально запрыгнув на капитана, выпаливает Пак и требовательно накрывает его губы. Жарко, чувственно, со всем в нем накопившимся за два с половиной месяца разлуки по любимому человеку голодом, вкладывая в поцелуй то, как сильно скучал, то, как всегда его рядом с собой представлял и то, как без него не справлялся. Юнги не отстает, до алых отметин его в объятиях сжимает, ни миллиметра между пространства не оставляет, будто с ним хочет срастись, что от правды недалеко. Он без Чимина себя целым не чувствует. Увидь кто сейчас их, не могущих от уст напротив оторваться, и подумал бы, что они собираются друг друга съесть. Чимин собирается точно, но а Юнги... Юнги не против. — Настоящий, — мурчит довольно танцор, напоследок прихватив припухшую и налившуюся красным цветом губу музыканта. — А что, были сомнения? — посмеивается капитан. — Учитывая с какой регулярностью ты приходишь ко мне во снах... — загадочно тянет Пак и, приблизившись губами к его уху, шепчет: — Очень горячих снах, хён. — Я не успел прилететь, а ты уже меня провоцируешь. Жестоко, Пак Чимин, — ощутимый по обтянутой преступно тонкими лосинами ягодице шлепок. — Даже не начинал, Мин Юнги. А если серьезно, то мне же всего ничего оставалось до окончания стажировки и... — Не мог больше ждать, а еще хотел сделать тебе сюрприз, — обрывает музыкант, убирая прилипшую к его лбу светлую прядку. — Самый лучший сюрприз. Я тоже по тебе безумно соскучился. Хрен когда я еще без тебя куда-либо поеду. Только вместе или никак. — Я тебя и не отпущу, — опаляют его губы. — Не отпускай, Юнги, — ответный дыхания жар.Сегодня поцелуям быть бесконечно много.
***
Еле как оторвавшись друг от друга и порядком смутив время от времени проверяющего камеры охранника, Чимин убежал в душ, а Юнги, сказав, что будет ждать на улице, спустился на первый этаж. Идти на прогулку с вещами за спиной было неудобно, поэтому ими было решено сначала зайти в находящееся в двух кварталах отсюда общежитие, где Пак позже за дополнительную плату уговорил коменданта разрешить Мину пожить у него в комнате. Оказалось, Юнги приехал в Лос-Анджелес не на пару дней, а на все оставшиеся две недели, что несказанно и без того преисполненного счастьем Чимина порадовало. Скинув вещи, парни отправились перекусить в расположенное неподалеку заведение с вкуснейшими, по уверениям младшего, бургерами. Сегодня никакой диеты, заявил он, к удивлению Юнги. Бургеров вкуснее музыкант действительно еще не пробовал, и теперь сытый и довольный идет по Сансет-Бульвару, держась за руку с Чимином. — Надеюсь, ты не собираешься протащить меня по всем достопримечательностям прямо сейчас? — хмыкает Юнги, глядя на с энтузиазмом куда-то его ведущего Чимина. — Вряд ли это возможно за один день. В Лос-Анджелесе есть много интересных и красивых мест, но сегодня я хочу показать тебе кое-что особенное. Думаю, тебе понравится. Я часто туда хожу по вечерам, чтобы хоть немного отвлечься от одиночества. — Разве ты здесь ни с кем не общаешься? Мне показалось Майкл к тебе хорошо относится. — Ко мне в принципе все из нашей танцевальной команды относятся дружелюбно, даже по-первости помогали освоиться. Все-таки я не настолько хорош в английском, как Джун-хён, чтобы у меня не возникало сложностей в понимании некоторых моментов, да и оказаться одному в чужой стране, как ни посмотри, тяжело, но в целом стажировка мне нравится. Полезный опыт, плюс по ее окончанию мне выдадут сертификат, — поясняет Чимин, щурясь от яркого солнца, отчего его кофейные глаза превращаются в две очаровательные щелочки. — А как у тебя с микстейпом дела продвигаются? — Если честно, никак, — отвечает Юнги. — Ты же вроде говорил, что он почти готов? — недоумевает танцор, в поддержке поглаживая внутреннюю сторону его ладони. — Тот, да, но не следующий. Без тебя мне совсем не пишется. А готовый я пока выпускать не хочу, — и не думая утаивать об истинных причинах отсутствия своего вдохновения, выдает Мин, поправляя на голове кепку. Солнце палит нещадно, как бы тепловой удар не схватить, благо Чимин перед выходом лично обмазал его защитным кремом, беспокоясь о сохранности его чувствительной кожи. — Неужели настолько не можешь без меня? — ластится к его боку Пак. Ему приятно быть его музой, приятно постоянно убеждаться, что для него значим и им любим. — Абсолютно не могу. — А почему готовый не хочешь выпускать? — Он слишком эмоционально затратный. Сам же знаешь, под влиянием чего я его создавал, поэтому я решил отложить его выпуск хотя бы до твоего приезда, — объясняет Юнги, невидящим взглядом блуждая по изобилующей ресторанчиками и кафе улице. — Хён... неужели ты...? — останавливается посреди выложенного плиткой тротуара Чимин, обеспокоенно заглядывая в глаза музыканта. — Нет, Чиминни, это в прошлом. На днях я окончательно убедился, что сделал все правильно. Жизнь и свобода Тэхена много важнее, чем крылья. К тому же, у него теперь новые, — приподнимает уголки губ Мин, поглаживая его по щеке. — В смысле новые? — теряется Пак, мысленно облегченно выдохнувший. Улыбка Юнги имеет волшебное действие, мгновенно его успокаивает. — Кенсу-хён сделал тату на его спине по эскизу Чонгука. Классно получилось, и шрамов не видно. Только это секрет. Постарайся правдоподобно удивиться, когда они тебе расскажут. — Вот ведь тихушники! Хоть бы один мне сказал! — возмущается Чимин, эмоционально размахивая руками, чем Юнги смешит. — Если тебя это успокоит, то они никому ничего не сказали. Я совершенно случайно их спалил, когда заносил комиксы хёну, — вновь переплетшись с ним пальцами, посмеивается капитан, продолжая путь. — О, кстати! Я же тебе пару раритетных комиксов по Звездным войнам нашел. Ну помнишь, о которых ты мне все уши прожужжал? А еще наша коллекция пополнится на два снежных шара. Мне оба понравились, и я не смог выбрать между ними, — позабыв обо всех на друзей обидах, с энтузиазмом вещает Чимин. Юнги в него в очередной раз влюбляется. Миллионный по счету, наверное. Его Плясунья всегда о нем думает, заботится, делает неожиданные сюрпризы. В сердце тепло разливается, очередь музыканта остановиться и прижать не перестающего что-то рассказывать Чимина к себе, затем его нежно поцеловать. И как он выживал без его рядом присутствия? Точно так же, как и писал текста к новому микстейпу, то есть, никак. — Мм, как на тебя комиксы-то влияют. Но, если они тебя делают счастливым, я не против тебе их покупать. Правда разорюсь на них... — урчит довольно танцор, щекоча под подбородком зажмурившегося от этого Юнги. — Ты. — Что? — Ты меня делаешь счастливым, Чимин, — прижимается своим лбом к его Юнги. — Я тебя тоже люблю, хён, — шелестит Чимин, растворяясь в его сегодня по-особенному ярко сияющих глазах. Далее они, вызвав такси, едут на полюбившийся младшему пляж — Венис, на котором старший впервые видит океан, расцвеченный оранжевыми красками тонущего в нем солнца. Несмотря на многолюдность и шумно играющих в волейбол парней, место выбранное для их прогулки Мину нравится, а особенно выступающая прямо под высокими пальмами местная группа уличных музыкантов и танцоров. — У них интересный и запоминающийся стиль. Я бы тоже хотел как-нибудь поиграть в своих работах с джазовым звучанием, — делится впечатлениями он, устраиваясь вместе с Чимином на песке. — С удовольствием послушаю. Мне вообще все, что ты выпускаешь, нравится, — положив голову на его плечо, говорит Пак, наблюдая за танцующими под сменившуюся с зажигательной на плавную музыку парочками. — Льстишь. — Вообще ни разу. Не смей сомневаться в своем таланте. Тебя ждет огромное будущее, хён, и я тебе это сейчас докажу, — внезапно с места встает Чимин и целенаправленно движется к импровизированной сцене. Юнги, не понимая, что он задумал, подскакивает за ним, но остановить его, уже беседующего о чем-то с одним из музыкантов, не успевает, что заканчивается тем, что ему вручают гитару и заявляют, что настал его звездный час. — Чиминни, что происходит? — шепотом спрашивает капитан. — Исполнишь для меня акустическую версию Seesaw? — очаровательно улыбается этот негодник, прекрасно зная, что ему не откажут. — Я так понимаю, выбора у меня все равно нет? — Не-а, — сладко тянет Чимин, сопровождаясь гудежом требующей не медлить толпы. Юнги, тяжко вздохнув, скидывает кепку, продевает через голову гитару и, поправив рубашку, просит табуретку у барабанщика. Затем, сев на нее, проводит на пробу по струнам пальцами, настраивает под себя колки и, опустив на нужный уровень закрепленный к подвижной стойке микрофон, прокашливается. После, замерев взглядом на предвкушающем его выступление Чимине, представляется на далеком до идеала английском: — Всем здравствуйте, наверное. Меня зовут Юнги. Простите, я плохо говорю на английском, но для музыки же нет языковых барьеров, верно? Ее чувствуют, что вам сейчас наглядно покажет моя муза, — лукаво смотрит на подавившегося воздухом Пака. — Хён! — негодует тот, догадавшись к чему клонит не преминувший воспользоваться шансом на ответочку капитан. Подстава подстав, не иначе! — Седлай качели, Плясунья, — подмигивает Мин. — С тобой только эмоциональные, — цокает Чимин и встает перед ним. — Главное, что со мной, — хмыкает Юнги и, закинув ногу на ногу, проходится пальцами по струнам, тем положив начало их первому совместному выступлению. Мелодия очень лирическая, чувственная, задевающая сердца. Бархатистый и чуть подхриповатый голос ее создателя гармонично в ее переливы вплетается, что красиво дополняется под нее импровизирующим и завораживающим своей плавностью танцором. Юнги глаз от него не отводит, вопреки печали срывающихся с губ слов, тепло улыбается, происходящим искренне наслаждается, тем, как тонко Чимин чувствует музыку, восхищается. Каждое его движение легкое и непринужденное, словно для этой песни и созданное, заставляющее зрителей думать, что они репетировали, что, конечно, не так. Просто Пак не только слышать, но и слушать умеет, с полувздоха его, безумно его любящего, понимать. Море и танцующая на его волнах сирена, чьим воплощением стали Юнги и Чимин. Их точки соприкосновения не призрачные, их качели раскачиваются не усталостью чувств, а ветром любви. И эти качели не остановить.