Лучи солнца прицельно в окно просторной светлой спаленки бьют, расцвечивают бежевые стены с на них висящими картинами одного небезызвестного художника в золотые оттенки, играются с темными волосами щурящегося от яркого света и с интересом гуляющего по страницам жизни недовольного этим Чонгука Тэхена.
— Да брось ты уже эти альбомы, там нет ничего интересного. Иди ко мне лучше, — окликает тот с кровати его.
— А мне вот интересно. Это же твоя жизнь! — и не думая покидать удобное кресло, продолжает шелестеть страницами ангел. — Ты таким милым был, так бы и затискал, — пищит Тэхен с очередной детской фотографии Чона, где тот, надувшись, сидит на горшке.
— Я вот может тебя потискать хочу, — бурчит обиженно художник. — Так что будь добр притащить свою очаровательную задницу вместе с альбомами сюда.
Тэхен, прихватив требуемое, сразу же с места подскакивает и послушно устраивается спиной к груди своего парня между его разведенных ног. Чонгук, положив подбородок на его плечо и сцепив ладони на его животе, заглядывает в фотоальбом:
— Я уже и забыл, как мама любила фотографировать все подряд, — тяжко вздыхает при виде двух играющихся в ванной с корабликами малышей. Себя и Чихо.
— Так это же здорово. Есть что вспомнить, — улыбается юноша и тут же, овеянный одиночеством прошлого, мрачнеет. — У меня не то что подобного никогда не было, а даже родителей не имелось.
Чонгуку его настроение упадническое совершенно не нравится. Ангел нет-нет, да о плохом вспоминает, что огорчает и что исправлять надо в срочном порядке. Чонгук знает какими способами и не медлит, идет с козырей:
— Не грусти, Тэ, а иначе не получишь свой сюрприз, — в скулу целует.
— Какой сюрприз? — мгновенно воодушевляется Тэхен, напрочь позабыв об альбомах.
— Не скажу, а то какой же это тогда будет сюрприз? — загадочную улыбку в кудрявой макушке ангела прячут.
— Ну, Гуки... Я же не успокоюсь... — плаксиво ангел канючит.
— Как будто ты когда-нибудь бываешь спокойным, — прикусив его испещренное колечками ушко, усмехается Чон.
— Перестань, — развернувшись в объятиях, пихают его кулачком в грудь.
— Не-а, — в ответ бескомпромиссное, собственнически на свои бедра пересаживая зардевшегося Тэхена.
С первой из близости уже почти год прошел, а Тэхен все так же смущается, неизменно краснея от казалось бы самых обычных действий Чонгука. Ему это особенно нравится в нем, но больше — как тот почти каждую ночь под ним сладко постанывает и одним взглядом небесных глаз умоляет о продолжении. Ангел не устает свою любовь безграничную, о которой пишут в слащавых романах, доказывать и показывать. Касаниями, поцелуями, заботой, словами. Художнику его всегда будет мало. Да и их любовь не роман далеко, их любовь — реальность. Не бывает такой, скажут, но стоит только на этих двоих посмотреть, и все аргументы злословцев падут. Они никогда не забудут, через что им пришлось пройти, чтобы не сохранить ее — она и так вечная, а чтобы выжить. Заживо в храме оба горели, но не о себе думали, а о друг друге. Первый второго спасал и второй первого. Не на жизнь — на жалкое существование были бы обречены, погибни один из, но сжалилась над ними судьба, их сердец сдалась магии и в роковой час послала им на подмогу друзей, тем выкарабкаться на поверхность позволила.
Не обошлось и без трудностей, которые парни вместе преодолели, а иначе никак, невозможно. Чонгук в коме лежал, а Тэхен, игнорируя боль в лишившейся крыльев спине, его звал обратно, не отпускал, слезами его осунувшиеся щеки смачивал и умолял не богов - они к мольбам давно не прислушиваются, а самого Чонгука вернуться, не сметь его оставлять. Человек ангела не мог не услышать, к нему потянулся, к своему личному солнцу возвратился. Без Тэхена для Чонгука все остальное лишь подобие света, без него мир под толщами льда погребен, да и этот мир вовсе не мир — пустота. В дальнейшем Чонгук не без помощи близких людей на ноги сумел встать, пускай и остался навсегда хромым, но зато живым и счастливым, способным помочь Тэхену в человеческой жизни освоиться, что было тяжело поначалу, но со временем все свыклось и сладилось. Тому обычным человеком быть и свободно перемещаться по городу нравится. Но что важнее всего он теперь всегда рядом с Чонгуком. Его сердцем и домом,
вечной любовью.
— Гуки, мы же только утром… — неубедительно негодует Тэхен, плавясь под поцелуями в шею. — Я хочу свой сюрприз!
— Это его часть, — мурчит Чонгук, оставляя на его ключицах очередное малиновое пятнышко.
— Нет! Я так не согласен. Мы так опять до вечера из кровати не вылезем, — взбрыкивает ангел, резво с паха Чонгука подскакивая. Задетые им альбомы, как домино, с простыней шелковых скатываются и остаются разворошенной кучей лежать на белом ковре.
Чонгук, обреченно простонав, откидывается на подушки. И зачем он только про сюрприз раньше времени ляпнул? А мог бы сейчас более интересным делом быть занят.
— Вот не надо мне тут, ты сам себя раздразнил, — показывает ему язык этот чертенок, принимаясь собирать разлетевшиеся по полу фотографии и, заметив среди них одну черно-белую, ошарашенно замирает, бессильный от нахлынувших на него воспоминаний что-либо вымолвить.
— Малыш? — приподнимается на локтях Чонгук, сразу же что-то неладное заподозрив в повисшей вдруг тишине и останавливаясь взглядом на подрагивающих руках Тэхена, держащих какой-то снимок. — Только не говори мне, что опять из прошлого что-то вспомнил. Тэхен? — беспокоится, памятуя о похожей реакции на фото Кибома.
— Н-но т-так и есть. Гуки, кто это? — подползает ангел к художнику, показывая ему фотографию.
— Моя прабабушка с моей маленькой бабушкой, кажется, а что?
— Этого не м-может быть, — поднятые на Чонгука подернутые пеленой слез глаза.
— Что не может, малыш? С ними что-то плохое связано? Если так, то я ее сейчас же сожгу, — вырывает Чон пожелтевшую от времени карточку из в треморе бьющихся пальцев юноши.
— Не надо! П-просто… Гуки… это же моя подопечная… Та самая, которую я спас на обрыве. А это знаешь, что значит? — утерев с лица влагу, улыбается ангел.
Художник несуществующую слюну в пересохшем от осознания рту судорожно сглатывает и голосом севшим озвучивает:
— Без тебя я бы вообще не родился…
— Боже. А если бы я... — захлестнутый безумным спектром эмоций, ныряет в объятия своего человека Тэхен, задушенно всхлипывая.
— Нет. Ты, несмотря на неминуемое наказание, нас спас. И даже сейчас продолжаешь. Что это, если не судьба? — поглаживает прижавшегося к его груди ангела Чонгук.
— Моя любовь.
К тебе.
***
— Так куда мы едем? Ты всю дорогу молчишь. Издеваешься, да? — негодует держащийся за поручень в автобусе Тэхен, оправляя на себе белую футболку Чонгука. Он любит вещи из его гардероба таскать, хотя Джин и надарила ему кучу брендовых вещей пару месяцев назад. В них уютнее, да и Чонгук сказал одеться поудобнее, чтобы движений ничего не стесняло. Чон постоянно его в разные красивые места водит, с ним гуляет по Сеулу, показывая людской мир, что тому только в радость. Ангел, стоит ему услышать, что они сегодня идут в город, сразу же бросает все свои дела и за считанные минуты собирается. Для него, никогда не отказывающегося узнать что-то новое, все интересно и любопытно.
Как то раз вся та же вездесущая Джин,
на минуточку, беременная!, взяла его с собой в клуб, где Намджун презентовал новый трек. Ох, и натерпелся тогда страху Тэхен, который под влиянием алкогольных коктейлей быстро сошел на нет. Он и сам в тот вечер не понял, как оказался на танцполе, задорно отплясывая среди беснующейся толпы, а потом и вовсе не хотел никуда уходить, пока за ним не приехал Чонгук, после отчитавший откровенно забавляющуюся происходящим подругу. Это же надо было привести
ребенка в подобное место! Чем вообще думала эта взбалмошна женщина? Чон до сих пор на нее за ее выходку зол. Ну как зол? Ругается временами, но погладив ее порядком округлившийся животик, моментально успокаивается. Что не говори, а Джин Чонгук, как родную сестру, любит. Неизменно она всем помогает, а недавно даже умудрилась через связи отца состряпать Тэхену документы. Теперь Тэхен зачислен в ее дальние родственники и имеет фамилию Ким. У остальных тоже жизнь ключом бьет. Будущие супруги к осени ожидают двойняшек, параллельно с тем готовясь к свадьбе и не переставая заниматься любимым делом - дизайном и продюсированием. Хосок усиленно проходит физиотерапию, а Тэмин с отличием окончила школу и подала документы в университет. Единственный кто вызывает беспокойство - Юнги, на которого не взглянешь без слез. Понурый ходит и раздражительный, на весь мир как будто обиженный, а как иначе, если Чимин в штаты на стажировку улетел? Мину, оставшемуся в Сеуле без него чахнуть, ничего отвлечься не помогает. Ни встречи с друзьями, ни работа, ни турнир по уличному баскетболу, и только заветный звонок от Плясуньи в силах заставить его улыбнуться.
— Потерпи еще немного, почти приехали. Следующая наша, — говорит Чонгук и, игнорируя косые взгляды, приобнимает правой рукой Тэхена за талию, а левой на неизменную трость опирается. Без нее ему совсем тяжко ходить.
— Тебе не тяжело? Все дорогу ведь стоишь, — обеспокоенно ангел художника спрашивает.
— Все хорошо. Тем более, кое-кто очень заботливый мою ногу хорошо перед выходом размял, — целомудренно в зардевшуюся щечку его парень целует.
— И кто бы это мог быть? — игриво тянет Тэхен и в полуобороте головы ответный поцелуй дарит. И не в щеку, а в губы.
— Один милый чертенок, — улыбается Чонгук, потянув его на выход из автобуса.
— Опять ты это делаешь, — легонько в бок Ким Чона пихает, затем помогает ему спуститься по ступенькам и, оказавшись на улице, комично распахивает от перед собой увиденного рот. — Гуки, что это?! — тычет пальцем в прорезающие горизонт разноцветные горки и замковые башенки.
— Самый популярный в городе парк аттракционов - Lotte World. Как раз для таких малышей, как ты. — поясняет художник, довольный чужой реакцией.
— Мы что, прямо туда пойдем? — не обратив на шутку внимание, не отрывает глаз Тэхен от волшебного, по его мнению, места.
— Скажу больше - мы там на всем покатаемся, — берет затянутую в перчатку руку ангела в свою Чонгук и, припадая на больную ногу, уводит его в направлении касс.
— Гуки, спасибо! — с восторгом оглядывая декорации замка, счастливо пищит юноша, уже сам готовый тащить за собой забавляющегося его поведением парня.
Чон, расплывшись в улыбке, надеется, что сил у него на предстоящий уикенд хватит, что с его стороны глупо, учитывая бесперебойный моторчик Тэхена. Тот, кажется, сутками может не спать, наверстывая упущенное за долгие годы заточения в храме. Всегда, увидев что-то интересное, ярко эмоционирует, как например, сейчас, что несколько некультурно выглядит для консервативных корейцев, но не плевать ли? Главное, что Тэхен счастлив, а остальное Чонгуку неважно. Он его от всего защитит, на себя все удары примет.
Отстояв очередь на кассе, парни заходят в арочные ворота парка, где у ангела просто глаза разбегаются от обилия всяких разных палаток, мультяшных фигур и аттракционов. Перво-наперво пара решает прокатиться на американских горках - если и начинать, то сразу с самого страшного. В процессе безумной поездки Тэхен умудряется перекричать всех сидящих в вагонетках пассажиров, и далеко не от ужаса. На каждом из опасных виражей он заливисто хохочет и по завершению спуска говорит, что надо будет обязательно повторить. Чонгук, чувствуя, как трясутся собственные ноги, грозясь подкоситься, обреченно вздыхает, что незамеченным не остается, и в итоге, ангел, подав ему трость, заявляет, что передумал.
Заботливый. Далее они идут на «свободное падение», где без визгов естественно не обходится тоже. Художник и не припомнит, когда в последний раз так развлекался. Мама под влиянием отца перестала его и Чихо водить в подобные места с их четырнадцати лет, а следом и отношения двух братьев испортились, о чем он, все еще тяжело переживающий поступок младшего, думать не хочет. Осознающий свою вину брат не раз извинялся, и старший, скрипя зубами, сказал, что прощает, чтобы успокоить подталкивающую его к этому Лину и Тэхена. В будущем, возможно, простит его искренне, но точно не сейчас.
— А это кто? Ящерицы? — поедая за обе щеки сладкую вату, указывает весь в ней испачкавшийся Тэхен на древних рептилий.
— В какой-то степени. Это динозавры, малыш, — отвечает с улыбкой Чонгук, доставая из рюкзака влажные салфетки, чтобы вытереть его лицо. — Они жили миллионы лет назад, когда еще людей не было, а потом то ли землетрясение, то ли извержение вулканов снизило их популяцию до нуля. Вымерли, в общем.
— Жаль. Я бы на них покатался, — огорчается юноша, смеша своим высказыванием художника. Этот очаровательный ребенок! Как ляпнет чего, то хоть стой, хоть падай.
— Ну пошли, прокатимся, — стерев сахар с румяных щек Тэхена, подмигивает Чонгук.
Так пара оказывается в «Парке Юрского Периода», представляющем собой темную, полную механических рептилий пещеру, и веселье возобновляется.
— Уй, оно брызжется! — забавно отфыркивается от воды Ким и, услышав рев робота-динозавра, едва не запрыгивает в испуге на колени Чона, что предотвращается металлическим держателем.
— Не бойся. Они же не настоящие, — посмеивается художник, прижимая к себе вжавшегося в спинку сидения Тэхена.
— До сих пор не привыкну к этим вашим машинам. В мое время были лошади, и они не рычали! — бурчит недовольно тот, отчего Чонгук снова смеется.
Какой же Тэхен все-таки смешной и непоседливый, но такой любимый. Без него его сердцу не биться и красок не видеть глазам. Чонгук так с ним быть сейчас счастлив, да что там - в его присутствии счастлив всегда. Не знает за что ему даровали в его лице счастье, о чем давно задумываться перестал. Потому что не задаваться вопросами надо, а каждым вместе проведенным днем наслаждаться и назад не оглядываться, как и завещал им Ким Кибом, выписывая из больницы.
— Чтобы не видел вас здесь больше, ну разве что на родах моей дурной Джин, — улыбается вредный хирург, проставляя в документах штампы. — Цените каждый день и смотрите только вперед. Другого вам не нужно и не дано. Мои полномочия в этой жизни на этом все. А теперь катитесь отсюда, никакого спокойствия с вами.
— Устал? — выйдя из-под сводов искусственной пещеры, спрашивает Чонгук, передавая бутылку колы Тэхену.
— Вот еще, — солнечно улыбается Ким. — Но вот ты... Темнеет уже, да и твоя нога... — закусывает губу, печально смотря на то, как Чон массирует голень.
— Еще один аттракцион она потянет. К тому же, он здесь самый главный, и не побывать на нем мы просто не имеем права, — дождавшись пока Тэхен попьет и положит газировку обратно в рюкзак, привычно переплетается с ним пальцами Чонгук, поворачиваясь к зажегшемуся неоновыми огнями колесу обозрения.
— И что же в нем такого главного? — не понимает юноша, послушно идя рядом с прихрамывающим парнем.
— Увидишь, — скашивает художник загадочный взгляд на вертящего по сторонам головой ангела, присоединяясь к очереди из желающих посетить аттракцион людей, которая к радости его ноющей ноги оказывается недолгой.
— Ой, они так раскачиваются, а мы не упадем? — осторожно усевшись в движущуюся корзинку, беспокоится Тэхен.
— Мы едва ли не на всем, чем только можно, сегодня прокатились, а теперь ты вдруг забоялся? — беззлобно иронизирует Чонгук, устало плюхаясь напротив.
— Я не боюсь, — надувается ангел.
— Не обижайся, малыш. Посмотри лучше вокруг, — произносит художник.
Ангел, и не думая обижаться, от его предложения не отказывается. Смотрит восхищенно на раскинувшийся перед собой мир, который ему его человек сейчас дарит. На горках не до того было, а тут... Медленно, размеренно, плавно. Все выше и выше, через пару минут достигая самой высокой точки, что для Чонгука служит сигналом, и он, игнорируя боль в ноге, опускается перед Тэхеном на одно колено:
— Знаю, это несколько банально и не отличается особой оригинальностью... Колесо не одно такое событие видело, но я… я не могу больше тянуть. Ты выйдешь за меня, мой ангел? Проведешь со мной всю оставшуюся жизнь? — заметно волнуется, с надеждой глядя на замершего юношу.
— Гуки… — прикладывает дрожащие руки к сердце Тэхен. — Ты с ума сошел? Встань немедленно! Твоя травма... И в смысле... это то, к чему готовятся Намджун и Джин?
— Именно так. Но я, если позволишь, хочу их опередить, — улыбается Чонгук, не собираясь подниматься, пока он не ответит.
— Глупый, ты же знаешь, что да. Я же тебя... — сквозь вставшие в глазах слезы выдавливает еле слышное ангел.
— Я тебя тоже, малыш, — резко художник встает и под громкий свист из соседних корзинок без промедления целует в его пропитавшиеся солью губы. Нежно, тягуче, как любили и любят эти повенчанные судьбой двое.
Колесо на второй круг заходит, но понимающие сотрудники момента волшебного не прерывают, пару не окликают, позволяя ей насладиться моментом. Пускай катаются хоть до рассвета. Перед
магией сердец не то что люди, а сама природа бессильна. Слышите этот стук? Это два, как одно, в унисон бьются.
Иного им не дано — как и было кое-кем сказано Тэхену с Чонгуком когда-то.
