Mon chéri

Я думал, голос плоти Я укротил навечно… И вот горю, как порох, И таю, словно свечка. Я поднимаю руки Для страшного проклятья - И я их простираю Для страстного объятья.

      Душистая пена поднималась, казалось, до самого потолка, вываливаясь за бортики позолоченной ванной. Девушка медленно опустилась, стараясь не расплескать воду, погружаясь в приятное тепло. В такие моменты хотелось не думать ни о чем, просто лежать, уставившись в потолок и тихо напевать одну из тех песен, что пела мама, в попытках успокоить разбушевавшуюся Сторми, до истерик не желавшей купаться. Когда же грязную, извалявшуюся в траве и грунте девчушку удавалось затащить в воду, мама всегда пела ей о лисичке, что также не желала принимать ванну, а потом долго пыталась вытащить ее из уже остывшей воды. Айси скучала по их старому большому тазу, который отец сделал сам для своих дочерей, по моментам, когда быстро-быстро обливалась едва теплой водой и бежала к маме, сжимая в руке деревянный гребешок, ведь расчесать самой длинные волосы было невозможно, к тому же ужасно скучно для маленького ребенка. Сейчас же она буквально купалась в роскоши, вдыхая едва уловимый запах лаванды, гоняя пену от бортика к бортику, чувствуя полное умиротворение. Кошмарные сны больше не преследовали ее, утопая в тепле графа Фортескью, который старался не засиживаться в своем кабинете, спеша в покои. Дверь едва слышно скрипнула и к ней подошел Валтор, усаживаясь на бортик. Он молчал, наблюдая за тем, как девушка, увлеченная своим незатейливым занятием, поднимает руки и резко опускает их, вызывая брызги. Хлопья пены летали по всему небольшому помещению. Вода окропила дорогую ткань камзола, и Айси виновато уставилась на него, прижав руки к лицу, но только для того, чтобы скрыть улыбку и рвущийся наружу смех. Граф в своей скрупулезной манере смахнул пену с колена и недовольно уставился на девушку, скрывшуюся под водой, чтобы через минуту показаться вновь, окатив его еще большим количеством воды. Маленький шкодливый ребенок! Русалка, показавшаяся на вид простому смертному, нет, не русалка, сирена. Столь прекрасная и столь опасная, ласкающая слух своим мелодичным голосом, что дарит последний поцелуй заблудшему моряку прежде чем забрать его грешную душу, а тело уложить на коралловое дно, к сотням другим. — Вы так грустны сегодня, — Айси склонила голову набок, — У вас на рубашке кровь и… Пепел? — Произвел небольшую зачистку, — мужчина ухмыльнулся, обнажая острые, как бритва, клыки, — Уже нанял новых слуг да избавился от одного несносного мальчишки… — Что вы сделали..? — момент призрачного счастья разбился вдребезги, подобно хрупкой хрустальной вазе, — Вы... Вы… — слова не хотели слетать с языка, а на глаза тут же набежали слезы. — Старик Мазакис, конечно, страшно зол, я бы даже сказал, в бешенстве, а мадам Элоиза сотрясает свои покои безудержными рыданиями. Упокой Господь его душу, — Валтор сложил руки на груди подобно примерному христианину и наигранно вздохнул.       Он сделал это. Без капли сожаления. Явился в имение графа Мазакиса с четким требованием назначить встречу с виконтом Дарко. Тот сидел у себя, склонившись над кипой писем, удрученно положив голову на сложенные на столе руки. Казалось, он спал, но в голове у юноши было слишком много мыслей. Отказ Айси, дамы, заменившей ему солнце и луну, взбередившей его ум, прозвучал как гром среди ясного неба, удар в самое сердце. Он уже разговаривал с отцом о помолвке, уверял, что любит до безумства, готовый ради нее на все, но старик не был готов, да и не хотел идти против графов Фортескью и Шервуда — слишком уж сильны и влиятельны они были, как в узких кругах, так и среди смертных. Ситуация казалась совершенно безвыходной. С каждой минутой надежда на светлое будущее угасала. От Айси не было ни одного письма, а ведь прошла почти неделя. Дарко бережно хранил каждое, перевязывая их атласной лентой и пряча в шкаф, перечитывая едва ли не каждый день, будто они могли сделать их ближе. Он знал, что граф придет по его душу, прекрасно это понимал, был молод, но отнюдь не глуп. И сейчас, стоило двери открыться, виконт молниеносным движением сгреб все письма и со скоростью, присущей только вампирам, метнулся к камину, позволив горящему огню поглотить все, что их когда-то связывало. Все, что угодно лишь бы они не достались ему. Валтор молчал, лишь победоносно улыбался, хлопая в ладоши, показывая, как его насмешило поведение молодого вампира. А он не промах, подумал граф, усаживаясь в кресло, не сводя горевших ненавистью глаз с мальчишки. — Я полагаю, она сделала свой выбор, — первым начал разговор Драко. Его голос дрожал. Нет, не перед страхом неминуемой смерти, а от осознания того, что его любовь ускользает от него, — В вашу сторону. — Ты как всегда проницателен, мой мальчик, — ухмыльнулся мужчина, но улыбка больше походила на звериный оскал, — А я со своей стороны полагаю, что твои родители и ты прекрасно осознаете, зачем я здесь, ведь так? — Верно, — кивнул юноша, скрывая дрожь в руках, — Я не боюсь вас, просто сделайте то, за чем пришли, и быстрее, каждый миг, проведенный не вместе с ней, для меня мучителен, страшнее самой болезненной пытки. — Помнится, ты говорил иначе, когда твой отец приволок тебя ко мне, искалеченного следами оспы. Такого молодого и, как выяснилось, такого глупого. Тогда ты молил меня о том, чтобы я спас тебя, что я и сделал, и ты решил отплатить мне таким образом? Посягнул на то, что по праву принадлежит мне, тем самым подписал себе смертный приговор. — Вам не понять меня, не понять того, что испытываю я. В отличие от вас, я могу чувствовать. Возможно, будь я на несколько столетий старше, то так же, как и вы, относился бы ко всему лишь с точки зрения собственной выгоды, превратившись в старый засохший сухарь, но я могу чувствовать. Я действительно люблю Айси, а не ее кровь, на которую мне совершенно наплевать. О, если бы она была со мной, то мои клыки никогда не прикоснулись бы к ее нежной коже, а при ее желании ни к чьей человеческой, все для ее счастья. — Вижу у волчонка прорезался голос, — на виске у графа Фортескью вздулась вена. Он был крайне раздражен такой бравадой, — Наблюдал бы за тем, как она чахнет и стареет, пока ты сам остаешься вечно молодым и полным сил? Сомневаюсь. Возможно, ты притащил бы ее ко мне, как к более опытному вампиру, но уверен ли ты, что я обратил бы ее, чтобы потешить твое самолюбие? — Ни о каком самолюбии не идет речи. Я бы нашел к кому обратиться помимо вас, можете не сомневаться. Раз вы так говорите о вечности и смертности, почему она все еще человек? О, не начинайте, я знаю ответ. Вам выгодно, что она рядом с вами в обличие человека потому, что вы можете питаться ее кровью, за которой ваши братья охотятся уже не одно столетие. После наступления Кровавой луны вы передадите ее им и дело с концом. — Ты такой же глупый, как и раньше, когда был смертным, мальчишка. О моих планах неизвестно даже мне. Не думай, что твое образование делает тебя проницательным, особенно по отношению ко мне, помни, с кем ты сейчас разговариваешь. Я не просто один из Верховных, для тебя я погибель, — Валтор махнул рукой, откидываясь на спинку кресла, — Впрочем, я сделаю тебе поблажку, выслушаю твое последнее желание, так уж и быть, и, возможно, даже исполню. — Лишь одно, — Дарко упал на одно колено, будто его ноги в одночасье подкосились, — Оберегайте ее, словно ваше самое дорогое сокровище, если это не смог сделать я, сделайте хотя бы вы. Я понимаю, что Кровавая луна близко, и вы не сможете ее защитить, хотя бы сделайте так, чтобы она умерла быстро, не испытывала те страшные муки, что ее предшественницы. Мы с ней воссоединимся в вечности. Она ангел, спустившийся с небес по наши грешные души. — Девчонка будет жить, — только и ответил граф, разглядывая фигуру юноши перед собой, — Никакой ритуал ее не коснется, а что касается тебя… Ты действительно думаешь, что твоя душа обретет покой, возвысится к Господу или, как считают буддисты, пройдет перерождение? Ее да, твоя нет. Она ангел, как ты и сказал, но не ты. Мы исчадье ада, порождение самого Сатаны, обличие грехов, у нас нет ни души ни вечности, глупый мальчишка. Питаясь человеческой кровью, убивая, разрушая многовековые устои, мы одной рукой пишем себе смертный приговор. После смерти нас ничего не ждет кроме врат ада и вечной пустоты. Передай мое сердечное приветствие чертям, Дарко…       Айси смотрела на него со слезами на глазах, отказываясь верить в то, что услышала. Дарко… О, милый Дарко… Он погиб от его руки и все из-за нее. Сознание путалось, темнело, как выбралась из ванной она не поняла. Помнила лишь то, как остервенело отбивалась от рук Валтора, пока тот пытался ее успокоить, как пулей вылетела из комнаты, захлопнув за собой дверь. Девушка медленно сползла по резному дереву, сжимая ручку двери, на случай если граф решит выйти за ней, и зарыдала в голос. Она приносит слишком много горя тем, кто рядом с ней. Дарко, Жаклин, Саша, Шарлотта, Роузи и много других, чьи имена уже стерлись из памяти, все они умерли из-за нее. Рыдания душили, в горле будто устроили потасовку голодные кошки, разрывая изнутри своими острыми когтями, подбираясь к сердцу. Айси медленно отползла к уже давно излюбленному уголку рядом с камином, падая на мягкую шкуру и закрыла глаза. Стук сердца, казалось, слышался прямо в висках, сковывая их нестерпимой головной болью. Она не хотела подставлять Жаклин и своей же добротой отправила практически всех слуг на верную смерть, не хотела терять связи с виконтом и самолично выстроила ему эшафот с самым кровожадным палачом. Как ей хотелось оказаться там же, среди молодых служанок, размахивая тряпкой, как раньше, чтобы вместо нее был заперт в этой клетке кто-то другой, была готова умереть вместе с ними, свободная и спокойная. Врата рая закрылись и для нее, обвинив ее во всех преступлениях, совершенных Валтором. Никогда она не желала прихода Блум, как сейчас. В душе теплились чувства к этому надменному мужчине, но желание отмщения, хоть и в лице молодой графини, постепенно тушило и этот огонек, никак не желавший тухнуть, противостоящий ураганному ветру ненависти. Даже угольком он продолжал светить… Когда граф сел рядом с ней, вытянув ноги к огню, Айси ничего не сказала. Не сказала и тогда, когда его рука взяла ее ладонь, обжигая своим жаром, лишь посильнее сжала пальцы, будто бы могла передать всю свою боль в этом простом жесте, хоть прекрасно понимала, что он ничего не почувствует даже если вместо ее ногтей будут острые раскаленные клинки. — Я хочу сходить в церковь, исповедаться, — нарушила она тишину сиплым от рыданий голосом, — Хочу извиниться за все невинные души, что вы погубили. — Прямо сейчас? — спокойно спросил Валтор, кинув быстрый взгляд на часы, — Сегодня воскресенье, в приходе много народа, ты действительно этого хочешь именно сейчас?       Облаченная в темно-бордовые одежды, Айси сидела в карете. Необычайно прямая спина выдавала все ее напряжение. Укутанная словно в кровавое одеяние, она молчала, наблюдая за тем, как за окном проплывают знакомые пейзажи. Граф Фортескью ехал рядом с ней, не решаясь заговорить, она бы не ответила ему сейчас, полностью погруженная в свои мысли. Капор, отороченный красными шелковыми лентами и украшенный настоящими розами, выгодно оттенял заплетенные в строгую прическу волосы. Она никогда не смогла бы собрать их таким образом если бы не новая служанка, знающая свое дело от и до. Пальцы бессознательно комкали маленький платочек, которым девушка то и дело вытирала слезы, грозившие скатиться по напудренному лицу. Они ехали медленно — кучер не решался развить скорость по густо населенным улочкам, но церковь показала свои кресты достаточно быстро. Валтор проводил ее до главных дверей, не смея пройти дальше в обитель своего врага. Он прекрасно осознавал, что она не убежит. Глаза всех присутствующих на воскресной службе были прикованы к ней, к одинокой хрупкой фигурке, облаченной в дорогие ткани, медленно идущей к первым скамьям, ближе к алтарю. Служба еще не началась, но стоило первым словам священника сорваться с уст, Айси сложила руки в молитве, полностью забываясь в ней, путаясь в словах, силясь вспомнить все, чему ее учил отец. Едва последние прихожане вышли, девушка сорвалась со своего места, простирая руки к священнику, умоляя об исповеди. Старец подвел ее к аналою, и она опустилась на колени, прижимая руки к груди, пока он клал Евангелие и Крест, читая молитву. — Говори, дитя мое, — мягкий голос батюшки нарушил тишину. Он был удивлен как же согрешила такая молодая девушка. — Господи, я согрешила, по моей вине умерло много светлых и невинных людей. Вот уже несколько месяцев я нахожусь в непростом положении. Придя за работой, я обрела себе мучителя. Он не человек, не создание Господа, а исчадье ада, отродье Дьявола, тот, кто питается человеческой кровью, бессмертный демон, вырваться из его лап я не могу. Из-за меня он убил по меньшей мере… — Айси запнулась, но все же продолжила, причислив Дарко к людям, выпаливая все настолько быстро, будто кто-то в любой момент мог перебить ее, и она не сможет окончить, — Десять человек, о большем я не знаю. Самое ужасное, что я не могу противиться себе и испытываю к нему теплые чувства. Мой разум понимает, что это неправильно, но не может изменить волю сердца. Возможно, я согрешила и множеством других грехов, которых и не упомнишь. Господи, прости меня, каюсь, — с последними словами она дала волю слезам, подобным бурной реке, сметающей все на своем пути.       Из церкви девушка выходила со странным спокойствием на душе. Так вот о чем говорил отец, когда возвращался с причастий, всегда неизменно спокойный, с поднятым настроением и подарками для дочерей. Подарки… Айси остановилась как вкопанная у дверей. Как она могла забыть? Сегодня восемнадцатое марта. День рождения Сторми. Праздник, на который она не попадет. Знал ли об этом Валтор, убивая их всех, забирая у нее один из самых светлых дней в году? Безусловно. Внутри заклокотал гнев, но девушка лишь глубоко вздохнула, позволяя спокойствию вновь завладеть ее телом. После исповеди стало легче. Конечно, до конца проработать эту проблему она не сможет, лица Дарко и подруг еще долго будут стоять в ее памяти, приходить в кошмарных снах, но об этом она подумает завтра, сейчас не хотелось, только не сегодня. Ничто не потушит ее свет в душе. Айси жалела, что раньше так нехотя ходила в церковь, боялась ряс и толпы людей, пока отец чувствовал себя как в своей тарелке, беседуя со знакомыми ему людьми, попутно решая свои дела, когда как она, маленькая десятилетняя девчушка, жалась к нему, казавшимся таким сильным и грозным, испытывая гордость за него, стоило кому-то из торговцев сказать мол, смотри, какой у тебя хороший и благочестивый папа. Кареты во дворе не было. Девушка удивилась, оглядываясь по сторонам, опуская капор ниже, чтобы слепящее солнце не мешало обзору. Граф не мог просто так уехать и бросить ее здесь, значит, что-то случилось. На ум сразу же пришла Блум. Ее глаза, сверкавшие жаждой местью, живо всплыли в памяти. Сердце забилось сильнее, но вот показался знакомый вороной конь, тащивший карету, отделанную бархатом, но Айси смогла успокоиться лишь тогда, когда села напротив Фортескью. Цепкий глаз тут же осмотрел его на наличие повреждений, но мужчина был весел и протягивал ей сложенное платье. — Я подумал, если ты явишься перед Сторми в таком виде, она забеспокоится, — пояснил он, разворачивая платье из расписного дамаста, — Оно легкое, но достаточно теплое — не замерзнешь. — Мы едем на праздник? — девушка в порыве чувств схватила руки графа, — Вы и представить не можете себе, как я рада. Я мечтала попасть на ее день рождения! Господи, как Сторми будет счастлива. — Все для твоего счастья, mon ciel étoilé, — Валтор отвернулся скорее для вида, пока Айси проворно стягивала с себя платье, — Я позаботился о подарке, об этом можешь не переживать. Надеюсь, неугомонная Сторми не разобьет фарфоровую куклу в первый же день. — Не стоило беспокоиться, — ответила Айси, расправляя рукава-фонарики и высвобождая волосы из плена многочисленных шпилек, — Для нее мое присутствие самый большой подарок. Я пропустила два дня рождения из-за работы, потому что не могла найти себе замену в трактире. Сторми сильно обижалась на меня, когда мне удавалось попадать на праздник к Дарси, а не к ней, — щебетала она. Дурные мысли давно покинули ее, не выдержав натиска радости предстоящей встречи. — Aisi, tu es parfaite… — выдохнул мужчина, ловя ее маленькую ручку, — Разрешишь? — спросил он опять же для вида, вонзая клыки в хрупкое запястье.       Айси вскрикнула, вжимаясь в сиденье. Боль, пронзившая руку, опустила ее с небес на землю. Ослепленная хорошим, даже трепетным отношением к себе, она посмела забыть о том, кем он является. Девушка опустила голову, в ожидании, пока мужчина насытится. Ее глаза блуждали по узорам на юбке, вырисовывая каждый. Она просто обед, который оберегают, чтобы передать другому, главное блюдо на пиршестве вампиров. Осознание своего места в этой жестокой иерархии больно ударило по голове, словно молот по наковальне в умелых руках кузнеца. Айси отогнала от себя эти мысли и слабо улыбнулась, когда Валтор окончил свою трапезу, поцеловал напоследок ее руку. Остаток пути они проехали молча. Девушка держала в руках большую фарфоровую куклу размером с ребенка лет пяти, облаченную в шелковое зеленое платье с буфами и пышными бантами. Взбитые золотистые локоны, казалось, были сделаны из настоящих человеческих волос — настолько они были приятными на ощупь, несмотря на достаточно толстый слой лака. Она, должно быть, стоило целое состояние. Даже когда родители были живы, они не могли позволить себе такие дорогие игрушки, поэтому довольствовались сшитыми из ситца и набитыми ватой куклами, мало походившими на человека, но они были сделаны руками их мамы, поэтому были дороже самых искусных игрушек. Айси даже удалось сохранить одну из них, специально для Сторми, ведь она и Дарси давно уже выросли из игр. Знакомый переулок мелькнул за окном. Девушка нетерпеливо подскочила, распахивая тяжелую штору. Приятный весенний воздух коснулся ее лица, когда она принимала руку Валтора, помогающего ей выйти из кареты. Этот же воздух сопровождал ее, пока она бежала по каменным ступеням, ближе к заветной комнате, где ее не ждали. Радостные крики сестер, удивленные взгляды приглашенных детей — она так этого ждала. Сторми не интересовала новая кукла, даже не взглянула на нее, прыгая вокруг сестры, дергая платье и попеременно обнимая то ее, то графа, уже сидевшего в кресле и для вида тягая виноград из вазочки, незаметно кидая его в камин. — Моя птичка, оставь платье сестры в покое, порвешь ненароком, — добродушно произнес Валтор, ущипнув хохотушку за нос, — Лучше посмотри, какую куклу мы тебе привезли. Это наш с Айси подарок, надеюсь, тебе понравится. — Она великолепна, — ответила Сторми, сверкая улыбкой, в которой, впрочем, не хватало одного зуба, — У меня вчера выпал последний молочный зуб. Я сама его вырвала! — с гордостью хвасталась она, увлекая мужчину в беседу. — Ваш подарок? — тихо спросила Дарси, накладывая сестре салат, — Ты ешь, он с телятиной, как ты любишь, сама готовила. — Вместе покупали, — отмахнулась Айси, отправляя в рот ложку за ложкой, — Как вы тут без меня? Едва получилось вырваться к вам, не хотела оставлять Сторми без сестры в такой день. — Все хорошо, — ответила девочка, перекрикивая гомон, наполнивший гостиную, — Я все же ушла из воскресной школы, потому что граф Фортескью записал меня и Сторми в пансионат для девушек. Мадам Макклин должна уехать к своему сыну, а искать новую хорошую гувернантку сложно, поэтому мы через неделю уезжаем. Я так рада, говорят, что в пансионате миссис Гренуа преподают точные науки, несмотря на то, что он не мужской, а Сторми обучат манерам и светскому этикету. Как твоя работа? Хотя можешь не отвечать, у твоего платья дорогая ткань, к тому же обеспечить нам такую жизнь довольно недешево. — Работа идет хорошо, — выдавила девушка, недоуменно уставившись на Валтора, играющего с ее сестрой, — Но загруженность очень большая. Отчеты снова не сходятся, приходится работать даже ночью, — наглая ложь, но ничего другого не оставалось, — Почему вы отбываете так скоро? Помнится, учебный год начинается в сентябре, а не весной. — Паром до Зенита отплывает через неделю, плыть примерно столько же, поэтому такая спешка. К тому же там нас уже будут ждать. Лучше поехать раньше и успеть привыкнуть к городу, чем делать все сумбурно, а потом слушать слезы Сторми и нытье, что она хочет домой. — Но Зенит находится в тысячах верст отсюда! Я не смогу приезжать и навещать вас, мне и сейчас сложно вырваться, хоть мы и в одном графстве, — еще одно плохое известие, омрачившее день, — Но я понимаю, что вам так будет лучше. Если это единственный способ обеспечить вам светлое будущее, то так тому и быть. Я постараюсь приехать летом хотя бы на несколько дней.       Очередная наглая ложь — она не знала доживет ли хотя бы до апреля. Вся ее жизнь превратилась в одну сплошную игру на выживание, неведение завтрашнего дня, что уж говорить о нескольких месяцев. Остаток вечера прошел натянуто. Айси улыбалась, хоть каждое слово и давалось ей с огромным трудом, точно иголки вонзались в сердце. Зачем Валтор увозил ее сестер так далеко? Она могла была поставить свою жалкую жизнь на то, что мадам Макклин не ехала ни к какому сыну, а просто уходила в отставку, если же граф не решил избавиться и от этой добродушной старушки, что сейчас разрезала праздничный торт, густо облитый взбитыми сливками и усыпанный вишней — Сторми его обожала. Девчушка весь день не отлипала от мужчины, записав его в свои женихи, и все говорила подождать, пока она подрастет, на что граф лишь посмеивался, таинственно отвечая, что его сердце уже занято. О, если бы оно у него только было. Конечно, он сделал слишком много хорошего для ее сестер, но не так уж много для нее самой. Единственной его милостью было то, что он все еще сохранял ей жизнь, засыпал подарками, будто они могли излечить зияющую рану в груди. Радость, царившая в доме, оседала в ней, предвещая надвигающуюся истерику. Девушка знала, что стоило ее голове коснуться подушки, как кошмары облепят ее со всех сторон, погружая в свой хаос. Так и произошло. Слезы душили ее, когда она прощалась с сестрами, когда садилась в карету, когда снимала, ставшее таким тяжелым, платье, сменяя его на ночную сорочку. Но что-то было не так. То ли дело было в поднявшемся ветре, ливню, дробленным стуком ниспадавшем по крыше, молнии, рассекающей потемневшее небо, то ли в щемящем сердце. Граф тоже чувствовал, что что-то не так, стоя у большого, обычно зашторенного, окна и вглядываясь в темноту двора. Он не боялся, такое чувство как страх было ему неведомо еще со времен, когда он был простым смертным, просто ждал, сжимая в руке небольшой кинжал из чистого серебра. Валтор ждал и уже понимал, чего он ждет. Она вернулась. Надменная девчонка, когда-то похитившая его сердце, слишком высоко поднялась к солнцу, и оно ее опалило. Говорил он Даркару, что нужно провести больше ритуалов, что нужно разорвать ее тело в клочья, чтобы духу не было куда вернуться, но его в очередной раз не послушали. Лорд Бродерик был слишком уверен в себе, считая ненужным слушать советы своих братьев, и неизменно наступал на одни и те же грабли, падал в одну и ту же яму, словно слепой алхимик-гордец в поисках способа обращать свинец в золото, в жалких попытках разбогатеть. Огрон тоже это видел, обсуждал с ним, но Даркар так и оставался слепым к чужим замечаниям, не видел серьезной опасности в маленькой графине, утратившей свой род, но оставившей при себе первородную ярость дракона, свойственной всем из четы Домино. Даже когда ее сестра Дафна обратила своего горячо любимого мужа без их ведома, не принял это во внимание, сославшись на любовь, мол дело молодое, не нужно разлучать влюбленных за минутную слабость, но черт возьми, с каких пор нарушение многовековых законов стало приниматься за слабость. Валтор не знал ответа на этот вопрос и идти против брата не смел. Когда же в свете очередной молнии мелькнула копна рыжих волос, он четко осознал, что нужно делать. — Айси, подойди ко мне на минуточку, — тихо произнес он, подзывая к себе уже засыпающую девушку, — У нас непрошенные гости, и я им не рад. Возьми вот это, — твердая рука аккуратно протянула кинжал, — Если со мной что-то случится, и она доберется до тебя, сумей защитить себя, ma perle, — он поцеловал ее в лоб, прижимая к себе на мгновение, — Спрячься в шкафу. — Но… — Айси попробовала было возразить, но прикусила губу, — Будьте осторожны, Блум ослеплена желанием мести, она может быть опасна, хоть и выглядит тщедушнее меня. Ни о чем не спрашивайте, я все равно не смогу объяснить так, чтобы вы поверили, — прошептала она, целуя оторопевшего мужчину в щеку и прячась в шкаф, утопая в обилии тканей. — Я ждал тебя, Блум, — задорно изрек граф Фортескью, захлопывая дверцу шкафа, — Ты так и не научилась действовать незаметно, сколько бы я тебя не учил, ma bête Rousse.