Король и Дева

      «Дай-то Бог, чтобы Ринглин не поплатился жизнью за наше спасение», — думала Жанна, глядя на спокойную голубую воду, медленно несущую их к заветной цели.       Плот, широкий и прочный, с невысокими бортами, лишь чуть просел под их весом. Борта, с прорезями для стока воды, для устойчивости и фиксации груза были окованы металлом. И сидеть на нем было удобно… На излучинах гномы отталкивались от песчаных отмелей длинными шестами, чтобы плот не прибило к берегу. Обычно на плоту отправляли в Эсгарот винные бочки. Пока они не попали на плот, Жанна боялась, что эльфы сплавляют бочки по реке, просто бросая их в воду, а после —  удивилась себе: ведь она прекрасно знала, что винные бочки нельзя держать в воде! Отсыревшее дерево испортит вино. Эльфы тоже знали это, и потому отряд продолжал путешествие, можно сказать, с удобствами.       Сейчас и вино, и бочки, и само царство лесных эльфов осталось далеко позади. Только одна бочка, как военный трофей, гордо возвышалась на корме. Река стелилась широкой синей лентой, ласковое, совсем уже осеннее солнце пригревало, не обжигая, но все равно заставляло щуриться и моргать после мрачного сумрака подземелий.       Улучив момент, они ненадолго причалили и ополоснулись — после долгого пути и заточения от гномов разило не хуже, чем от орков! Но, опасаясь погони, большую стоянку решили сделать только через день-полтора. Тем более что на плоту легко можно было перекусывать на ходу, а Ринглин не поскупился на припасы. Течение реки несло их вдоль зеленых берегов, заросших деревьями и кустарником до самой воды. Здесь лес уже не был таким серым и мрачным, словно проточная вода разбивала, сминала и уносила в небытие злые чары, опутывающие бывшее Зеленолесье.       Каранлах тихо звенел в такт частым ударам сердца, словно пел песнь свободы. Старинный меч, как и отряд, выбрался из тяжкого плена. Жанна, смущенно оглянувшись на гномов, незаметно погладила ножны. Она никак не могла нарадоваться волшебному клинку, почему-то придававшему ей уверенность в успехе их предприятия, и самое главное — в исполнении личной миссии.       Девушка положила ладонь на полыхающий лоб Торина — кажется, ему стало хуже и лихорадка усилилась. Оин развел руками — он уже сделал свою работу как мог, безболезненно и быстро. Короля устроили на краю плота, положив под голову и спину несколько плащей. Жанна не отходила от него, не спускала с него глаз. Но что она могла сделать? Она смачивала лоб и губы раненого речной водой и понемногу поила. Хорошо бы покормить, но Торин не мог принимать пищу… Фили и Кили посматривали на дядю с неприкрытой тревогой, да и все остальные беспокоились. Руководство походом пока приняли на себя Двалин и Балин.       К вечеру следующего дня гномы приглядели симпатичное место, окруженное невысокими соснами, и остановились здесь на ночевку. Торин почти весь день метался в жару и бреду, в беспамятстве звал брата, чем до одури пугал Жанну. Теперь же жар спал, и он пришел в себя. Гномы бережно перенесли его к костру; Торин лежал спокойно, давая отдых измученному телу, и по временам чему-то слабо улыбался. Жанна проследила, чтобы его как следует укрыли плащами: задувал ледяной осенний ветер, а Торину в довершение всех бед не хватало только простудиться! Даже теперь, на такой уютной, безопасной стоянке, возле жаркого костра, в окружении верных гномов, она всё равно боялась оставить короля без присмотра.       И еще она беспокоилась о Ринглине. Она вспоминала кромешную тьму в глазах убитого им существа, упивавшегося чужой болью. Что, если в пещерах Лесного Короля есть еще такие? Что, если военачальник попадет в их руки? Преданность друзьям, долгу милосердия и чести заставила Ринглина выйти из повиновения жестокому королю; преданность своей стране и своему народу не позволила ему скрыться. В том мире, откуда пришла Жанна, военачальник не избежал бы пыток и казни…       Девушка вздрогнула, осознав внезапно, кого ей подспудно напоминал Трандуил. Ее прежнего повелителя! Если убрать природное очарование эльфа или сделать скидку на человеческое происхождение короля Франции, легко было заметить сходство между ними: те же правильные черты холеного лица, тот же холод в глазах, то же высокомерное выражение. Этот мог бы, не раздумывая, обречь на худшее и за меньшую провинность. Или вовсе без оной…       А ведь одно время ей казалось, что она чуть ли не влюблена в короля Франции — не как в мужчину, но как в суверена и владыку… Она бросила взгляд на Торина и смутилась. Сравнивать того короля с этим — все равно что сравнивать тусклую лучину с ярким солнцем!       Запахло влагой, от реки пополз туман. Он тянулся к стоянке узкими холодными языками, серым мороком поднимаясь все выше, скрадывая краски и звуки. Жанна задремала — совсем ненадолго: тут же вздрогнула и проснулась. Во внезапном страхе она рванулась к королю… и в панике едва не рухнула на него.       Торин уже не спал. Он поймал ее за талию, и ее вдруг охватила дрожь, в которой был не виноват утренний холод.       — Ты спасла меня, — сказал гном тихо, без улыбки.       Он медленно приподнялся с земли и теснее прижал ее к себе, не собираясь выпускать ее из рук. Темные глаза — без дна, без отблесков пламени — неотрывно смотрели на Жанну.       — Нет, это все… — она не смогла договорить.       Дыхание прервалось, холод сменился жаром, и пламя, полыхнув в такт встрепенувшемуся сердцу, охватило все тело. Она уже горела в этом огне однажды — тогда, в доме Беорнов…       Ей вдруг захотелось закричать, заплакать от странных ощущений — как будто разом всплыли все несказанные слова, все отложенные на потом чувства…       Жанна закрыла глаза — слезы текли по щекам, не желая останавливаться. С ними уходили ужас и ненависть, отравлявшие ее с детства. Она скорее ощутила сердцем, чем почувствовала первое прикосновение его губ — такое трепетное, как будто она была из хрусталя, — и руку, чуть вздрогнувшую на затылке, поддерживающую ее…       Но вдруг живущая в ней девочка отшатнулась — она не хотела туда, в мир насилия и похоти, где ждет боль и беда…       Дверь в ее кошмары приоткрылась. Жанна видела это сквозь опущенные веки, и напряглась, готовая вырваться из объятий гнома и сломя голову бежать прочь.       Яркий луч света ударил в глаза!       Все поменялось — больше не было крови, не было смерти! Дом, схороненный в глубинах ее сердца, пропитанный злом и жгучей ненавистью, исчезал, таял в белом сиянии… Ненаглядная сестра, прекрасная, как и прежде, улыбалась и протягивала ей руку. Она звала душу Жанны из тьмы прежней жизни в этот мир, полный надежд, радости и любви. В мир, где ее встречал обжигающий взгляд Короля и его сухие, горькие губы.       Теперь его прикосновения не пугали, но заставляли желать большего.  Жанна сама потянулась навстречу, закинув руки ему за шею. Торин обнимал ее, прижимая к себе все крепче, и ей уже не было страшно. Вселенная взорвалась яркой радугой ощущений — полыхали деревья, сожженные драконом, свергались государства, мир рушился и опять воскресал во всем величии и великолепии…       И Жанна забыла, что сейчас не время и не место. Яростный огонь сжигал ее дотла и восстанавливал из пепла, а пьянящий аромат ночных цветов, взявшийся ниоткуда, опять кружил голову…       Она забыла, что это недопустимо, что они не могут позволить себе этого…       Была только ночь и туман, скрывающий их, были только его обветренные губы, ласкающие ее. Она падала — земля уходила из-под них, как будто они вновь летели на орле, и весь мир простирался перед ними…       Не мысли, но обрывки мыслей мелькали в голове у Жанны. «Даже умирая, даже за пределами бытия, я буду помнить этот вечер. И синь реки в глазах моего короля…»       Она растворялась в нем, забывая обо всем, кроме того, что они теперь вместе, жизнь и судьба у них теперь одна на двоих…       «Королю явно стало лучше!» — веселый чертик в ней опять проснулся, и как всегда — в самое неподходящее время!       Торин, не размыкая объятия, осторожно опустил ее на землю. Жанна, устроившись поудобнее у него на груди, смотрела в веселый огонь костра. Он почти всегда сопровождал их встречи и, выходит, знал о них куда больше, чем ей казалось…       Вдруг ее будто коснулось что-то. Приподняв голову и осмотревшись, она увидала неподалеку черную тень: Двалин, стоя под деревом, смотрел на них с такой злобой и ненавистью, что девушка съежилась.       Торин заснул — он был все еще слаб. Жанна осторожно высвободилась из его объятий, стараясь не разбудить, и укрыла плащом.       — Нам надо объясниться, — серьезно произнесла девушка, подойдя к Двалину.       Тот хмуро глядел на нее и молчал, сложив руки на груди. Он ревновал своего короля, это было видно невооруженным глазом.       — Ничего не изменилось! Ты же знаешь, сколько времени его мучили, и потом это чудесное спасение… Столько всего случилось… Король позволил себе минутную слабость, не более того! Не стоит придавать ей значение. И что ты смотришь на меня, как на врага? Я все так же его клинок…       — И что, раз мы все спаслись, теперь со всеми будешь целоваться?!       Двалин схватил девушку за руку и дернул к себе.       Жанна, не успев толком испугаться, от души врезала ему кулаком в живот и попала в солнечное сплетение. Двалин на секунду потерял дыхание, согнулся и сразу отпустил ее, оттолкнув от себя.       «Что это с ним?» — тревожно подумала она.       Тот Двалин, которого она знала — доблестный воин, верный сподвижник и друг Торина, всегда и во всем доверявший ему и подчинявшийся беспрекословно — не мог так поступить!       Она внимательно посмотрела на него. Он выглядел как всегда — мощные широкие плечи, сильные мышцы, гордая осанка, чуть высокомерный взгляд прищуренных глаз.       Но… даже металлические щитки на перчатках поблескивали тревожно, цеплялись за пальцы, как маленькие демоны. А во взгляде появилась легкая неуверенность, совершенно не свойственная сыну Фундина, и что-то темное плескалось в глубине глаз. Жанна прерывисто вздохнула — кажется, она начала понимать.       — Ты ведь не очень хорошо себя чувствуешь в последнее время?       Двалин отвернулся. Он не желал признаваться в этом даже самому себе. Да все в порядке — это просто накопившаяся усталость окрашивала в черный цвет все, на что бы ни падал его взгляд.       — И давно это началось — странные желания, внезапные обиды?       — С тех пор, как твоя проклятая псина завыла, словно над могилой! — не в силах больше сдерживаться, злобно рявкнул Двалин.       — То есть с тех самых пор как мы вошли в Черный лес… — задумчиво протянула Жанна.       — Это не ты, — грустно размышляла она вслух, вспоминая все, что ей рассказывал как Элронд, так и Ринглин. — это все Дол-Гулдур. Вспомни Трандуила! Дол-Гулдур играл на его нелюбви к гномам, на его высокомерии, на его страсти к драгоценным камням. А сейчас он использует твою бесконечную любовь и преданность Торину. Я не знаю, что нужно тамошнему чародею, но, похоже, он всеми силами стремится задержать наш отряд. Возможно, он пытается рассорить нас, разжечь огонь вражды! А ведь чем больше мы любим, тем сильнее уязвимы…       Двалин будто проснулся, ужасаясь себе.       «Я чуть было силком не поцеловал Жанну!» — он похолодел, представив себе Торина. Ладно бы просто убил, а вот увидеть презрение в глазах узбада, лишиться его дружбы… Это страшнее смерти!       Он же вовсе не хотел оскорблять их! Но что-то нашептывало ему дурные мысли, искажая увиденное, копошилось в его снах черными пальцами, придавая всему тусклый, мерзкий оттенок. Ему казалось, будто его уже предали, и ему ничего другого не остается, как только самому предать в ответ. Увидев своего короля, целующего Жанну, он только и мог думать, что Торин променял друзей на человеческую женщину. И ведь сам понимал, что это чушь!       Двалин закрыл руками лицо, тряхнул головой, словно отгоняя злые чары.       — И что же мне делать?!       — Чем дальше мы уйдем от этих мест, тем легче тебе будет. Возможно, достаточно уже и того, что ты сам все понял.       Жанна чувствовал его боль, как свою. И она не обижалась. Да и пугающая чернота, сгустившаяся было вокруг высокого гнома, стала потихоньку рассеиваться.       Девушка сочувственно погладила его по плечу. Простые прикосновения перестали пугать ее до полусмерти, и если племянников короля в душе она считала своими братьями, то к Двалину всегда относилась, как к побратиму Торина. И любила этого сурового воина, удивляясь сама себе. Ну, как дядю, к примеру…       — Ты… — он помедлил.       — Все останется между нами!       Двалин облегченно выдохнул, и, понурив голову, пошел к костру. Теперь он должник маленькой воительницы — он и представить боялся, что еще мог натворить в этом умопомрачении. Мрак, который он ощутил в себе и возле себя, наводил на него ужас. Двалин прислушался к себе — но нет, больше никаких следов. Вздохнув с облегчением, он отправился дальше.       Девушка смотрела ему вслед — топорики как всегда забавно торчали в стороны над его широкими плечами.       Она села рядом с Торином, по привычке обняв колени и уткнувшись в них подбородком, и молча встретила рассвет, озаривший туман вокруг них золотистым пламенем.