Это всё гармония

Сидя перед раскрытой нотной тетрадью, Франциск Бонфуа страдал. Вообще, сказать по правде, Франциск Бонфуа страдал нечасто. А если уж и приходилось это делать, то только от нехватки внимания со стороны противоположного пола. Но это было практически невообразимо, ибо на француза ежедневно, если не сказать больше, вешались девушки со всех курсов консерватории. Каждая из них злобно поглядывала на соперниц и втайне мечтала оказаться той самой единственной, которая сможет стать для Франциска чем-то большим, чем простое развлечение. Когда Бонфуа, постигавший в академии премудрости дирижёрского искусства уже третий год, приходил на пару оркестра, чтобы поработать над каким-либо произведением, атмосфера в зале неуловимо менялась. Звучание инструментов – за многими из которых сидели именно девушки – становилось более певучим, плавным, а страстные взгляды, которые оркестрантки бросали на молодого дирижёра, насквозь пропитывали воздух любовными флюидами. И каждый раз после такой репетиции ночь неизменно обещала Франциску, прозванному несколько двусмысленно «гением дирижёрской палочки», быть полной наслаждений. Благо оркестр являл собой воистину цветник – выбирай, кого душе угодно. И не только душе, впрочем. Но сегодняшняя ночь, несмотря на то, что на репетиции оркестра одна совершенно очаровательная виолончелистка чуть не сбила Франциска с ног своим мощным натиском обаяния, была другой. Дело в том, что уже приблизительно через семь часов подающему большие надежды дирижёру предстояло держать ответ перед суровым преподавателем по гармонии. Условия пятнадцати нерешённых задач с укоризной смотрели на Бонфуа с разбитого нотными линейками листа тетради, будто спрашивая у того: «Ну, и чего ты ждал? Второго пришествия? Ты вообще когда собирался нас решать?». Франциск заморгал и потряс головой, приводя всклокоченные против обыкновения волосы в ещё более растрёпанное состояние. Уж если кажется, что с тобой разговаривают ноты, то у меня для тебя плохие новости, мон ами, сказал сам себе Бонфуа и в отчаянье снова уставился на записанные условия. Задачи были даны две недели назад, и за это время их можно было двести раз решить, абсолютно не напрягаясь. Но, как говорил лучший друг француза, ударник Гилберт Байльшмидт – ещё один признанный гений, - решать задачи по гармонии заранее – это для слабаков. А эти двое, несомненно, были сильными и духом, и телом юношами. Однако Гилберт мог рассчитывать на помощь младшего брата, который, вопреки расхожему представлению о контрабасистах, задачи решал виртуозно – и даже те, которые подсовывал ему Байльшмидт, обучавшийся на год старше. Правда, за умеренное денежное вознаграждение. Ну, в конце концов, для братьев это было обычное дело. Проблема была в том, что Гилберт, как и Франциск, занимался задачами в последнюю ночь, а это значило, что возможности списать у Бонфуа не будет ни малейшей, поскольку гармония стояла первой парой. По всему было ясно, что искать выход из сложившейся ситуации французу придётся самостоятельно. Франциск в изнеможении упал лицом в нотную тетрадь. В раскрытое окно его комнаты в общежитии консерватории залетал свежий ночной ветер. В середине октября уже было достаточно прохладно, и Бонфуа поёжился, когда очередной воздушный поток прошёлся по его светлым волосам и спине под тонкой тканью рубашки. Надоедливая сонная муха билась о внутреннюю стенку абажура настольной лампы, методично и через равные интервалы времени, будто пыталась пробить его своим маленьким тельцем. Француз мутным взглядом голубых глаз с минуту следил за тихо жужжавшим насекомым, а потом вдруг резко выпрямился на стуле. Был у него кое-кто на примете, кто мог разобраться с его проблемой. Кое-кто, столь же твердолобый и упорный, как эта маленькая муха. Остаётся лишь надеяться, подумал Бонфуа, сгребая в кучу тетрадь, карандаш и ластик, что упрямство этого самого «кое-кого» можно будет сломить. Парень решительно вышел в коридор, оставив муху истязать себя попытками проделать дыру в гордом одиночестве. - Салют, мон ами, - не дожидаясь ответа после своего вежливого стука в дверь, Франциск зашёл в соседнюю комнату и обворожительно улыбнулся её обитателю. - Бонфуа, ты вообще в курсе, который сейчас час? – проигнорировав приветствие однокурсника, поинтересовался Артур Кёрклэнд. Он отложил в сторону книгу, которую только что читал, и хмуро воззарился на вошедшего. – Зачем пожаловал? - Всего лишь четверть второго, - мельком взглянув на часы, ответил француз и присел на кровать Артура. Того явственно передёрнуло – то ли от того, что Бонфуа не счёл нужным спросить разрешения, то ли ещё отчего. Франциск, заметив это, лишь улыбнулся краешком губ, но ничего не сказал. Сейчас его целью были не насмешки. – Понимаешь, мон шер, у меня тут возникла одна небольшая проблема… - Ну, а я-то здесь при чём? – перебил его Кёрклэнд. Рядом с этим французом ему почему-то всегда было не по себе. А в данный момент он просто-напросто совершенно бесцеремонно вторгся в зону личного пространства Артура. Которая, между тем, для всяких там французов составляла никак не меньше пары сотен метров. – Твоя проблема – ты и разбирайся. - Очень верный подход, Артюр, - проглотив очевидную грубость парня, отметил Бонфуа, не забыв ещё раз улыбнуться. Как говорится, на что ни пойдёшь ради достижения цели. – Однако с этой проблемой разобраться может лишь такой гений, как ты. Было видно, что в англичанине в этот момент борются два начала. С одной стороны, в словах Франциска звучала откровенная лесть, а слышать что-либо подобное в его исполнении Кёрклэнд хотел меньше всего; с другой стороны, всё же Артур был на лесть весьма падок. Поэтому он, стараясь придать голосу оттенок безразличия, чтобы не выдать своей заинтересованности, сказал: - Ага, конечно, так я тебе и поверил… Не хватало мне ещё с твоей ерундой маяться на ночь глядя. - О нет, что ты, шер! – Бонфуа в притворном ужасе уставился на Кёрклэнда, приложив руки к сердцу. Артур хмыкнул – всё-таки зрелище это было весьма забавным, - но поспешно сделал вид, что закашлялся. – Разве я мог прийти к тебе в столь поздний час с чем-то незначительным? Поверь мне, от того, чего я у тебя прошу, зависит ни много ни мало, но моя жизнь. - Ого, - пафосная речь Франциска произвела на Артура такое впечатление, что выражение явного сопротивления стёрлось с его лица, уступая место лёгкому скепсису. – И что же это? - Мон ами, ты даже не представляешь, с чем я к тебе пришёл! – увидев необходимое ему изменение во взгляде Кёрклэнда, Бонфуа воодушевился и решил, что пришло время для финального драматического жеста. Быстрым движением руки он извлёк из-за спины тетрадь по гармонии вместе со своими письменными принадлежностями и протянул их Артуру, с выражением полного смирения склонив голову. Если бы здесь была публика, то она обязательно взорвалась бы аплодисментами и криками «браво!». Но на месте публики был лишь Артур, который, метко раскрыв тетрадь сразу в нужном месте, окинул взглядом страницы с условиями задач. - Только не говори мне, что… - глаза англичанина расширялись по мере того, как он, беззвучно шевеля губами, пересчитал количество задач. - Да, мон шер. - И когда?.. - К сегодняшнему утру. - Бонфуа, ты что, издеваешься, что ли?! – взорвался Кёрклэнд, в порыве чувств отшвырнув тетрадь с задачами в угол комнаты и сверля Франциска разъярённым взглядом. – Да какого лешего я тебе вообще что-то должен решать?! И чем ты вообще думал, оставляя всё на последнюю ночь? - Артюр, - француз умоляюще взглянул на однокурсника. Артуру показалось, что в уголках его голубых глаз заблестели крохотные искры слезинок. Франциск наклонился к англичанину, и тот невольно вжался в подушку, которая была у него за спиной, пытаясь отодвинуться от парня подальше. Но безуспешно. – Мне ужасно стыдно, правда. Я посыпаю голову пеплом и дико страдаю от того, что не сделал всё сам и вовремя. Однако времени остаётся всё меньше, и я просто не смогу решить всё это к утру. Поэтому я и пришёл к тебе, с надеждой на то, что такой одарённый человек, как ты, сможет мне помочь. - Бонфуа, - прошипел Кёрклэнд, всё ещё не оставляя героических попыток слиться с подушкой и чувствуя, что с каждым новым сантиметром, сокращающим расстояние между ним и Франциском, он краснеет всё больше, - отвали. И слезь уже с моей кровати наконец. - Артюр, - в глазах француза разгорался огонь. Он уже едва ли не нос к носу находился с англичанином и не без удовольствия отметил, что сумел вогнать того в краску. Не то, чтобы Франциск этого добивался, однако сам факт, безусловно, был приятным. – Я умру, если не сдам это завтра. Пожалуйста. - Ну и умирай, - ответил Артур. Он уже отчётливо видел своё отражение в голубых глазах Бонфуа. Их разделяла всего какая-то пара сантиметров. – Одним идиотом в консерватории станет меньше. - Артюр, ты же лучший теоретик на курсе. Тебе решить пятнадцать задач – проще простого, - продолжал Франциск. Его бархатный голос становился всё тише, и Кёрклэнд против воли стал вслушиваться в его грассирующие перепады. – К тому же, если ты сделаешь это, я выполню любое твоё желание. - Любое?.. – переспросил Артур. Его слова прозвучали едва слышно и слишком… нетерпеливо? Англичанин тут же отругал себя за это. - Любое, - подтвердил француз, коснувшись мягкой прядью своих волос щеки Кёрклэнда. Перед мысленным взором англичанина мигом предстал ряд в высшей степени интересных картинок: Бонфуа высовывается из окна и орёт на всю улицу «кукареку!»; Бонфуа признаётся ректору в любви; Бонфуа, абсолютно голый, бежит из одного конца длинного коридора консерватории в другой; Бонфуа… Последний увлекательный сюжет, пронёсшийся перед глазами Артура, заставил его желудок сделать сальто-мортале, а щёки – запылать ещё более ярко. Хотя, казалось бы, ярче уже было некуда. - Уф… Ладно, по рукам, только отстань от меня, - англичанин ухитрился просунуть между собой и французом ладонь и отстранить однокурсника от себя. Франциск просиял и наконец встал, давая возможность Артуру дышать нормально. – Чёрт бы тебя подрал, Бонфуа. - Мерси, Артюр, - искренне поблагодарил Кёрклэнда парень, мигом преображаясь из пришибленного проблемой пятнадцати нерешённых задач студента в воплощение очарования. – За мной не заржавеет, так что не волнуйся. - Да я как-то и не сомневался, - обречённо вздохнул Артур. Краска постепенно сходила с лица, и он был несказанно рад этому. – Вали уже. - Всё-всё, не буду мешать, - произнёс Бонфуа и направился к выходу, мимоходом подняв с пола тетрадку и положив её на стол. Открыв дверь, он обернулся и снова наградил не успевшего быстро отвести глаза Кёрклэнда одной из своих лучезарнейших улыбок: - Удачи, мон шер. - Ага, - не найдя ничего лучшего для ответа, буркнул Артур. Как только за Франциском закрылась дверь, англичанин потянулся и, неохотно поднявшись с кровати, сел за стол, по пути захватив карандаш и ластик, оставленные Бонфуа. Хоть он и был, как не преминул отметить француз, лучшим теоретиком на курсе, но даже ему приходилось убить на задачи определённое количество времени. Что ж, пару часов в запасе у него были, да и утро следующего – вернее, уже этого – дня начиналось у его группы только со второй пары. Наскоро набросав функции аккордов к первой задаче, Артур, не сдержавшись, довольно ухмыльнулся. Уж он-то не забудет о благодарности в виде одного желания, что обещал Бонфуа. А что это будет за желание – время покажет.