«От прыжка до полёта — Луна так близка, Знаешь, это так манит — научиться летать. От прыжка до полёта — всего один шанс, И как каждый мечтает — взлетев, не упасть. От прыжка до полёта — всю силу собрать, И так твёрдо ногами на землю нам встать. Но тяжелее лишь бой с самой собой, Бой с самой с собой, бой за право быть мной. Сколько бы не билось сердце бойца, — он жив. Сколько бы судьба тебя не била — не прячь лица, — держись!»
Дана Соколова, «Львиное сердце»
«Я видел последнюю вспышку звезды Вниз кем-то безжалостным сорванной веры; Утративши все ориентиры и меры, Без света её шёл дорогами тьмы — До новой звезды. До моей новой эры».
(авторский стих)
Ночью, в библиотеке Малого дворца всё ещё горел свет; Ева, после ванны сбежавшая от настырных служанок, посланных ей в помощь, сидела в одной сорочке и халате, расчёсывая длинные, подсохшие пепельные волосы. С совершенно измотанным видом она расслабленно читала письмо, впервые за долгое время отдыхая душой. «Мне кажется, чем старше мы с тобой становимся, тем больше наша жизнь превращается в какой-то кошмар, — писала Алина, — вскоре мы с отрядом картографов поедем к Черности, и я впервые увижу эту жуть вблизи. Может быть так, что Мал станет одним из следопытов Первой армии, кого отправят пересекать Каньон. А о тебе я и вовсе почти привыкла постоянно переживать. Вот уже дважды ты не отвечала на мои письма; если не ответишь и на это, то я найду способ пробраться в ваш Малый дворец, так и знай». Ева горько усмехнулась: если бы сестра знала, в какой кошмар превратилась жизнь её близняшки… причём, можно сказать, добровольно. С тех самых пор, как она убедила Дарклинга, что стала достаточно взрослой и сильной для его поручений. Но Алина, разумеется, не знала: ни о том, сколько уже убийств было на счету её юной сестры, ни о том, чем Еве приходилось заниматься и куда забираться для добывания нужных сведений; ни о том, что на теле и душе юной Заклинательницы уже появились первые боевые шрамы. Даже Каньон ей уже приходилось пересекать дважды — туда и обратно. Ева была готова использовать свои силы, но, к счастью, в тот раз обошлось без нападения волькр — её способности не понадобились. Каньон не пугал её, несмотря на всю свою неестественность, не пугала и его непроглядная темнота, но пугала мысль о том, что Ева может не удержать световой щит и умереть столь бесславно, даже не на поле боя, не узнав жизни и не защитив людей, которых могла уберечь. Теперь же, вернувшись в Малый дворец после выполненного задания, Ева догадывалась, что для нового ей придётся вновь пересечь Каньон. В Новокрибирске и так давно зрело восстание, но теперь, по слухам, генерал Златен стал объединять вокруг него всю Западную Равку, делая угрозу гражданской войны вполне реальной. И фьерданцам, с которыми продолжалась кровопролитная война, и хитрым шуханцам были выгодны внутренние распри в Равке, поэтому не исключено, что повстанцы получали от иностранцев поддержку в виде золота и оружия. Девушка понимала, что нет дыма без огня, видела собственными глазами, что деревни пребывают в разрухе — особенно на окраинах — из-за войны и непомерных налогов, тогда как царь ежемесячно тратит годовой бюджет государства на пышные празднества и балы, королева столько же — на платья, каждое из которых надевала всего один раз, а цесаревич Василий — на дорогих и редких лошадей. Двор при царе был соответствующий: зажравшиеся казнокрады и лизоблюды, каждый из которых при случае продал бы страну за лишний крюге. Ей приходилось тщательно разбираться во всей этой мерзости, хотя бы потому, что одним из первых заданий Дарклинга было выявить завербованного шуханцами ставленника среди дворянской военной знати, который создавал утечку сведений о ходе войны. Не раз и не два ей приходилось видеть нечеловеческую жестокость, которая вовсе не имела под собой оснований, например, в некоторых деревнях дворяне-хозяева пытали и убивали своих крестьян развлечения ради; кое-где по-тихому приторговывали похищенными женщинами и маленькими детьми обоих полов для борделей. Это лишь малая часть тех ужасов, той грязи, что Еве довелось увидеть, и хуже всего то, что все эти звери в человеческом обличье обычно чувствовали свою безнаказанность. Порой у Евы тряслись руки от ненависти и осознания того, что даже Скверна, когда-то использованная Чёрным еретиком, не так омерзительна, как та, которую собирали вокруг себя люди, и которую порой хотелось выжечь столь же беспощадно, не глядя на побочные жертвы. В Западной Равке люди, будучи отрезанными от столицы — сердца всей этой гнили — пытались защититься от подобного, и Ева не могла винить за это желание простой народ, кто не видел общей картины. При наличии ожесточённой внешней войны война внутренняя или даже бескровное разделение страны — это смертный приговор для государства: в таком случае Равка окажется просто-напросто съеденной по частям, по своей же вине. Как говорится, всякую революцию задумывают идеалисты, осуществляют фанатики и угнетённые, а пользуются ее плодами враги и отпетые негодяи. Самое ужасное, что из всех власть имущих, кажется, осознавал это только Дарклинг, при том, что сам он — далеко не подарок. Ева примерно представляла риски прихода к власти человека, подобного ему: польются реки крови, и внутри страны особенно достанется отказникам. Но увы, девушка хорошо учила историю, и знала, что в подобные времена полного раздрая подобие порядка может навести лишь централизованная и жёсткая разумная тирания. Чего у Дарклинга точно не отнять, так это холодного разума, железной воли, громадного опыта и любви к Равке. Так Ева рассудила для себя, и это помогало ей как-то примириться с тем, что сердце её постепенно черствеет, залатывая камнями дыры. А так иногда хочется пожить жизнью обычной семнадцатилетней девушки: впервые влюбиться, сходить на зимний бал или на масленицу, прогуляться по столице и беззаботно смеяться до головокружения… Увы, это уже не представлялось возможным. Хотя бы потому, что за последний год Ева на себе испытала, что значит оказаться незащищённым гришем вдали от Малого дворца: уже трижды на неё нападали дрюскели, и один раз удалось схватить — сбежала она лишь благодаря умению прятаться в тенях, перед тем насмотревшись такого, что ещё неделю не хотела видеть ни одного отказника в радиусе километра. — Действительно, где же ещё может быть моя нелюдимая ученица, когда весь дворец её потерял. — голос Дарклинга, раздавшийся в тишине библиотеки, ничуть не удивил, лишь заставил вздрогнуть от неожиданности, ощутить почти детскую радость встречи и слегка смутиться своего вида. — Я ведь ещё в пути отправила вам последний отчёт, — пожала плечами девушка, и, отложив расчёску и письмо, вопросительно посмотрела на наставника, явно интересуясь. зачем она понадобилась ему сейчас. — То есть мысль о том, что я просто хотел тебя увидеть спустя столько времени, ты не допускаешь, — с этими словами Дарклинг подошёл к ней вплотную, отчего девушка почувствовала себя ещё более неловко, и, подцепив пальцами опущенный подбородок, развернул её голову так, чтобы свет падал на недолеченный шрам, рассекающий белую бровь. — Почему ещё не залечили? — Полностью не успели, там всё было гораздо хуже, — Еву внутренне передёрнуло от свежих воспоминаний о том, как она заработала эту рану. — Сведут завтра-послезавтра… Под пристальным взглядом таких знакомых чёрных глаз Ева замерла на полуслове и вдруг почувствовала, как в груди поднимается доселе неведомый жар, искрами рассыпающийся по всему телу. Что-то необычное, тягучее повисло между ними в затянувшейся паузе. Почему-то за это странное чувство стало немного стыдно, но и избавиться от него не получалось, пока Дарклинг так близко и смотрит, кажется, в самую душу. — Ты отлично справилась, — скупая и редкая похвала бальзамом легла на сердце, — но выглядишь совсем измотанной. Случилось что-то ещё? — Ничего, — девушка опустила взгляд, пытаясь спрятать свою внезапную уязвимость, но подбородок дёрнули выше, заставив поднять глаза. — Я просто устала… видеть всё это, и делать… то, что делаю. Поделитесь секретом, как вы всё это выносите столько лет? Почему вам неведома безысходность после всей той мерзости, которой вы наверняка вдоволь налюбовались за свою жизнь?.. — Кто тебе сказал, что чувство безысходности мне вовсе незнакомо? Кроме того, не ты ли, маленькая проливная, при нашей первой встрече утверждала, что безвыходных ситуаций не существует? У меня всегда есть чёткая цель, — наконец Дарклинг отстранился. — Я делюсь ею с тобой и другими, кто мне верен. Именно к этому я тебя готовил, ты это понимала и принимала, и жаловаться не имеешь права. Ева проглотила ледяной холод этих слов, понимая, что наставник в этот миг просто с ней честен. Но параллельно с этим затесался противный червячок сомнения: сказал ли бы он ей что-то в этом духе, если бы знал, что она — Заклинательница Луны?.. — Я знаю, — уверенно кивнула девушка. — И делаю всё без колебаний, вдумчиво и эффективно. Просто иногда то, что мне лишь семнадцать, играет со мной злую шутку. Я… чувствую себя так, будто медленно, но верно становлюсь каким-то монстром, бездушным и неживым. Знаете, как говорят: если долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя. — Зато когда наконец упадёшь в эту бездну, на дне её тебе больше не будет страшно — это тебя будут бояться. И, возможно, нам потребуется спуститься ещё глубже, чтобы добиться необходимых перемен. Любое проявление слабости, неуверенности, любые привязанности, выбивающие из колеи, — Дарклинг бросил красноречивый взгляд на письмо, — это оружие в руках наших врагов. Ева в который раз задумалась над тем, насколько похожи они с Багрой, и сколько же потерь было в их вечности. Увы, даже друг друга мать и сын уже почти потеряли. Вслух же сказала: — Если так рассудить, верность — это тоже своего рода привязанность, — с намёком, вкрадчиво заметила девушка, поспешно сворачивая письмо, — Вам ведь известна легенда о нити, выведшей героя из страшного лабиринта? Может, я всё ещё наивна, но совсем не удивлюсь, если однажды мои привязанности останутся для меня единственным ориентиром в пустоте. Дарклинг усмехнулся, но ничего не ответил, с секунду рассматривая ученицу, как диковинную зверушку, которую ещё предстояло приручить для личного зоопарка. — Вскоре мы поедем к Каньону, и ты пересечёшь его на скифе. — наконец сказал он, — Твоё новое поручение ждёт тебя в Новокрибирске. Едва подавив желание протестующе взвыть, Ева собранно кивнула и произнесла чётко, как на военном собрании: — Слушаюсь, мой суверенный. *** Карета мчалась неимоверно быстро — Дарклинг не терпел промедлений, но в тот момент Еву не смущала ужасная тряска и неловко расступающиеся на пути люди. Совсем как в детстве прилипнув к окну, девушка разглядывала Тенистый Каньон, который хоть уже и доводилось видеть и пересекать, но по-прежнему вызывал священный ужас. То и дело косясь на Дарклинга, замершего идеальной статуей, девушка ёжилась от осознания, что создатель этой поразительной жути едет прямо рядом с ней. Генерал с ленивым любопытством наблюдал реакцию ученицы, легко читая её без слов. Внезапно Ева заметила в толпе знакомое лицо: Алина, задумавшись о чём-то своём и с кем-то болтая, едва не попала под колёса кареты. Девушка тут же стукнула в стенку, давая сигнал кучеру остановиться. — Простите, мой суверенный, я присоединюсь к вам уже в шатре, — не дожидаясь, когда Дарклинг скажет что-нибудь и без того знакомое о её ребяческом поведении, девушка перекинула растрёпанную косу на спину и одним быстрым движением выскользнула из кареты. Вдоволь наобнимавшись с сестрой, перепуганной из-за того, что Ева и Мал собираются пересечь Каньон, девушка удостоверилась, что отряд картографов по-прежнему направляется в другую сторону, и облегчённо вздохнула. Конечно, она знала, что в случае чего её сил должно хватить на защиту скифа, но сестру не хотелось подвергать ни малейшей опасности. После этого она отправилась в шатёр — узнавать подробности своего задания, пока скиф готовился к отправке. *** Обычное пожелание удачи и приказ соблюдать осторожность назвать тёплым прощанием сложно, но то у простых смертных, а из уст Дарклинга — очень даже, поэтому Ева, вступая на борт скифа, заметно приободрилась, и даже смотрела на громаду неестественных теней почти без страха. Однако этому приятному состоянию не суждено было продлиться долго, ибо взгляд выцепил на борту знакомую фигурку сестры. — Ну и какой волькры ты тут делаешь, позволь спросить?!.. — взволнованно прошипела она. — А… карты сгорели. Нас отправили делать новые. — немного сумбурно ответила та, отведя взор. — Да? И как именно они сгорели? Ритуальным самосожжением под твоим просящим взглядом? — язвительно поинтересовалась Ева. — Пойми, ни мне, ни Малу не будет легче от того, что ты тоже подвергаешься опасности. — Как бы то ни было, уже ничего не изменить, — с неожиданной твёрдостью отпарировала Алина, и шепотом добавила: — К тому же, моя сестра — Заклинательница Луны. Чего мне бояться в этом Каньоне. — Замечательно! Просто прекрасно, — Ева устало потёрла глаза, как бы спрашивая, за что ей всё это. Скиф двинулся вперёд, утопая в чернильной тьме. Следя за отметками — первой, второй, третьей, — в полной тишине Ева молилась всем Святым, чтобы и в этот раз удалось пересечь Неморе без происшествий, но её чаяниям не суждено было сбыться. Сначала слышалось лишь прерывистое дыхание и шорох скифа. Затем откуда-то из темноты послышался другой звук, слабый, но неумолимо надвигающийся: ритмичное хлопанье крыльев. Замерев, Ева прислушалась к нему с бешено колотящимся сердцем, безуспешно вглядываясь в темноту (в Каньоне её способность отлично видеть во мраке отчего-то не работала), а очнулась от того, что Алина судорожно вцепилась ей в руку. Мягко отцепив ладонь сестры, девушка отступила в дальний угол и надёжно спряталась в тенях от чужих взоров, что здесь было весьма нетрудно, и приготовилась призвать свет. Раздались щелчки взводимых курков и шелест натягиваемых луков. — Приготовьтесь, — прошептал кто-то. Путешественники ждали, прислушиваясь к шуму рассекающих воздух крыльев, становившемуся все громче с их приближением, как бой барабанов надвигающейся армии. Однако прежде, чем прозвучала команда «Огонь!», вдруг над скифом взвился купол щита, будто сотканный из серебряного света. Команда замерла, не понимая, откуда исходит этот свет и не веря собственным глазам. Обычно волькры передвигаются маленькими группками, но сейчас здесь были… не десятки, а даже сотни тварей, зависших и парящих в воздухе вокруг скифа. Они бились о щит и отлетали с жутким воем, заставляющим кровь леденеть в жилах. — Продолжаем движение! — внезапно рявкнул кто-то, и замершие было шквальные вновь заставили скиф ехать дальше. Ева, незаметная для остальных, неплохо справлялась со своей задачей; вот только постепенно тварей становилось уже не сотни, а тысячи: их склизкие крылатые тела полностью облепили щит и не оставляли яростных попыток нарушить его целостность. Где-то на десятой отметке Еве стало плохо; на тринадцатой сильно закружилась голова и тело начала сотрясать крупная дрожь; на пятнадцатой же её всю охватило такая слабость, что девушка упала на колени, а носом потекла кровь, капая на дощатую палубу. Но щит держался. «Я смогу. Я выдержу. Если я не справлюсь — Алина погибнет вместе с остальными» — сказала она себе, выжимая всё до капли и коря себя за веру в слова Багры об отсутствии острой необходимости в усилителе, а твари всё прибывали и прибывали. В тот миг, когда сознание девушки уже почти отключилось, на разгорячённый лоб легла чья-то мягкая прохладная ладонь, немного возвращая к жизни, и чьё-то острое плечо не дало и так коленопреклонённой девушке упасть окончательно. Подняв взгляд, она столкнулась с карими глазами сестры, полными такой щемящей боли и тревоги, что сознание Евы немного прояснилось. — Держись! Держись, слышишь?.. Я с тобой. Ты мне обещала, что у тебя всё получится. — дрогнувшим голосом прошептала Алина ей на ухо, и прежде, чем Ева успела поинтересоваться, каким образом сестра её заметила, если она скрыта тенями, Алина вдруг крепко её обняла. Покой, ощущение дома и уверенности наполнило Еву до краёв столь мощно, что она хотела было уже встать и добавить истончившемуся щиту плотности, как вдруг из груди обнимающей её Алины и её собственной полился яркий свет. Золото причудливо сплелось с серебром неразрывными узами, разгораясь всё ослепительнее, уничтожая на своём пути и тьму, и волькр, а Еве оставалось только наблюдать за всем этим, глядя в такие же шокированные глаза сестры и ощущая небывалое, немыслимое могущество. А потом всё поплыло перед глазами и окончательно потонуло во мраке.