«Гриши жили как тени, откидываемые на поверхность мира, при этом ничего не касаясь. Им не оставалось выбора, кроме как менять свои очертания и забиваться по углам, гонимые страхом, как тени — солнцем. У них не было ни безопасного места, ни пристанища. «Но оно будет, — пообещал он себе во тьме, выводя новые слова на своем сердце. — Я сам его создам»."
Ли Бардуго, «Демон в лесу»
«В том, что касается реализации долгосрочных планов, никогда нельзя полностью полагаться на свои расчеты, потому что всегда может найтись мелочь, незаметная даже внимательному взгляду и разрушающая при этом всю твою стройную последовательность действий. В свою очередь, импровизация — это другая крайность, к которой нужно прибегать лишь в том случае, если отпали варианты по всем буквам алфавита». Так когда-то давно говорил ей Дарклинг. И вот, кажется, момент для импровизации настал, поскольку карты вскрылись весьма неблагоприятно для Евы. По правде говоря, пока что она совсем не представляла, что ей делать дальше. С того памятного спасения от фьерданцев Дарклинг так и не сказал ей ни слова и даже смотрел исключительно с ледяным равнодушием, но с тех пор его люди ни на секунду не спускали с нее глаз, неизменно с мнимой непринужденностью располагаясь так, чтобы слышать все, что она говорит. Особенно когда она разговаривала с Алиной. Сестра тоже не особо стремилась с нею говорить, явно выражая некоторую отчужденность, а иногда при взгляде на Еву и Дарклинга в её карих глазах мелькал лед и страх, не оставляя сомнений, что картины увиденных жутких смертей не покидают ее головы. — Ты же понимаешь, что я солдат Второй армии? Что идет война, и если не мы их, то они — нас? — всё-таки спросила Ева у сестры в ночь перед окончанием пути, невзирая на нескольких лишних заинтересованных слушателей. — Да, я всё понимаю, но для меня это было слишком, — Алина бездумно уставилась на костер. — Те разрубленные и высохшие на глазах тела… Я думала, что могу представить, с чем тебе приходится сталкиваться, но, кажется, ошиблась. Прости, что я такая… замороженная. Просто я еще не совсем отошла от увиденного. Кстати, я хотела тебя спросить: ты поговорила, наконец, с Дарклингом? На мои вопросы о тебе он не отвечает, говорит, что вы сами разберетесь, но… — Значит, так и есть: сами разберемся. Скорее всего, поговорим, когда приедем во дворец. «И ловушка захлопнется» — про себя подумала Ева, покосившись на наблюдателей, которые не слишком-то и скрывались. Если бы не они, Ева уже рассказала бы сестре правду о Черном еретике, догадываясь, что потом их вполне могут разлучить. Вместо этого она сказала: — Пожалуйста, помни, что я тебе говорила. — Насчёт чего? — наконец Алина подняла голову. В ответ Ева едва заметно показала глазами на Дарклинга. Напряженно подобравшись, сестра нахмурилась и кивнула. На следующий день они прибыли в Малый дворец. Алину сразу куда-то утащили, а Ева и шагу не успела ступить, как к ней подошли двое гришей из личной гвардии Дарклинга и преградили путь. — Нам велено сопровождать вас, проливная Старкова. — Куда именно? — Прямо сейчас — до ваших покоев, потом — везде, куда бы вы ни пошли. «Прекрасно. Декларация намерений прямо с порога. Похоже, теперь я пленница среди своих же». — с горечью подумала девушка, но покорно последовала за своим конвоем. Когда гриши сказали про покои, она подумала, что они несколько преувеличили, имея ввиду ее спальню, но нет: по распоряжению генерала ее поселили в красивые, просторные покои в самой дальней части дворца, где даже имелась отдельная купальня. «А, то есть клетка будет золотой? Что ж, могло быть и хуже». — подумала она, наслаждаясь принятием личной горячей ванны. Хотела было после этого сходить проверить, как устроили Алину, но охрана у дверей подтвердила ее догадки: Еве запрещено покидать покои. Посему ей оставалось только сидеть и нервно прокручивать в голове варианты предстоящего разговора. Ожидание — тоже наказание. Был уже вечер. Уютно расположившись у окна, Ева успокаивающе заплетала длинные волосы в замысловатую косу, когда двери, наконец, отворились. «Конечно, к предателям стучаться не нужно. А вдруг я тут, ну не знаю… " — мелькнула на периферии глупая мысль, заставив слегка смутиться. — Я уж и забыл, как занимательны порой бывают беседы с Багрой. Много нового узнаешь о своих учениках. Ева, ощутив внезапную слабость, смогла только встать и повернуться, не поднимая головы. «Так нельзя. Я не должна чувствовать себя виноватой, ведь это не я собираюсь использовать его силы для того, чтобы получить доступ к Каньону» — увещевала себя она, но пока помогало мало. — Смотри на меня, — девушка вздрогнула, когда наставник грубо дернул ее голову вверх, пронзив ледяным взглядом, будто сотней маленьких иголок, разом загнанных под кожу, — Что ж, покажи, что ты можешь… Заклинательница Луны. Подавив судорожно вздох, девушка сумела взять себя в руки, и как раз вовремя: едва поведя пальцами, генерал собрал столько тьмы, что неплохо освещённая комната полностью потонула во мраке. Даже несмотря на напряженность ситуации, Ева вновь ощутила то же, что и всегда, когда Багра или Дарклинг при ней использовали свои силы: иррациональное умиротворение. Загнав на задворки сознания все лишнее, Ева уверенно расправила плечи и призвала свет, представив, что она просто на очередном занятии у Багры. Мягкое лунное сияние серебряным водопадом полилось с ее ладоней, не выжигая и уничтожая тени, как это делало солнце, а сплетаясь с ними в причудливом узоре и будто уговаривая отступить. Наконец, она рассредоточила собранный свет по свечам, возвращая комнате прежнее освещение. Лицо Дарклинга стало абсолютно нечитаемым. С секунду он пристально смотрел на ученицу, как будто впервые видел, а затем вкрадчиво поинтересовался: — Любопытно, как ты себе теперь представляешь своё нынешнее положение? Прежде чем ответить, Ева вообразила себе примерное содержание разговора своих наставников. Предположила, что Дарклинг вытянул из матери всё: он это умел лучше, чем кто-либо, да и смысла скрывать уже не было. «Наверняка Багра меня сходу тростью побьёт при следующей встрече… если она, конечно, состоится». — подумала девушка. Вслух же сказала, набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду с отвесной скалы: — Вряд ли вам сейчас действительно интересно моё мнение, но всё же скажу. Я не сделала ничего такого, из-за чего моё положение должно было бы кардинально измениться. Ведь, несмотря на то, что мне известна правда о вашем прошлом и — пусть довольно смутно — о ваших намерениях относительно Каньона, я осталась здесь и выполняла все ваши поручения, а не сбежала в ужасе, как сделали бы многие другие на моём месте. Мне не хотелось скрывать от вас свой дар, но я сочла это разумным до тех пор, пока не получится разузнать, как именно вы хотите использовать Каньон, какова во всём этом моя роль. Кроме того, каждый раз, пересекая Неморе, я была готова к тому, что правда вскроется сама собой, и не боялась этого, ведь я всё же никогда вас не предавала, что бы вы сейчас обо мне ни думали. Не учла только Алину… я не знала. Ведь её тестировали прямо на моих глазах. Дарклинг слушал все эти соображения, заинтересовано склонив голову набок. По его губам пробежала горькая усмешка. — Помнишь, что я вам сказал, когда брал в свои ученики тебя, Нину и Зою? Что мне нужны верные гриши. И, видишь ли, верность мне в том числе очевидно подразумевает, что никто из вас не должен утаивать столь важную информацию. Под какими бы то ни было предлогами. Никогда. Так что, какие бы оправдания ты ни находила, суть одна — предательство. Он сказал именно то, чего она ожидала и боялась, но, как ни странно, Ева не поникла, а поддалась защитной реакции: — Конечно, ведь мне нужно было бездумно выполнять приказы и стать вашим оружием без намёка на собственное мнение! Каньон — ваше детище, унесшее жизни тысяч людей и продолжающее калечить, разделять Равку, давно утратив свою историческую необходимость! Откуда мне знать, насколько страшные, необратимые разрушения он может принести в ваших руках? Вдруг это будет что-то такое, что я не смогу принять и понять, а всё же буду причастна? Она ожидала чего угодно: ответной злости, пояснений, да хоть смертного приговора, но не презрительной улыбки, раздрабливающей её на кусочки: — Я полагал, ты умнее. — Умнее… или послушнее? Нет, вы всегда прекрасно знали, что безвольной куклы из меня никогда не получится. Ведь, как вы сами говорили, я «вношу в приказы свои коррективы». — сложив руки на груди, упрямо вскинулась она. — Скажите честно, мой суверенный: много ли преданных гришей останется подле вас, если в случае с каждым вы будете путать верность с абсолютной, безвольной покорностью? Много ли людей вообще добровольно останутся с вами, если узнают, что вы — Чёрный еретик? — Ты абсолютно уверена, что разбираешься в вопросе преданности лучше меня, Ева? — вскинул брови в притворном удивлении, выглядя искренне позабавленным. — Самонадеянно. Что ж, это уже не так важно. Отныне ты и шагу не ступишь из этих покоев без моего приказа, с тобой всё время будет охрана. Не захотела быть моим, как ты выразилась, оружием — значит, им станет твоя сестра, с которой ты ещё долго теперь не увидишься. Всё сложилось удачно, только четыре человека, включая тебя саму, теперь знают о твоём даре. Будешь козырем в рукаве. — Вы… что? Запретите мне видеться с сестрой? И я даже не буду знать, что с ней происходит? Будете… использовать её вслепую, как какую-то куклу?! — в ужасе прошептала Ева, и, найдя в глазах наставника подтверждение, резко выпрямилась, будто покрылась инеем: — Ни за что. Я этого не допущу. Зубами стены выгрызу, но не позволю. Даже не поменяв выражения, Дарклинг вдруг вытянул руку, мгновенно собирая тени, и резко её сжал, образуя удавку, мёртвой хваткой сжавшую тонкую шею девушки. Ей тут же стало не хватать кислорода; она попыталась призвать свет, но тьма будто обездвижила её, лишила собственной воли. — Разве ты ещё не поняла? Я даю тебе ещё один шанс, — подойдя вплотную, он ласково откинул с бледного лица ученицы белую прядку, наблюдая, как она оседает на колени из-за головокружения, судорожно пытаясь вдохнуть, — Твоей сестре ничего не угрожает, а я не собираюсь делать с помощью ваших сил ничего, что не пошло бы на благо Равке. Просто побудь послушной девочкой, это проще всех тех заданий, которые ты для меня выполняла. Докажи свою верность, Ева, и, возможно, я вновь поверю, что ты не просто оружие, а соратник, способный понять мои намерения, переломить ход войны и укреплять государство вместе со мной. Подумай над этим. Сказав это, генерал, наконец, отпустил теневую удавку, и ушёл не оборачиваясь, пока Ева с надсадным кашлем пыталась восстановить дыхание. «О Святые… я непроходимая дура. — впервые за очень долгое время позорно заливаясь слезами, подумала она, потирая место, на котором наверняка останется синий след от удавки. — Хотя бы потому, что значительная часть меня верит: я заслужила всё, что Дарклинг сейчас сказал и сделал. Ладно, плевать, прав ли он насчёт меня, но Алина… Волькры с две он получит «послушную девочку» в моём лице, если я не буду, как минимум, регулярно получать информацию о том, где она, что с ней, и ЧТО, Каньон всё пожри, он собирается делать за счёт наших сил». *** Потянулись довольно однообразные дни, складываясь в месяцы. Дарклинг навещал Еву несколько раз в неделю, дабы развивать дальше её лунный дар. Между тем любезно поведал, что и Алину он сам учит обращаться с её солнечным даром, поскольку Багра на эту роль по его мнению больше не подходила. А также рассказал о том, как велел искусному писарю подделать почерк Евы и написать от её имени письмо, мол, Дарклинг снова отправил её на задание, вернётся она нескоро и на письма отвечать не сможет. Каких усилий Еве стоило не попробовать метнуть в наставника пока не освоенный разрез после этого откровения — знают только Святые. В целом она не должна была чувствовать дискомфорта: девушке приносили всё по первому требованию, будь то любые книги или скрипка, она постоянно получала какие-то новости о жизни Алины во дворце, но у дверей всегда стояли самые могущественные гриши, а окна были буквально запаяны прочниками. Выходила она из своей уютной тюрьмы только в сопровождении самого Дарклинга: теперь для совместных занятий он часто увозил её к тому самому озеру, где она любила бывать когда-то, чтобы лучше чувствовать свои силы. Но хуже всего то, что к постоянным волнениям за сестру примешивалась щепотка отвратительной, ужасной, глупой… ревности. Никак иначе Ева это чувство назвать не могла, как бы её это ни мучило. Ей действительно не давало покоя то, что у Дарклинга появилась более важная ученица, чем она сама. Что не Еву он возводит над толпой со словами «вместе с нею мы изменим мир». Она от всей души ненавидела себя за эту эмоцию, но была достаточно перед собой честна, чтобы не отрицать её. Разумеется, Дарклинг читал Еву как открытую книгу и постоянно этим пользовался. После неисчислимой попытки лунной Заклинательницы освоить разрез в воздухе ощутимо запахло озоном, как в грозу; девушка молча проглатывала разочарование, вспоминая все пояснения наставника. По позвоночнику пробежала горсть мурашек, когда Дарклинг, до того наблюдавший за её потугами, подошёл к ней со спины и поправил положение её рук. Затянувшееся прикосновение заставило и так поющую в полнолуние силу девушки надрывно взвыть, однако вовсе не это внезапно захватило всё внимание Евы, а её собственные аккуратные ладони, будто спрятавшиеся в руках генерала. Унимая бешеный стук сердца, Заклинательница Луны приложила всю силу воли, чтобы не думать о том, почему её вдруг охватило смущение и трепет. Это же глупо, в конце концов. Щекотнув шею горячим дыханием, сам предмет её неясных терзаний невозмутимо сказал: — Сосредоточься. Знаешь, твоей сестре за месяцы удаётся освоить то, на что тебе потребовались годы, так, может быть, хотя бы это… Пожалуй, Ева никогда не признается Алине, как именно ей впервые удалось применить разрез. — Умница, — Дарклинг удовлетворённо кивнул, отдаляясь, и Ева почувствовала опустошение, будто её лишили чего-то важного. «Прекрати. Ты так легко поддаёшься манипуляциям, что самой от себя должно быть тошно. Разве этому тебя учили?» — укорила саму себя девушка. Злясь, она потянулась к воде. Полнолуние наполняло её ощущением могущества, и, увы, ей до сладкой дрожи в пальцах хотелось показать наставнику, какой сильной она может быть. Вскинув руки, Ева вообразила, что не воду собирает к себе, а перебирает струны арфы, отзывчивые и покорные; повинуясь одному лишь её желанию, воды озера закрутились в водяной смерч, вокруг которого маленькими лунами заплясали небольшие огоньки; а затем в одну секунду смерч распался на миллиарды крупных капель, которые образовали купол вокруг Заклинательницы и её наставника и превратились в льдинки — ровные, будто гранёные. Наконец, льдинки замерцали вокруг них, будто звёзды, и неземной их свет мягко вплетался в ночной сумрак. — Я с детства люблю эту часть упражнения в полнолуние, — сосредоточенно, дабы не утратить контроль, призналась Ева, — Эти льдинки — как адаманты. Прозрачная, чистая, живительная суть в оковах каменно-твёрдой воли. Я всегда хотела быть такой. Но правда в том, — взмахнув рукой, она отправила воду обратно в озеро, — что здесь никто не способен оставаться чистым, а алмазная воля того, кто себя переоценивает, на проверку может оказаться всего лишь льдом. Заметив, что пауза необычно затянулась, девушка повернулась и замерла, впервые увидев в чёрных глазах наставника… восхищение. Оно мелькнуло и пропало, так пытаются скрыть досадную слабость, но Ева уже «проглотила наживку», сохранив увиденное где-то там, где его быть не должно. — Нет, нужно всего лишь пожертвовать одним ради другого. «Чистотой», морализаторством не побеждают в войнах, а вот волей — очень даже. Я ошибся, приняв тебя за льдинку; но ты — уже алмаз, Ева, — он вдруг провёл рукой по почти исчезнувшему следу от удавки на шее ученицы, заставив её поморщиться от фантомной боли, пока от вспышки и так зашкаливающей полнолунной силы вскипает кровь, но не отступить, -…и тебя осталось только огранить.