* * *
Сначала погас свет, и только лучи загодя выставленного переносного прожектора белым пятном выхватывали середину зала, погружая все остальное во тьму. Каз ткнул в подготовленную аудиозапись, очень надеясь, что наспех смонтированные аудиодорожки его не подведут, (с телефона он ещё никогда доселе музыку не сводил) и замер во тьме, покрепче прижав к себе стул. Реквизит был надежно рассован по карманам и ждал своего часа. Вороны притихли, предвкушая грядущее зрелище, и Каз охотно готов был его предоставить… Первый же аккорд прорезал тишину импровизированной сцены хлесткой неприятной нотой. И стул со стуком встал на место. Каз лениво вошел в световой круг, поправляя на ходу шляпу и пиджак. Трость в затянутых в черные перчатки пальцах зловеще постукивала по полу. — М-м-м, классика? — протянул кто-то из зала, голосом подозрительно напоминая Джаспера. Каз недобро улыбнулся и качнул головой. Музыка вкрадчиво растеклась по залу. Каз небрежно скинул с головы шляпу. Она приземлилась прямиком на спинку стула да так там и осталась. Он неторопливо обошел стул по кругу и стремительно прокрутил в пальцах трость. Металлическая трубка, валявшаяся в открытой таки им подсобке, со свистом рассекла воздух и с лязгом врезалась в пол. Каз оперся на неё обеими руками и криво усмехнулся. — Ничего не хочешь сказать мне? — произнес он в пространство, словно разговаривал с кем-то невидимым. — Поднимите его! Он повелительно взмахнул рукой, и пространство вдруг озарилось ослепляющей вспышкой, дарующей ему ровно семь секунд невидимости. Когда в глазах у зрителей прояснилось, Каз уже стоял в одной рубашке, по прежнему опираясь на трость. Пиджак покоился на стуле, наброшенный таким образом, что казалось, что там сидит человек, руки которого связаны за спиной. — Почему бы тебе не рассказать, что привело сегодня к нам твою банду? — спросил Каз. Холодное бешенство, вот что ему было нужно. Когда человек из последних сил сдерживает себя, и это пугает в сто раз сильнее самого бурного гнева. — Молчишь?.. Трость со свистом взвилась, и громкий надрывный крик прорезал пространство. — В следующий раз будет больнее, — бесстрастно предупредил Каз. — Ты пырнул моего человека… Как думаешь, Омен, такой, как я, спустит тебе это с рук? Сказал и сам едва сдержал невольную дрожь. Это имя само всплыло в сознании — отголосок недавнего кошмара. Все это выступление отражало его кошмары. Он плюнул ему в лицо тогда. Да, точно… Каз отшатнулся и медленно вытянул из кармана платок, неторопливо утер сухое лицо, скомкал ткань и выбросил куда-то в темноту. Также молча Каз щелкнул пальцами, складной нож послушно выплюнул длинное лезвие. Каз медленно поднес его к губам, языком пробуя прохладную сталь, и губы его растянулись в зловещей усмешке. Настоящая злость бурлила в его душе, мешая воспоминания из сна с явью. Там, во сне, он был сильнее, злее, отчаяннее. Там он был собой истинным: озлобленной жестокой тварью. Такой Каз Бреккер мог победить своего врага. Он бы хотел стать таким. Движение руки было легким, но кровь брызнула, окропив рукав багровыми каплями. Каз практически не танцевал в этот раз, но каждое движение его подчинялось музыке, совершалось в такт звонких зловещих переливов. Он поставил ногу на стул и склонился над своим пленником, будто бы задумчиво рассматривая нанесенный ущерб. — Советую тебе хорошенько подумать, все уже считают тебя мертвым, — он криво усмехнулся. — Я могу делать с тобой все, что пожелаю! Он поднял нож, позволив замаранному лезвию блеснуть в лучах прожектора. Досадливо осмотрел испорченный рукав и нарочито печально покачал головой. — Не люблю заливать одежду кровью всякой падали. Казалось, он услышал чей-то вздох надежды. Каз надежды не дарил, он умерщвлял их. Нож исчез из его руки будто бы сам по себе. Он легко оттолкнулся от стула и сделал шаг назад, развел руки в стороны. Улыбнулся слегка безумно. — Что же мне с тобой делать, скажи? — почти весело спросил он. — Ты же не думаешь, что я прощу тебя? Прощу её кровь?.. Каз резким движением распахнул ворот рубашки. Пробежался пальцами по рукавам, расстегивая слабенько держащиеся в петлях пуговицы. Публика затаила дыхание. Это уже не было ни весело, ни завлекающе. Скорее до боли, до холодной дрожи страшно. Это не был их Каз и в то же время это был именно он, пугающий в своей отстраненности, в своем отчаянии, в этой лютой не прощающей ненависти. Словно все зло, что когда-либо просматривалось в нем легким намеком, вдруг вывернулось наружу потоком ослепляющей тьмы. Это был тот Каз, которым он мог бы стать, если бы воронов никогда не существовало, это был тот, кто выгрызал право на жизнь из чужих глоток и не пощадил бы никого. Каз мучительно медленно расстегивал пуговицы, и глаза его горели настоящим безумием, словно он видел нечто, недоступное другим. И отчего-то казалось, что как только он избавится от этой последней мешающей ему преграды, последние барьеры падут. И тогда случится нечто непоправимое. Рубашка свалилась с бледных плечей словно сама собой. Каз небрежно отшвырнул её в темноту. Татуировки темными змеями обвивали его тело в этом контрастном свете. Каз медленно обернулся к оставленному пленнику, позволив зрителям рассмотреть себя во всех подробностях. А затем в какое-то мгновение ока оказался подле пленного, будто бы схватив за грудки и прижав нож к горлу. — Я прощу тебя, — процедил он. — Но не раньше, чем ты выучишь урок! Зрители видели лишь два взмаха крест-накрест, и Каз выпрямился под дикий крик боли, сжимая в пальцах что-то круглое, влажное и сочащееся алым. Каз почти ласково улыбнулся своей публике и швырнул им жуткий трофей. Он шлепнул мягко, словно о чей-то лоб. Послышался звук, словно кто-то с трудом сдерживал тошноту. Совесть Каза, впрочем, не мучила. Вряд ли виноградина, вымазанная реквизитной краской-кровью могла нанести кому-то непоправимую моральную травму. Он надеялся, что попал в Джаспера, в него собственно и целился. Он медленно провел окровавленными пальцами по щеке, горлу, ключицам, оставляя багровый след, не переставая мысленно считать. И под последний аккорд взмахнул ножом в последний раз, обрывая этот бесполезный жалкий скулеж. Музыка оборвалась. Опрокинутый стул с грохотом повалился на пол. Совершенно пустой. Не осталось ни единого следа творившегося здесь. Когда кто-то из воронов наконец дополз до выключателя, Каза в зале уже не было. Вернувшийся от выключателя Джаспер сдавленно матерился себе под нос, Нина все ещё испуганно зажимала рукой рот, Анника и Маттиас переглядывались, одинаково впечатленные. Только Инеж задумчиво вертела в пальцах багровую виноградину. Красная капля медленно стекала по её руке, будто настоящая кровь. — Вот это я понимаю, настоящие восемнадцать плюс! — выдохнул Джаспер наконец. — Хорошо, Уайлена нет… У него слабый желудок, знаете ли!* * *
Каз тяжело оперся на раковину мужского туалета и взглянул в зеркало. Вспотевший, всклокоченный, вымазанный реквизитной кровью, он казался сам себе кем-то чужим. Тот, другой, Каз ушел обратно во тьму, оставив его нынешнего с дрожью ощущать, как близко он подошел к какой-то ранее неведомой грани в себе, перешагнув которую он прежний исчезнет навсегда. Сгинет, как сгинул тот веселый и любящий мальчишка, младший брат, сдохший в лесах проклятой Колумбии. Сможет ли он призвать к себе эту тьму, когда придет время, уже не лицедействуя, но убивая по-настоящему? Должен, если хочет уважать себя. Должен... Каз плеснул ледяной водой в лицо и с фырканьем принялся смывать с себя все это кровавое безобразие. Выходка, конечно, была дерзкой, почти на грани фола, но все же полностью в рамках жанра. Он не перешел черты, когда искусство становится омерзительным. Зрелище должно шокировать и завораживать одновременно, иначе оно гроша ломаного не стоит. Каз посмотрел на себя в зеркало. Чем черт не шутит, вдруг однажды он сумеет собрать все эти номера в огромный фееричный музыкально-огненный спектакль? Пусть мечтать не вредно, а такие вещи в копилке всегда пригодятся. Пусть не сейчас, пусть через двадцать, тридцать лет, он сможет поставить всё это на большой сцене. Пусть танцевать будут другие, не он и не его вороны, но оно случится, соберется из небытия и прогремит над миром. Ага, как же, кто пустит файерщиков на большую сцену? Каз плеснул в свое отражение пахнущей железом водой и потянулся за полотенцем. Держи карман шире, у таких, как они, одна дорога — в поля и на пляжи, подальше от нормальных людей с нормальным инстинктом самосохранения. Ему не раз уже это объясняли и не забывали регулярно напоминать. Он вернулся к танцевальному залу и осторожно толкнул дверь. Вороны уже перешли к следующему этапу рулетки: парным танцам, и теперь азартно выбирали следующих жертв. Единственная загвоздка, которая несколько замедляла дело, заключалась в Инеж, которая на добрую половину перечисляемых Джаспером танцев расстроенно качала головой. — А этот знаешь? А этот? — Вот этот! — Инеж заглянула в его список и ткнула пальцем в какой-то пункт. — Этот знаю! — Отлично! Разыгрывается… чакарера! — объявил Джаспер. — Танец парный, поэтому отдаем все на волю высшим силам! А именно вот этому! — он продемонстрировал пустую бутылку. — Ну, кто смелый? Каз прислонился плечом к косяку, с улыбкой наблюдая за их воодушевлением. Удивительные огненные птицы. Они не умели долго переживать или пугаться, увлеченные яркостью этой непредсказуемой жизни. Чакареру знали и любили все вороны. Этот аргентинский танец изумительно подходил под их номера с огнем: легкий как перышко, быстрый и грациозный, он мог быть кокетливым или страстным в зависимости от манеры исполнения. — О, этот танец я знаю! — обрадованно захлопала в ладоши Инеж. — Хоть что-то знаю! — Встаем в круг! — распорядился Джаспер. — Давайте, давайте! Быстрее! — он оглянулся на Каза и махнул ему рукой, но тот покачал головой. Джаспер присел на корточки, раскрутил бутылку и резво вскочил на ноги, становясь на своё место. Бутылка неохотно провернулась вокруг своей оси, ворчливо дребезжа, и наконец остановила свой выбор. — Вот и хорошо, что знаешь, — Джаспер ободряюще улыбнулся. — Ожидай партнера! Ты первая! Инеж вышла из круга и остановилась у стены, зябко обхватив себя руками за плечи и улыбаясь. — Следующий раунд! — Джаспер вновь раскрутил бутылку. Каз резко шагнул в круг, потеснив плечом Маттиаса, бутылочное горлышко обвиняюще уставилось на него. — Вот как? — сдержанно прокомментировал отчего-то присмиревший Джаспер. — Ну что ж, прошу! — он приглашающе махнул рукой на импровизированный танцпол. Звонкая, будто брызги водопада, переливающиеся на солнце, мелодия пронеслась по залу. Инеж подняла взгляд на отошедшего к противоположной стене Каза, он коротко склонил голову и приветственно вскинул руку. Инеж улыбнулась и грациозно опустила руки на бедра. Каз выставил вперед ногу. Инеж повела плечами. Первое вступление традиционно встречали слаженными аплодисментами и тут же с разбегу влетали в танец. Стремительное головокружительное знакомство, мягкими легкими шагами на полусогнутых ногах. К партнеру нужно приглядеться, его нужно узнать, рассмотреть получше. Нельзя упустить шанс показать себя с наилучшей стороны. Танец-лукавство, танец-очарование, поразительное единение душ без единого соприкосновения телами. Чакарера всегда была пронизана кокетством и озорством. Они кружили друг вокруг друга, все еще не решаясь сближаться. Вкрадчивыми кошачьими шагами скользили по паркету, вскинув руки, и все не решались сделать первый шаг. Каз краем глаза заметил, как Джаспер что-то быстро тараторит в телефон, возбужденно размахивая руками, но не придал этому значения. Музыка выбросила первое веселое коленце, намекая, что пора действовать решительнее. Нельзя ведь очаровать девушку, не приложив усилий, верно? Каз сбил устоявшийся ритм шагов быстрой вариацией сапатео. Инеж отпрянула, но тут же, следуя своей фигуре танца, обогнула его с другой стороны, присматриваясь пристальнее. Девушка будто пугливая лань, она приманивается не сразу. Скользит вдали, любопытно навострив носик, и все ей не так. Её нельзя спугнуть, но как же хочется поймать. Чуть медленнее. Так… так… Она подойдет сама, нужно лишь немного терпения. Чакарера не прощает грубости, она признает лишь веселье и вкрадчивый подманивающий флирт, не так ли? Инеж пронеслась мимо, изящно поводя руками и улыбаясь ему открыто и радостно. Каз тоже улыбнулся: она шла к нему, все ближе и ближе. Тоже стремилась очаровать его, словно прекрасная бабочка, восхитительная, но недоступная. Святые, даже здесь, в знакомом тренировочном зале, она в своем переливающемся костюме казалась невероятной, невозможной, потрясающей. Гибкая, стремительная, неуловимая, она покоряла его, гипнотизировала, точно змея кролика. И он следовал за ней, преследовал её, догонял, играл с ней, неуверенный вовсе в своей победе, обожал, поклонялся, хотел её… Боги, как же он её хотел!.. Дыхание сбилось на мгновение, но Каз тут же гордо вскинул голову, отбрасывая челку со взмокшего лба. Сейчас, только в этот единственный момент, ему нечего было стесняться и нечего было скрывать. Музыка надежно прятала от всех эту секунду истины, краткий миг принятия себя. За это он и обожал танцы. За этот вихрь искренних истинных эмоций, не опошленных более ничем. Он желал эту девушку, да. И желание это было возведено в абсолют, чистое, возвышенное и всепоглощающее. Поэзия движения и жизни. Инеж что-то разглядела в его глазах. Техничная и спокойная поначалу она вдруг словно поддалась его порыву, осознала его недавние слова и не успев одуматься, вспыхнула, загораясь новым ярким огнем. Движения её преобразились, стали тягучими, женственно-манящими, на смену простому изяществу пришло очарование. Она хотела нравиться и она нравилась. Неповторимая в своей прелести и юности. Бесстрашная и робкая в один и тот же единственный миг. Чакарера вела их друг к другу, обнажая мятежные души, бьющиеся отчаянно в сдержанных и неприступных телах. И когда в финале Инеж на мгновение приникла к нему, окончательно принимая его ухаживания и доверяясь всецело, в груди у Каза что-то оборвалось. Ему хотелось кричать, до того это было пронзительно искренне и невозможно коротко. Раздались первые хлопки, и наваждение исчезло, словно пелена с глаз спала. Каз оглянулся на своих воронов, удивленно, непонимающе, словно видел их впервые. Однако ещё больше он удивился, когда радостный гомон ребят перекрыли громкие весомые хлопки. — Молодец, Каз! — произнес Пьетро и кивнул, уважительно и с одобрением. — У нас есть танец для следующего конкурса. Молодец, девочка!..