Через тернии

Тишина. Самое плохое, что могло произойти после заявления Кострова. В раздевалке стояло молчание, даже обычно неугомонный Кисляк начал снимать коньки раньше, чем сказал хоть слово. Я в команде, но какой ценой и останусь ли я тут? Первым прервал немую сцену Бакин. — А что, получается, Калинин твой отец? — на неуместный вопрос ничего не подозревающего вратаря повернулись все. Костров дышал громко и часто, надулся, точно самовар, но не издавал ни звука, сохраняя гордый вид. Одна я оказалась в этой ситуации крайней. — Нет, — я ответила резко, глотая подступающую к горлу обиду и давя желание кричать, а не говорить. — Он — мой крёстный отец, — я начала оправдываться, не зная, как еще загладить этот момент. — И он ничего не знал. И не помогал. Обидно. Как в детстве, когда тебя ругают за разбитую вазу, а ты не можешь убедить всех, что ты ее не трогал. Парни переглянулись, но не сказали и слова, то ли обдумывая услышанное, то ли не придав ему значения, в их головах все было решено. И вердикт был не в мою пользу. — Хотите, спросите у Макеева. Он тоже не знал, кем я прихожусь Калинину, — не в силах больше продолжать разговор со стеной, я закрыла дверь в душевую, оставляя в раздевалке свою команду. Не уйду ни за что. Даже если каждый будет верить в участие Калинина в моей судьбе. Я слишком долго к этому шла, моя маленькая победа в череде предстоящих битв. Стоя под горячей водой, я чувствовала, как горло жжет обида. Костров мог поговорить со мной, высказать все лично, просто перестать общаться, но его желание раскрыть всем глаза… Эгоист. Какой же он эгоист! Комната наполнилась паром, из-за звуков воды все, что происходило в раздевалке, было едва слышно. Но, сегодня не раздавалось даже приглушенного смеха Кислого, голоса капитана, стука клюшек. Все было тихо. Не знаю, сколько я пробыла здесь, но, когда на моей голове было полотенце, а сама я была одета в джинсы и футболку в которых пришла — в раздевалке было пусто. Скамейки привычно заваленные вещами и сумками, аккуратно сложенные клюшки у стенки, и ни души. — Мне же лучше, — равнодушно решила я, сказав это в пустоту. Мое любопытство, волнение, страх ожидания реакции команды, все это я скрыла под маской. Сложив форму в сумку и собираясь уходить из дворца, я услышала шаги. Команда возвращалась обратно, и не успела я подумать, что же будет дальше, как в проходе появился капитан, а за ним все остальные. — Агата, мы можем поговорить? — первым заговорил Кисляк, неожиданно серьезный, он взял в свои руку инициативу, пока остальная команда неуверенно молчала, не решаясь начать разговор. Судя по лицам парней они поговорили с Макеевым, слегка виноватые, каждый из них смотрел на меня, ожидая реакции. От всех отбился только Костров, стоя позади, он рассматривал самые непримечательные предметы раздевалки, лишь бы не столкнуться со мной. — О Калинине? — прознесла я свою догадку, оставив сумку на скамейке, уже никуда не собираясь. — Мы поговорили с Макеевым, — хоккеисты такие быстрые не только на льду. Я пробыла в душе минут десять, и за это время парни успели утолить свое любопытство в тренерской. — Он ничего не знал. — Я уже это говорила, — я развела руками и, накинув лямку сумки на плечо, улыбнулась. — Проехали, парни. Услышав мой ответ и заметив, как я изменилась в лице, команда мгновенно повеселела, по привычке кто-то из ребят вытянул руку для рукопожатия, но вовремя одернул ее, под смешок Кисляка. — И поздравляем с официальным вступлением в команду, — добавил Пономарев, по виду, вспомнивший об этом случайно. Оглянувшись на его фразу команда громко крикнула «Ура», не сговариваясь, но делая это так синхронно, что на мгновение я почувствовала, что действительно вижу перед собой команду. Желая закрепить это ощущение, я предложила: — Предлагаю посидеть в баре по этому случаю, если никто не против, — после прошлой встречи в баре отношения среди парней стали теплее, в неформальной атмосфере каждый из них открывался с другой стороны, забывая все свои претензии к партнеру на льду, они видели перед собой друзей детства, товарищей по игре и, находясь в этом чувстве, сами того не замечая, весь вечер проводили на позитиве. После такой разрядки тренировки были праздником, не работой, каждый играл с огоньком в глазах, я мечтала играть именно с такими Медведями. — В семь жду всех в баре. До вечера! Не дав ответить, я поспешила удалиться из раздевалки, и так изрядно задержав парней, и зная, что обсуждение планов может привести к их крушению, собиралась убежать из дворца, впереди меня ждала школа. Меня остановил голос Кострова, он выбежал следом за мной. — Агата, подожди, — обернувшись, я оказалась с Сашей лицом к лицу. Растрепанный, он смотрел на меня, я не представляла что он хочет сказать. — Я сказал про Калинина, потому что решил, что парни должны знать. Я не хотел ссор в команде. От слов Кострова, внутри я ожидала простого «извини», и наше недопонимание было бы сглажено, все внутри меня стало подниматься. Злость, непонимание его поступка, противной обиды, которая коварно пряталась, готовясь вылезти наружу в подходящий момент. — Ты эгоист, Костров, — выпалила я, точно плеснув водой в лицо, не в силах сдерживать слова. — Ты решил, ты сделал, ты сказал. И думал ты только о себе, — моя речь была быстрой, отрывистой, я не успевала даже вздохнуть — Но это мой родственник и мое дело. — Парни должны были это знать,  — от моей резкости Костров изменился в лице, его голос стал жестче, он стоял на своем твердо. Мы говорили на разных языках и это злило меня еще больше. — А кто это решил? — он вывел меня окончательно. Почему Костров решает за меня, за всех, как будет лучше? Вершитель судеб, не меньше. — Опять ты! — Ты же до этого не додумалась, — Саша произнес это без особых эмоций, его желание вернуть наше общение сошло на нет. Я не согласилась с ним, и теперь мы по разные стороны баррикад. Дальше только война. — Да пошел ты, Костров, — не успев договорить, я развернулась, не хочу больше продолжать с ним разговор. Эгоист. И хам. Удивительно, что такими словами называют Кисляка, а не Кострова. Ему стоило бы поучиться чувству такта. В след я услышала обратное пожелание, но реагировать на него не стала. Быстро проходя по коридорам, я краем глаза заметила Романенко, который стоял за углом. И он здесь. Не имея желания общаться, я пробежала мимо него, чувствуя за спиной назойливый взгляд второго тренера.