Через тернии

Мне хотелось порвать за Антипова, как он делал это на всех играх. Меня цепляли клюшкой, били по рукам, подрезали и роняли, катали об борт, токали, но Антон всегда был рядом. Одно его «Разберемся» решало любую проблему. Он был создан для хоккея и нужен игре так же, как она необходима ему. Его острый и каленый, как лезвие охотничьего ножа, нрав и огромная сила, неумение вовремя остановиться и не кидаться в омут, все это сожгло бы его изнутри. Игра давала ему свободу, ломала цепи, держащие в обычной жизни, а он платил ей преданностью, болью и усталостью. Я завидовала его стойкости и упорству, он не отлынивал на тренировках, выжимая себя до последнего, пока каждый из нас лукаво жалел силы, украдкой прятал остатки, жадничал. Но все это вскрывалось на игре, когда мы выдыхались раньше, катились медленнее и били не точно. — Теть Зин, — я вошла во дворец, уже вечерело, но внутри кипела спортивная жизнь. У Медведей была только утренняя тренировка, вечерний лед Макеев без удовольствия уступил фигуристам. — А Юрий Михайлович еще здесь? — я не знала, что скажу ему и зачем он мне. Плана не было, как и мыслей, что делать дальше. Лишь жажда правды, и я, наивно полагающая что только ее и хватит для признания Романенко. Вахтерша, женщина пенсионного возраста, но сохранившая бодрость, долго щурилась, рассматривая ключи на щитке позади нее и, обнаружив ключ от тренерской, вздохнула, пожала плечами.  — Ушел, милая, — я кивнула, когда в моей голове обрушился замок надежд, как вдруг тетя Зина добавила мне, уже развернувшейся к выходу, вслед. — Только Вадим Юрич на месте. Может он тебе поможет? Кабинет Казанцева находился на втором этаже, в конце длинного коридора, где по одной стороне шли кладовки, служебные помещения и давно закрытые на ключ комнаты, без надписей и табличек. Людей на этаже не было, в вечернее время здесь выключали свет, но одна лампа на потолке, около двери спортивного директора, горела всегда. Я шла тихо, почти на цыпочках, боясь наделать лишнего шуму и не подозревая, что делает в такой час Казанцев во дворце. В обычные дни его не сыскать уже после окончания дневной тренировки, но видимо судьба мне благоволит, раз Вадим Юрьевич тут.  — Дура ты, Агата, — шептала я сама себе, пока шла по длинному и тёмному коридору, проводя ладонью по стене, пытаясь нащупать выключатель света. — Что сказать то? — рука никак не могла найти заветные клавиши, я торопливо перебирала пальцами по одному и тому же месту, нервничала и не помнила, говорю я вслух или про себя. — Вадим Юрьевич, а Антон не виноват, это Романенко, — гримасничая и меняя интонации в голове, я продолжала. — А как докажу? Ну, я просто знаю, просто он такой плохой человек, а вот Антон хороший, — наконец подушечки пальцев нашли пластик, два щелчка, и коридор начал наполняться светом, лампы характерно скрежетали и трещали, моргая при включении. — Очень убедительно,  — закончила я свое представление, выдохнув и накинув сумку на другое плечо. Я недолго простояла у окна, из него был виден внутренний двор, стоящие служебные машины и клубный автобус. Площадка для тренировок на земле, никто не убрал шины и узнать их, плотно занесенных снегом, можно было только по форме, отличающейся от сугробов. Думала, что сказать, смогу ли я звучать убедительно для человека, считающего меня лишь племянницей хозяина клуба, не хоккеистом и личностью. Казалось, я нахожусь на самой высокой точке своего подъема на вершину проблем, все накопилось, и я ощущала, как тяжело лежит на моих плечах груз ответственности, непосильной и взятой сгоряча. Опускаю глаза, и крутой спуск, стоит сделать шаг и полечу вниз кубарем, но и оставаться было нельзя. Верну Антона в команду, помирюсь с Калининым, найду отца, забуду Кострова, расскажу Кисляку об услышанном в баре. Глубоко выдохнув, ощутила, что легкие закололи от недостатка воздуха, подошла к двери и, согнув пальцы, хотела постучать костяшками по двери, но за секунду услышала голоса в кабинете. Романенко. Казанцев. Ругаются. — Как ты надоел мне, Юра, своими войнами с детьми, — голос Вадима Юрьевича звучал убедительно и громко, проходя через препятствия, он не терял звонкости и злости. Его слова отскакивали от стен, каждое было четким и полным, Казанцев говорил очень внятно, и я представила в голове его недовольный взгляд исподлобья, расстёгнутый пиджак, как он поправлял галстук, ослабляя его крепкий узел на шее. — Я думал… — Романенко жевал слова, как резинку, голос был тихим и гнусливым, опушенная голова и выпяченная вперед нижняя челюсть. — Думал? — неожиданно громко спросил Казанцев, задавая вопрос в пустоту и не дожидаясь ответа. — Думать, Юра, это моя работа. А твоя работа — делать то, что я говорю, — последняя фраза была, как звон монет, каждая падала звонко и долго крутилась на ребре, а после глухо падала на одну из сторон. — Родители уже просят разобраться, если нужно, вызвать полицию. А если поймут, что не Антипов… — Вадим Юрьевич устал за минуту, я не слышала той резкости, зато отчетливо распознала тяжелую интонацию. — Не поймут, я все чисто сделал, — противно и радостно произнес Юрий Михайлович и, хоть меня там не было, даю слово, он растянулся в своей кривой улыбке, гоняя резинку языков между зубов и громко ей причмокивая. — Юра, иди, — с надрывом выпалил Казанцев, и я услышала приближающиеся шаги. Черт. Только этого не хватало. Я отскочила назад, забывая о тяжести сумки, от чего меня повело на левый бок, я прижалась спиной к выступающей колонне, за которой меня было не видно и, перехватив дыхание, держала равновесие на одной ноге. Через минуту выглянула в коридор и увидела, как Романенко скрылся за поворотом. Побыла еще минуту, приглаживая пушистики на голове и четко зная, что буду говорить. Постучала в дверь два раза, ответа не было и снова ударив костяшками по двери, медленно открыла ее. — Вадим Юрьевич, я зайду? — Казанцев стоял у стеклянной стены, наблюдая за тем, как замбони* очищают лед после тренировок, в полной темноте и только одна полоска света бежит за ними, то догоняя, то отставая. — Что ты хотела, Титова? — он повернулся ко мне без энтузиазма, осмотрел с головы до ног, не предложил сесть и торопливо добавил: — Давай только быстро, я уже час, как должен быть дома. — Я по поводу Антипова, — в голове созрел план, я была готова врать, играть на своем положении, подставлять Романенко, но твердо решила, что сделаю все для возвращения Антона в команду. — Он и у тебя что-то свистнул? — с промелькнувшим в глазах интересом уточнил спортивный директор и присвистнул — Вот жук. — Нет, — я села на стул без приглашения, смотря на Казанцева в упор и отслеживая его реакцию на мои слова. — Я знаю, что Антон этого не делал. — Это я уже слышал, ты не первая и не последняя, — Вадим Юрьевич улыбнулся во весь рот, как будто я рассказала ему плохой анекдот и подошел ко мне, ближе чем стоило. — Защитники из берлоги повылезали. Друг за друга горой, да, винни пухи? — я услышала запах его парфюма, аромат мятной жвачки, заметила морщины под глазами и у носа и небольшое пятно от чернил на ладони. — Тогда скажи мне кто, пальцем покажи, — Казанцев активно жестикулировал, тыкая пальцем в стекло, и пожимая плечами, — а еще лучше доказательства дай, что это он сделал, а не ваш псих Антипов, — я промолчала, давая ему договорить. — Ну? Что? Нет доказательств? Ну вот и не морочь мне голову, Агата. — Это сделал Романенко, — через минуту тишины улыбалась уже я, начиная свой трогательный рассказ, который придумала минуту назад. — Сам украл, сам подбросил. Я все видела, как он в раздевалке ключ подбрасывал, — на этом моменте я опустила глаза, делая голос испуганным и заставляя себя думать о чем-то действительно пугающем, чтобы не выдать фальши. — Хотела его остановить, а он сказал, что буду болтать и пулей вылечу из команды. — И почему ты сразу не сказала? — Казанцев поперхнулся воздухом. Он сжал узел гастука в кулак и двигал им в разные стороны, от чего воротник его рубашки покосился. — Тогда в раздевалке? — Боялась, — я пожала плечами и замешкалась — А потом вспомнила Ваши слова, Вадим Юрьевич, что хорошо иметь в родственниках владельца клуба. — настала кульминация, манипуляция и шантаж, игра по его правилам. — Хотела дяде Олегу позвонить, но передумала. Зачем его отвлекать. Лучше сначала к вам, — после этих слов я встала, задвинула стул, поднимая сумку с пола и напоследок добавила. — Но, видимо ошиблась, извините. Сделала пару шагов к выходу и услышала раздраженный оклик Казанцева:  — Постой, — он сел на свое кресло. Я прижала его к стенке.