Через тернии

— Касаткина все моему отцу рассказала, — Кисляк сидел на кресле, нервно постукивая пальцами по кожаному рулю автомобиля и покусывая нижнюю губу слева, это была характерная привычка во время стресса. — Дура, — добавил он, вместо точки в предложении или просто не сдерживая оскорбление на губах, державшееся там уже долго. — Отец свадьбу планирует. Какого черта она к нему пошла? Я же сказал, что сам разберусь, — Андрей пожимал плечами и рассуждал в пустоту, не глядя на меня, обращаясь уже к самому себе. После выдохнул, собрался добавить еще одно слово, но по первому звуку я поняла какое и вставила за него. — Дура. Помню, — кивнула я, скрещивая руки на груди и откидывая голову назад, рассматривая глазами серую ткань потолка машины, новую, как из салона. Мысли не лезли в голову, бегали и я старалась зацепить их, как маленькие чаинки в стакане, но промахивалась и зажмуривала глаза, прокручивая в голове слова Кислого. — Ты сказал, что не хочешь свадьбу? — Нет, Агата, я от радости прыгал и попросил выбрать столовку пошикарнее. Такое событие, — напыщенно радостно и с нескрываемым раздражением выпалил Кисляк, хлопнул руками и посмотрел на меня в упор. — Сказал. Что за вопросы? — поднял брови, я увидела глубокие складки на лбу. — Будто его это волнует. — А Марина что сказала? — какой глупый вопрос, подумала про себя, зная что услышу в ответ. — Он же насильно вас не поженит. Не в средние века живем. — Сказала, не думала, что так получится, — усмехнулся Кисляк, — как будто она думать умеет, — несколько обиженно и с презрением прозвучал этот вопрос и утверждение вместе и после, уже безразлично, добавил. — Дура. — Кисляк, — после минутного молчания я, наконец, решилась задать волнующий вопрос. — Ты хочешь от меня совета? На плече поплакаться или мне к отцу твоему сходить и попросить свадьбу отменить? — Поддержки, — сухо парировал Кислый, вдруг расстроившийся из-за моего равнодушия к ситуации. — Ты одна обо всем знаешь, — я кивнула и пождала губы, сдерживая язвительный комментарий. — К сожалению, — не сдержался Андрей. — Ага, не в то время, не в том месте. Я не знаю, Андрюш, правда. Щука так и так будет тебя ненавидеть и Марину тоже. Поговори с отцом. И думай сам, что тебе важнее: дружба с Егором или Касаткина. Я бы выбрала первое. Утром меня разбудил громкий писк моего входного звонка. На часах было раннее утро, за окном рассветная темнота, легкий морозной ветер в открытой форточке. Выбралась из одеяла, ступая на холодный неприветливый пол голыми ступнями, пальцами ног нашла тапки и притянула их к себе. Глаза еще не открылись, но руки на автомате открыли все замки на двери, уже растирая их костяшками я увидела перед собой Калинина в руках с тортиком. На его лице не было и следа предшествующего сна, он был бодр и радостен и его привычный костюм показался мне слишком ярким и будто отсвечивал от всех зеркальных поверхностей. — Пропустишь? — выставив вперед свой сладкий презент Олег Иванович переступил порог. Я показала рукой на коридор и уже из-за спины махнула, мол, дверь закройте. По пути включила на кухне свет, щурясь и недовольно дыша, поставила на плиту чайник. Вчера в нем была вода, но мой сонный мозг не смог вспомнить эту информацию и уже через пару минут я полезла проверять количество жидкости. — Чай, кофе? — спросила я у Калинина, который сидел на стуле, распаковывая торт и неумело нарезая на неровные части. — Я так и не дозвонилась отцу. Трубки сбрасывает, на смс не отвечает. — Об этом я и хотел поговорить, — Калинин в миг стал серьезным, оставив нож в мякоти бисквита, недорезанного до конца. Вытащив из кармана кошелек, он положил на стол несколько купюр и, прижав рукой, подвинул их в сторону моей кружки с чаем. — У тебя, наверное, уже закончились, — поперхнувшись и смочив горло, Калинин взял мою руку в свою и обеспокоенно сжал ее, отводя взгляд в сторону окна. — У твоего отца проблемы. — Серьезные? — на удивление я восприняла эту новость спокойнее, чем могла бы представить раньше, за последние несколько лет я так часто слышала от отца слово «проблема», что воспринимала его, как синоним к его работе. Но Калинин впервые сам заявлял об этом, да и последние события давали некоторые поводы для опасений насчет стабильности в жизни папы. — Конкуренты? — Да, — кивнул Олег Иванович, сжимая ладонь сильнее. — Будь осторожна, не открывай двери, не звони сама его подчиненным. Если позвонят они, переводи все стрелки на меня. Я все решу, постарайся думать о хоккее. Это сейчас твоя главная задача. — Почему вы не рассказывали, что мама была фигуристкой? — я резко перевела тему, не желая лезть дальше в дебри отцовских проблем, раз Калинин сам взялся за их решение. У меня не было поводов ему не доверять, теперь мне стало понятно поведение папы, его нервы и причины игнора. Вдруг я словила себя на мысли, что расстроилась, ведь это значит, что отец не уехал искать маму, Олег Иванович решает его проблемы, а она так и потеряна в неизвестности, забыта родными, но плотно живет в моих мыслях. — Где все ее грамоты и медали? — Откуда ты знаешь? — удивленно спросил Калинин, одергивая руку и расстегивая пуговицы на пиджаке. — Ты говорила с кем-то? — Да, — меня удивило раздражение в голосе крестного, он отодвинулся от меня, выпрямил спину и на секунду я увидела в нем совершенно чужого мне человека, не родного и близкого, а врага. — С другом отца, нашла его в друзьях. Он много что рассказал о маме с папой. — Перестань копаться в прошлом. Я запрещаю тебе, — Калинин резко встал с места, на последнем слове он с грохотом задвинул стул, развернулся спиной и пошел в сторону выхода. Я побежала за ним, но успела увидеть лишь подол его пальто и силуэт, скрывшийся в дверях лифта. Вот так я снова лишилась дяди, отца и единственного шанса узнать что-то о своей маме. Взглянув на часы, я ужаснулась, я не успевала на тренировку. Мое первое опоздание стало решающим ударом в этот непростой день. Макеев был не в настроении с самого утра и свои пропущенные десять минут тренировочного времени я сполна отработала на льду. Через два дня мы уезжали на серию игр, я не успевала закрыть все долги в школе, моя результативность на тренировках становилась хуже с каждым разом. В двусторонках я едва набирала две результативные передачи, пропускала нападающих, а за мои броски по воротам было стыдно. Пока парни ушли в раздевалку, я осталась на льду, накопившаяся злость и усталость, нервы, обида и разочарование, а теперь и страх за отца, все рвало наружу, резало на куски и не оставляла живого места внутри. Одну за одной я отправляла шайбу в ворота, забывая про замах и кисть, попадая в штангу и пуская по верхам, гоняла по площадке, ускоряясь и делая это так долго, что к очередному кругу не могла захватить воздух ртом. Опираясь на борт, я скинула шлем и краги, пытаясь забрать хоть глоток, кашляя и чувствуя жжение в легких и носу, в горле и где-то под сердцем. Я хотела сбежать от всего, что пришло в мою жизнь без спроса, укрыться от проблем, перестать бояться и вдохнуть полной грудью, ощутить себя в безопасности. Прошло больше пяти минут, я стояла на месте, не могла надышаться, легкие стали совсем маленькими, а ноги ватными, как в дурном сне. Я ощутила сначала легкое, а потом жуткое, нестерпимое покалывание в кончиках пальцев, которые набегом перемещалось в ладони, расползалось на телу, достигло головы и ослепило. Свет моргнул, я не удержалась на коньках и упала, чувствуя больной удар затылком о лед.