Через тернии

— Можно я приеду? Такой простой вопрос, но мне важно было услышать положительный ответ. Я не чувствовала ног от холода, а кончики пальцев на руках противно покалывали, красные от мороза. Темнота наступила незаметно, будто одним мазком кисти окрасили небо в черный, а про звезды забыли. Я остановилась посреди парка, на одной из многочисленных дорожек, поднимая голову и утыкаясь глазами в бездонную и бесконечную синеву. Не было ни тучки, только ветки старых дубов разрезали небо на десятки осколков. Прикрыв один глаз, я внимательно рассматривала одиноко висевший месяц, пальцем проводя рядом с ним линию. Получилась буква «Р», значит Луна растущая. Так учил Калинин, когда мы возвращались с рыбалки на даче. — Что-то случилось? — Нет. Просто не хочу сейчас домой. Так можно? — Приезжай. Я вспомнила наш маленький домик, который достался бабушке от завода. По комнате на этаж, кухонька с столом и газовой горелкой. Под лестницей мои скакалка, сачок, бамбуковая удочка, ракетки для бадминтона и сдутый мячик. Вечером мы уезжали на рыбалку, обгоняя друг друга на стареньких велосипедах, за спинами рюкзаки с удочками и термосами, на руле прикреплено ведро. Я любила рассматривать окна в других домах, зашторенные окна, представляя, кто там живет и чем занимаются вечером. Открывают ли они ставни на ночь, чтобы послушать треск сверчков и кузнечиков, а потом долго отбиваются от налетевших комаров. Утром Олег Иванович будет ругаться: «Я же говорил выключай свет, если окно открываешь. Всю мошкару в дом пустила». Пьют ли они чай на ночь, разминая в чашке ягоды земляники и черной смородины с сахаром, с листиком мяты и цветком зверобоя. Выходят ли они покачаться на качелях, в старых кофтах, которые им не по размеру, наслаждаясь прохладой после жаркого дня. А может они еще сидят на озере, внимательно следят на поплавком и ждут клева. Или просто слушают радио, лежа на диване, и медленно засыпая под шуршание приемника, то и дело теряющего связь. — А мама не будет против? До квартиры Антиповых я шла уже быстрее, потирая ладошки и сложив их, долго дула остатками теплого воздуха, когда не могла набрать нужные цифры на домофоне. До этажа пробежалась пешком, разогнала кровь и почувствовала иголки в ногах, значит не совсем отморозила пальцы. На пороге меня встретил Антон, домашний и немного сонный, открыл дверь, перехватил сумку и замер, нахмурив лоб. — Что с клюшкой? — Да там длинная история. Ребята нехорошие сломали, но ничего страшного. Клюшку новую куплю. — Какие ребята? — напряженно спросил Антон, на его скулах заиграли желваки, а ладони сжимались и разжимались в кулак. Он смотрел на меня в упор, не давая уйти от ответа, его голос стал тверже и от этого его состояния мне становилось не по себе. — Не знаю. Говорили что-то про отца. Проблемы у него, а найти не могут. Решили через меня. — Они тебя трогали? — Нет, успокойся. Только клюшку, — нужно было снять нарастающее напряжение, которое искрило в глазах Антона. Из комнаты выглянул уставший силуэт мамы. Она взглянула на меня и улыбнулась, так она уже улыбалась мне, днем во дворце и эта улыбка рушила внутри меня все крепости. — Добрый вечер, Юлия Борисовна. Простите, что так поздно. Я ненадолго. — Ничего. Проходи на кухню, я чайник поставлю. Я никогда не сидела вечером с мамой на кухне. Отрывки размытых воспоминаний о коротком периоде жизни с ней, обрывки сказанных фраз, глухим эхом в колодце моей памяти, все, что она оставила. Не была тепла, привычных фраз, теплых прикосновений между делом, заплетенных косичек, нашего особенного блюда. Не было сказок на ночь и ее нежных поцелуев в лоб, не было беспокойных звонков по вечерам, когда я задерживалась допоздна на улице, не было ничего. Я так хотела на минуту почувствовать незнакомые мне чувства, но боялась, что не смогу отпустить, быстро привяжусь и придется заново привыкать к тому, что моей мамы рядом нет. Это как прикормить бездомного котенка, домой его забрать нельзя, он все равно останется в холодном подвале, но будет ждать твоего прихода, и будет только больнее. — Агата, — Юлия Борисовна стояла в проходе кухни, облокотившись плечом о стену. Мне нравилось смотреть на нее в домашнем свитере, спокойную и мягкую, будто разом скинувшую доспехи. — Тебя не будут искать родители? Они знают, где ты? — Не будут, — ответила я, сохраняя привычное внешнее равнодушие к этой теме. — Я живу одна. Мамы нет, а папа… — на мгновение я не знала, что сказать. Как объяснить отсутствие отца, потому что сама не определилась с его статусом в моей жизни. — Он много работает и мы редко видимся. — Извини, — тихо добавила Юлия Борисовна, опуская взгляд. Мне стало неловко, я увидела вину в ее глазах, может, она подумала, что могла этим меня задеть. Отдалилась бы, испугавшись моей реакции. Я так не хотела терять эту тонкую нить между нами. — Все хорошо, — я встрепенулась, выпрямила спину и, озираясь, искала за что бы зацепиться, как продолжить разговор. — А вы видели статью в газете про нашу команду? Там и Антон есть, — улыбнулась, толкая Антипова в плечо. Мы просидели на кухне еще час. Нашли газету со статьей, она лежала на комоде в коридоре, в стопке с прошлыми выпусками за последние недели. Пили чай с вареньем, которое Юлия Борисовна разложила в небольшие розетки из стекла красноватого цвета, я вспомнила, что такие были у моей бабушки. Говорили о чём-то несущественном, меняли темы, смеялись, а после молчали, прерывая тишину стуком ложки по стенкам чашки. — Я провожу тебя, — Антон появился за моей спиной, в уличной одежде, когда я зашнуровывала ботинки в коридоре и прощалась с Юлией Борисовной. — Это не обсуждается, — добавил Антипов, не успела я заикнуться, что смогу дойти и сама. — Спасибо вам большое, Юлия Борисовна, — я улыбнулась, встречаясь взглядом с мамой Антона. Она молча кивнула, подступая ко мне на шаг ближе, захватывая руками края капюшона и надевая его на мою голову. — Снова без шапки, — с добрым укором сказала Юлия Борисовна, осмотрела сына и, поднимаясь на цыпочки, достала его головной убор с полки. — А ты куда раздетый собрался? Антон выдохнул, понимая, что сопротивляться бесполезно, застегнул до конца куртку и, натянув шапку на уши, посмотрел на маму. Попрощавшись, мы вышли на улицу, простояли несколько минут во дворе, привыкая темноте. Антон, несколько раз заглянув в окна своей квартиры, проверяя на выглядывает ли мама, и убедившись, что Юлия Борисовна не видит, снял шапку. Я хотела последовать его примеру, откидывая капюшон, но встретилась глазами с Антоном, понимая без слов. Капюшон нужно надеть. — А теперь рассказывай, — неожиданно заговорил Антипов, когда мы шли по пустому проспекту, освещенному слабо горящими фонарями, окруженному старыми пятиэтажками, закрытыми магазинами и старыми заброшенными постройками. Мы были одни, будто люди вокруг исчезли, не было проезжающих во дворах машин, в окнах жилых домов не горел свет, только вдалеке слышались неравномерные хлопки одинокого салюта. — Кто и за что тебе сломал клюшку? — Я же говорила, — нехотя протянула я, держа руки в карманах куртки, перебирая пальцами фантики и обрывки чеков. — У папы проблемы, его найти не смогли, решили меня припугнуть, — договорив, я подняла глаза на Антона, внимательно следя за его реакцией. — Калинину рассказала, он со всем разберется. — Точно не нужна помощь? — Антон, — цепляясь за рукав куртки, я остановила Антона, разворачивая его лицом к себе. — Спасибо, что пустил к себе вечером. Мы оба молчали, отводя взгляд друг от друга, не зная, что делать дальше. Мысли разбегались, прятались по углам, я пыталась ухватиться них, как утопающий цепляется за спасательный круг. Тонула в своем желании совершить необдуманный поступок, переступить порог запретной комнаты, испортить все одним неловким движением. Между нами было неприлично маленькое расстояние, но никто не спешил увеличивать его. Я слышала прерывистые дыхание Антона, как он пытается укротить его, ловит воздух губами и шумно выдыхает носом. У него красивые глаза, совершенно необъяснимого цвета. Голубого, как вода в утреннем море, прохладном после долгой и темной ночи, с белыми барашками пены. Или голубого, как небо после августовской грозы, когда появляется радуга, отступают тучи и воздух влажный и теплый. Я поднимаюсь на носочки, тело подается вперед, освобождаю пальцы из перчаток и быстро, преодолевая страх, дотрагиваюсь до его ладони. У него горячие руки и дыхание, я чувствую его запах, слышу, как он пытается произнести мое имя, выдыхает и поднимает мой подбородок указательным и большим пальцем. Я слишком близко к его губам, чувствую, как весь страх испаряется, пропадают все звуки вокруг, мир сжимается, и в нем остаемся только я и он. Его губы касаются носа, горячие и нежные, он целует мою щеку и на мгновение останавливается. Оно длится вечность, прежде чем мы впервые дотрагиваемся губами друг до друга, сначала неловко и осторожно, как проверяют на прочность лед. Дальше уверенней, моя сумка спадает с его плеча и он обнимает меня за талию, прижимая к себе и по телу пробегает разряд. Мы совершаем самую большую ошибку, мой разум истерично кричит, но я уже не могу оторваться.