Через тернии

Мой разум отчаянно искал педаль тормоза, сопротивлялся, вопил и топал ногами, бился в истерике, как ребенок перед кабинетом стоматолога, умолял остановиться. Я не слушала его. Мои руки поднимались выше по спине Антона, гладили ее, пальцы сцепились в замок, заключая Антипова в крепкие объятия. Я никогда не забуду вкус его губ, странную, немного вероломную манеру поцелуя, жажду обладания и доминирования, его легкие укусы и тяжелое, громкое дыхание. Наружу вырывалось всё, что так долго лежало на глубине наших тайников с чувствами, что не давало покоя и свербело под ребрами, от чего горело солнечное сплетение и беспощадно потели ладошки, когда мы были рядом. Забитая на подкорке программа дала сбой, страх ушел, осталась детская радость и неизвестная, уже взрослая, страсть. Щеки и лоб горели, по телу приливами проходил жар, мы торопились, хотели насладиться моментом, боялись прекратить поцелуй и заглянуть в глаза. А после долго молчали, смотрели друг на друга, покрасневшие не от мороза, на взводе и непонимающие, куда деться от этой неловкой паузы. Я наклонилась, собрав в ладонь горсть снега, холодок пробежался по телу, слепила небольшой снежок и замерла. — Серьезно? Антон засмеялся, осматриваясь, убрал в сторону мою сумку и сделал пару шагов назад, повернулся боком, набирая в ладони снег и получил первый удар от меня. — Защищайся, Антипов! Мы смеялись громко, неприлично громко, забыв обо всех проблемах и сложностях, подстерегающих впереди. Запыхавшиеся, горячие, отряхивались от снега по дороге, молчали и робко встречались взглядами. Пытались шутить, Антон вспоминал анекдоты Кисляка, я смеялась в ответ на них, хоть и помнила каждый наизусть, делали вид, что ничего не было. Сердце билось так громко, что я слышала эхо его стука в ушах, ловила воздух сухими губами, то и дело подглядывала в лицо Антона и улыбалась. Он казался мне необыкновенным, особенным и очень родным, я слышала его запах и могла прочертить маршрут между всеми родинками на шее, запомнила каждое движение губ во время поцелуя. Что-то во мне повернулось, перекрутилось с ног на голову, поменяло координаты. Зажегся огромный софит, просвечивающий меня изнутри, я становилась мягкой, как глина в руках гончара, хотела прыгать и смеяться, смотреть на него. — Вот и мой дом. — Тогда до завтра? — До завтра, Антон. Спасибо, что проводил. И за… — Встретимся на нашем месте перед тренировкой? — Конечно, встретимся. — Доброй ночи и будь осторожна. Звони, если что. — Антон, — я окликнула его, неловко смеясь и подошла ближе, указывая взглядом на плечо. — Сумку забыла, — приподнявшись на носочки, я сняла ремень сумки и замерла. Чрезвычайная, неожиданная близость, все вокруг затихло, будто мир поставили на паузу, смелости на поцелуй не хватило, и я дотронулась губами до кончика его носа и убежала, не дожидаясь реакции. Дома долго сидела на полу, перед зеркалом в коридоре, смотрела на смеющуюся девочку в отражении, незнакомую мне, с растрепанными волосами, раскрасневшуюся и счастливую. Как здорово, если бы рядом была мама, в комнате сидел отец, и, увидев меня, в миг повзрослевшую, они бы долго ворчали на кухне, как быстро растут дети, ведь только вчера пошла в школу. Лежала на папином диване в кабинете, перетащив одеяла и подушки, открыла окна и, наконец, выбросила пепельницу. Он вернется, а дома будет приятно пахнуть свежестью, я вымыла все его кружки и вытерла пыль со стола. Вернула мамину фотографию на место. Впервые засыпала в тишине, не пугалась хруста старых половиц на кухне и противного кряхтения холодильника, не вздрагивала от проезжающих под окном машин, равномерный тик настенных часов казался не таким противным. Закрывала глаза, прогоняла вечерние картинки, улыбку Юлии Борисовны и первые прикосновения Антона, проваливалась в них и резко просыпалась, когда рука падала вниз с дивана. Сон накрывал меня, я чувствовала, как падаю с большой высоты, как руки становятся неуклюжими и ватными, видела обрывки снов и звуки дома становились далекими и глухими, веки тяжелыми, а образы в моем сознании все ярче. Утро ударило по голове звонкой трелью будильника, окатило холодной водой и вытряхнуло из мягкого кокона сна, я сидела с закрытыми глазами, поджимая пальцы на ногах от холода паркета. Через раскрытые шторы нагло светило солнце, постепенно согревая остуженный воздух в кабинете, телефон продолжал истошно звенеть, а кукушка на часах отца заговорила впервые за много дней. Сборы были быстрыми, руки сами собирали сумку, наливали кипяток в любимую кружку, размешивали сахар и открывали замок на двери. Проснуться получалось ближе к остановке, когда тишину утра прерывал автоматический скрип дверей автобуса и монотонный голос женщины, объявляющий остановки. Я собиралась выходить раньше, чем автобус приехал бы к дворцу, чтобы встретиться с Антоном и дойти вместе, но успела заметить сообщение от него. «Я проспал, можешь не ждать». Не знаю, расстроилась ли я или облегченно выдохнула, давая себе еще время на подготовку к нашей встрече, к ожидавшему разговору, прокручивая в голове все варианты событий. Выскочила на улицу, выискивая глазами знакомые лица, пока шла до дворца. В холле было необычно пусто, проходя мимо тренерской, я заглянула, увидела лишь спину Романенко, а значит Макеева еще нет. Раздевалка была открыта, а внутри никого. — Чего так рано, Титова? — из-за спины послышался голос Кисляка, который находился в углу комнаты, видимо снимая вещи с сушилки. Уже наполовину одетый в форму, коньки с чехлами и оголенный верх, Андрей ничуть не стеснялся своего вида. Я отвернулась, кинув в него лежащим на столе пластиковым стаканчиком, нападающий усмехнулся, но остановился на месте. — И тебе доброе утро, капитан, — с иронией добавила я. — Оденься, пожалуйста. — Ты не любишь смотреть на раздетых красивых парней? — протянул Андрей, я спинным мозгом чувствовала его самодовольную улыбку. — Люблю, но они еще не пришли в раздевалку, — не поворачиваясь лицом к Кисляку, я подошла к своему месту, начала вытаскивать форму и коньки. — Ты узнал, что я тебя просила? — Может, и узнал, — с наигранным расстройством ответил Андрей, надевая футболку. — Но ты в следующий раз проси помочь тебе красивых и спортивных парней. На меня уже отец косо смотрит. — Кислый, пожалуйста, это очень важно. Что ты узнал? — Твоя мать до исчезновения жила с неким Пахомовым Ильей Романовичем. С отцом твоим она не разведена, даже не подавала заявление. О пропаже заявил сам Пахомов, поэтому его не подозревали. — Кто такой Пахомов? Где он сейчас? — меня как обухом по голове ударили. Моя мама нашла себе другого, жила с ним, но не забрала меня. Я села на край стола, обхватив голову руками. — Все, Гат, я больше ничего не смог узнать, — Кисляк подошел ко мне, положив свою ладонь в мою, и я увидела, как он виновато пожимает плечами. — Поговори с Калининым. Тренировка прошла, как в тумане, я была погружена в мысли о матери и не замечала происходящего на площадке. Не видела шайбу, пропускала пасы и передачи, не слышала крики команды, а очнулась, когда чуть не врезалась в борт на резком повороте. Макеев рассерженно стукнул клюшкой и резко свистнул, призывая меня к себе знакомым жестом. В его глазах читалось непонимание смешанное с огромной злостью, впереди важная игра, а я буквально забыла, как стоять на коньках. — Агата, у тебя что-то случилось? — с напором спросил он, пиля меня взглядом. — Просто задумалась, — попыталась оправдаться я, но услышала лишь напряженный вздох Макеева и чей-то тихий свист на скамейке. — Извините, Сергей Петрович. — Извините ты будешь говорить команде, когда на игре из-за тебя шайба в ворота залетит, Титова. А передо мной нечего извиняться, — я давно не видела Макеева таким злым, я физически ощущала его желание выгнать меня с тренировки, но взгляд стоящего рядом ВасГена его остудил. — Иди в раздевалку, у тебя есть пять минут, чтобы прийти в себя. Я хочу видеть на площадке нападающего команды Медведи, а не… — он замялся, видимо подбирая цензурное выражение, но не найдя на языке нужных слов, махнул рукой. — Иди уже. В раздевалке я несколько минут стояла у кулера, смотря в одну точку, но спроси меня в тот момент, что я вижу, я бы не ответила. В голове обрывками, кадрами, проносились воспоминания из детства, фразы отца, рассказы о маме, Кисляк и его новость о ее пропаже. Все пошло наперекосяк с того момента, как я впервые узнала правду. Стоила ли эта правда того? Я собственными руками разрушила хрупкий, но цельный мир нашей маленькой семьи. Поругалась с отцом и Калининым, вплела в эту историю Кисляка и даже не заметила, как нырнула с головой в эту воронку, которая стремительно стала засасывать меня в свое бурное движение, выворачивая жизнь и чувства наизнанку. — Ты себя хорошо чувствуешь? — из ниоткуда появился голос Антипова, я встрепенулась, ощутив на плече его ладонь и подняла взгляд. Долго ли он стоял здесь? Непонятно. — Ты долго здесь стоишь? — Минуты две. Макеев попросил проверить тебя, — он обеспокоенно смотрел мне в глаза, я видела как хмурится его лоб, он дотронулся пальцами до моей щеки и вопросительно кивнул головой. — Все в порядке? — А я сколько тут стою? — Минут десять. Тренировка скоро закончится. Макеев объявление хочет сделать. Пойдем. Макеев долго рассказывал о наших соперниках, предлагая новые тактики игры и тасовки звеньев. Парни активно включались в разговор, а я думала только об одном. Кто такой Пахомов и как мне узнать, где он сейчас. Все варианты не проходили внутренний контроль, казалось, я попала в тупик, а впереди глухая стена, ее не перелезть и не обойти. Пока не появилась одна мысль, имя человека промелькнули в голове случайно, но на меня будто упало яблочко, и готова была вскрикнуть «О, эврика», но я лишь глупо заулыбалась, привлекая внимание Макеева: — Титова, что с тобой сегодня? — Все хорошо. Очень нравится новая схема звеньев, Сергей Петрович. Я пулей влетела в душ, игнорируя вопросы и шутки Щукина и Кислого, терзаемая только одним желанием. Все мои мысли сконцентрировались в одну точку, превращаясь в единственное, о чем я могла думать. Уже в холле я стала перебирать записную книжку контактов, а после услышала несколько гудков и растерянный голос на том конце трубки: — Колюня, ты должен мне помочь, — с надеждой в голосе ответила я и после серьезно добавила: — и Калинину ни слова.