***
Каждый раз он останавливался в парке, садился на лавочку и принимался вытаскивать из своего новенького ранца все свои школьные принадлежности, чтобы на самом дне увидеть протекшее тухлое молоко, камни, насекомых, протекшие ручки, чью-то потную футболку. Каждый раз он вытирал учебники влажными салфетками, купленными в местном круглосуточном, и представлял, как бы засунул головы всех своих обидчиков в большую упаковку протухшего молока. Самостоятельно удерживая их головы, чтобы у них не было и шанса выбраться отсюда. Как он бы натравил на них ораву ос, что ужалили бы им все, что только можно. Как он бы медленно протыкал насквозь им руки этими чертовыми ручками, засунув каждому по потной футболке в рот в качестве кляпа. Хотя, нет, он хотел бы слышать их крики. Он хотел бы слышать крики и своего отца, и своей матери, и чертовой шлюхи. Как они все медленно утопают в пустоте, моля его о прощении. Что обращались с ним, как с куском дерьма, все равно напоминая ему, что он в любом случае возглавит отцовскую группировку, что бросали при любой возможности, что обманывали его, пусть их ложь и была очевидна. Что вообще родили его на этот свет. Он ненавидел плакать. Он вспоминал, что за каждую пролитую слезу отец жестко хлестал его плеткой, крича, что это непозволительное поведение для его наследника. Ненавидел, как мать спокойно наблюдала за этим, с неподдельной ненавистью смотря ему в глаза со словами: «Ты опять облажался. Ты опять, блять, облажался.» Ведь каждый раз после него отец бил и мать, говоря той, что она воспитывает из сына чертового хлюпика и плаксу, а матери лишь оставалось соглашаться и шептать, что больше такого не повторится. Ночью она всегда старалась убежать куда-то, пока в соседней комнате отец занимался сексом с очередной женщиной. Отвратительно. И вот он опять, сидя на скамейке в парке, плакал, несмотря на все болезненные ощущения, что отдавались от старых незаживших ран на спине, ногах, руках. Он не слабый, он просто не мог нормально терпеть это время. Ему было всего восемь. Два года его ненавидели одноклассники. Три года его ненавидела чертова новая жена отца. И, кажется, все восемь лет собственные родители. Он никогда не представлял, что могло бы быть, родись он в нормальной среднестатистической любящей семье. Он никогда не представлял этого, потому что понимал, насколько жалко и бессмысленно это будет. Открыв пенал, он порылся в нем около пары секунд. Канцелярский нож. Возможно, это было бы хорошим решением? В руках он ощущался так легко и привычно, словно бы он был рожден вместе с ним. Прямо сейчас, вечером в парке, когда вокруг было не слишком много людей… Резко к лавочке подбежал маленький мальчик точно младше него самого на пару лет. — Ты не против, если я присяду рядом, — его голос оказался очень взволнованным и запыхавшимся. Он был почти на полголовы ниже. Судя по его форме, кажется, он был первоклассником. — Никогда не думал, что тихоня Коюки окажется настолько проворным… Я так и не смог его догнать. Он разговаривал. С кем? — Слушай, я часто вижу, как ты тут постоянно сидишь и достаешь все учебники. Ты боишься, что что-то оставил в школе? — Нет, — сам от себя не ожидая, он почему-то решил ответить на вопрос. Видимо, он все же понял, что мальчик разговаривал именно с ним. — Я пытаюсь достать всякую чепуху, что мне постоянно подбрасывают. — Всякую чепуху? Хм, типо того пакета молока два дня назад? Ты его выпил в школе, а упаковку решил выбросить уже потом? — наивное суждение этого ребенка его забавляла. Но его бесило и то, насколько же радужные у него были представления о жизни. Да, он хотел бы, чтобы он действительно выпил тот пакет молока в школе. Чтобы его подарил один из его одноклассников в знак дружбы или что-то такое. Но в реальности он самолично отмывал рюкзак, чтобы вывести этот тошнотворный запах. Вспоминая смех проклятой шлюхи, что наблюдала за ним, он чуть с ума не сошел. — Нет, они подкинули мне проколотый пакет с просроченный молоком, потому что ненавидят меня. До этого они украли ящерицу из живого уголка и посчитали, что будет весело также положить ее в мою сумку, а потом нажаловаться на меня учителям, что я решил помучить эту чертову ящерицу. А потом кричали и называли меня чертовым психом. Учителя лишь тяжело вздыхали и говорили, что раз родителей вызывать в школу бесполезно, ведь мой чертов папаша скорее бухнет вечером в баре, а потом поразвлекается с очередной женщиной в кровати, нежели даже поинтересуется, что там у его сына случилось, я просто должен извиниться перед всем классом, говоря, что больше такого не повторится. Все будут припоминать мне это снова и снова, снова и снова. А потом в очередной раз кто-то, думая, что это будет забавно, снова вспомнит обо всех грехах моих родителей. Что отец забивает хер за собственного ребенка, изменяет жене, спит со всеми подряд, даже не боясь подцепить какую-то заразу, а мать за деньги и вовсе оставила меня и убежала тоже к какому-то мужику. Ненавижу взрослых, ненавижу то, насколько вызывающе и по-блядски они постоянно ведут себя ради собственного удовольствия, ради... — он мог перечислять все свои обиды до бесконечности. Вся его ненависть была таковой, словно бы переполненный стакан, из которого все хлещет и хлещет вода, которая не намеривает заканчиваться. Но всего лишь маленькие руки на его разгоряченных от злости щеках заставили его резко остановиться. Большие глаза, смотрящие прямо на него, были грустными. Да что там, в их уголках уже были маленькие капельки слезинок, словно бы он действительно… Действительно собирался заплакать от столь чего-то незначительного для постороннего человека. Они были настоящими, в них не было той лжи и желчи, которые он постоянно видел вокруг себя. — Почему?.. — он действительно не понимал, в каком момент незнакомый случайно севший рядом с ним на скамейку мальчик решил обнять его. — Все хорошо, я знаю, что вряд ли что-то могу сделать, но все будет хорошо. Если никто не хочет вставать на твою сторону, то это буду я, — столь простые и наивные слова заставили его замереть. Он боялся дышать. Боялся подумать, что все это — действительно не просто огромный полет его фантазии, что уже просто отчаялась и искала поддержку в ком угодно. Даже в простом случайном ребенке, что был способен лишь на такие столь банальные слова. — Будем друзьями? Меня Махиру зовут, а тебя? — мальчик отстранился и начал вытирать выступающие слезинки, мило хлюпая носом. — Куро, — его руки неосознанно крепче обняли мальчика. Он положил подбородок на его плечо, говоря, что хотел бы еще пару секунд ощутить это тепло. Тепло, которое он никогда не испытывал. Впервые в жизни он улыбался. Его улыбка была похожа на улыбку его матери.Улыбка
18 июля 2021 г. в 18:04
С самого рождения этот ребенок не мог похвастаться любящей и заботливой семьей, верными друзьями, хотя бы одним счастливым моментов, в котором он не чувствовал разжижающего его одиночества.
Он ненавидел людей.
Ненавидел своего отца-бандита, что вместо того, что заботиться о своем четырёхлетнем сыне, постоянно выплескивал свой гнев на него и свою жену, а через недельку извинялся пачкой больших купюр, что каждый раз небрежно бросал в лицо женщины со словами, что сегодня ночью он не вернется домой.
Ненавидел свою мать, которую все устраивало. Как она с маниакально-страшной улыбкой до ушей судорожно сгребла все деньги и засовывала подальше в свой тайник, угрожающе смотря на собственного сына, будто бы он в любой момент мог забрать их и сбежать. А после просто обрабатывала лишь свои раны, иногда кидая подобно мужу в лицо сына перекись, если у того текла кровь из новой ссадины. Она ненавидела вид крови, но еще больше она ненавидела жалко выглядящих людей, даже не замечая, что давно сама такой являлась.
Ненавидел появившуюся в их доме горничную, что якобы волновалась о нем. Пыталась угодить, мнимо думая, что забота о сыне босса сможет поднять ее авторитет, но все равно обходила за чуть ли не километр его жену. Откровенное одеяние никоим образом не походило на костюм горничной, но она всегда отнекивалась тем, что ей так удобнее, да и пока ее начальнику нравилось лапать ее смотреть на нее, она была счастлива.
Ненавидел то, как спустя месяц план этой шлюхи сработал. Пара миллион и его мать попрощалась с ними навсегда, радостно убегая в объятья какого-то мужчины, с которым она когда-то познакомилась на сайте знакомств.
Ненавидел, что «милая» раньше просто горничная решила превратиться в стереотипную злую стерву-мачеху, что при любом случае норовила показать мальчику, какой же он ущербный на фоне своего прекрасного отца. Что эта женщина самолично была готова подарить своему дорогому нового наследника. И какой бешеный был ее взгляд, когда спустя несколько месяцев она узнала, что не единственная, и что наследником станет лишь тот ребенок, который будет больше всего походить на главу семейства.
Он ненавидел то, насколько на самом деле не отличался по внешности от своего отца. Те же светло-голубые волосы, те же жесткие черты лица, те же кроваво-красные глаза. Ничего от матери ему не досталось, по крайней мере, так он думал.
Со временем он стал ненавидеть и своих одноклассников из младшей школы, что каждый раз в любой момент норовили подразнить и поиздеваться над фактом того, что его отец — бандит, а мать его и вовсе бросила. Что в их доме в отсутствии настоящего главы заправляет обычная шлюха. Откуда младшеклассники вообще могли знать такие слова? Откуда они узнали все сведенья от его жизни? Неужели и в обычных семьях могут проживать настолько отвратительные дети, знающие много того, чего иногда и взрослые не могли знать? Плевать. Если учителя полностью игнорировали проступки мелких сорванцов, то зачем ему пытаться что-то изменить. Один против всех — звучит смехотворно.