Ювелир

***

me against the world — 2pac

— Смотри на звёзды, Калико. Смотри на звёзды. Этих тоже было двое, пока в дом не вплыл этот увалень с бородой Джеффа Бриджеса и не сказал ни одного полезного слова, имеющего смысл. Должную информацию. — Почему это я должен смотреть на звёзды? — Так мне легче концентрироваться на тебе. Не люблю, когда ты смотришь мне в глаза. — Вот, как мы теперь заговорили? — Следи за словами, Калико. И смотри на звёзды. — Чейз... — Смотри на звёзды. Чейз лично послал Джорджа Калико на задание, насколько ответственное, настолько простое в своей концепции. Джордж Калико не выполнил ничего, вложенного в концепт. Джордж Калико проявляет слабость пятое задание подряд, а они договаривались, что в один момент Чейз Моро не сдержит себя и перестанет прощать. Оступиться можно раз, оступиться можно два и даже три, четвёртый раз просто пожал везучесть, но пятый раз не останется недосвеченным. Последствия настигнут его. И он будет молиться. Он будет молиться. Он будет молиться.

***

— И что теперь? Застрелишь меня? Как и всех? — Я никогда не убиваю своих подопечных. — Подопечных? Не смеши меня, Чейз. — Да и незачем мне пока тебя убивать. Честный разговор лучше самых тонких пуль. Самой тонкой шрапнели. Правда, Калико? По виску Джорджа скатывается слеза, высоченная не глазом, но мозгом. Пока не глазом. Преобразуется в пот и тут же даёт понять, что к чему, своей безостановочной морозностью. Чейз всё узнал. Конечно, он всё узнал. Как Джордж Калико вообще так расхрабрился что-либо от него скрывать? От Чейза скрывать бесполезно. У него тысячи глаз и такие же тысячи эквивалентных в своём единстве ушей. Он знает мир, как вино, и видит и слышит всё на свете, всё, что только захочет. Конечно же, он услышал, как Калико трахал четвёртую шлюху подряд в его лимузине, за километры, но слышал, как будто за дверью. Как Калико расплачивался с его счетов, как своевольничал по всем фронтам, короче говоря, весь этот джаз. Чейз всё знал. Теперь только молиться. Но Джордж Калико выбрал лгать до последнего. — Я нанял тебя ровно полгода назад. Шесть месяцев, Калико. Шесть месяцев. Залетел ко мне, прямо как майская ласточка в своём поиске дома. И я подарил тебе дом. Я подарил тебе такую работу, о какой ты даже и не мечтал, Калико. Я подарил тебе жизнь. Жизнь самого лучшего наёмника на всём белом. Ты был моим лучшим, Калико. Ключевым, фундаментальным. И что я узнаю сейчас? Что ты трахаешь проституток в моём лимузине? — Чейз, послушай... — Тратишь бабло с моего банковского? Тысячу долларов с моего счёта в абсолютное никуда, Калико. Где мои деньги? В белье какой-нибудь шлюхи, дай угадаю? — Чейз... — Точно. Шлюхи же не носят бельё. Шипит в воздух, закупоривая в себе всё желание. Он готов застрелить этого сукиного сына прямо сейчас, да вот забавы тогда в этом не состоится. Убьёт, и всё. И что дальше? Антракт? Или сразу апофеоз? Нет. Никакой забавы. Чейз выбирает поиздеваться. Как и всегда в своём исключительном амплуа. По своей природе Чейз был псом. По своей манере – породистым. Авантажным кокер-спаниелем со знанием дела и чести. И когда дело касалось чести, Чейз касался оружия. — Что молчишь, Калико? Теперь не нужно слов, правда? Ты теперь голый и беспомощный. Как таракан вверх тормашками. — А ты всё такой же надменный хер с синдромом Бога в культе своей же личности. И ни черта не можешь с этим поделать, правда? За что и любил Чейз Джорджа Калико, так это за честность. Калико всегда говорил, что думал. А с такими людьми и враги не нужны. Врагов у Чейза было, как пыли на луне. Многих он даже не знал в лицо. Именно поэтому ему и нужен был такой человек, как Калико – резервный облик, маневрировать которым из факта альтернативности можно было как угодно и сколько угодно. Без каких-либо рисков встать на учёт или даже сесть за решётку. Профессия была непростая. Чезаре Моро. Маниакальный нарциссизм. Эмоциональная холодность. Психотические черты. Бред величия. Мания контроля. В общем, просто песня. Чезаре Моро был вором.

***

Переехав в США за американской мечтой в сороковых, семья Моро мыслила чётко и безапелляционно. Два итальянских грабителя, почти что Бонни и Клайд, сначала затерялись в Америке, как кнопки в бюро: Лукас Моро получил гражданство как благодарность от страны за непосредственное участие во Второй мировой и примерную службу в рядах вооружённых сил. А затем двое влюблённых организовали затишье. Буря произошла сама по себе, когда случились их первые десять последовательных ограблений инкассаторских фур. Ограбления по-итальянски – так Лукас и Берта Моро называли свою деятельность с сорок шестого по пятьдесят первый год в Америке, пока у Берты не родилась дочь, и двум ворам-любовникам не пришлось временно капитулировать и залечь на дно. Дочь уродилась Лолой. Когда Лоле Моро исполнилось восемнадцать, родители возобновили дело и быстро вернулись в криминальный бизнес. Так же быстро и завершили. Лукаса и Берту Моро убьют в тысяча девятьсот семидесятом году; Лола так и не узнает, где станут захоронены её отец и мать. Связавшись с мафией, воры-любовники Моро оступились. Оступиться можно раз, оступиться можно два и даже три, четвёртый раз просто пожал везучесть, но пятый раз не остался недосвеченным. Последствия настигли двух беззастенчивых Моро. Но сицилийские возлюбленные не были из тех, кто стал бы молиться. Они погибли за собственную дочь, сохранив честь и достоинство, вместе, практически за руки. Они так и не встали на колени, прежде, чем глава тогдашней мафии не пустила им по две изящной пули в лоб. Лола осталась одна. В тысяча девятьсот семьдесят четвёртом Лола выйдет замуж за американца, затеряется в Сиэтле и займёт несуразную должность горничной. Через год родится её первая дочь по имени Бьянка, ещё через два года родится мальчик по имени Чезаре и ещё один мальчик по имени Рене в семьдесят девятом. Муж её будет клерком либеральных партий, в общем, политиком с самой маленькой буквы. Лола не таких кровей. Никогда не была. И никогда не будет. Кровь неизменна. Лола всегда знала это, но таила, как шрам. Её муж особо не был осведомлён в том, кем были её родители. И они жили, как самые посредственные люди на свете. А потом кровь вскипела и вылилась. Это должно было случиться. Без этого было нельзя. Крови не попрёшь. И Лола не станет перечить. Не сможет. Всё начнётся снова в тысяча девятьсот девяносто первом. Когда время проявит просвет, и жизнь в Америке завертится на манер чёртового колеса, Лола перестанет изменять себе. Это будет время воздуха. Блюз, фьюжн, пластинки на каждом шагу, упивающиеся огнями небоскрёбы, упирающиеся в облака, Лорин Хилл, Джанет Джексон, Моб Дип, Шакур, в общем, жизнь на жизни. Старшей дочери, Бьянке, исполнится шестнадцать, и Лола Моро приступит к «‎ренессансу» фамильной династии. Она возродит родительское дело и уйдёт в криминал – сначала как мелкий ювелирный грабитель, затем как более ценная единица, затем ещё, и ещё, и ещё более ценная. Конечно же, вне познания гуманиста-супруга. Он бы её не понял. За два года Лола Моро станет самым разыскиваемым преступником штатов, только вот проблема вся заключатся будет в том, что никто не будет знать, кого именно они ищут. Анонимный фоторобот с ярко-рыжим оттенком волос. Вот и всё, что будут иметь в следствии. Настоящее криминальное привидение того времени. Единственная женщина, которой удастся занять настолько статусную позицию в так называемом отделе ликвидаций; в Америке её прозовут «‎Леди Фокс», от английского – «‎Лисица». В девяносто третьем перейдёт на более чёрную сторону и станет наёмным убийцей, свяжется с мафией, и, как и вышло ранее у её не так давно ликвидированных предков, ей же и закончит. Слишком горячее сердце не позволит ей восседать продолжительно – уже в девяносто четвёртом, когда мафия перестанет прощать, а лицо её по полицейским участкам сформируется окончательно и чётко, долговременное преследование даст плоды, и в самый разгар лета федералы схватят Лолу Моро в парикмахерской, без перестрелок и тел, казалось бы, так просто для Моро. Пять лет в колонии строгого режима и смерть в тюремной больнице в октябре девяносто девятого. Чезаре плохо помнит детство. Он плохо помнит мать. Но кровь его помнит всё. Кровь никогда ничего не забывает. На то она и кровь. Чезаре Моро. Маниакальный нарциссизм. Эмоциональная холодность. Психотические черты. Бред величия. Мания контроля. В общем, просто песня. Чезаре Моро был вором. Вором в третьем поколении. Торжественным продолжением профессиональной династии. И, в отличие от матери, крови своей он перечить не собирался никогда. И не соберётся.

***

— А ты всё такой же надменный хер с синдромом Бога в культе своей же личности. И ни черта не можешь с этим поделать, правда? Дом был тесным и гаженым, но Чейз ощущал себя теперь, будто подиумным. Он так любил критику. Он так любил эту крамольную откровенность. Самое лучшее мнение о человеке это мнение негативное, ибо только таким может уродиться самым честным. Чейз понимал это. И смотрел на Калико радостно и даже без капли гадостности. На этого бессильного Калико. Джорджа Калико, связанного армированным скотчем на стуле на колёсиках, такого необаятельного и неухоженного, страшного вашингтонца, не привлекательного ни одной своей живой клеткой. Энди стоял рядом, протирая проспиртованной ватой шестизарядный Кольт Уокер. Энди Джаспер. Эксплозивная психопатия. Циклоидные черты акцентуации. Экстравертный тип характера. Ригидность. В общем, тоже песня. Энди Джаспер был напарником Чезаре Моро.

***

Чейз познакомился с Энди два года назад на Кубе при своеобразных, даже немного комичных обстоятельствах: восемнадцатилетний Джаспер стал единственным из двадцати шести заложников, безотносительно и даже с каким-то рвением согласившимся сотрудничать. Ему, Энди Джасперу, уличному художнику, коренному уроженцу Гаваны, настолько понравилось то, как ажурно и искусно захватил помещение грабитель Чезаре Моро, что он даже и не стал сопротивляться, когда Чезаре и его небольшая команда оккупировали национальный кубинский банк. Ограбление продлилось относительно недолго, и в этом же сентябре две тысячи третьего Джаспер решает сбежать вместе с командой Чейза, перед этим уже успев помочь участникам банды с некоторой частью тогдашнего незатейливого ограбления. Чезаре любил инициативных и раскалённых, Чезаре любил молодых с их жадностью в отношении к жизни, и, конечно же, безоговорочно принял Энди в свою банду как свежего, новоиспечённого участника группировки и своего личного протеже. И вот уже два дня и два года они работают рука об руку, как самые настоящие компаньоны. Это партнёрство устаканилось и сформировалось преданным. В общем, не таким, какое могло бы сформироваться с Калико.

***

— Энди. Револьвер. Энди Джаспер подлетает к Чейзу на манер стрижа-колючехвоста в своём беспринципном желании доказывать своему авторитетному партнёру каждый день, да что там, каждый час, какой он верный и точный в своём прислужничестве. Энди Джасперу очень нравилось прислуживать Чейзу. Только потому, что это приносило удовольствие самому Чейзу. Вот такой вот незамысловатый взаимообмен. Чейзу нравилось то, что Джаспер был готов работать на него день изо дня, как автоматизированный, а Джасперу просто нравился Чейз. Чейз Моро. Этот бессовестный, бесшабашный сицилиец, такой красивый со своими этими скулами, такой лёгкий, как небо, и такой тяжёлый, как небо. В этих своих пиджаках с запахом утюга и «‎Амбре Топкапи». С идеальной концентрацией лака в ореховом волнообразном локоне и взглядом, лезущим всегда исключительно под рёбра или, как минимум, под одежду. Такой безупречный в своём криминальном деле. Такой безупречный во всём. Энди Джаспер же был попроще, как ему всегда казалось. Кудрявый и юный с веснушками в таком же количестве, как и пуль у того в барабанах. С американской курносостью и латинской глазастостью. Глаза у него были огромные. Огромные даже не физически, а чисто вот так. Воспалённые всем этим его внутривенным мальчишеским пламенем. Ему двадцать лет. Юн, как никогда. Самое время для творения глупостей. Энди Джаспер подлетает к Чейзу и передаёт уже блистающий донельзя револьвер. Джордж Калико продолжает сидеть на стуле, втыкая в изрисованные стены второго этажа частного дома. Впрочем, а что ещё оставалось бы делать в его-то незавидном положении? — Ты уж меня извини, что так получается, Калико. Ты же сам наверняка всё отлично понимаешь. Ты себя в могилу сводил, не я. Но прежде, чем ты всё же нырнёшь в могилу, я задам тебе один вопрос, только один. Чисто из человеческого интереса. А ты мне на него ответишь, да? Садится на корточки и теперь наставляет оружие на связанного Джорджа. — Куда пропала тысяча долларов с моего счёта? Стены и вправду были изрисованы. Ни одного высвечивающегося уголка – всё в гуаши. До того, как вступить в банду Чейза, Энди действительно был художником – тут честнее было бы подметить и обозначить «‎так называемым»‎. Никому особо нужен и не был. Восемнадцатилетний ребёнок с кисточками вместо пальцев и бабушкой в небольшой кубинской квартирке. С давней мечтой посвятить себя криминалу; всему тому, на чём рос в детстве его внутривенный разбойник и лиходей. Район у него был нехороший. Понятное дело, всю свою жизнь Джаспер становился свидетелем самого различного рода криминальных действ – от банального воровства и мигалок до пуль и даже убийств. Господи, как он горел. Как он хотел стать таким же по случаю взрослости. Таким же крутым и брутальным, как все эти громогласные в рокерских кожаных куртках с толстыми шеями, рваными походками и пистолетами за бравыми пазухами. Пока все его друзья мечтали стать космонавтами, адвокатами, полицейскими, Джаспер шёл наперекор им всем и уже при самом старте своей осознанности чётко наблюдал своё будущее. Джаспер вырастит гангстером. И весь этот город, вместе с космонавтами, адвокатами и полицейскими, станет его собственностью. Карманным развлечением, баловаться которым он сможет когда и сколько угодно, как только пожелает. Но теперь у него был Чейз. И не только город, но и вся Земля теперь стелилась ему под ноги. — Я, кажется, тебя спросил, Джордж Калико. Если не услышал, могу повторить ещё раз, но следующий раз станет последним. Думаю, тебе объяснять не надо. — Ювелир... Ювелир... — Чего-чего? — Это всё ювелир... Билли Валентайн. Твой следующий ориентир. Я... Я снял для него штуку. Как бы, в роли взятки, знаешь. Откупить хлопоты. Чтобы меньше разговоров было, понимаешь... Просто отдать, и все дела... — Я не понимаю ничего, о чём ты говоришь сейчас. Какая взятка? — Меня... Меня... В общем, меня ждали люди, я немного опаздывал. И подумал, что такой специфичный заказ вызовет много вопросов у... Как его... — У ювелира, какая разница. Ну? — Ну вот я и подумал, что у ювелира наверняка возникнет много вопросов... Зачем, почему и так далее. Я не знал, как объяснить ему такого вот рода заказ, ну знаешь, не думаю, что его часто просили озолотить револьвер. — Ну? — Ну вот я и выдал ему аванс... Чтобы без вопросов, понимаешь? Без вот этой мазни. — Всё равно ничего не понимаю, дай мне секунду... Демонстративно отходит назад, протирая ладонью лицо. В нос его бьёт резкий запах невысохшей краски. — Давай упростим, Калико. Без красочностей. Объясним твою ситуацию реалистичней. Револьвер в его правой руке. Левая рука чешет ключицу. Энди Джаспер стоит прямо напротив него. Какой же красивый этот Энди Джаспер в своей гавайской рубашке. Помимо краски, в нос тут же бьёт резкий запах смерти. — Я дал тебе задание – отнести оружие ювелиру, которого мы, на минуточку, собираемся грабить, Калико, отнести и озолотить. Чтобы затем, проворачивая ограбление, символично тыкать этой самой пушкой ему в голову. Но в машине, которую я на тебя оформил самостоятельно, Калико, тебя ждала твоя потаскушка. Может быть, даже две. Вот эти твои «‎люди», к которым ты так рьяно опаздывал. — Чейз... — Значит, дело было так. Тебя ждали потаскушки. И ты так упился всей этой своей вседозволенностью и свободомыслием, что жадность подпёрла к горлу, и ты поддался жадности, Калико, поддался, как мальчик, только-только оторвавшийся от титьки и съехавший в свои восемнадцать. Ты подумал, что, наверное, этот Чезаре, кем бы он ни был, уже мне, как брат. Что он мне за это сделает? Тут твоя безнаказанность, Калико, и взяла вверх. Ты решаешь откупиться от разъяснений с Билли Валентайном деньгами из моего личного счёта и отлетаешь обратно в мою машину, уж не знаю, с каким энтузиазмом и ликованием трахать шлюх, так сказать, вознаграждаешь себя за то, что жизнь подарила тебе такого человека, как я. — Чейз, я... — Наверное, не буду рассказывать дальше. Уж тем более, разбрасываться пословицами про укушенные руки кормильцев. Ты ведь и так всё понимаешь, правда? — Прости меня, Чейз, я... — Прости меня, Чейз? Правда? Этажи из холстов, сложенные картины, топки отсохшей краски, цветастые стены. Всё это больше напоминало независимую художественную галерею, нежели базу двух ювенальных преступников. Прошлой осенью, когда Чейз и Энди только переезжали сюда, Моро особо не запаривался по поводу утилитарности и практичности пространства, в котором они разместятся, поэтому такие вот незамысловатые апартаменты, больше похожие на домик подростка-максималиста, его не смущали. Более того, Чейз сам настоял, чтобы база их разместилась именно здесь – лучшего места для наитий и вдохновений Энди Джаспера было не найти. Чейз знал, как сильно напарник горел своим творчеством, знал, что такое гореть. Знал, что ничего в этой жизни не бывает важнее этого. И что нет в этом мире ничего страшнее остывшего сердца. Чезаре не прогадал. И все их планы здесь начали разрабатываться с таким возбуждением и азартом, как не было ещё нигде раньше. Энди стал потрясающим компаньоном. И вот, теперь Чейз стоит прямо над Джорджем, Энди стоит справа. Передаёт револьвер компаньону. Вальяжно и гладко. Джаспер берёт револьвер обратно и придвигается к Джорджу. Джордж Калико смотрит в пол. А куда ещё смотреть четырёхлетнему мальчику, заставленному в угол за поведение? Вдоль стен было обрисовано разное: от цветов до деревьев, от облаков до корней. Вдоль потолка – звёзды. Энди был очень изобретательным художником. На днях одним-единственным высокопрофессиональным плеском масла ему вдруг удалось запечатлеть на потолке нечаянное созвездие, а затем, обговорив это с Чейзом, оказалось, что созвездие им обоим напомнило созвездие Волка. По своей природе Энди был волком. По своей манере – юным и ходким. Юрким псом с кудрями на такт пламени, с прядями блондинистого оттенка. С влюблёнными глазами на ритм янтарных волн и кровью, безапелляционно пьяной. Кубинским сердцем, хотящим жить. И он продолжит жить. Назло и наотмашь. Сейчас он приставит дуло к виску Джорджа Калико, и Чейз ещё один бесконечный раз убедится в том, какого преданного пса приручил себе тот два года и два дня назад. Энди Джаспер никогда не предаст Чезаре Моро. — Ты заигрался, Джордж Калико. Ты очень заигрался. Энди. Чейз дёргает головой влево, и Энди всё понимает. Теперь он тычет обнажённым дулом в висок Калико, а Калико тем временем дёргается, как мороженный, и чувствует смерть уже не только по запаху, но и всем телом. Энди улыбается. Прямо сейчас он тычет дулом в голову своему личному сопернику, а Чейз даже и не догадывается. Это Энди подначивал Калико всё это время. Энди провоцировал Джорджа Калико на своевольности. Это он подставлял Джорджа последний месяц. Это Энди выбивал себе свою первостепенность. Энди Джаспер никогда не отдаст своё место первого. Никому. Ни за что. И сейчас Калико за это заплатит. — Пятое проваленное задание подряд. Кипы бессмысленных долларов с моего счёта. Пробел на пробеле, Калико, и информация о сношениях в моей машине как десерт. Ну тебе что, шестнадцать лет что ли? — Почему Энди можно, а мне нельзя? — Здрасьте-приехали! Теперь мы ревнуем к младшему? Только без этого, Джорджи. Энди улыбается. — Ты действительно сравниваешь свой дряхлый шовинистский зад с моим самым близким другом? — Да не друг он тебе, а рука третья. Как только дела повернутся задним, твой Энди станет первым, кому ты прострелишь башку. Так же, как сейчас происходит и со мной. Все эти твои морали и словечки, обзывания «‎подопечными», прочие надменные хитрости. Ты сопля, Чейз, вот ты что. Сопля системы, думающая, что она что-то стоит. А на деле – дрянь. Которая вообще ничего не стоит, кроме своего дешёвого эго размером с планету. Чейз в восторге. Столько честности в свою сторону он не слышал уже давно. Он просто трепещет от радости. Энди Джаспер улыбается ему в ответ. — Ты закончил, Калико? — А какая тебе разница? Я могу хоть безостановочно повторять, какая ты дрянь, Чейз. — То, что я дрянь, это я знаю. Тут можешь не утруждаться. Может быть, хотя бы последние слова какие-нибудь? Финальные пожелания? — Финальные пожелания? Всадить тебе пулю в голову. Сможем устроить? — Всадить тебе пулю в голову, говоришь? Тогда Чейз подмигивает правым глазом, а Энди начинает смеяться. На стенах этой комнаты и так уже давным-давно не доставало краски тона бордо. Палец опускается на курок. Теперь только выждать одобрения Чейза, и всё случится. Всё случится сейчас. — Энди исполнит твоё желание, Калико. А пока подыми голову вверх. Посмотри на звёзды. — Где ты здесь видишь звёзды, кусок ты дерьма? — Потолок, Калико. Ты же знаешь, мой друг просто невероятный художник. Видишь звёзды? Это называется созвездие Волка. Тик-так, тик-так, тик-так. — А вы, типа, волки, да? Псы? Хищники? Ими вы себя возомнили?

***

— Смотри на звёзды, Калико. Смотри на звёзды. — Почему это я должен смотреть на звёзды? — Так мне легче концентрироваться на тебе. Не люблю, когда ты смотришь мне в глаза. — Вот, как мы теперь заговорили? — Следи за словами, Калико. И смотри на звёзды. — Чейз... — Смотри на звёзды. Чейз лично послал Джорджа Калико на задание, насколько ответственное, настолько простое в своей концепции. Джордж Калико не выполнил ничего, вложенного в концепт. Джордж Калико проявляет слабость пятое задание подряд, а они договаривались, что в один момент Чейз Моро не сдержит себя и перестанет прощать. Оступиться можно раз, оступиться можно два и даже три, четвёртый раз просто пожал везучесть, но пятый раз не останется недосвеченным. Последствия настигнут его. И он будет молиться. Он будет молиться. Он будет молиться. — Умоляю тебя, Чейз. Я умоляю тебя, я могу заплатить. — Деньгами с моего счёта? Тик-так, тик-так, тик-так. — Чейз, умоляю... — А на твой вопрос я отвечу, Джорджи. Кратко и ясно. Да. Псы. Мы – псы, Джорджи Калико. Калико смотрит вверх. Слёзы выстреливают и практически сразу же финишируют бородой. Бородой, как у Джефа Бриджеса. Созвездие изящное. И правда реалистичное. Одиннадцать чёрных точек вровень идеально-белому гипсовому потолку. Умереть, глядя в звёзды. «‎Наверное, романтично» – успел подумать Калико за секунду до смерти. Тогда Чезаре Моро кивает, и Энди Джаспер выстреливает в мужской висок. Резво и бескомпромиссно. Брызги тона бордо распластываются вдоль стены. Как и не было никакого Джорджа Калико. Только Чезаре. Только Энди. Только Энди. Только Чезаре. Псы.