***
Космос нервно теребит в руках новый паспорт, почти щенком смотрит на Белого и одними губами прощается, не хватает сил выдавить из себя что-то более связное, чем извинения. Они стоят у входа в аэропорт, мешаясь прохожим. Белый ничего не отвечает. — Саш, — Космос тянется к рукаву на пальто друга, — понимаешь… — Да не надо этого, Кос, — резко перебивает Белов, косится на носки своих ботинок, в глаза смотреть отказывается. — Я твою позицию понял, не дурак. Но и ты меня тоже послушай. Уедешь — нет у тебя больше друга. И вот это, — Саша тыкает на документ, — последнее, что я для тебя сделал. Холмогоров, кажется, даже немного злится от этих слов, но улавливает общее настроение собравшихся: Шмидт шаркает ногой по асфальту, Ольга тайком утирает слёзы, Белый, чёрт бы его побрал, волком глядит на каждого, кто проходит мимо. Защищает свою стаю, точнее, её остатки. — У меня рейс через час, — Космос кидает это как-то безучастно, для общей осведомлённости. Провожать его никто не пойдёт. И встречать тоже никто не будет. Попросить бы Шмидта сумки из багажника достать, хотя непонятно — имеет ли право. Он же предатель, крыса, сбегающая с корабля. И всем ведь похуй, что корабль давно сгорел, а сами они на маленькой досочке в открытом море. Действительно, чемодан с вещами он выволакивает сам, сам тянет руку сначала начальнику охраны, потом Оле, которая всё-таки позволяет себе вольность, обнимает крепко, шмыгает на ухо, шепчет что-то о том, что Витя бы понял, Витя бы сделал точно так же, вызывая этими словами щемящее уныние, которое как морок скидывает с себя мужчина, едва заметно передёрнув плечами. Саша шарахается от него, как от огня. Только смотрит в душу, своими воспаленными, красными от слёз, недосыпа, нервов глазами. Кажется, даже кивает немного. Космос разворачивается, уже хочет пройти в здание. — Я слышал, в Нижнем сейчас Кабан свои дела решает, может, и тебя куда-нибудь пристроит. Ты спроси, Семён. Когда Космос оборачивается, Саша уже садится в машину. Опять не смотрит. Холмогорову обидно, до ужаса обидно, они же друзья. Не важно где, не важно как, друзья же. Но кажется, Белый рассчитывал на другое. Зря. Рассчитывать должен был раньше, когда не смог защитить ни Валерку с Томой, ни Витю. Паспортный контроль проходит быстро и почти безболезненно. Вместо привычного: «Космос? Какое странное имя!» он слышит вполне банальное: «Семён, проходите» и чувствует, что впервые за несколько мучительных дней в сердце (ну или где-то там, в груди) что-то отзывается тупой болью. «Всё неуловимо меняется, Космос, такова природа жизни. Но не всегда изменения — признак плохого. Перемены могут быть началом чего-то нового и по-своему прекрасного» — так ему говорил отец перед своей второй свадьбой. — Как же ты не прав, пап, — почти скулит Космос, уткнувшись в панорамное окно в зале ожидания, — ты всегда был не прав. Космосу стукнуло шесть, когда во дворе появился Сашка. Они с матерью тогда только переехали откуда-то с севера столицы, ещё толком не обжились, а Белов во всю командовал дворовыми мальчишками. Дух лидера, его с детства видно. Космос тогда слегка удивлённо косился в его сторону, вышагивая по направлению к музыкалке. Отец очень хочет, чтобы сын умел играть на фортепиано. — А ты кто? Звонкий голос прилетает в затылок. — А это зашуганный наш, не трать на него время, отец его с поводка не выпускает даже летом! — Витька из первого подъезда корчит грустную рожу, тыкая в Космоса пальцем. Космос хотел бы ответить, но… «Ты выше этого, сын, драки — удел дураков. Будь умнее и не позорь меня» Холмогоров уже хотел было двинуться дальше, занятия должны начаться в пять, а минутная стрелка на старой «Чайке» показывала без десяти. Опаздывать нельзя, отец неминуемо узнает. Что случится в таком случае лучше даже не фантазировать. — Так как тебя зовут, зашуганный? — Сашка выходит чуть вперёд, а Валера с Витей встают по бокам, наверное, готовятся отбивать своего главного, если придётся. — Космос, — мальчик ближе прижимает к себе папку с нотами, почти интуитивно делает шаг назад. Страшно. — Чудное имя, Космос, как-будто выдуманное, — задумчиво тянет Белов. — Так у него папаша того, академик, вот и выдумал! — опять подаёт голос задира-Пчёлкин, — не чета мы их семейке, Сань, погнали отсюда. Саша в тот день больше не приставал, но действительно захотел познакомиться поближе с долговязым Космосом. Всё равно им всем идти в одну школу, так хоть друзьями будут. Рейс задержали на час, погода за окном становилась мерзкой пропорционально тому, как быстро тоска сжирала Космоса, то есть уже Семёна, заживо. Москва была для него родной. Начиная от двора, школы, беседки, заканчивая рэкетом на Рижском, перестрелками у Dolls и кабинетом в Курс-Инвест. Нижний Новгород же был чем-то неизвестным, чужим и совершенно точно пугающим. В провинции свои законы, свои «крыши», свои авторитеты. И новоиспечённый Семён явно был не в их числе.***
Нижний встречает мерзкой жижей в районе лакированных ботинок и общей серостью провинциального городка на фоне огромной Москвы. Малиновые пиджаки, побитые чёрные бэхи и золотые цепи пестрят по улицам, лишь в очередной раз доказывая атрофированную жизнь, где каждый образ будто карикатурный, не настоящий. Семён почти до ночи бродит по узким улочкам, выискивая себе жильё. Денег почти нет, всё отдал отцу, почти впихнул несколько увесистых чемоданчиков с зелёными банкнотами, противно было. А что не впихнул отцу, передал родителям Витьки, им нужнее было, на похороны. Сашка сначала пытался всучить весь доход Курс-Инвеста, но быстро сдался, понял таки, что от этих самых денег воротило тогдашнего ещё-Космоса. Квартирку Холмогоров присмотрел на окраине, обшарпанную и маленькую, но зато дешёвую и вполне себе подходящую для тоски. И кис. Неделями сидел завёрнутым из одеяла коконом, пялился в потрескавшийся от сырости потолок. Хозяйка жилья приходила раз в несколько дней проведать свои комнатные цветы, поливку которых почему то не доверяла своим жильцам. Смотрела на свёрнутый на постели вздыхающий комок и причитала, что молодёжь нынче ленивая пошла, им бы повод полоботрясничать. Прошло около месяца с того момента, как он в новом городе, а поводов жить так и не нашлось. Квартира запылилась от статичности временного хозяина, а из самого Семёна будто бы выжали всю жизнь. Скулы на сером лице выделялись слишком остро и бездонные тёмные глаза потеряли своё «космическое», — так говорил Витя, — обаяние. Да, жить определённо не хотелось, но нужно было. Вечно лежать в беспросветном тупняке — удел слабых. Холмогоров себя таким не хотел считать. Липкая мысль, что он должен двигаться дальше ради Вити, не отпускала даже когда все совместные фотокарточки были упрятаны вглубь шкафа. Нужно что то менять. Начал Семён с уборки квартиры, повозив по полу мокрой тряпкой и протерев пыль на подоконниках. Он только сейчас понял, что когда то давно, в прошлой жизни, всей этой нудной бытовухой занимался Пчёлкин, брал на себя все домашние дела почти безропотно, с таким видом, что казалось, будто ему это даже нравится. Вот Космосу не нравилось. Он любил работать руками, чинить опять начавший подтекать кран, поправлять оконные рамы, да хоть дрова несчастные колоть, — толком не заживший шрам на левой ладони предательски заныл, — но не мыть посуду или готовить незамысловатый ужин. Отец с детства говорил, что работа по дому — удел бабы. Вот только Витя даже тут смог опровергнуть его слова. Они сидели в беседке, мерно раскуривая одну сигарету на двоих. Нигде ещё не продавали — лица совсем юношеские, но на улице стрельнуть пару-тройку папирос получалось. А потом растягивали их на весь день, каждой затяжкой наслаждаясь. Витя внимательно слушал гневную речь товарища, передавая иногда затянуться, но тот не брал, из чужих рук вдыхал дым и продолжал сетовать на отца. - Понимаешь, Вить, он говорит, что я должен с Сашкой больше времени проводить, типа он на меня хорошо влиять должен, как же, ага! Понимаешь, Саша вот учится хорошо, девушку умную и красивую себе нашёл, настоящую комсомолку, маму любит, имеет уважение к старшим!- Космос как то весь насупился на этих словах, будто за живое его задели. И не из-за того, что отец не гордится, а что правда это всё про Сашку - он молодец, пример для всех и в школе, и во дворе, и даже в их компании. Только вот обидно, что отец в упор не видит, что его сын старается тоже капельку одобрения получить, вот и чудит с завидной регулярностью. - А тебя считает плохой компанией, хотя знает, мы все вместе дружим уже давно. Витя ехидно улыбался, кидая острые взгляды из под тёмных очков. Космос знал, кому жалуется, сейчас Витька всё скажет, что думает по поводу Юрия Ростиславовича, не постесняется: - Чё, Кос, веду я тебя по кривой дорожке, получается, а? Курить научил, матерные слова однажды все рассказал, хорош я! - Как-то совсем язвительно почти шипит Витя,- Ну так а чё, иди к Белому, он сейчас с Елисеевой уроки делает в библиотеке, что ты мне тут жалуешься, а? Космос почему то сжался весь, оскорбился пади. - Это же не я так говорю, а отец, чего ты,- буркнул он, забирая почти докуренную сигарету. Решил, что больше не будет рассказывать ничего Вите, раз тот так обижается. А через неделю Витя сам обрабатывал Космосу руки зелёнкой, тихо выругиваясь сквозь зубы на отца парня. Тому не понравилось, как мальчик играет очередной этюд на итоговом зачёте в музыкальной школе, решил преподать дома свой урок. Шнуром от кипятильника. - Ты, Кос, не обижайся, но отец твой - урод. А Холмогоров не обижался, думая лишь о том, что пускай отцу и дальше нравится Сашка, ведь только он, Космолёт, может знать, что Витя самый лучший человек на Земле. После уборки хотелось опять лечь и жалеть себя ещё примерно вечность, однако раз решил двигаться дальше - останавливаться нельзя. Насмарку пойдут все потуги придти в себя. По-хорошему нужно было набрать Кабану, спросить как дела в городе обстоят, только вот номер потерялся там же, где и когда-то известный на всю Москву бизнесмен К.Ю. Холмогоров. Семён даже немного позлился на себя за свою излишнюю импульсивность в тот момент, конечно, рвать связи - так все разом. И тем неожиданнее был визит этого самого Кабана на следующий же день.