…I never needed anybody's help in any way But now these days are gone I'm not so self-assured Now I find I've changed my mind and opened up the doors Help me if you can, I'm feeling down And I do appreciate you being 'round Help me get my feet back on the ground Won't you please, please help me And now my life has changed in oh so many ways My independence seems to vanish in the haze But every now and then I feel so insecure I know that I just need you like I've never done before [“Help!”, Beatles] Не бывает людей, с которыми было бы легко жить, бывают люди, с которыми хочется преодолевать трудности. (с)
Часы в холле мерным звоном возвестили о наступлении двенадцати часов ночи, когда Артурия, зевнув, сохранила в текстовом редакторе окончательную версию домашнего задания и отправила его на распечатку. “И так сойдёт,” – отмахнулась она мысленно, слушая, как привычно шумит бумагой принтер. Лёгкие уколы назойливой совести не давали забыть, что далеко не на все вопросы она отвечала развёрнуто, с цитатами из конституции. Хотя, собственно, придираться было не к чему – в присланном преподавателем файле не осталось ни одного пустого поля. Но уж больно лёгкими для второго курса были там задачи, чтобы тратить на подробные ответы лишний час, расписывая и без того очевидные, выученные ещё в прошлом году вещи. Повернувшись к затканному чернильной темнотой окну, за которым падал влажный декабрьский снег, Артурия устало потянулась. С тех пор, как она признала, что не подходит на роль лидера страны, жизнь её стала гораздо проще. Больше не было причин отказываться от своей человеческой природы, закрывая от окружающих чувства, и требовать от себя сверхчеловеческих усилий. Тяжёлые доспехи Короля-рыцаря распались, обнаруживая под собой серьёзную, целеустремлённую, трудолюбивую, а в остальном вполне обыкновенную и жизнерадостную девушку. Не отказавшись от своих идеалов, Артурия сделала их своими духовными ориентирами, как священные книги служат для верующих опорой и путеводной звездой в трудные жизненные минуты. Впрочем, одно осталось неизменно: свет, рождаемый её благородной душой, по-прежнему незримо озарял её фигуру, выделяя на фоне окружающих и интуитивно угадываемый людьми. Неогранённый бронёй королевского бесстрастия, он, возможно, утратил свою былую яркость; зато он больше никого не ослеплял, а лишь разливался вокруг мягкими, рассеянными волнами, как свет ночника в зимней тиши, создавая вокруг себя комфорт и уют. Как и фонарь, свет Артурии больше не смог бы осветить собою всю страну, однако он как раз подходил для того, чтобы дарить радость тем, кто находился рядом с ним, и указывать путь сбившемся в жизненной ночи путникам. Отношения с однокурсниками постепенно выравнивались и даже крепли. Да и разве могло быть иначе, когда столь непонятные окружающим безукоризненная идеальность и бесстрастная, всепоглощающая сила воли исчезли, а на их месте появилась мягко улыбающаяся, порой до смешного прямолинейная студентка, талантливая, но не без слабостей, одна из первых зовущая отметить удачно завершённую сессию в кафе – надёжный и дружный товарищ? Чтобы вышеописанное не показалось читателю слишком приторным или неправдоподобным, спешим заметить, что, конечно, далеко не со всеми у Артурии установились приятельские отношения. Найти точки соприкосновения со всеми людьми невозможно, и весьма часто в нашей жизни имеет место быть взаимоуважительное, но вместе с тем довольно-таки сдержанное общение. Не стоит забывать и о таком феномене, как банальная несовместимость характеров, когда человек внушает нам неприязнь уже самим своим внутренним складом. В таком случае мы, как правило, тоже стремимся ограничить взаимодействие, чтобы не доводить дело до бесполезной ссоры. И всё же, болезненное напряжение, начинающее, точно кислота, скапливаться в студенческом обществе, спало; люди, начавшие было незаметно для себя разделяться на два лагеря, теперь не видели перед собой того камня преткновения, по отношению к которому им было необходимо определить свою позицию, а, следовательно, исчез повод и для разногласий. Всюду воцарилось спокойствие, и где-то в его колыбели находилась Артурия – умиротворённая, живущая обычной человеческой жизнью, но готовая в любой момент встать на защиту окружающих её людей. Выйдя из задумчивости, какую всегда навевает загадочный городской пейзаж, окутанный мрачноватой дымкой ночи, Артурия вновь вернулась к компьютеру и щёлкнула иконку поисковика. Попутно открыла страницу социальной сети и подключила к моноблоку наушники – хоть она и жила в особняке, а шуметь по ночам не любила, считая это непозволительным варварством: в конце концов, часть слуг уже давным-давно спит. Поставив на повтор одну из новых песен Kalafima, которая вот уже полвечера играла в голове и не давала покоя, Артурия отправилась читать новости. Эта привычка – каждый день следить за мировыми событиями – у неё осталась ещё с Лицея, но Артурия не видела причин её менять. Сайт уже полностью загрузился, отображая вверху рубрики новостей, а ниже выбрасывая ленту последних известий. Одно из них привлекло внимание Артурии прежде, чем она успела выбрать область политики – курсор так и замер над красным полем ссылки, в то время как взгляд Артурии оказался прикован к ёмкому заголовку “молодое поколение поднимает страну с колен”, рядом с которым висело знакомое изображение светлой, поднимающейся огненным снопом причёски. Во многом пересмотрев в ноябре своё прошлое с Гильгамешем, Артурия никогда не скрывала от самой себя, что хочет вновь его увидеть, и не подавляла в себе этого желания. Несмотря на всю глупость, на всю его бессмысленность – потому что сделанного не воротишь, да и не было ничего, что Артурия хотела бы в этом “сделанном” поменять. И всё же, то, как они расстались, было неправильно. Он говорил о своём, она кричала про другое – оба не хотели друг друга слышать. И теперь, когда все ошибки были поняты и собственные несовершенства признаны, Артурию не покидало свербящее ощущение недосказанности. Они с Гильгамешем словно остановились на середине, так и не сказав самого главного, и оттого до колик хотелось встретиться, договорить то, что когда-то осталось непрочувствованным, может, за что-то извиниться – одним словом, встретиться и расстаться вновь, но уже спокойно, по-доброму. Но именно бессмысленность желания и останавливала Артурию всякий раз в течение трёх недель от его осуществления. Начать хотя бы с того, что о возобновлении отношений не могло быть и речи: как бы сильно ни изменилась Артурия за последнее время, внутренний стержень её остался неизменен. Она не смогла бы мириться с властностью Гильгамеша, а значит, всё опять бы пошло по старому кругу. Отсюда закономерный вопрос – зачем бы ей тогда к нему идти? Развлечения ради напомнить о своём существовании? Глупо. После драки кулаками не машут, знаете ли. Ссора-то, между прочим, была целых полтора года назад. Что же теперь, всю жизнь ходить к людям и повторять им то, что вы, видите ли, забыли им крикнуть вдогонку прошлой весной? Тоже как-то странно. Да и как встретиться? В особняк к Гильгамешу не поедешь – во-первых, она больше не его девушка, и вообще ему никто, чтобы так навязываться в гости; во-вторых, они настолько грубо расстались, что Артурия совершенно не представляет, что думает по этому поводу сам Гильгамеш: может, он её и вовсе видеть не хочет. Или вообще уже забыл о ней. Полтора года всё-таки прошло. Помимо того, у него есть своя личная жизнь, и кто знает, вдруг нежданное появление в ней Артурии окажется совсем некстати? Вот если бы они встретились как бы случайно, совершенно между прочим – столкнулись на улице или выбрали одну и ту же очередь в супермаркете – это было бы ненавязчиво и удобно обоим. Перекинуться несколькими предложениями, выпить по чашке горячего шоколада за разговором в кафе– и разойтись хорошими знакомыми. Или хотя бы увидеть Гильгамеша издалека. Только для себя. Чтобы последние воспоминания о нём не были связаны с тем безрадостным, душераздирающим поединком. Однако Гильгамеш жил и учился в другой части города, что исключало какие-либо пересечения. Желая сынициировать подобную ситуацию, Артурия вновь начала заходить в метро примерно в то же время, что и должен был раньше Гильгамеш – но, как назло, не то, что поехать в одном вагоне, но даже на расстоянии в толпе ни разу заметить его не смогла. Когда мы очень чего-то ждём, счастливый случай имеет обыкновение посылать нас к чёрту. Кусочек информации о человеке, о котором она не слышала больше года, висел перед Артурией. Всё ещё не в силах поверить, что это не наваждение, она поспешно, словно ожидая, что в любую секунду изображение исчезнет, щёлкнула по ссылке, а затем жадно впилась в возникший перед ней текст. Статья была совсем небольшая, посвящённая успехам в промышленности, а также краткому обзору Гильгамеша, как перспективного кандидата в руководители компании PineaPPle, но Артурия со страстной сосредоточенностью перечитывала каждую строчку. Награда ждала её в самом конце: “Буквально на днях Гильгамеш по экстренному вызову отправился на один из заводов своей компании, где произошла авария. Возвратиться он планирует 15 декабря – ведь его ещё ждёт и сессия, о которой, впрочем, эксцентричный молодой человек отозвался, как о бесполезной трате времени”. Ещё прежде чем мысли нашли своё выражение в словах, Артурия знала, что сделает. Быстро встав из-за стола, она пересекла комнату и вышла в коридор. Спуск по лестнице и краткая пробежка по холлу до комнаты Бедивера, в которой тот имел обыкновение коротать вечера, пока его госпожа не ляжет спать, пролетели, как одно мгновение. Одно желание овладело сейчас Артурией, занимая собой всю её душу и внимание. Кратко постучав и сразу же, почти не дожидаясь спокойного “да, войдите”, распахнула дверь: - Бедивер. - Д-да, госпожа? – дворецкий чуть не подпрыгнул на стуле, поражённый суровым и решительным выражением лица Артурии. Последние полгода он вздыхал с облегчением, наблюдая, как его воспитанница становится всё больше и больше похожа на обычную девушку – впрочем, пожалуй, заурядной она никогда не смогла бы стать – и теперь немного оробел под её пронзительным взглядом, словно она пришла объявлять, что отправляется на войну. - Бедивер, сегодня прилетает Гильгамеш. Мне нужно знать аэропорт, номер рейса и время прибытия. Любыми средствами. И чем скорее, тем лучше. Есть вопросы? - Нет, госпожа, - ещё более удивлённо кивнул Бедивер. - Тогда я буду ждать у себя, - ни слова не добавив, Артурия так же быстро отправилась прочь из комнаты. В её скупых, резких движениях угадывалось лихорадочное возбуждение. - Постойте, госпожа! Завтра пятница, если вы хотите туда ехать, - опомнившись, остановил её на пороге Бедивер. - Позвони завтра с утра в деканат и скажи, что я заболела, - чуть подумав, отстранённо ответила Артурия. Ничто её сейчас не волновало. Она должна была увидеть Гильгамеша: беззаботное пожелание, грёза, с появлением таковой возможности вспыхнуло страстным огнём и превратилось в нерушимое намерение. Ведь лучшей возможности было и не придумать: в толпе встречающих даже зоркий Гильгамеш едва ли заметит Артурию, тем более, совершенно не ожидая там её появления. Артурия поймала себя на мысли, что все её действия напоминают сейчас глупый детский шпионаж. Чего она намеревается этим добиться? Она даже не могла представить, как поведёт себя, если Гильгамеш всё-таки узнает её. Открыто улыбнётся и замашет рукой? Сделает вид, что ищет кого-то другого? В голове был сумбур и ни одной чёткой мысли. И всё-таки, она хотела его увидеть. Без причин, вопреки всякому здравому смыслу, наперекор всему своему жизненному графику, который не нарушался вот уже как четырнадцать лет. Стук захлопнутой двери был Бедиверу сигналом и действию. Через три часа он вошёл к Артурии, которая задумчиво перелистывала страницы своего дневника. Впрочем, едва она заметила дворецкого, как тут же встрепенулась и лицо её приобрело сосредоточенное, даже жёсткое выражение. - Он прибывает в семь утра. Вот аэропорт и номер рейса, - в ответ на её вопросительное молчание Бедивер положил перед ней на стол распечатанный лист бумаги. - Еду, - бросила Артурия, коротко пробежав информацию глазами. Ей было достаточно знать, что она успеет туда доехать. – Прикажи подать машину. - Но, госпожа, аэропорт относительно недалеко – может, вам хотя бы полчаса подождать? Хоть поспите немного. - Нет, Бедивер, спасибо, но я сейчас не усну, - спокойно ответила Артурия, глядя в окно. И столько отрешённости и непоколебимости было в этих словах, что Бедивер не решился её уговаривать. – А ожидание обернулось бы для меня пыткой, - кивок как бы невзначай указал дворецкому на ещё неоконченную картину, на свежеокрашенных местах которой были явно перепутаны цвета, словно их использовали наугад или же в большой рассеянности. Ещё не успевшие просохнуть кисточки лежали на цветастой от разводов губке. – Я должна ехать сейчас. - Как пожелаете, госпожа. Я немедленно отправлюсь исполнить ваше указание. Через десять минут она была уже полностью готовой: тёплые штаны, свитер, собранные в пучок волосы. Скользнув взглядом по забытому на столе дневнику и погладив матовую обложку, Артурия задвинула его в ящик стола. - В аэропорт, госпожа? – спросил её водитель, когда она села на заднее сиденье автомобиля. - Да. Они быстро миновали соседние коттеджи и выехали в морозную темноту зимней ночи, озарённую редким светом придорожных фонарей. Даже в этот поздний час движение на шоссе было достаточно плотным, и водитель Артурии благоразумно выбрал внешнюю полосу, предоставляя лихачам возможность нестись на немыслимой скорости. Но и золотые огни в бархатной черноте, и слепящая вереница летящих навстречу фар, и скопление удаляющихся красных огней, и неясные силуэты кустов и строений на обочине – всё проносилось мимо Артурии, минуя её сознание. Образы прошлого – светлые, печальные – толпились в её разуме, словно сонм теней, наполняя её сердце то радостью, то болью, но каждый раз подводя к одному-единственному заключению. Иногда Артурия выныривала из бесконечного круга раздумий, и тогда её охватывал испуг от осознания, на какой странный поступок она решилась. Однако он быстро сменялся возбуждённым чувством счастья, и Артурия, машинально комкая в руках шапку, силилась различить в снежном танце ночи очертания аэропорта. Они выехали заранее, с запасом, но ей всё равно казалось, что времени едва-едва хватает – вдруг самолёт прилетит раньше? Вдруг Бедивер узнал неверное время? Ей было бы гораздо легче просидеть три пустых часа на жёсткой скамейке, гипнотизируя табло прибывающих рейсов, нежели браться то за одно, то за другое дело дома. Все силы и чувства были сейчас сосредоточены в ней на одном-единственном стремлении. - Вот придурок, - заметил водитель, кивая на верхнее зеркало, в котором стремительно приближалась машина. – И чего поехал в нашей полосе?* * *
После ночного перелёта очень хотелось спать, и Гильгамеш мечтал, как зароется дома лицом в пухлую подушку и, приказав поплотнее задёрнуть шторы, прогонит всех под страхом смерти прочь из комнаты. Тем не менее, хоть усталость от напряжённой поездки и начинала уже отдаваться тяжестью в висках, выйдя в зону ожидания, он привычным взглядом обвёл море людей, выискивая в нём светлые причёски девушек. Он знал, что ни одна из них не затмит собой Артурию, но всё-таки не мог удержаться от этого жеста, превращающегося уже в привычку. Глупо требовать от влюблённого верности, в особенности физической, если вы с ним находитесь на расстоянии года. Тело, хоть и подверженное влиянию разума, всё-таки имеет и свои законы, которые мы не в силах игнорировать. Не отличаясь и прежде особой щепетильностью в отношениях с женщинами, Гильгамеш не изменил своему образу жизни и в минувшие полтора года. Близость Артурии в Лицее и в университете будоражила его, сводя физическую привлекательность остальных девушек на нет. Однако стоило Артурии исчезнуть из его непосредственного поля зрения, оставив после себя лишь статичные, бесплотные воспоминания, как любвеобильный нрав Гильгамеша тут же взял своё. И всё же, находясь с той или иной женщиной, никогда он не мог получить той остроты ощущений и чувств, того восприятия полноты жизни, которые умело внушить ему присутствие Артурии. Впрочем, Гильгамеш никогда и не пытался заменить её другими. Будучи без колебаний отвергнутым той, которую любил, он наконец-то смог поверить, что она равна ему. Возможно, потому, что он наконец получил доказательство полной её независимости от него? Ведь если в общении с Энкиду он наслаждался именно равенством, синонимом которого было “единство”, то в отношениях с Артурией он всегда искал более радикального исхода, представляющего собой скорее опасный танец двух могучих стихий. Ещё в тот момент, когда Артурия вернула саблю на место и спокойно направилась к выходу – без ругани или проклятий, насмешек или торжества – Гильгамеш прочитал по её лицу, что она сможет расстаться с прошлым и идти дальше своей дорогой, не ненавидя и не сходя с ума от неутолённого желания, сумев поставить на первое место жизнь с большой буквы, в любом её проявлении, а чувства превратить в нечто, что наполняет наше прошлое и настоящее смыслом, но не приносит боли. То, что редко удавалось после встречи с ним другим женщинам. То, что было в крови у него. Но какой ценой было достигнуто это доказательство? Впрочем, Гильгамеш догадывался, что ненависть, сверкавшая в глазах Артурии во время поединка, не поразила глубины её души. Слишком рассудительна была его Королева, чтобы, подобно иным девушкам, видеть в бывшем одни лишь криминальные недостатки, не признавая за ним тех положительных качеств, из-за которых некогда отдала ему предпочтение. Собственно, всё это время он лишь ждал – ждал, пока Артурия убедится в своих ошибках, пока утихнет в ней ярость от последней их встречи. Гильгамеш знал, что когда-нибудь это произойдёт – но когда? Большего ему было знать не дано. Впрочем, ожидание зачастую лишь усиливает остроту предстоящего наслаждения, а Гильгамеш умел ждать. И всё же, в кои-то веки даже для него ожидание становилось изнурительным, заставляя порой бесцельно, задумчиво бродить по лабиринту комнат особняка – ибо ни одно сокровище ещё не было для него столь желанно. Развеять его угрюмое настроение мог лишь Энкиду, но и тот последнее время был с головой погружён в медицину. Одна из стоящих у окна-панорамы девушек уж очень напоминала Артурию Тот же рост, очерк плеч, наклон головы – Гильгамеш был готов даже поверить в безыскусственность светлого тона волос. Но в следующий момент незнакомка повернулась, и лицо – чужое, с расплывчатыми чертами, лишённое знакомой жёсткости, заставило его вздрогнуть от омерзения. Вздохнув, Гильгамеш кивнул встречающему его водителю и направился вслед за ним. Уже дома, когда он упал в кресло, а перед ним поставили лёгкий завтрак, который не отяжелил бы сон, ему позвонил Энкиду. - Гил. - Нормально долетел, - затяжной зевок. - Нет, Гил, я должен тебе кое-что сказать, - голос Энкиду звучал встревоженно. – Ты только соберись. - Что? – Гильгамеш резко оттолкнулся от спинки кресла, принимая вертикальное положение. Тревога друга передалась и ему, и его неутомимая воля тут же сбросила оковы одолевающего было его сна, готовая в очередной раз вступить в схватку с жизнью, как делала все эти годы, когда он боролся за силу и могущество ослабевающего было семейного бизнеса. - Сегодня ночью, ближе к утру, Артурия попала в автокатастрофу. Состояние не определено. Только что по новостям передавали… Гильгамеш почувствовал, как у него холодеет в душе. Это был удар, на который он не мог найти козырной карты.* * *
Первым, что ощутила Артурия, были незнакомые руки, крепко сжимающие её плечи. В ушах ужасно шумело, как будто к ним вплотную поднесли сломанный радиоприёмник, а голова кружилась так, что Артурия не могла сказать, лежит она сейчас или сидит; тело её качало и переворачивало, словно тряпичную куклу в водовороте. Затем неведомые руки скользнули ей подмышки, голова упёрлась во что-то мягкое, и на Артурию пахнуло зимним холодом, лицо припорошил мелкий снег. Как сквозь бетонную стену, донёсся тревожный вой сирены. Артурия с трудом приподняла свинцовые веки и увидела распахнутую заднюю дверь своего автомобиля и свои ноги, волочащиеся вслед за телом по сидению. Их тут же подхватил под колени подоспевший человек. Кто-то над ухом произнёс: - Не двигайтесь. Вы должны оставаться в горизонтальном положении. Что ж, если в хаосе, где Артурия, словно придавленная гранитной плитой, не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, некто ещё был способен рассуждать и отдавать распоряжения, пожалуй, ему действительно стоило покориться. Признав над собой главенство неведомого голоса, Артурия предоставила ему и его помощнику перенести себя на носилки. Всё, что она помнила – это последние слова водителя; дальше память обрывалась, и на её место заступало вязкое, не имеющее ни цвета, ни границ, беспамятство. Уносимая к карете скорой помощи, Артурия увидела свой автомобиль с помятым, словно картонным, передом, а за ним – ещё две искорёженные груды пластмассы, и тогда в её затуманенном разуме мелькнуло нечто, похожее на догадку. Но не успела она за неё ухватиться, как ошмётки сознания вновь расплылись бесформенной массой, вызывая на глади окружающего мира зыбкую рябь. Артурия снова соскользнула в головокружительную воронку падения и возвратила себе ясность чувств, только когда фельдшер хлопнул дверцами машины. - Вы можете сказать своё имя? – обратился к ней мужчина с уже знакомым голосом, в то время как второй фельдшер протирал ей руку для укола. - Артурия, - она вздрогнула от неприятного проникновения иглы, и боль наконец-то заставила её поверить в реальность происходящего. - Фамилия? - Пендрагон. - Отчество? Возраст? Место жительства? К какой поликлинике вы приписаны? Телефон ваших родных? Отвечая на эти простые вопросы, Артурия словно заново находила себя в бытии, вырисовывала свою личность на бесконечном ватмане вселенной, и к ней наконец-то пришло осознание, кто она и что она, и каково занимаемое ею место по отношению к миру и ко всем этим людям. Эмоции, до этого затянутые туманной дымкой забытья и отдалённые шоком, резко придвинулись, и развернувшаяся трагедия, которую Артурия только что созерцала отсутствующим взором стороннего наблюдателя, обрела близость, стала сценой действия, а Артурия в ней – одним из главных действующих лиц. - Что с моим водителем? – хрипло спросила она; её начинало мутить. - Не знаю, мы были заняты вами, - вздохнул фельдшер. – Но насчёт себя можете не беспокоиться: судя по тому, как быстро вы очнулись, у вас лишь лёгкое сотрясение мозга. Если никаких осложнений не выявим, семь-десять дней постельного режима – и вы снова на ногах. - Как после простуды, - иронично пошутил его напарник, складывая инструменты. - Я видел: он всё ещё был без сознания, когда мы уезжали, - заметил сидящий в углу студент-практикант, заслужив тут же недовольный взгляд первого фельдшера. – Это уже как минимум состояние средней степени тяжести. - Ну, ты, если есть время по сторонам глазеть, позвони-ка лучше по этому номеру её отцу! Безвольно лёжа на носилках, Артурия медленно повторяла про себя слова практиканта. Разговоры фельдшеров, как и их дальнейшие действия, отошли на второй план, и даже подступающая тошнота и головная боль, сдерживаемая лекарством, перестали на некоторое время привлекать её внимание. “Всё ещё был без сознания”. Теперь её мучила совесть, что она настояла поехать немедленно, не согласившись подождать дома лишний час. Если бы не это время и не это место – возможно ли, что они добрались бы аэропорта невредимыми? Возможно ли, что водитель, который верно служил ей на протяжении нескольких лет, сейчас не лежал бы в беспамятстве и, быть может, даже умирал? Одновременно с этим обманутое ожидание, до этого уже почти было обрётшее материальную форму, обернулось для Артурии страшным разочарованием. Ей причиняла невыразимую муку мысль о собственной беспомощности, о невозможности передвигаться по собственной воле и понимание, что она уже никак не успеет к прибытию рейса. Она кусала губы, злясь на саму себя, но, увы, была не в силах даже самостоятельно встать на ноги. Раскаяние и тоска, угрызения и отчаяние – всё это смешалось в Артурии в чудовищный, доводящий до исступления коктейль. Что-то тёплое скатилось по её щеке, и Артурия в растерянности поняла, что это была слеза. Впрочем, организм не дал ей долго предаваться ощущениям: тошнота, удушливая и нестерпимая, подкатила к горлу; Артурия приподнялась на локте и её вырвало в поспешно подставленный практикантом пакет. Обессиленная этим напряжением тела и духа, она тяжело опустилась обратно на носилки и вскоре погрузилась в дремоту. А дальше был краткий перенос на носилках через холод больничного двора в тепло приёмного отделения, быстрый осмотр у врача и пристальное внимание невролога, одноликие светлые коридоры, пахнущие йодом, прохлада ремешков, закрепляющих голову для рентгеновского снимка, гладкий стол в кабинете компьютерной топографии и, наконец, покой и тишина больничной палаты. Артурии, как и предсказывал главный фельдшер, действительно повезло – у неё не обнаружили ни перелома свода черепа, ни кровоизлияния под оболочку мозга, и по итогам всех обследований девушке предписали неделю постельного режима. Предоставленная самой себе, Артурия, превозмогая головную боль и слабость, сделала несколько кратких звонков Утеру, Бедиверу и семье водителя, убедив взявшую трубку женщину, что она и её дети не останутся без помощи. Артурия чувствовала себя обязанной поддержать жену своего работника в эту трудную и страшную минуту, вдохнув в неё хотя бы отклик надежды, а потому, сделав над собой усилие, с преувеличенной бодростью описывала состояние её мужа, который до сих пор так и не пришёл в сознание. Неожиданно пролившиеся в карете скорой помощи слёзы заставили Артурию устыдиться овладевшего ею малодушия, и она, сцепив зубы, с какой-то отчаянной решимостью призвала себя встретить любой удар судьбы с высоко поднятой головой. Словно восхитившись её самообладанием, провидение смилостивилось над ней. Как Артурия тайком всё же выяснила у практиканта, лихач, выбравший полосу, что и водитель Артурии, решил идти на обгон, но не учёл, что расстояние между автомобилем Артурии и едущей чуть впереди по соседней полосе машиной слишком мало. В результате аварии пострадали все три машины; нарушитель погиб на месте, два других водителя получили тяжёлые травмы. Уже после обследований, когда врачи несколько успокоились за жизнь Артурии, она добилась от них новостей о состоянии своего работника. Ответ был не самым утешительным: перелом руки и продолжительная потеря сознания, которая так до сих пор и не прекратилась. И всё же, снимки показывали черепно-мозговую травму средней тяжести, а значит, максимум через пару часов водитель должен был выйти из комы. Все функции, необходимые человеку для полноценного существования в обществе, тоже должны были восстановиться. Когда в конце разговора голос женщины потеплел и стал твёрже, и в нём зазвучали слова благодарности, Артурия, невзирая на убийственную слабость, почувствовала себя гораздо легче. Поток признаний, перемежаемых со слезами, о том, что Артурия возвратила чуть было не посчитавшей себя вдовой женщине уверенность и силу духа, был для Артурии лучшим лекарством. С облегчённым сердцем, в свою очередь приободрённая радостью и энтузиазмом женщины, Артурия отдалась в благотворные волны глубокого сна. Пробуждение тоже оказалось окрашено в светлые тона, поднося Артурии очередную порцию бальзама: уменьшилась тошнота, а кроме этого ей сообщили, что водитель пришёл в сознание. - Можно мне его увидеть? – обратилась Артурия к медсестре. - Ему сейчас нужен отдых и покой. Допускаются только члены семьи и близкие родственники. - Я знаю. Мне только увидеть его. Хотя бы из коридора. - Вам тоже предписан постельный режим. От ходьбы у вас могут усилиться тошнота и головные боли. - Мне нужна буквально минута, - ухватила за рукав собравшуюся было уходить медсестру Артурия. – Поймите: я прошу ради себя, не ради него. Я не смогу спокойно спать, пока собственнолично не увижу, что самое страшное миновало. До тех пор, пока в моей памяти будет стоять образ покорёженных машин, я не смогу простить себя. Пожалуйста… Мне хватит одного взгляда, - уже от этого небольшого монолога головная боль сгустилась, но Артурии, закалённой фехтованием, удалось укрыть это от медсестры за непроницаемым выражением лица. - Хмм… - медсестра скептически оглядела вверенную ей больную, проявляющую уже после нескольких часов не самой лёгкой травмы недюжинное упрямство. Однако пронзительная зелень глаз Артурии заставила её сдаться. Тем более, что было раннее утро и будить остальных тяжелобольных препираниями было, по её мнению, почти что преступлением. – Ну хорошо, будь по-вашему. Но если я вдруг посчитаю, что вам необходимо вернуться, вы мне беспрекословно подчинитесь. В противном случае в следующий раз я не пойду вам навстречу. - Я согласна, - кивнула Артурия, тут же сбрасывая одеяло и в следующий момент морщась от резкой, тянущей в затылке боли. - Да что это с вами, нельзя же так резко! – заворчала поспешившая поддержать её медсестра. – Как будто и не больная вовсе. Из-за двух разных травм водитель был положен в другое отделение, и палата его находилась этажом выше. Сопровождаемая и поддерживаемая крайне недовольной медсестрой, Артурия начала восхождение наверх. Впрочем, то ли благодаря сну, то ли уже начавшемуся выздоровлению, за исключением монотонной боли в затылке, а также некоторой тяжести в мышцах, Артурия чувствовала себя вполне сносно и передвигалась почти с уверенностью здорового человека. Через некоторое время медсестра уже не хмурилась, а под конец лестницы даже перестала поддерживать Артурию за локоть. Коридор отделения сочетанной травмы был близнецом того, что принадлежал нейрохирургии: белые, чистые стены, вдоль которых прогуливались редкие больные, яркий свет ламп и небольшая гостиная в центре, с диванами и на данный момент выключенным телевизором. Подведя Артурию к одной из палат, медсестра жестом велела ей подождать, и осторожно заглянула. Затем обернулась и предупредила повелительным полушёпотом: - Только с порога. У него уже есть посетители. И потом, вы сами обещали… Коротко кивнув, Артурия шагнула внутрь и увидела свою палату с четырьмя одинаковыми кроватями и широким окном, за которым розовело рассветное небо. Отличие было только в том, что все койки были заняты спящими людьми, а у самой дальней сидела на стуле светловолосая женщина. Она ничего не говорила, только держала неподвижно лежащего мужчину за руку и улыбалась, в то время как по лицу её катились слёзы. Артурии было достаточно её тихого, умилённого выражения лица, которое говорило само за себя, чтобы почувствовать, как с души наконец-то падает тяжёлый камень. Затем она перевела взгляд на своего водителя; он ровно дышал, и глаза его ещё были задёрнуты поволокой, но в них уже ясно читалась осмысленность, которая сейчас была полностью сосредоточена на том, чтобы не выпускать из поля зрения улыбающуюся ему женщину. Сколько нежности, радости и боли можно было прочесть в этой простой сцене, окрашенной в блёклые оттенки занимающегося утра! “Слава богу” –вырвалось невольно у Артурии. Вопреки её ожиданиям, вид водителя заставлял сердце сжиматься от жалости и сострадания, и она помимо воли вновь испытала горечь сожалений. Слишком многого Артурия захотела, желая в одночасье увидеть такого же полного сил человека, как и она сама. Это пронзительное чувство вины – то, с чем ей придётся жить следующий месяц, пока её работник не встанет прочно на ноги. И вместе с тем реальный вид мужчины, а не мифический силуэт тела на носилках под заунывное завывание сирены, вдохнул в Артурию своего рода воодушевление. Её водитель был жив, он выздоравливал, и, самое главное, многое, чем можно было бы облегчить его участь, было в руках Артурии. Ничего ещё не было кончено. Вернее, всё только начиналось – возможность помочь, отплатить доброй монетой за предыдущие годы, обменяться тёплыми улыбками. Мысли эти, подкреплённые неоспоримостью фактов, осветили душу Артурии робкой радостью и страстным желанием действовать. Но всё это потом, когда водитель укрепится в самочувствии – сейчас же визиты лишних посетителей будут только тяготить его. Да и Артурия действительно была ещё очень слаба: всего лишь семь минут ходьбы истощили большую часть её сил. Так же тихо, как и вошла, Артурия направилась к выходу. Но женщина, различившая тихое восклицание, вышла из созерцательного состояния, в котором прибывала всё это время, и вскинула голову. Увидев затворяющую за собой дверь Артурию, она осторожно вернула руку мужа на одеяло и поспешила за девушкой. - Подождите! – окликнула она Артурию в коридоре и, когда та остановилась, тисками сжала её ладони в своих. – Спасибо вам. Спасибо. Вы не представляете, сколько вы для меня сделали. Тогда, когда ваш дворецкий позвонил мне, я чуть было не лишилась чувств. Мой муж – водитель, и я знала, что у него всегда существует риск попасть в аварию или даже погибнуть в ней. Но одно дело смотреть каждый день по телевизору новости и вопрошать себя: “Неужели и со мной может случиться нечто подобное?”. Катастрофы, болезни, обманы, насилие – всё это, показываемое нам на экране, кажется иной реальностью, сказкой, мифом, с которым мы ни ким образом не можем быть соединены. И когда ты лицом к лицу сталкиваешься с такой трагедией… Я оцепенела. Вы не поверите, но я поначалу не знала, что думать, что делать, как вообще мне дальше жить. Я была на грани отчаяния. И вы – ваш звонок – спасли меня. Вы стали для меня путеводной звездой, маяком, посланницей провидения. Буквально парой слов вы вернули мне мужество и способность спокойно мыслить, а ещё парой – помогли без страха взглянуть в лицо будущему. И тысячи слов не хватит, чтобы выразить вам мою признательность. - В таком случае пока приберегите слова благодарности: ведь я ещё ничего не сделала. И, признаться, ещё слишком слаба для этого, - серьёзно, без тени улыбки, ответила ей Артурия. - Это неправда: вы уже сделали. Вы были моим ангелом, спустившимся с небес и подарившим мне утешение. Я могу только желать вам от всей души скорейшего выздоровления. - Я постараюсь оправдать ваше доверие, - кивнула ей Артурия, высвобождаясь из цепких объятий женщины и отправляясь вслед за уже дошедшей до лестницы медсестры. Несмотря на всю её выдержку, головная боль неумолимо нарастала, грозя перебить эффект лекарства. Ей было необходимо как можно скорей вернуться в палату. Тем не менее, даже эта непрекращающаяся пытка не была способна полностью свести на нет энтузиазм Артурии. Спускаясь по лестнице, она вспоминала интонации женщины, в которых звучало искреннее тепло, и баюкала в своей душе светлое, восторженное чувство. Оно разрасталось, окрыляло, делало яркой и полной каждую прожитую минуту и наделяло Артурию небывалым могуществом. Все прошлые тревоги вдруг показались смешными и невыразимо ничтожными, не стоящими и сотой доли положенных на них переживаний. Артурия подумала, что, когда выберется из больницы, во что бы то ни стало найдёт Гильгамеша. Вызвонит из-за границы. Разыщет в университете. Пусть Гильгамеш думает, что хочет: больше ничто не остановит её на пути к её желанию. Пружинистой походкой, почти не придерживаясь стены, Артурия достигла лестничной площадки. Здесь тянущая боль вновь взяла своё, заставив её едва заметно поморщиться, благо, медсестра шла впереди и не могла этого заметить. Собрав волю в кулак, Артурия довольно бодро начала последний спуск, когда её слуха с нижнего этажа достиг неразборчивый шум. Он быстро нарастал, переходя в протестующие возгласы и увещевания, дробился эхом торопливых шагов. - Прочь с дороги! Плевать я хотел на ваши приёмные часы, - разнёсся по лестнице громовой, заставивший Артурию остолбенеть от изумления, голос. Несколько бесконечных секунд ожидания – и на этаже нейрохирургии показался Гильгамеш в распахнутом, накинутом на одну рубашку пальто; лицо его было перекошено, во всех резких, порывистых движениях чувствовался гнев. За ним молча следовал Энкиду, останавливаясь только для того, чтобы успокоить какого-нибудь чересчур воинственного врача. Артурия почувствовала, как что-то внутри неё обрывается и пускается в дикий, головокружительный пляс. - Эта Артурия… да как она смеет умирать здесь без моего разрешения?! – продолжал рычать Гильгамеш, обращаясь то ли к другу, то ли к себе самому. Отодвинув в сторону пискнувшую что-то то ли от возмущения, то ли от испуга медсестру, он подскочил к дверям, ведущим в коридор с палатами. - Я здесь, - собственный голос – спокойный и глубокий, как и всегда – показался Артурии чужим. Услышав её, Гильгамеш замер, как вкопанный, так и не схватившись за ручку двери. Затем повернулся – медленно, словно ожидая какого-то подвоха. Артурии бросились в глаза побелевшие, плотно сжатые губы и тёмные мешки под алыми глазами. - Артурия?! – лицо Энкиду было испуганным, как будто он увидел призрака. - Да, - улыбнулась она, возобновляя спуск. Стоять становилось всё тяжелее. - Но они же сказали, что твоё “состояние неизвестно”! – поражённо воскликнул Гильгамеш. - Всего лишь лёгкое сотрясение мозга. Через неделю буду в полном порядке, - боги, какое наслаждение ей доставляло слышать его живой голос! - Проклятые журналисты… - простонал Гильгамеш, отворачиваясь и закрывая ладонью лицо. – Всех убью. Артурию начал разбирать смех – от радости, что она всё-таки увидела Гильгамеша, от счастья, что он пришёл, от того, что они могут разговаривать, как прежде. Навалившись от слабости в ногах на перила, она тихо и чисто рассмеялась, вздрагивая плечами и сгибаясь всем телом. Душа, измотанная страданиями, изнурённая грузом внезапного блаженства, была более не в силах хранить в себе эмоции. Гильгамеш обернулся, черты его лица смягчились, и он тоже засмеялся – но громче и раскатистей. Устало улыбался Энкиду. Недоумённо вертела головой медсестра. Смех обволок всё светлой дымкой, награждая людей золотыми мгновениями безотчётного, духовного отдохновения, в котором, как правило, находят своё прибежище усталые, истерзанные сердца. Однако когда на глазах начали выступать слёзы, а в голос закрались всхлипы и подозрительным спазмом сдавило горло, Артурия внутренним усилием приказала себе остановиться. Несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться – и она, всё ещё вытирая увлажнённые ресницы, уже возвращает себе невозмутимый, пусть и несколько потрёпанный, вид. Перестал смеяться и Гильгамеш, внимательно вглядываясь в её припухшие веки – единственное, что продолжало выдавать мимолётный порыв слабости. Артурия шагнула последний раз и оказалась на одной площадке с Гильгамешем, только по другую её сторону. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, сверяя сохранившийся в памяти образ с настоящим человеком, пытаясь найти изменения в манере одеваться и позе, не зная, как выразить то облегчение, которое испытывал сейчас каждый из них. Но когда Гильгамеш сделал попытку что-то сказать, Артурия подняла в предупреждающем жесте руку: - Подожди. Сначала мне надо дойти до палаты. И только теперь все заметили, с какой силой она опирается на перила, чтобы не подкашивались ноги. - Что? Что я вам говорила? Вы себя измотаете! Ведь я говорила! Нет, это какая-то ненормальная больная, - мгновенно взвилась медсестра, но Энкиду уже успел подставить Артурии плечо и потащить её к палате. - Энкиду, прости, я читала в газете о твоих родителях… Мне очень жаль, я тебе тогда не сказала ничего ободряющего, - прошептала Артурия, пока тот помогал ей лечь в постель. - Да ерунда, - отмахнулся Энкиду. – Когда-нибудь они поймут. Когда я добьюсь успеха – точно поймут. Я надеюсь. - Если они не совсем ослы, - прибавил садящийся рядом Гильгамеш. - Гил, я ведь уже просил. - Извини, вырвалось. - Так, вы что, ещё и базар здесь развести собрались? – сердито зашипела медсестра. – Это недопустимо! А ну-ка брысь отсюда! Девушка, а вам я… - Вот-вот, давайте не будем ругаться в палате, - в следующий момент Энкиду переменился, ошеломляя женщину лучезарной улыбкой. Воспользовавшись вызванным замешательством, он быстро повлёк её коридор. - Эй, я как медик должна вам сказать… - Я тоже уже наполовину врач. - Послушайте..! - С пребольшим удовольствием, только давайте выйдем в коридор. Шум для больных утомителен. Дверь за ними закрылась, и в палате наступила тишина. Артурия с облегчением вздохнула, чувствуя, как постепенно отступает в боль затылке. Мысли прояснялись, и только неимоверная усталость, навалившаяся на ум и тело, свидетельствовала о только что пережитых потрясениях. Скосив глаза, Артурия увидела матовый пластик стула и тёмную ткань брюк Гильгамеша, которая колебалась в такт его покачивающейся ноге. - Знаешь… - начала она, толком ещё не зная, что скажет дальше. Объяснить хотелось очень многое, и от того она не знала, с чего лучше начать. - О чём ты вообще думала? – недовольно заговорил Гильгамеш. – Сегодня же пятница, учебный день, да ещё и конец триместра. Куда ты поехала в такую рань? - В аэропорт. - Зачем? – судя по интонации, тот был очень удивлён. - Хотела тебя увидеть, - без обиняков ответила Артурия. О том, почему был здесь он, нужды спрашивать не было. Всё было ясно и без слов. Наступила краткая пауза, в которой каждый обдумывал свои дальнейшие реплики. Артурия гадала, не сбылось ли только что самое сокровенное её желание – иначе откуда взяться на душе такому безбрежному, лучезарному спокойствию? Она была бы рада, если бы Гильгамеш посидел с ней подольше; ей было приятно ощущать его присутствие; но, пожалуй, если бы он сейчас ушёл, навсегда, это не причинило бы ей особой боли. Её главное стремление было удовлетворено. Пожалуй, сейчас Артурия была счастлива. - Прости, я был не прав. Ты заслуживаешь того, чтобы я относился к тебе, как к равной, - первым тишину нарушил Гильгамеш, заставляя Артурию чуть вздрогнуть. Она была изумлена. Без сомнения, это было очень приятное признание, звучащее тем искренней и проникновенней, что Артурия совершенно не рассчитывала когда-либо его получить. Впрочем, ей тоже было за что извиниться. - Знаешь, я действительно не подхожу на роль правителя. Я… я отказалась от этой мечты, - тихо сказала Артурия, слыша в ответ одобрительное хмыканье. - Но несмотря на это, - продолжила она уже более твёрдо, - Я не сдалась. Это правда, я не гожусь руководить людьми. И поэтому я иду в адвокаты. Я намереваюсь сосредоточить свои силы на том, чтобы понять каждого человека, вверенного мне, чтобы, в конце концов, научиться понимать людей. Это моя новая цель и борьба. - Ты никогда не меняешься, моя королева, - как-то надтреснуто ответил Гильгамеш, и, всё же приподнявшись на локте, Артурия увидела, как его плечи подрагивают от еле сдерживаемого смеха. - Что, снова я, по-твоему, неправа? - Нет-нет, что ты, продолжай в том же духе. Долго говорить было тяжело, и Артурия, вздохнув, молча улеглась обратно. Когда же через некоторое время Гильгамеш успокоился, голос его был серьёзен: - Артурия, давай возобновим отношения. После того, как он извинился? Без сомнения, это был привлекательный шаг с его стороны. Но получится ли?.. - Я могу попробовать. Но никакого давления с твоей стороны… - Согласен. - …И я не собираюсь за тебя замуж, - категорический тон Артурии свидетельствовал, что она не примет никаких возражений. – Мне будет сложно быть твоей женой и одновременно совмещать с этим карьеру. Секундная заминка, и Гильгамеш уже усмехается: - А ты жестокая женщина, Артурия. Сопротивляешься до самого конца. Что ж, как в таком случае насчёт договора: когда ты разочаруешься и в этом своём намерении, ты всё-таки выйдешь за меня замуж? Артурия поймала себя на мысли, что у них с Гильгамешем очень странные отношения: испытывая друг к другу сильное влечение – было ли это любовью? – они по-прежнему договаривались о своём формальном статусе, будто бы одно не следовало из другого. Их отношения напоминали прочную нить, связующую две личности, два непременно входящих в бурную реакцию характера, растягивающуюся, сжимающуюся, запутывающуюся, но никогда не рвущуюся. Возможно, именно поэтому они так спокойно сейчас разговаривали, хоть в каждом из них и бурлили раскалённые добела тревогами, переживаниями, надеждами чувства – потому что они знали, что всё равно друг от друга им никуда не уйти? Медленно Артурия подняла назад, в пустоту, руку, и её тут же перехватила ладонь Гильгамеша. “Возобновить” – Артурия была полностью согласна с выбранным им словом. Зачем вычёркивать из своей жизни прошлое? Ведь если они начнут жить с чистого листа, им придётся заново повторить все прошлые ошибки. - Идёт, - она пожала ладонь Гильгамеша слабыми пальцами. – Только этого может никогда не произойти. - Некоторые вещи прекрасны оттого, что они для нас недостижимы. Возможно, когда-нибудь будут снимать документальный фильм про жизнь медиамагната*, поднявшего экономику страны на новый уровень, и его необычную, мистическую связь с девушкой-адвокатом, чьё имя станет широко известно в определённых кругах и чьей руки он будет добиваться всю жизнь; журналисты будут брать интервью у его бывших одноклассников и партнёров, расспрашивая о его длительной, нерушимой дружбе с талантливым учёным-биологом, который подарит науке не одно открытие. И белокурая женщина с вишнёвыми глазами, сидя перед камерой, будет поверять телезрителям воспоминания своей молодости. Но всё это – после; исход, подводящий итог хоровода многих десятков лет. А сейчас эти люди ещё только выбирают свой путь из тысячи открывающихся перед ними дорог, пробуют свои силы в первых начинаниях и наслаждаются красотой и разнообразием жизни. Потому что сейчас – время их цветущей юности.~~КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ~~
Примечание * Пара слов о Гильгамеше, как о правителе, который поднял страну на новый уровень. Из всех новелл Тайпмуна я проходила только самую первую, Фэйт стей найт. Насколько я помню, в ней пишется, что Гильгамеш привёл свою страну к разрухе и упадку. В Тайпмун вики уже сообщается, что, вернувшись из путешествия за цветком бессмертия, он спокойно продолжал править страной и затем передал бразды следующему царю. Собственно, противоречия Тайпмуна меня не сильно удивляют. Однако передо мной встал вопрос, как отобразить последующую жизнь Гильгамеша в своей истории. На данный момент я заканчиваю читать “Древний Шумер. Очерки культуры” авторства В.В. Емельянова. Из его труда следует, что в культуре шумера преобладало земледельческое начало. Затем шло ремесленное, затем – жреческое, на самом последнем месте – воинское. Это означает, что шумеры не приветствовали перемен, смену места, обычаев и образа жизни. Ближе всего им была размеренная жизнь на своей земле. В социальном строе общества сильно преобладал коллективизм и общинное начало, где все равны, а правители избираются согласно определённым ритуалам. Сильные, амбициозные правители, стремящиеся к усилению царской власти, объединению земель, унификации и структуризации государственного строя воспринимались народом по большей части негативно. После их правления в обществе всегда происходил откат к старым традициям, что шумеры и подразумевали под словом “реформа”. Иронично, не правда ли? Тем не менее, как показала история, именно из-за своей инертности и нежелания меняться шумеры потеряли свою независимость и впоследствии перестали существовать, как народ. Именно такие народы, как египтяне, не отказавшиеся от социального расслоения, воинственно настроенные, готовые захватывать чужие земли и стремящиеся к унификации своего государства смогли продолжить своё существование в истории. Из этого я могу сделать вывод, что то, что воспринималось шумерами негативно, совсем не обязательно было таковым. И попытки царей-диктаторов что-то изменить на самом деле служили в то время на пользу развития государства. Именно поэтому я позволяю себе изобразить Гильгамеша в этой истории, как великого и эффективного правителя. Ведь, судя по всему, в новелле берётся за отсчёт именно точка зрения шумерского народа. Помимо этого, со временем Гильгамеш был возведён шумерами в ранг бога и в его честь ежегодно проводились спортивные состязания (аналог Олимпийских игр у греков). Поэтому я упоминаю съёмки фильма, чтобы как-то отразить в своей работе момент с увековечиванием имени героя. P.S. Кстати, легенда о Гильгамеше послужила основой для создания легенды о Геракле. Интересно, знал ли об этом Насу? Ведь после этого слова Короля Героев о том, что подделка не может победить оригинал, приобретает ещё больший смысл.Послесловие
Что ж, вот и пришла пора прощаться. Прощание всегда немного грустно, так как оно сравни потере. А автор, заканчивая работу, в каком-то смысле теряет и историю, и персонажей, так как раньше он мог по тысяче раз обдумывать тот или иной разговор героев, рисовать в воображении с разных ракурсов их эмоции, реакции, поступки. Когда же поставлена последняя точка, фантазировать больше не о чем, так как каждое событие уже было рассказано, определено и облечено в слова. Именно поэтому мне немного жаль закрывать текстовый редактор, ведь на протяжении трёх лет Юность позволяла мне продолжать общаться с героями Фэйта, а не смотреть голодными глазами на экран и засматривать до дыр сериал. Тем не менее, радости у меня больше, чем грусти. За время написания истории у меня накопилось много новых идей, которые мне теперь не терпится воплотить в жизнь. И я рада на самом деле окончить Юность, чтобы наконец-то обратиться к новым сюжетам. Я не считаю, что работа идеальна, так как теперь, спустя три года после её задумки, у меня появилось к ней немало претензий. Вообще, в последние полгода я поняла, что всё, что я до сих пор писала, было только первой ступенькой на пути к настоящему искусству слова. Тем не менее, свою задачу Юность более, чем выполнила. Пусть, может, и не везде умело, сейчас в ней выражено всё то, что мне так хотелось сказать об этих персонажах другим людям. И, безусловно, мне всегда было очень приятно видеть, что мой труд приносит радость не только мне самой, но и другим людям. Знаю, были читатели, которые просили выпустить бонусами какие-либо дополнительные сцены с героями этой истории. Я пыталась несколько раз, но у меня не вышло. История, такая, какая она сейчас, кажется мне цельной и законченной, и у меня нет желания что-либо ещё добавлять. Что касается планов на будущее (если кто заинтересован), у меня есть и задумки по Фэйту, в основном уже для работ небольших и средних размеров (основные действующие лица те же: Артурия, Гильгамеш и Энкиду, вместе или по отдельности), а также идеи для ориджей, которые, естественно, в приоритете. Все задумки довольно разные по жанрам и атмосфере. За что примусь, с чего начну, пока не знаю. Будущее покажет. Я чувствую, однако, что по ряду причин мне будет комфортнее сперва писать историю в стол, пока вся она или, по крайней мере, большая её часть не будет закончена. Поэтому, сказать, как скоро я появлюсь на фикбуке в качестве автора, пока мне затруднительно. Большое спасибо всем-всем-всем, кто был со мной, поддерживал меня и помогал сделать эту работу лучше!