Их цветущая юность

С этими мыслями она смотрела на идеалы, которых было не достичь; она смотрела на людей, которые не были спасены. И поняла, что всё рухнуло из-за того, что она была королём. [ранобэ Fate/Zero, автор Ген Уробучи, перевод с английского выполнял It.Day]

Вторник, 30 августа, ххх1 год Формат А4, белая бумага в синюю клетку, девяносто шесть листов. С этого момента и в течение некоторого времени я буду вести эту тетрадь, записывая свои мысли, наблюдения и чувства. До какого дня я буду делать записи? Не знаю. Должно быть, до тех пор, пока не получу ответ на не дающие мне покоя вопросы, так как этот дневник я начинаю с одной-единственной целью – провести самоанализ самой себя. Я слышала, что нет лучшего способа разрешить внутренний дискомфорт, чем запечатлевать на бумаге основные события своей жизни и своё отношение к ним, а потом, через некоторое время, перечитывать написанное. Порой помогает даже сам процесс изложения проблемы, ведь, как известно, мысль рождается только тогда, когда её облекают в слова; и только извлекая движения нашей души из зыбкой и полубессознательной сферы чувствований и закрепляя их в чётких формулировках, мы начинаем прозревать и яснее осознавать то, что с нами происходит. Что ж, посмотрим, так ли действен этот способ; в любом случае, иного выбора у меня нет, так как я не вижу, что ещё способно разрешить мои сомнения. Как ни горько мне это признавать, впервые я испытываю тревогу и растерянность, обращаясь к своим идеалам, которым до этого так непоколебимо следовала… Но я забегаю вперёд. Времени в виду учёбы и прочих обязанностей у меня мало, и я буду делать записи раз в месяц, суммируя и выделяя самое главное из того, что произойдёт за эти минувшие четыре недели. Итак, в первую очередь, начиная собственный самоанализ, необходимо выделить причины, которые побудили меня его начать. Причина эта, по существу своему, одна. В начале августа этого года, когда я в последний раз приехала к Гильгамешу и рассталась с ним, он мне сказал примерно такие слова: “Ты будешь вновь и вновь повторять одни и те же ошибки, так как ты не можешь изменить свой характер”. Даже сейчас, выводя буквы, я чувствую, как меня охватывает суеверный страх, будто от повторения эти строки обретут надо мной силу. Собственно, с тех пор эта брошенная Гильгамешем фраза и не даёт мне покоя – а что, если он в какой-то мере прав? Та невероятная точность, с которой он рисовал психологические портреты не только отдельно взятого человека, но даже и группы людей, не позволяет мне небрежно отмахнуться от его предупреждения. Я могла бы возразить, что каждая неудача – ещё одна монета в копилку нашего жизненного опыта, которая в будущем убережёт нас от чрезмерных разорений. Но где следует положить предел допускаемым промахам? Моя катастрофа с лицеистами в последний год обучения – ошибка слишком дорогая, чтобы я могла её совершать вновь и вновь. Уж мне казалось, что больше я её никогда не повторю. И, тем не менее, этим летом я снова умудрилась обидеть Эльвиру. Этот факт, на который я не в праве закрывать глаза, словно подтверждает мнение Гильгамеша, и от этого меня охватывает ещё больший страх. Он гложет меня день и ночь, обессиливая разум, изнуряя душу, отяжеляя сны. Недавно мне приснилось, как я пытаюсь догнать Эльвиру, чтобы с ней объясниться, а она не хочет меня слушать и уходит всё дальше и дальше, и в итоге я остаюсь бродить по тёмным коридорам Лицея. А потом передо мной появляется Гильгамеш и говорит, что этим всё и должно было кончиться. Ужасный сон. Но он указывает только на то, что мне необходимо дать ответ одолевающим меня тревогам. Я не могу отворачиваться от истины. Бегство от правды – первый признак бесполезного руководителя. На этом фоне я снова часто размышляю о пророчестве, сделанном Гильгамешем во время грозовой бури. Казалось, не так давно я нашла на него ответ, который принёс в мою душу покой, но теперь оно снова беспокоит меня по уже вышеобозначенным причинам. Беспокоит, но вместе с тем мне трудно поверить в его правдивость. Я допускаю разбор психологии одного человека или группы людей на основе конкретной ситуации. Но разве возможно предсказать моё будущее, которое является неизвестной и, более того, переменной величиной, и реакцию целой страны? Это невозможно. Нереально. Ведь так? Две мысли, высказанные мной и Гильгамешем, представляют собой палку о двух концах. Действительно, человек должен стремиться к самосовершенствованию, учиться на собственных ошибках и работать над собой. Но в то же время абсолютно ясно, что меланхолик не может превратиться в легкомысленного весельчака, и глупо требовать педантичности от человека, у которого в квартире вечный “творческий беспорядок”. Где та грань между естественностью и тем, что можно в себе изменить? На каком этапе становится безрезультатен труд, и остаётся одно лишь смирение с самим собой? Это третий вопрос, приумножающий мои ставшие теперь беспрестанными размышления. Впрочем, нет, не так. Не таким образом я должна постановлять цель своего дневника. Изложение мыслей в горестном, унылом ключе уже равнозначно поражению. Успех улыбается только тем, кто верит в себя. Я не должна придавать слишком много значения неудаче с Эльвирой – я всё ещё по-прежнему учусь; ведь порой одну и ту же ошибку необходимо повторить несколько раз, прежде чем ты научишься её избегать. Тем более, Эльвира – это лишь один человек. Даже у самых обходительных людей не получается установить хорошие отношения абсолютно со всеми. Гильгамеш умён, но он тоже может ошибаться. В конце концов, разве не он проиграл мне, недооценив моих умений? Ничего ещё не решено. Я только начинаю свой путь. Итак, моя цель – с помощью этих записей научиться избегать прошлых ошибок и найти верный путь, который поможет мне реализовать моё желание. На этом, пожалуй, вступительная часть будет закончена. Что касается самих наблюдений, то эти четыре недели я чувствовала себя очень подавленной – главным образом из-за того, как произошёл мой разрыв с Гильгамешем. Никогда бы не подумала, что я была для него чем-то вроде личной принадлежности. Как вообще так можно относиться к человеку? Ненавижу. Сейчас, правда, боль уже притупляется. В августе же, каждый раз, как я вспоминала наш последний разговор, меня охватывала ярость. Любое напоминание о нём жгло мою душу сильнее раскалённого железа. Я чувствовала себя раненым зверем, который от причинённой ему боли готов в беспамятстве крушить всё вокруг. Ненавижу. Ненавижу Гильгамеша за мою растоптанную любовь, за уничтожение самого прекрасного, что я когда-либо испытывала! Несмотря на то, что я когда-то положила, что это я буду управлять своими эмоциями, а не они мной, я позволила себе влюбиться. Я поверила, что встретила наконец-то равного себе, человека, который сможет принять меня полностью такой, какая я есть. Я открылась ему. И вот чем мне за эту жертву отплатили – тот, ради кого я поступилась своими устоями, предал мои чувства и доверие. Быть может, это была закономерная кара за нарушенный обет самой себе? Бедивер, правда, выглядел очень грустным, узнав о том, что рассталась с Гильгамешем. В тот день я просто поставила его перед фактом и без лишних объяснений ушла в свою комнату – мне надо было побыть одной; гнев, разочарование, горечь одолевали меня. Да и что я могла ему сказать? Теперь, оглядываясь назад, я никак не могу понять, за что я любила Гильгамеша. Все воспоминания кажутся тусклыми и незначительными, как осколки разбитого в грязной луже стекла. Всё расставил по местам наш разговор и его слова, наглую интонацию которых я до сих пор могу с чёткостью восстановить в своей памяти – “Это одно и то же”. Так о чём ещё вспоминать? Достаточно и этого. P.S. На каникулах участвовала в волейбольном соревновании нашего университета (наша команда победила), а также по просьбе заведующего кафедрой физкультуры бежала от имени нашего университета в городском марафоне – пришла первой. Гильгамеша не встретила (он тоже, вроде, собирался участвовать), чему была очень рада. Похоже, он всё-таки держит своё обещание. Суббота, 24 сентября, ххх1 год Я стараюсь не жить эмоциями. Теперь, спустя ещё месяц, я понимаю, что в августе мои глаза застилала ярость, а боль заставляла моё сердце каменеть. Как странно устроены люди: даже если тебя предаёт человек, с которым ты и сам-то был готов прекратить отношения, всё равно почему-то становится больно. Но со временем эмоции затухают и уходят на задний план, а воспоминания превращаются в сухие факты, из которых мы делаем выводы. Сейчас я уже спокойнее оглядываюсь на прошлое и вижу, что были у меня с Гильгамешем и приятные моменты, хоть больше и не хочу иметь с ним ничего общего. Решение встречаться с Гильгамешем было моей ошибкой – да, неприятной и болезненной, но жизнь невозможна без ошибок. Поэтому, простив себе все огрехи, похоронив прошлое в своей памяти, надо лишь извлечь из него урок – и двигаться дальше с холодным, логичным разумом, незамутнённым субъективизмом и предвзятостью. А урок из этого можно извлечь такой – мне не следовало заводить отношений. Не следовало поддаваться сиюминутным импульсам. Я оступилась, сойдя на выпускном вечере с давно выверенной мной тропы. В любом случае, эмоции уже сошли на нет, и во многом этому помогает вновь навалившаяся учёба (выхожу я теперь раньше на пятнадцать минут, чтобы уж точно не пересечься с Гильгамешем в метро). Конечно, если я начну в мельчайших подробностях вспоминать всё, что мы друг другу высказали, меня вновь начинает охватывать негодование и злость. Но в повседневной жизни на место этих чувств уже заступила пустота. В моей душе словно что-то отмерло, и теперь в ней только безразличие и покой. Покой, освобождающий от суетных, сбивающих с толку эмоций и дающий мне твёрдость и силу идти дальше. Как никогда чётко я вижу свою конечную цель и полна сил и воодушевления достигнуть её. Мой разум спокоен и ясен, какой требуется для того, чтобы вести страну вперёд уверенной и рассудительной рукой. Мне думается: возможно, моя душа всегда пребывала в таком состоянии, а в ощущении пустоты повинно навалившееся на меня разочарование в любви? В таком случае, мне надо лишь ещё немного времени, чтобы окончательно войти прежнюю жизненную колею. Беспокоит меня сейчас только одно обстоятельство – Ямато Широ. У нас и прежде были приятельские отношения хороших знакомых. Но недавно я проговорилась ему о том, что разошлась с Гильгамешем и после этого, как мне кажется, Широ начал оказывать мне знаки внимания. Что мне ответить ему, если он решит признаться мне? У меня нет причин его отталкивать: он вежливый, внимательный, добрый, всегда прислушивается к моему мнению, рядом с ним я не испытываю на себе никакого давления – с ним просто и легко. И приятно разговаривать. И тем не менее, я не настроена завязывать с Широ более глубоких отношений. Как однажды сказала Айрисфиль, они требуют сил и времени. Однако у меня уже есть желание, которому я намерена посвятить свою жизнь. Страна – это то, чему отдаёшь всю себя, без остатка. Для людей же, живущих обычной жизнью, нет ничего естественнее, чем жертва делом ради общения. Широ не поймёт, если я ограничу наши встречи кратким вечером пятницы. В этом смысле мы с Гильгамешем, ради справедливости, отлично друг друга понимали: он и сам был по горло завален учёбой и делами компании, и не так уж часто мог позволить себе свидания в выходные. Но кстати, чтобы там ни говорил Гильгамеш, отношения у меня с однокурсниками сейчас самые доброжелательные. Конечно, и преподаватели, и студенты выделяют меня из общей массы, но ни зависти, ни неприязни к себе я не замечаю. P.S. В газетах написали про Энкиду (случайно увидела статью в интернете). Бедный Энкиду! Ему, должно быть, пришлось тяжело. Но эти журналисты… Вечно они стремятся сделать из всего сенсацию. Неужели нельзя оставить человека в покое? Четверг, 29 сентября, ххх1 год Весь день как на иголках: мне всё казалось, что Широ вот-вот признается мне. Из-за этого даже не решилась пойти купить себе чаю: во второй половине дня в холле у автоматов становится пустынно. Боюсь ответить неуклюже и обидеть как-нибудь его своим ответом. Вдруг снова где-то допущу ошибку, как с Эльвирой? Вторник, 4 октября, ххх1 год Судьба любит преподносить неожиданные подарки. Оказывается, Широ полностью (или, по крайней мере, во многом) разделяет мои идеалы. Ему так же претят низость и обман, и он согласен, что счастье людей требует жертв и самоотречения от того, кто это счастье охраняет. Мы разговорились по пути в метро, и даже немного задержались на улице. Какое это радостное ощущение, когда тебя понимают с полуслова; мы словно бы говорили на одном языке, а все вокруг – на каком-то ином. Хотя, конечно, это в человеческой природе – ставить себя во главе угла. Глупо укорять людей в их часто бессознательном эгоизме. Такими уж они созданы, я и никогда и не просила у общества понимания. Жизненная тропка, которую я выбрала, узка, и враз по ней может пройти только один человек. И всё-таки, когда встречаешь единомышленника, это очень воодушевляет. P.S. Недавно переписывалась с Айрисфиль – оказывается, она уже с сентября регулярно общается в столовой с каким-то учителем физики. Но, собственно, забавно было само их знакомство: в тот день в обеденном зале не хватало свободных столов, и так получилось, что Айрисфиль подсела за столик как раз к этому мужчине (а, точно – его зовут Кирицугу). Она не знала, что он профессор, так в их группе Кирицугу не преподавал, к тому же, он чаще бывает на факультете физиков-химиков, а у Айрисфиль – чисто химический факультет. Так или иначе, она увидела у него в руках учебник по физической химии и начала расспрашивать, на каком он факультете, нравится ли здесь учиться – одним словом, задавать обычные вопросы первокурсников. И, конечно, это была довольно комическая сцена, когда открылось, что Кирицугу, вообще-то уже как года четыре здесь преподаёт. Причём, Айрисфиль говорит, что он сказал это с таким серьёзным и невозмутимым видом, что ей на какое-то мгновение стало даже почти неловко. Тем не менее, этот курьёз неведомым образом сблизил их, и теперь они часто, если видят друг друга, садятся за один стол. Вторник, 18 октября, ххх1 год Проклятый Гильгамеш! Поломал мне всю жизнь, и я теперь должна собирать её по обломкам. Я и прежде – и в Лицее, и в клубе по фехтованию – встречала немало приятных молодых людей, вроде Широ (один Энкиду чего стоил), но их обходительность никогда не была способна затронуть моего сердца. Однако теперь, после властности и высокомерия Гильгамеша – это такой контраст. Галантность Широ обезоруживает меня, я гляжу на него, слушаю его, и думаю: “Вот то, чего мне не хватало”. Нет, это не любовь. По крайней мере, я не испытываю ничего похожего на чувства к Гильгамешу. Но меня неизбежно тянет к Широ, как к близкому мне по духу. Но что, если я потом влюблюсь в него? Это недопустимо. Пятница, 21 октября, ххх1 год Широ после пар пригласил меня погулять. Я подумала. И согласилась. В конце концов, учиться можно бесконечно. А когда мы с Гильгамешем встречались, пятница не была большой потерей: всё необходимое я успевала сделать и за выходные. К тому же, беседы с Широ успокаивают меня и дарят моей душе покой. P.S. В моей жизни нет места отношениям. И всё же, наверное, нет и ничего страшного в том, если я буду гулять с Широ по пятницам. Ведь это не будет мешать моим целям. Тогда что в этом плохого? P.P.S. Учительский состав определил меня участвовать в выставке образования (ноябрь) в качестве представителя юридического факультета. Среда, 26 октября, ххх1 год Нет, не могу ждать до конца месяца. Мне необходимо высказаться, хотя бы на бумаге. Какой же дурой я была, когда позволяла себе в мыслях допускать, что у меня с Широ может что-либо получиться! Что нами выбрана одна и та же дорога, и мы пойдём по ней, поддерживая друг друга. Как коварны чувства! Они умеют убеждать лучше торговца, которому надо распродать товар, но стоит им исчезнуть, и мы не может найти обоснования совершённым нами действиям. Я снова, снова, снова, снова, едва не поддалась их иллюзии, обманулась столь привлекательным образом Широ. Но кончено уж – больше меня ничего не обманет. Сегодня, в большой перерыв, я и Широ сидели вместе в кафетерии и речь зашла о планах на будущее. Уверенная, как и всегда, обрести в Широ поддержку и одобрение, в едином порыве я раскрыла ему своё конечное стремление. И вместо этого он мне ответил: - Я категорически против. Такая роль тебе не подходит. Оказывается, он считает, что политика – не женское дело; что защитой и управлением страны должны заниматься именно мужчины и быть в тылу, вести домашнее хозяйство – вот предназначение женщины. На это я привела ему в пример успешную премьер-министра одной развитой страны, на что Широ ответил, что эта должность лишила её женских черт. Что даже на лицо она стала походить на мужчину из-за постоянной необходимости удерживать власть железной рукой и управлять народом. Я на это ему напомнила, что он ведь сам признавал необходимость жертв со стороны того, кто правит. Слово за слово выяснилось, что Широ просто не считает для женщины подобающим занимать подобные должности. А как же я? Что вы, он никогда и не предполагал, что у меня столь далеко идущие намерения; пределом его мечтаний была женитьба, дружная семья, дети и заботливая жена; впрочем, не было бы, конечно, ничего плохого, если бы она подрабатывала на какой-нибудь не слишком тяжёлой работе. На этом моменте я встала из-за стола и спокойно ему объяснила, что никогда не собиралась ни заводить семью, ни тем более рожать детей, и решение моё непоколебимо. Я ушла. Он, слава богу, меня остановить не пытался. Но, по правде говоря, остаток дня прошёл для меня тяжело. Только, казалось бы, я успокоилась после разрыва с Гильгамешем – и вот опять обозналась человеком. И хоть источник нынешней боли – банальное недопонимание между мной и Широ, всё равно тяготеет ощущение, как будто моё доверие обманули. Впрочем, вина лежит тут только на мне. Я сама себя убаюкала пустыми надеждами. Но с каким разочарованием и горечью слушала я Широ, пока он пытался убедить меня, что я не должна подаваться в политику. Гильгамеш – тот хотя бы понимал мои чувства. Да, он не одобрял моего выбора, но, когда мы разговаривали, я всегда была уверена, что мои стремления, надежды и помыслы ясны и прозрачны ему так же, как и мне самой. А Широ… он был ко всему глух. Только твердил, что я девушка и не моё дело – руководить страной. Боги, какой же большой глупостью всё это было и как я могла её допустить? Однако, этот щелчок по носу был мне полезен: сомнений больше нет. Нет смысла искать спутников жизни; путь к своей цели, к осуществлению своего сокровенного желания я должна преодолеть одна, как и было некогда мною решено. Это естественно, это само собой разумеется. Неудачи в личной жизни были лишь жёстким, но справедливым напутствием моей судьбы. Да, выбранный мною путь тернист и труден, но, когда я достигну вершины, и оглянусь на созданное мною благоденствие, я наконец-то скажу: “Я счастлива”. Даже если никто обо мне не вспомнит. Даже если забудут поблагодарить – потому что только тогда творимое нами становится добром, когда мы ничего не требуем взамен. Ничто больше не собьёт меня. Я вновь облачу свои нервы в сталь, отрину мешающие рассуждениям чувства. Я вернусь к прежнему образу жизни, к режиму, который расшатала и подточила во мне любовь. Отныне и мысли, и тело – всё я подчиню своему единственному стремлению. P.S. Записалась в организационный студенческий комитет нашего университета. P.P.S. У Бедивера сегодня был какой-то встревоженный вид. Я пыталась расспросить, в чём дело, но он лишь покачал головой. Воскресенье, 27 ноября, ххх1 год В эту пятницу помогала на выставке образования. Надо было агитировать абитуриентов и по возможности собирать их телефонные номера. Работа шла быстро, в середине дня я уже выполнила установленную норму (даже чуть больше) и отправилась домой. Руководство осталось довольно мной и попросило помочь и в следующие два дня – сказал, что уж очень я убедительно рассказываю. Поэтому в субботу и воскресенье я тоже провела по полдня на выставке и таким образом успевала ещё и идти вровень с занятиями. Интересно, Гильгамеш, наверное, в свойственной ему манере откосил от мероприятия: не царское ведь это дело, шавок в университет зазывать. P.S. В субботу пересеклась на выставке с Айрисфиль (её тоже послал факультет) – она серьёзно заинтересована в Кирицугу. А вот насколько он в ней – непонятно. Айрисфиль кажется, что ему неловко из-за того, что он всё-таки преподаватель, а она студентка (“Но ведь он же у меня не преподаёт. Да и семь лет не такая уж глобальная разница в возрасте”, - возмущается Айрисфиль). Тем не менее, мест встречи у них теперь стало два: помимо столовой, они с Кирицугу почти каждый день приходят в библиотеку – разумеется, под предлогом того, что Кирицугу помогает Айрисфиль с учёбой. Но, помимо всего прочего, Айрисфиль с его подачи действительно заинтересовалась физикой. Даже взяла в библиотеке какое-то пособие и читает его, чтобы был предмет для следующего разговора. Что ни день, закидывает мои сообщения в сети какими-то непонятными мне фактами и формулами. Говорит, у неё так материал в голове лучше укладывается. P.P.S. Широ подходил ко мне ещё несколько раз. Я его не отталкивала – у меня нет на это причин. Тем не менее, я неизменно соблюдала чёткую дистанцию между нами. В конце концов, я никогда не бежала от повседневного общения, и, если Широ намерен поддерживать со мной контакт, я не вижу в этом ничего противоестественного. Спокойный обмен информацией, не обязывающий ни к чему ни одну из сторон – я всегда его приветствовала. Впрочем, Широ, похоже, в первую очередь всё же надеялся смягчить меня: это было видно из его поведения. Попытка оплатить за меня кофе, предложение скооперироваться в подготовке билетов – слишком очевидно, чтобы не обратить на это внимания. Но этого я ему уже позволить не могла: принятое мною решение твердо и неизменно. Широ – добрый, честный юноша, но мне с ним совершенно не по пути. Да и, честно говоря, не нуждаюсь я в том, что могу сделать сама. Так или иначе, я дала понять Широ, какого мнения придерживаюсь о возможностях нашего дальнейшего взаимодействия, и постепенно его попытки заговорить со мной сошли на нет. Да и, на самом деле, когда я с головой окунулась в свой прежний жизненный график, это заметно отрезвило его. Он и сам осознал, насколько далеко я отстою от его идеала девушки. То, что его привлекало во мне, было лишь размягчённой иллюзорными грёзами любви душой. Что и говорить, оба мы оказались ловушкой друг для друга. Если бы не Гильгамеш, мы бы никогда Но теперь, на счастье, между нами установились нейтральные, но мирные отношения связанных по месту работы знакомых. Думаю, это наилучший исход событий. Он обеспечивает доброжелательность обстановки в коллективе и позволяет мне оставаться ровной ко всем студентам нашего курса. Объективность – необходимое качество лидера, и только одинаковое ко всем отношение, не подразумевающее ни чрезмерной дружественности, которая в будущем склонна приводить к потворству, ни скрытой неприязни, грозящей перейти в мелкую мстительность, помогает её достичь. Воскресенье, 25 декабря, ххх1 год Вызвалась организовывать в университете художественную выставку начинающего художника-импрессиониста. Коллектив сложился очень дружный, работали слаженно и легко. Анита, студентка с третьего курса, руководящая всем процессом, в конце даже начала отдавать мне часть своей работы – и ей, и другим участникам понравились предлагаемые мной идеи по украшению и размещению выставки. С благодарностью сейчас вспоминаю все мероприятия, проводимые нашим строгим директором Лицея – для меня это теперь стало бесценным опытом. Но вместе с подступающей сессией месяц выдался очень тяжёлым. Когда совсем невмоготу хочется спать, вспоминаю Гильгамеша: от одной импровизации его высокомерного тона у меня тут же берёт злость и появляются силы работать дальше. P.S. Пророчества Гильгамеша, помимо того факта, что меня выделяют из основной студенческой массы, по-прежнему остаются пустым звуком. Очень надеюсь, что так оно и будет до конца университета. P.P.S. Айрисфиль настроена крайне решительно: хочет уговорить Кирицугу пойти с ней на свидание. Тот, естественно, наотрез против. В итоге она поспорила с ним, что если она напишет заключительный тест по теории химии на сто баллов, то он пойдёт с ней на свидание на январских каникулах. Результаты тестов ещё не объявили, поэтому мы с Айрисфиль пока ждём. Но она уверена, что написала на отлично. Суббота, 28 января, ххх2 год Сессию закрыла успешно. Пара однокурсников просила списать, но я отказала: на экзамене всё должно быть честно, иначе в чём его смысл? Утер на Новый год был занят, поэтому праздник я тихо и мирно отметила дома вместе с Бедивером, а потом пошла спать. Когда уже ложилась, увидела вдалеке над городом фейерверки и вспомнила, как В каникулы, как обычно, занималась. Время провела очень продуктивно. Айрисфиль написала тест на девяносто девять баллов и очень расстроилась, но тем не менее пришла в учительскую к Кирицугу и показала результат. К её удивлению, он внимательно просмотрел работу и вынес вердикт, что в ошибке повинны не её знания, а некорректно сформулированный вопрос теста. Поэтому, по сути, она может считать, что у неё сто баллов. Айрисфиль на это недоверчиво заметила: “Но тогда вы пойдёте со мной на свидание”. А Кирицугу, невозмутимо глядя на неё, ответил: “Да, конечно”. “Так, значит, вам на самом деле тоже хотелось прогуляться со мной! Иначе бы вы не исправили мне оценку за тест,” – засмеялась Айрисфиль, и Кирицугу на неё сердито зашикал – они были одни в учительской, но мало ли кто мог подходить к дверям? В итоге встречались они не раз, а все каникулы. Я тоже виделась с Айрисфиль пару раз. Во вторую встречу она познакомила меня с Кирицугу. Он показался мне на вид хмурым, молчаливым и каким-то замкнутым – совсем не таким, как я его себе представляла со слов Айрисфиль. Невозможно было даже понять по его голосу или действиям, что он испытывает какие-либо чувства к ней, в то время как сама она буквально источала нежность и жизнерадостность. После нашей встречи я ей прямо так и сообщила свои впечатления. Однако Айрисфиль принялась с жаром защищать Кирицугу, говоря, что в глубине души он на самом деле очень добрый и тонко чувствующий человек; и, помолчав, с сожалением призналась мне, что я ему тоже не очень-то пришлась по вкусу. Возможно, в этом и была причина его скрытности. Что ж, не мне с ним общаться; главное, чтобы счастлива была Айрисфиль. Задержалась как-то раз после пар, чтобы задать несколько вопросов преподавателю по истории отечественного государства и права, и он мне сказал, что я обещаю стать блестящим специалистом. Можно ли считать это за добрый знак? P.S. Театральный кружок нашего университета ставит в начале февраля представление, и меня позвали в организаторы мероприятия. Суббота, 25 февраля, ххх2 год Февраль вышел очень загруженным. Начать с того, что весь месяц прошёл в хлопотах о спектакле. Вместе домашними заданиями и тренировками времени едва хватало на сон, и под конец дня я буквально валилась с ног, как будто вновь проводила день открытых дверей под началом Гильгамеша. Но оно того стоило: нам удалось собрать большую публику и был полный аншлаг. В дополнение к этому, конце февраля в университете проводятся Платоновские чтения – по сути своей, это ежегодная конференция, на которой студенты представляют общему вниманию свои проекты и исследования. Я тоже пыталась подавать в июне прошлого года заявку, но мне сказали, что участвовать можно только со второго курса. Жаль, у меня было несколько идей. Зато после спектакля наш декан сказал мне, что мне поручают выступить с открывающей и заключительной речью в главном актовом зале – как поощрение за мою активную деятельность в жизни университета (обычно это поручают студентам более старших курсов). Что же, всё лучше, чем ничего. Выступление моё, похоже, студентам понравилось: я не заметила, чтобы по залу гуляли шёпотки и аплодисменты были довольно бодрые, что свидетельствует об одобрении меня публикой. Увидел бы меня тогда Гильгамеш – интересно, что бы он сказал? Кстати, я всё равно уже начала готовить своё исследование: побольше успею сделать к следующему году. Подошла по этому поводу к преподавателю по истории отечественного государства и права – он охотно согласился курировать мою работу. Айрисфиль волнуется, каким образом лучше сообщить своей семье о своих отношениях с Кирицугу. Айнцберны очень щепетильны в вопросах родословной – когда я ещё лицеисткой была у Айрисфиль в гостях, она мне показывала огромное родословное древо, вытканное на гобелене прошлого века. А Кирицугу кто? Обычный человек, пусть и с очень уважаемой профессией. А планы у них уже самые серьёзные: хотят пожениться в следующем году, когда Кирицугу наконец-то квартиру купит. Но как, однако, удивительно: больших противоположностей, чем Айрисфиль и Кирцугу, найти сложно, и всё-таки, в отличие от меня с Гильгамешем, с течением времени их отношения только упрочняются. Недавно думала о Гильгамеше. Перебирала в памяти всё, что имело место быть между нами. Боль, как и страсть, улетучилась, и сейчас, оглядываясь назад, понимаю – да, определённо, было что-то, что меня к нему притягивало, хоть я и не могу возродить в себе это чувство, а значит, не могу и вспомнить, что именно вызывало во мне те волнение и нежность. Что ж, Гильгамеш сам сделал свой выбор: если он не мог принять мои идеалы, если не был способен на взаимное уважение, мне не оставалось ничего другого, как следовать по своему пути в одиночку. А впрочем, мне это на роду написано: что у дедушки, что у отца – у всех наследников семейная жизнь не складывалась. Яблоко от яблони… P.S. Кстати, Айрисфиль так увлеклась физикой, что собирается в новом учебном году перейти на физико-химический факультет. Пятница, 24 марта, ххх2 год Вскоре начнётся новый учебный год. Вывесили списки студентов – я первая в рейтинге по факультету. Получаю стипендию, хоть в ней и не нуждаюсь. Решила отдавать деньги в благотворительные фонды. Составила список, чтобы каждый месяц делать пожертвования для какой-то определённой группы нуждающихся. К большому облегчению Айрисфиль, всё устроилось как нельзя лучше. Когда она заговорила с Кирицугу о своём затруднении, открылось, что у него тоже есть немалая родословная, пусть и не такая обширная, как у Айнцбернов. На её вопрос о том, что же он не рассказывал об этом раньше, Кирицугу ответил в своей невозмутимой манере: “Но ты ведь никогда не говорила, что для тебя это так важно”. В любом случае, теперь её семья уж точно не будет против породниться с фамилией Эмии. P.S. Помогаю организовывать приветственный концерт для начала нового учебного года. Воскресенье, 30 апреля, ххх2 год Бегство от правды – первый признак бесполезного руководителя. Эту фразу я записала в самом начале тетради, и теперь сама же вынуждена свершить над собой правосудие. Нет, нет смысла молчать наедине с собой! Пора сделать выводы… Мне тяжело. Я боролась с этим чувством, пыталась подавить его, надеялась, что всё рассеется само – но напрасно. Мне не о чем писать. Все дни мои похожи один на другой, и мне не о чем рассказывать в этом дневнике. Я беру в руки ручку, открываю тетрадь – и в мыслях пустота. Безбрежный, мёртвый вакуум. У меня нет ничего личного: ни чувств, ни событий. Да, я могу вновь заполнить тетрадь новостями об Айрисфиль или перечислять, сколько тестов я сдала на отлично, кто и за что похвалил меня – но что в этом проку? Зачем этот самообман? И самое ужасное в том, что это однообразие тяготит меня. Раньше, в лицее, я вела этот образ жизни, как нечто естественное, само собой разумеющееся и предназначенное мне судьбой. Я даже не задумывалась, что могу проводить время как-то иначе; мысль о том, что с каждым днём я становлюсь на шаг ближе к сокровенной цели, грела меня, освещая мне путь и затмевая собой вокруг всё остальное. Теперь же этот свет, хоть и сохранил своё спасительное тепло, будто бы померк. Я по-прежнему твёрдо верю в избранные мной идеалы; их правильность для меня неоспорима. И, тем не менее, всё кажется мне таким монотонным, скучным, серым. Учиться вроде бы и легко, но у меня самой ощущение, будто бы я проваливаюсь в топком болоте, усилием воли заставляя себя вытаскивать ноги из вязкой трясины. Мне тошно. Я не нахожу себе места. Душа моя мечется, сама не зная, что ей нужно для удовлетворения того голода, что её терзает. О, те месяцы яркой, насыщенной жизни, проведённые с Гильгамешем – они словно яд, текущий по моим венам! Воспоминания о них отравляют мне жизнь и жгут моё воображение, лишая воодушевления отдавать жизненной цели всю себя. Фестиваль, поездка на море, побег в отеле в морозную зимнюю ночь – каждый день прошлое-ошибка встаёт передо мной и мучает меня эхом пережитых эмоций. Я оглядываюсь и томлюсь нынешней реальностью длиной в один бесконечный день. Что мне делать? Не помогает ничто: ни медитационное фехтование, ни изнуряющий труд. Жажда ощущений преследует меня и наяву, и во снах с не меньшим упорством, чем дьявол, донимающий монахов. Наверное, мне надо лишь перетерпеть этот период. Но сколько ещё будет длиться пытка? Месяц? Год? Понедельник, 8 мая, ххх2 год Сегодня произошло нечто, очень меня встревожившее. Ни с того, ни с сего, одна из однокурсниц едко выразилась о тех, кто подхалимствует преподавателям; часть студентов поддержала её смехом. Казалось бы, что тут такого? Все любят шутки. Но этот язвительный комментарий и последовавший за ним дружный смех – они вызвали у меня кошмарное дежавю. Воспоминание о том, как в Лицее, перед бойкотом, группа лицеистов вместе с Эльвирой так же смеялись надо мной. Тут надобно, наверное, изложить предшествующую этому обстановку. Впереди были “Основы правоведения”, профессор которых чрезвычайно строг. Это женщина средних лет, сторонница уже несколько устаревших в образовательной сфере порядков, любит жёсткую дисциплину и не терпит излишнего своеволия со стороны студентов. Лично мне уяснить её требования не составляло труда, а следовать им – не так уж и сложно: необходимо было только соблюдать пунктуальность и добросовестность в учёбе. Однако далеко не все в нашем коллективе так легко приспосабливаются. Та однокурсница, в частности, не на самом хорошем у преподавательницы счету. По правде говоря, вины студентки в данной ситуации мало. Едва ли бы я могла назвать её дурным человеком: она сообразительна, активна, интересуется живописью прошлого века и, как мне кажется, начитанна, да о классической музыке умеет судить в некоторой степени – по разговорам с ней быстро становится ясно, что это развитой, интересный человек. Да, шумновата, легкомысленна немного и любит без обиняков выражать своё мнение, причём даже тем, кто существенно старше её. Но ведь и эти черты характера с какой-то стороны являются плюсом. В любом случае, не она выбирала себе характер, и в том, ум её свободолюбив и всегда открыт новому, упрекать её несправедливо. Но с преподавательницей у этой студентки постоянный конфликт, который, как торфяной пожар, тихо тлеет под прикрытием официальных отношений, но никогда не угасает. Обеим не хватает гибкости. Профессор требует, чтобы каждый студент соответствовал одному придуманному ею стандарту и не желает понять, что обществу необходимы разные типы личностей: без этого наша цивилизация никогда бы не достигла нынешнего развития. Моя однокурсница упряма и к тому же склонна к лености в учёбе – это мешает ей пойти хоть на какие-то уступки преподавателю. Но на стороне профессора власть и оценки – это ущемляет позицию девушки. И делая ей очередное замечание, кого профессор приводит в пример? Естественно, меня. В такие моменты мне всегда неудобно перед однокурсниками: это непедагогично – ставить одних студентов в пример другим. Ведь каждый – это неповторимая личность, и глупо навязывать человеку рамки чужой индивидуальности. Мой же образ жизни вообще не создан для подражания; я отбросила свои желания и эмоции, чтобы остальные однажды смогли жить счастливо и безбедно, и нет всем смысла становится такими же, как и я. И всё же, я недоумеваю: неужели из-за этого однокурсница затаила на меня злобу? Я видела её взгляд, устремлённый на меня, и в нём плескалось презрение. Хотя, может, мне показалось? Но вряд ли. Но почему она так смотрела? В конце концов, разве каждому не воздаётся по его заслугам? Я не думаю, что для того, чтобы улучшить отношения с профессором, этой девушке необходимо мне подражать. Чуть больше прилежания с её стороны – и это уже произвело бы значительный эффект. На это незначительное усилие воли способен каждый, даже самый обычный человек. Здесь нет ничего сверхъестественного. И если она не хочет усложнять свою жизнь своевременной сдачей домашнего задания или повторением терминов – она должна винить в этом только себя и никого другого. Я же зарабатываю свои баллы честным и упорным трудом. С каких пор обыкновенные трудолюбие и умение уважать требования старших стали приравниваться к подхалимству? Что я опять сделала не так? Я запуталась. P.S. Айрисфиль тревожить не хочу – у неё самый разгар романа с Кирицугу. Да и чем она может здесь помочь? Среда, 10 мая, ххх2 год О, как мне страшно, как мне страшно! Что, если слова Гильгамеша начнут сбываться? Суббота, 20 мая, ххх2 год Эти две недели я ещё некоторое время приглядывалась к однокурснице: вдруг это всё-таки была лишь моя мнительность, и шутка отнюдь не предназначалась мне? Но благодаря этому я точно убедилась: моё присутствие раздражает её, и через замечания, через простое общение её неприязнь ко мне передаётся окружающим. А может, каждый из них тоже в тайне чем-то был обижен мною? Надеюсь, что это не так. Так или иначе, я решила бороться со сложившейся ситуацией. Нет смысла наблюдать, сложа руки, и пускать всё на самотёк. Сначала я было решила помогать девушке с домашними заданиями, чтобы поправить её отношения с преподавателем, но быстро отмела эту мысль: людям свойственно поддаваться слабостям. Моя однокурсница весьма легкомысленна в плане учёбы, и помощь ей означала бы лишь то, что через некоторое время она бы села мне на шею. Кому будет нужен этот самообман? Мне? Ей? Профессору? Я хочу помочь ей, а не разлагать её личность и ставить её в заведомо неловкое положение перед преподавателем. В итоге я решила в начале просто поговорить с ней. Я окликнула её после пар, и она осталась в аудитории с парой подружек. Я постаралась спокойно и логично изложить ей свою точку зрения: что я заметила её неприязнь, что я не хочу, чтобы между нами были натянутые отношения, что, если ей что-то сложно или непонятно в заданиях, я всегда готова помочь ей разобраться, как и что делать. Но она меня не поняла. Чем больше я говорила, тем равнодушней и скептичней она меня слушала. На последнем моменте она меня оборвала, сказав, что не нуждается в моей помощи. Конечно, человек всегда чувствует себя обязанным, когда ему помогают. Но я ведь совсем не это имела в виду! Просто так – от души, из собственного желания… Я попыталась это объяснить, но она отмахнулась, что не нуждается в моём “покровительстве”. Слово за слово наш разговор уходил всё дальше от того, к чему я стремилась. В конце концов, когда она уже собралась уходить, я в отчаянии спросила, что надо сделать, чтобы прекратить нашу вражду. Она обернулась и сказала – “Когда эта стерва перестанет совать твои идеальные тетрадки всем под нос, тогда всё и прекратится”. И я решила, что непременно поговорю с профессором. На счастье, ещё не у всех преподавателей закончился рабочий день, и я тут же, не теряя времени, отправилась в деканат. Наш профессор тоже ещё не ушла. Но поговорить с властной женщиной – вот тоже задача! Она ведь всегда остаётся при своём мнении, и бесполезно объяснять ей, что её действия ранят гордость других студентов. Она только скажет, что во всём виноваты они сами. Каждый человек, оценивая другого, берёт за точку отсчёта самого себя. В этом нет ничего дурного, так как личный опыт – всегда наиболее достоверный и проверенный факт; трагедия же начинается, когда люди забывают, что каждый строит счастье на свой манер. В итоге я постаралась обрисовать ситуацию таким образом, чтобы жертвой выглядела я. Объяснила, что мне неприятно, когда она ставит меня в пример другим студентам. Что это отдаляет меня от них. В какой-то момент она улыбнулась и спросила, не попросил ли меня кто из одногруппников поговорить с ней, на что я уклончиво ответила, что, конечно, любому будет неприятно, когда его с кем-то сравнивают. Так или иначе, она пообещала принять во внимание мою просьбу. Очень надеюсь, что она это сделает. Ведь, если подумать, люди действительно слабы. Как бы ясно в них не звучал голос разума, они всё равно идут на поводу у эмоций, и редко находится тот, кто может действовать и судить по истине беспристрастно. Той однокурснице, должно быть, всё это время было очень обидно, что её сравнивают со мной. Злоба её на меня естественна. И я не обижаюсь. Я с самого начала не обижалась, даже на ту шутку. Я лишь от всей души желаю, чтобы она не страдала из-за меня. Если я не смогу помочь одному-единственному человеку, то как же я добьюсь благополучия для целого народа? Воскресенье, 27 мая, ххх2 год Я в растерянности: всё стало ещё хуже. Точнее, со стороны-то оно, может, кажется и лучше, но на деле ничего не изменилось. Профессор как будто бы и перестала постоянно называть меня по имени, но всё её поведение, жесты, интонация демонстрируют, что она одобряет мою работу, а остальным ещё надлежит доказать, что они заслуживают летнего зачёта. Боги, есть ли предел человеческой глупости? И мне-то что делать? На душе словно камень: столь давит на меня осознание собственной беспомощности. Если бы я могла, я была бы готова поменяться местами с однокурсницей, но что толку от моей готовности, если фактически я ничем не могу ей помочь, а, возможно, даже ухудшаю ситуацию? Она теперь смотрит на меня с ещё большим презрением. P.S. Мне опять предложили участвовать в августе в городском марафоне от имени университета и в волейбольном матче. Пятница, 9 июня, ххх2 год Всё время хожу и присматриваюсь к окружающим, к их разговорам, интонациям, позам. Возможно, это уже паранойя, но я теперь буквально на физическом уровне ощущаю общее отчуждение. Нет, это не неприязнь – в конце концов, не так давно я помогала с выставкой, спектаклем, выставкой образования – есть люди, у которых моё имя на добром слуху. Но общее отстранение – оно видно невооружённым глазом. Раньше бы я, наверное, и не обратила на это внимание, но теперь, помня рассуждения Гильгамеша, я легко узнаю это состояние общества: сдержанная приветливость, равнодушное общение, вопросы, таящие в себе лукавое любопытство. О, лучше бы это была паранойя! Но когда, почему это произошло? Сегодня? Месяц назад? В канун Нового года? Воскресенье, 11 июня, ххх2 год Без конца думаю: где я допустила ошибку? Если я её найду, то, возможно, смогу всё исправить. Вторник, 13 июня, ххх2 год Весь день вспоминала свой спор с Гильгамешем: каким образом я собиралась избежать прошлых ошибок? Где видела выход? Ведь я была уверена, что больше не повторю своего печального опыта. Но как именно я этого собиралась достичь? В голове будто белый лист. Сейчас мне кажется, что я лишь надеялась, что его слова не окажутся правдой; что пророчество и события в Лицее – просто удачное совпадение. Потому что я до сих пор перебираю в памяти годы Лицея и не понимаю, что я тогда делала не так. Я всегда старалась поступать честно, рассудительно, непредвзято, была отзывчивой и инициативной. Так в чём же дело? Я в смятении. Надо найти ответ как можно скорее. Четверг, 15 июня, ххх2 год Круг сужается. Сегодня, проходя по коридору, краем уха услышала, как в одной из аудиторий чей-то знакомый голос отзывался обо мне не в самом лестном тоне. Больше всего это напоминало глупые, но вместе с тем гнусные сплетни. Не сказала бы, что клевета сколько-нибудь задела меня – ведь известно, что людские наветы порой доходят до такого абсурда, что над ними остаётся только смеяться – гораздо страшнее мне было увидеть на самого наговорщика. Тем не менее, я собралась с духом (что толку гадать?). И каково же было моё удивление, когда это оказалась Анита, та четверокурсница, вместе с которой мы организовывали художественную выставку и которая некогда так хорошо обо мне отзывалась. Увидев меня, она побледнела, замолчала. Я не стала ничего ей говорить и молча ушла. Уж насколько я могу быть неуклюжа в общении с людьми, одно я предельно ясно себе уяснила: бесполезно расспрашивать человека о его обиде. Это только разбередит рану и обострит отношения. Посмеялся бы Гильгамеш сейчас надо мной? Уж наверняка. В конце концов, я снова допустила до того, что люди недовольны мною. Я снова делаю одни и те же ошибки. О, если бы только знать, когда именно я их допустила! Воскресенье, 18 июня, ххх2 год Уже не знаю, что больнее слышать: проклятия или слова утешения. И то, и другое заставляет меня содрогаться от ужаса. Буквально на следующий день ко мне подошла группа студентов. Я узнала их: это были люди, вместе с которыми я работала на разных мероприятиях. Они пришли сказать, чтобы я не обращала внимания на злые языки, так как есть люди, которые всецело находятся на моей стороне. Видно, кто-то из них узнал, что Анита распространяет дурные слухи, и они собрались, чтобы поддержать меня. Я поблагодарила их; заверила, что не таю никаких злых чувств к Аните – мне кажется, все были несколько удивлены – но всё же попросила объяснить, что толкнуло её на столь низкий поступок. На это один парень пожал плечами: - Да она просто завидует твоему таланту руководителя. Вы же изначально были на позициях начальник-подчинённый. Анита занималась подобными проектами уже не первый год, потому её тогда и выбрали руководителем художественной выставки. Но твои, Артурия, идеи, оказались гораздо интереснее её собственных, поэтому Аните не оставалось ничего, кроме как уступить тебе часть своей работы. А в феврале уже сам студенческий коллектив, то есть мы, проголосовали за то, чтобы именно ты организовывала постановку нашего спектакля. Анита, правда, тогда на нас сильно обиделась. Мы с ней даже немного поругались. Но в этом нет твоей вины, Артурия. Это только проблема Аниты. Она могла бы продолжать работать с нами в одной команде, научиться чему-нибудь у тебя. Если она предпочитает вместо этого впустую злиться – это лишь её собственный выбор. Словами не передать, сколько боли я испытала, слушая этого студента. Каждая фраза, каждая мысль была сравни обжигающему удару бича, казнящему меня за мою непростительную слепоту. Обидеть человека, не заметить, что каждым своим действием я раню и уязвляю его гордость – как я могла? Принизить значимость Аниты в глазах окружающих, которой она добивалась в течение нескольких лет – этого ли я желала? Возможно, я была слишком резка или настойчива в своих инициативах? Слишком предприимчива, не оставляя ей свободы решений? Помогут ли в таком случае извинения с моей стороны смягчить конфликт? Я поделилась этим намерением со студентами, на что парень лишь отмахнулся: - Да нет, просто ты действительно лучший руководитель, чем она. Мы же сами выбрали тебя, Артурия. Анита злится, так как заведомо считает себя взрослее и опытнее тебя, ведь у вас разница в возрасте в пару лет. Но если ты, Артурия, действительно очень талантлива, если окружающие видят это и сами хотят идти за тобой – в этом нет никакой твоей вины. Слабые люди всегда винят в своих неудачах тех, кто их сильнее. Сильные же радуются конкуренту и стремятся стать лучше, беря с него пример. Все, кто собрались сейчас перед тобой, Артурия, верят, что ты способна на очень многое – а потому хотят стать свидетелями твоих побед и идти к новым высотам вместе с тобой! Остальные студенты поддержали его одобрительным гулом. В другое время мне, пожалуй, было бы приятно узнать, что есть те, кто считает меня достойным лидером. В этот же раз меня охватило отчаяние, и я едва сдержала стон: общество разделяется. Конечно, не сегодня и не завтра произойдёт этот раскол. На это уйдёт год, а может, и несколько лет, но процесс начался –факт неоспорим. Всё начинается по новому кругу. Не это ли предсказывал Гильгамеш? Мне страшно; тоска и ужас перед неизбежным будущим так сильны, что мои руки дрожат, выводя эти строки. Я… я не знаю, что писать. Мысли путаются. Я словно в каком-то кошмарном сне. P.S. Что, что я делала не так? Суббота, 24 июня, ххх2 год Нет, я абсолютно уверена: все мои действия были правильны. Какую бы жизненную ситуацию я не вспомнила, мне не в чем укорить себя. «Жить как все», «жизнь обычного человека» - эти понятия противоречат моему представлению об идеальном правителе. Нести ответственность за судьбы и счастье тысяч людей значит отказаться от жизни простого человека. Страна – слишком большой и сложный организм, чтобы ей хватило лишь частички твоего внимания. Если ты поистине желаешь счастья своему народу, ты должен посвятить его благополучию всего себя, как мать неусыпно заботится о своём ребёнке. Избрав за основу эти идеалы, я всегда им следовала. Но если всё возвращается к одной и той же ситуации, как в заколдованном круге, значит, я не могу по-настоящему руководить обществом? Если я не могу предотвратить ошибки и замечаю их, только когда в человеческом сердце уже поселились зло и обида - значит, я не понимаю, в чём люди на самом деле нуждаются? Значит, Выходит, как руководитель, Нет, неправда, должен быть вых Если бы только пришёл Нет, долой самообман! Теперь я вижу, что Но в чём была моя ошибка? Ведь я Стоп. Хватит. Всё по одному кругу. Вывод лишь один Я не Значит, я не подхожу на роль лидера? P.S. Ходила целых полчаса по комнате, прежде чем снова сесть писать. Перечитала строчки и ужаснулась. Но, выходит, так оно и есть. Я н дхожу роль ителя. Получается, чт ильгамеш ыл пра Суббота, 29 июня, ххх2 год Без цели, на исполнение которой были устремлены все мои силы – и душевные, и физические – жизнь тускла и бессмысленна. Для чего я старалась? К чему были все эти мечты? Я словно дерево, которому обрубили корни, и оно не знает, куда ему расти, как распускать листья и дарить ароматом цветов пчёл, если нет больше питательной влаги. Учусь по-прежнему хорошо, но только из привычки. Везде делаю самый минимум, который не вызывал бы нареканий со стороны преподавателей или отца. Во мне пропал источник той неутомимой воли, которая внушала силы в любое время суток, в душе царит апатия ко всему – к знаниям ли, действиям, новым впечатлениям. Сабля уже больше месяца пылится на своём месте. Едва я возьмусь за рукоять, как руки мои тяжелеют, слабеют, как будто не верят в свои собственные силы. Что ещё сказать? Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Но ответ был найден. И, каким бы жестоким он ни был, это лучше, чем самообман. Я не имею права из-за собственной прихоти подвергать риску целую страну. Жизнь идёт, и, как бы тяжело мне сейчас ни было, всё равно надо пытаться как-то жить. Четверг, 3 августа, ххх2 год Я заболела. Свалилась вдруг с температурой – без насморка или кашля; только голова раскалывается, словно она находится в огромном гудящем колоколе. Бедивер говорит, что я перенапряглась. Но какое может быть перенапряжение, если последний месяц я еле-еле работала? О марафоне и волейбольном матче, конечно, не может быть и речи, чему я, честно говоря, даже рада. Особо и не хотелось в них участвовать. Настроение по-прежнему поганое. Делать нечего, да и ничего мне не хочется. Всё равно, на что ни посмотри – всё тошно. Решила вот, пока Бедивер не видит, по привычке набросать мысли. P.S. Под вечер приходил Широ. Даже не знаю, зачем. Мы с ним не общались с самого октября, не считая дежурных фраз. А тут вдруг пришёл. По старой памяти, что ли? Сказал, что я никогда ещё не болела за полтора года, и он обо мне заволновался. Поначалу я даже обрадовалась его приходу – сама не знаю, почему. Наверное, надеялась, что его визит каким-нибудь чудесным образом поможет мне выкарабкаться из уныния. Признаться, я испытала сильное разочарование. Впрочем, сама не знаю, чего именно я ждала. Мы немного поговорили ни о чём, мне вскоре стало невыносимо скучно, и я поняла, что эта тягомотина так и будет продолжаться, пока Широ не уйдёт, а потому я закрыла глаза и сказала, что устала. Он ещё немного посидел и ушёл. Чувствую себя теперь ещё более паршиво. Пятница, 4 августа, ххх2 год Смотрю в окно: на улице яркий, солнечный день. Такое до боли красивое, высокое небо и буйная зелень поднимающихся к крыше дома клёнов. А мне, по правде, от этого великолепия становится на душе только ещё противнее и тоскливее. Мысли разъедает мрак. Что жизнь, смерть – я не могла бы найти и одного различия между ними. Я сама, словно мертвец посреди пышного праздника жизни, не понимающий, что ему с самим собой делать, безотрадно бродящий в поисках влажной земли могилы. Я говорю себе, что надо перестроиться, как-то думать о будущем – но ничего не помогает. Что мне делать? Хоть бы здесь был Гильгамеш. Вторник, 8 августа, ххх2 год В субботу температура поднялась под сорок, и служанки ничем не могли её сбить. Бедивер вызвал скорую, и только после укола жизнь моя оказалась вне опасности. После этого меня два дня одолевала ужасная слабость, и только сегодня смогла взять в пальцы ручку. Но теперь я уже иду на поправку, и вообще я чувствую себя гораздо лучше. Действительно лучше: та тяжёлая ночь была одновременно и бесконечным мучением, и снизошедшей на меня благодатью. Во время высокой температуры я бредила. Сама ничего не помню кроме бессвязной череды теней, не выпускающих меня из своего круга и доводящих до изнеможения. Несколько часов спустя, когда я очнулась, подошедший подать воды Бедивер рассказал, что я бормотала бессвязные обрывки фраз, вроде “я не достойна”, “всё было правильно”, “нет, только не как в лицее!”. Мой верный Бедивер! Кто, как не он, растил меня с малых лет, наблюдал за каждым моим шагом, выслушивал мой детский, ещё наивный лепет? Наверное, находясь за кулисами моей жизни, он всегда понимал гораздо больше, чем мне кажется. В одно мгновение нашла я этому подтверждение, заглянув в склонившееся надо мной лицо. Я шевельнула рукой, желая, чтобы он остался, и он понял мой жест, присев рядом со мной на кровати. Мне хотелось рассказать ему так много, но сил совсем не было. Поэтому я задала только главный вопрос: - Что делать, если мечта, ради которой ты жил, исчезла? Бедивер долго думал, глядя куда-то в сторону, и когда он обернулся ко мне, в серебристом взгляде его читалась твёрдость, которая ещё заранее вселила в меня надежду: - Если бы моя мечта разрушилась, госпожа, это бы лишь значило, я замахнулся на что-то слишком большое. Пожалуй, я бы снова выбрал целью прежнюю мечту, только в более мелком масштабе. Крошечная или громадная – мечта остаётся мечтой. От одного звучания его спокойного, мягкого голоса меня наконец-то охватило спокойствие, по которому истомилось всё моё нутро. Тяжесть, мёртвым грузом придавливающее сердце, спала, и вскоре я погрузилась в глубокий сон. А когда на следующий день проснулась, серая, безликая пустота, что глодала меня все эти недели, исчезла. Что именно хотел сказать мне Бедивер – для меня пока загадка. Тому чувству, которое сообщилось мне от него, ещё только предстоит обрести для меня свой тайный, скрытый смысл. Но я уверена, что близок тот час, когда я наконец-то пойму, как мне жить дальше, так как с тех пор во мне постоянно нарастает нечто тёплое, уверенное, светлое – и, несомненно, прекрасное. Ответ где-то совсем рядом, надо только дать время ему родиться. А пока я отдыхаю и набираюсь сил. Среда, 9 августа, ххх2 год Температура совсем прошла. Сегодня первый день гуляла по парку. Густая зелень клёнов, под шатром которой собирается тёплый, переливающийся мягкими оттенками сумрак, и золотые лучи солнца, рассеянными блёстками падающие на редкую траву у подножия изогнутых корней – как это было красиво! Передо мной сел на дорогу скворец – удивительно крупная птица. Нарядная, как у франта, грудка, блестящие глаза и настороженно оглядывающаяся головка – но он быстро улетел. Четверг, 31 августа, ххх2 год Остаток каникул прошёл активно. Купила путёвку на тур по нескольким старинным городам. Впечатлений слишком много, чтобы выразить их на страницах дневника. Архитектура прошлого – это то, что всегда будет будоражить меня; разве не могли бы духи и вправду дремать в древних стенах и антикварной мебели? И развлечения ради, устав от бесконечной скуки, незаметно сливаться с нашими душами, возвращать потускневшим предметам их былые цвета, наполнять коридоры эхом исчезнувших голосов и волновать наше воображение любимыми сценами из собственной жизни? Последние дни августа гуляла с Айрисфиль и работала над проектом для Платоновских чтений, который я забросила в июне. Жизнь моя теперь идёт несколько другим чередом, хоть основного своего направления и не потеряла. Слова Бедивера очень помогли мне. Я не оставила намерения стать адвокатом, однако политическая карьера больше не привлекает меня. Счастье даже одного человека – это уже большое достижение. Воскресенье, 25 сентября, ххх2 год Отношения с однокурсниками как будто налаживаются. Поскольку у меня больше нет заоблачных высот, которые бы я преследовала, нет причин и отрекаться от своей человеческой природы. Люди, наверное, интуитивно это чувствуют. На этой пятнице ходили с Айрисфиль в театр. На самом деле очень давно там не была, поэтому всё было как в первый раз: непомерный гардероб с деловитыми, важными работницами и тускло мерцающие металлические цифры, отмечающие ряды и номера мест, чуть приглушённое, окунающее в сказку освещение сцены, волнительный сердцу шорох кресел в зале, торжественный звонок, возвещающий о начале представления и та атмосфера возвышенного, страстного искусства, которая пропитывает собой каждую складку занавеса, каждый сантиметр тщательно прокрашенных декораций и каждый жест актёров. Возможно, я звучу слишком поэтично, но в тот вечер в действительности любое действие, любая, даже самая незначительная деталь носили для меня праздничный, особенный характер. P.S. Поговорила со студенческим коллективом о перераспределении моих обязанностей. Убедила людей, что им необходимо извиниться перед Анитой и позвать её обратно (ведь зимой она покинула комитет, а я даже не догадывалась о причинах её ухода). В любом случае, это будет лекарством для её раненой гордости, но даже если она не вернётся, всё равно я намерена часть своих задач отдавать другому человеку: кому-то будет опыт и возможность реализовать свои лидерские амбиции, а для меня – возможность побыть не только наблюдателем, но и участником студенческой жизни. В этом году надеюсь выступить в концерте, посвящённом Хэллоуину. Суббота, 15 октября, ххх2 год Поругалась с одногруппницей, которая ещё высмеивала меня из-за моих успехов в учёбе. У меня, вообще-то, не было никакого намерения ворошить прошлое, но тут вдруг услышала, как она вновь несёт какую-то чушь в весьма неприятной форме. Я встала и при всех высказала, что о ней думаю. Она мне ответила. Признаться, даже не знаю, зачем я это сделала, но отвели мы друг на друге душу – это уж точно. Наговорились на повышенных тонах до хрипоты. А разошлись как будто даже и не врагами. Во всяком случае, Айрисфиль вечером сказала, что я сделала правильно: в конфликте нельзя молчать. Надо показывать людям, что ты чувствуешь. На неделе столкнулась Широ. В буквальном смысле столкнулась: не заметила, что он стоит с подносом за моей спиной, и разлила свой кофе. Широ, в свойственной ему манере, предложил оплатить мне новую покупку… Но я отказалась. Я знаю, мне больше нет нужды убивать в себе чувства, и я не стремлюсь встать не то, что во главе страны, но даже во главе студенческого совета. И тем не менее, я по-прежнему не вижу себя рядом с Широ. У нас не может быть общего будущего. Ему нужна весёлая, нежная жена, которую он бы мог защищать, и которая была бы готова дарить ему в ответ уют и заботу. Мне же чужд этот образ жизни. А раз так, то незачем и возбуждать в человеке ложные надежды. Что ж, первая избранная мною цель оказалась слишком велика для меня. Что с того? Теперь я пришла в себя и смотрю на свои возможности реалистично. Пусть место руководителя страны займёт тот, у кого действительно хватит на это таланта. Но я по-прежнему жажду бороться, чего-то достигать, изучать, узнавать. Наверное, это результат того, что в первую очередь меня растили как мужчину и наследника, но прежде, чем посвятить себя дому и детям, я хочу посмотреть жизнь. Хотя – кто знает? Может, через пару десятков лет мысль о безмятежном лоне семьи не будет для меня так уж странна. В конце концов, я теперь вольна поступать так, как сама того захочу. Но сейчас – я чувствую себя полной воодушевления и энергии для того, чтобы свершать, а не сидеть на месте. P.S. Заходила на днях в канцелярский магазин – купила себе картину, которую надо расписывать по номерам. Ведь теперь у меня много свободного времени. Пятница, 28 октября, ххх2 год Ходили с Айрисфиль и Кирицугу в кино. Масса приятных впечатлений. Пожалуй, гениальность творчества кроется не в новизне идей – все они уже были давно измусолены и провозглашены – а в оригинальности их подачи. На обратном пути случайно встретились с бывшей одноклассницей Айрисфиль. Оказывается, у неё недавно родился ребёнок, и она пригласила нас в гости посмотреть на малыша, а заодно выпить чаю. Мы пробыли у неё не более часа, но за это время я убедилась, что правильно сделала, решив не возобновлять никаких отношений с Широ. Материнство – воистину великий труд. Сложно найти в истории человечества занятие, заслуживающее большего поклонения, и в то же время столь часто недооцениваемого. В том и сила, и величие материнства, что оно не нуждается в похвале или награде окружающих; как творчество, как высшие формы искусства, оно черпает вдохновение в самом себе – в своих тяготах, лишениях, минутах счастья и невыразимой гордости; оно поглощено само собою, и отрадой ему служат результаты собственного труда. Если бы я сейчас была в конце своего профессионального пути – каким бы ни был его конец – если бы я уже достигла положенных мне высот, если бы удовлетворила порывы своей души – я бы, пожалуй, вышла замуж, чтобы тоже испытать это яркое, всеобъемлющее счастье бескорыстно заботящейся женщины. Но не сейчас. Сейчас сердце моё поёт о нуждающихся, о справедливости, требующей своего провозглашения, о той силе, которой я обладаю и которую способна употребить во благо другим. И… пожалуй, я сейчас чувствую себя по-настоящему счастливой. А потому не вижу смысла искать новый источник радости, пока не исчерпан первый. В ноябре опять участвую в выставке образования. P.S. Только-только после всех мероприятий принялась расписывать купленную картину. Оказалось, это очень умиротворяющее и созерцательное занятие, но, в противоположность вышивке, не навевающее на меня скуку. Пожалуй, когда закончу, можно будет купить что-нибудь более масштабное. Воскресенье, 26 ноября, ххх2 год Смешно. Наш разум действительно играет с нами в забавные игры. Так как мой внутренний конфликт был разрешён, на прошлых выходных я решила, что настала пора перечитать свои записи, накопленные почти за полтора года (если быть точной – год и четыре месяца). И стремясь, как и всегда, быть честной с собой, я не могу не видеть, что имя Гильгамеша звучит практически на каждой странице. Когда мы расставались, я взяла с него слово, что он больше никоим образом не будет вмешиваться в мою жизнь – а он всё равно всегда незримо был со мной, самой памятью о себе. Хитёр, нечего сказать. В последние месяцы я много размышляла о наших отношениях. После нашей последней ссоры я будто запечатала в своей памяти какую-то дверь, отсекающую все мысли, чувства и воспоминания, связанные с Гильгамешем, не желая признавать их, притворяясь, будто никогда их и не было. Я знала и отвергала; помнила, но не чувствовала. Я отказалась от части себя, запретив себе даже напоминать о ней. И сейчас, убедившись в его правоте и заново открывая для себя мир, я, словно любопытный ребёнок, совершенно беззаботно набрела на ту самую дверь– позабытую, таинственную, покрытую густым слоем паутины и пыли – и распахнула её, открыв для себя удивительный мир. Я задалась вопросом – а что у нас вообще было? С чего всё началось и что я испытывала? Поскольку во многом изменилась сама моя жизненная позиция, было бы разумеющимся с моей стороны пересмотреть и свои отношения с Гильгамешем. Если было бы уместным следующее сравнение, на многие месяцы в моём сознании простёрлась огромная, сверкающая равнина, на которой не было ровным счётом ничего – и оттого её неприятная белизна ослепляла, заставляя случайного путника уйти прочь. Шаг за шагом откапывала я в ней преданные забвению счастливые минуты, пробуждала к жизни лишённые силы чувства, ворошила пепел бушевавших обид. Больше равнина не сияет, покрытая свежевскопанным чернозёмом, зато я чувствую, как, питаемое его целебными свойствами, устремляется ввысь нечто великое и могучее, что некогда было на этой пустоши похоронено. Я всё ещё люблю его. Возможно ли, что в глубине души я никогда не переставала любить Гильгамеша, лишь пряча это чувство от огня жестокой обиды? Что ж, теперь я смотрю на всё несколько иначе. Во всяком случае, я не могу не видеть, насколько права была когда-то Айрисфиль: любые отношения требуют самопожертвования от обеих сторон. Глупо было с моей стороны пытаться совместить идеалы и личную жизнь. Такому энергичному, предприимчивому человеку, как Гильгамеш, действительно должно было не хватать моего внимания. Я была неправа. Уж тем более неправа, отвергая любые его замечания об избранном мною жизненном пути. Впрочем, это уже не та любовь, во власти которой я находилась раньше; не то мечтательное, искажающее реальность чувство. Это нечто большее. Понимание, что только с этим человеком ты и сможешь прожить свою жизнь максимально полно и ярко. Пожалуй, любовь – это отчаянное желание удержаться рядом со случайно пересёкшим твою жизнь человеком; страсть, порождённая неведением. Когда же ты находишь точный ответ, ни волнений, ни сомнений больше не остаётся. Ты просто знаешь – и черпаешь из этого вдохновение. Больше ничего не требуется. И всё же, властность Гильгамеша – единственное, что я не в силах выдержать. Быть “сокровищем” в его коллекции не по моей части. Мне претит роль покорной служанки, во всём подчиняющейся воле своего господина. Именно поэтому, несмотря на желание вновь увидеть Гильгамеша, я не могу сказать, что решение расстаться было неправильным. Я хотела бы ещё раз поговорить с ним – но не начинать всё сначала. Вечное противостояние не для меня. Если бы он только поменял своё отношение ко мне, я бы Но существует ли такая возможность? Не знаю; душа Гильгамеша никогда не была для меня истиной, лежащей на открытой ладони. Впрочем, что гадать. Достаточного того, что я пришла к миру с самой собой. И что бы ни ждало меня впереди, отныне я свободна и от болезненных заблуждений, и от гнетущего груза прошлого. А следовательно, пусть это будет последней записью: все ответы были давным-давно найдены.