Сопротивляться любви — значит снабжать её новым оружием*. ~ Жорж Санд
Светало. Прозрачный утренний воздух дышал свежестью. Небо посветлело, став из бархатно-черного светло-серым, последние искрящиеся бусинки звезд померкли. На белесом небосводе проступали розовые разводы, словно невидимый художник водил кистью по холсту; крыши и окна домов, на которые попадали лучи солнца, вспыхивали золотым огнем. Ранние прохожие, выходя на улицу, ежились и поспешно запахивали плащи, едва прохладный воздух принимал их в свои объятия; где-то взревела машина, сопровождаемая неистовым лаем дворняжки, затем ещё одна, и ещё. Город оживал, усиленно гоня по дорогам-артериям металлическую кровь. Светало…* * *
…Игривый ветерок, скользнув в приоткрытое окно, всколыхнул легкие полупрозрачные шторы, впуская в помещение солнечный свет. Робкий лучик коснулся стен просторной комнаты, выхватил из плотной вуали полумрака прикроватную тумбочку и остановился на будильнике. Звук идущих часов был единственным, что нарушало мягкую утреннюю тишину. Но вот минутная стрелка стала вертикально вверх, и комнату наполнил звон. Из-под ярко-синего одеяла высунулась рука, хлопнула по выключателю, поднесла источник звука к заспанным темно-зеленым глазам. Шесть часов утра. Пора вставать. «Поваляться бы немного» — подумала Артурия и сейчас же возмутилась такому желанию: нельзя давать себе слабину даже в мыслях! Утром каждая минута на счету. Девушка рывком поднялась с кровати, усилием воли сгоняя с себя сон, и, ежась от холодного воздуха, решительно расшторила окно. Свет — вот лучшее средство для пробуждения. И день начался, как и обычно: зарядка и пробежка в спортзале, душ, укладывание волос в аккуратный золотистый пучок. Ровно в семь раздался вежливый стук в дверь и чей-то голос почтительно произнес: — Доброе утро, госпожа Артурия, завтрак подан. — Спасибо, Бедивер, я сейчас спущусь. Девушка подошла к большому перекидному календарю, висевшему на стене, зачеркнула красным маркером клеточку с шестым июня** и вышла из комнаты. У двери её поджидал дворецкий: — Как вам спалось, госпожа? — Отлично, — уже собранная и бодрая, ответила Артурия. — Что у меня на завтрак? Они спускались вниз, со второго этажа, по неширокой винтовой лестнице из темного дерева. Эхо шагов гулко разлеталось по просторным помещениям особняка. — Сегодня у Вас блинчики с кленовым сиропом, фруктовый салат и свежевыжатый апельсиновый сок. — Очень хорошо. Артурия Пендрагон (а именно так звали девушку) была единственным ребёнком и наследницей в семье потомственных юристов. Ее дедушка добился всемирной известности как адвокат, чем обессмертил фамилию Пендрагон и из-за чего, в свою очередь, пришлось пожертвовать семьей — жена не раз и не два уходила от него, обвиняя в невнимании к своим близким. Тем не менее, сын Утер никогда не осуждал родителя, и, выросши, решил идти по стопам отца. Однако, можете назвать это судьбой ли, совпадением, личная жизнь не сложилась и у него. В возрасте тридцати лет он женился — избранницей стала хрупкая, болезненная на вид (правда, из богатой семьи) девушка, к которой Утер внезапно воспылал страстью. Однако страсть — она словно фейерверк — только что была, а вот уж ее и нет. Чувство прошло, и вскоре обнаружились «подводные камни»: легкое кокетство, добавлявшее худой фигурке изящества, превратилось в ежедневные капризы, а спокойствие и невозмутимость мужа теперь приравнивались к «каменному равнодушию». Ежедневная жизнь превратилась в кошмар, который и длился, однако, недолго: через год женщина, дав жизнь ребенку, умерла, не пережив родов. И теперь, восемнадцать лет спустя, этот ребенок превратился в симпатичную девушку, с энтузиазмом уплетающую завтрак. Столовая пустовала, и в этой большой, светлой комнате ее фигурка выглядела немного одиноко, словно даже теперь, хоть через два года*** Артурия и достигнет совершеннолетия, этот особняк был слишком велик для неё одной. Впрочем, так казалось лишь со стороны, потому что у девушки подобных ощущений не возникало совершенно. Отсутствие отца уже давно стало для Артурии обыденным явлением: когда ей было шесть лет, Утер уже надолго отправлялся в деловые поездки. Воспитанием юной наследницы по большей части занимался дворецкий, который в скором времени стал не только её наставником, но и преданным другом. Вот и сейчас, по прошествии двенадцати лет, он как обычно стоял возле своей госпожи, готовый исполнить любое её поручение. «Как резко и в то же время незаметно она изменилась за последние годы! Я помню, как мы играли в догонялки, и, хотя госпожа очень злилась, что не могла догнать меня, она всё равно запрещала мне ей поддаваться. А как она плела для меня венки из одуванчиков и заставляла их носить? Теперь эти дни остались далеко в прошлом. Артурия уже стала целеустремленным, серьезным человеком, хорошо знающим, чего он хочет от жизни», — подумалось ему, — «А всё-таки, хоть и идет последний год Лицея, слишком рано госпожа стремится стать взрослой». — Бедивер, добавки! — голос госпожи вырвал дворецкого из раздумий, и больше он к ним не возвращался.* * *
…Солнечный свет с трудом пробивался сквозь тяжелые багровые шторы, и от этого в комнате царил полумрак. Негромко постучав, пожилой дворецкий осторожно вошел в комнату и с опаской приблизился к пышной, выполненной на восточный манер кровати, где спал глубоким сном её юный обладатель. Мужчина пригладил свои уже слегка подернутые сединой волосы, поправил лацканы пиджака, бросил взгляд на настенные часы в затейливой золотой оправе. Шесть часов. Господину пора вставать. — Господин, просыпайтесь! — никакого ответа. Дворецкий ещё раз нервно пригладил волосы и принялся тормошить юношу. — Просыпайтесь, прошу вас! В ответ ему полетела одна из многочисленных подушек, раскиданных по кровати. — Пойди прочь, шавка, — сонно пробормотал спящий и с головой закутался в одеяло. По правде говоря, слуга был бы и рад не тревожить парня по принципу «не буди лихо, пока оно тихо», но как же не будить, если сегодня господину надо ехать на учёбу? Поэтому дворецкий попытался воззвать к благоразумию юноши: — Но, господин, вы опоздаете на занятия! — Меня это не волнует. Исчезни, — уже недовольно велел парень, явно злящийся, что от него никак не отстанут. — У вас сегодня на завтрак глазунья, засахаренные ананасы… — дворецкий в отчаянии достал свой последний козырь. Как бы в подтверждение его словам, на кровати зазвенел сенсорный телефон, поставленный на режим будильника. В следующий момент кутающийся в одеяло юноша преобразился. Одним рывком поднявшись на постели, он с яростью отшвырнул девайс. Удар о стену оказался так силён, что телефон развалился на части. Метая алыми глазами молнии в побледневшего слугу, парень загремел: — Шавка! Как смеешь ты тратить моё время? Только у дерзкого пса хватит наглости оспаривать решения своего господина. Ещё одно слово, и ты пожалеешь, что родился на свет! Дворецкий молча поклонился, стремясь вложить в это движение всю свою почтительность, и направился прочь из спальни. Он прекрасно знал, что во время таких вспышек гнева с господином лучше не спорить — себе дороже. Но уйти слуге так и не удалость: уже в дверях он столкнулся со стройным худощавым юношей, по лицу которого рассыпались бледно-рыжие веснушки. Судя по всему, тот был только что с улицы и спешил, что было видно по его учащенному дыханию и слегка растрепавшимся зелёным волосам. При виде гостя дворецкий испытал большое облегчение: каким-то непостижимым образом этот юноша всегда умел повлиять на господина. — Гил, а ты знаешь, что точность — вежливость королей? — не успел дворецкий объяснить гостю сложившейся ситуации, как тот уже прошёл в комнату. Но, судя по шутливому тону юноши, в словах не было необходимости: он всё прекрасно услышал ещё в коридоре. Появление зелёновлосого визитёра действительно заставило Гильгамеша сбавить обороты: как-никак, а этот человек был для него особенным. Его бы он в жизни не прогнал из своего дома. Поэтому гнев пришлось сменить на недовольно-раздражённый тон: — А, это ты, Энкиду. Я никуда сегодня не пойду. — Да ты что, первый же день, — изумился Энкиду. – Нет, подъем, подъем! — Неугомонный юноша стал осторожно подбираться к кровати, выжидая подходящий момент, чтобы стянуть одеяло. — У меня в компании вчера авария случилась. Ты понимаешь, что это значит? Я в три часа лёг. У меня сейчас буквально глаза не открываются, — ни перед кем бы Гильгамеш не стал давать отчёт в своих действиях, но его друг был единственным в мире исключением. Тем более, с Энкиду шутки были плохи: несмотря на безобидный вид, хватка у него была просто железная, а раз решив для себя что-то, он мог проявлять титаническое упорство. — Это, конечно, основание, — задумался Энкиду, что-то мысленно прикидывая. — Ладно, ещё два часа. Но потом ты встаёшь. — Идёт, — тяжкий вздох из глубины спальни. — В таком случае, приготовьте, пожалуйста, и на меня завтрак, — распорядился зелёноволосый юноша, поворачиваясь к молчаливо ожидающему развязки дворецкому. — Ах да, и разбудите нас в восемь, а то, боюсь, если я на своём телефоне поставлю будильник, Гил и его разобьёт о стенку. Получив от слуги утвердительный кивок, Энкиду вернулся к другу и с наслаждением упал на пуховую кровать: — Я тоже вздремну, хорошо? — Ты сам знаешь ответ. Через несколько минут в спальне вновь царила тишина, а успокоенному дворецкому оставалось лишь притворить дверь и распорядиться, чтобы приготовили завтрак ещё на одну персону. Ну, и послать кого-нибудь за новым телефоном для господина.