Чтобы быть любимой, лучше всего быть красивой. Но чтобы быть красивой, нужно быть любимой. ~ Франсуаза Саган
Меж пологих холмов, покрытых дикими смоковницами и жестким, словно щетина вепря, кустарником, угнездилась небольшая песчаная бухточка. Узкая полоска пляжа тянулась полукружьем, чтобы затем закончиться грозно вздымающимися из воды утесами. Молчаливые исполины резко вдавались в толщу моря, защищая залив от разрушительных штормов, и волны вот уже как несколько сотен лет в бессильной ярости грызли их камень. Люди обжили это удобное место, выстроив вокруг на вершинах и склонах холмов свои приземистые селения, какие только и возможны в горах. И когда-то мужчины выплывали из бухты в открытое море в надежде поймать богатый улов, в то время как их женщины собирали душистый виноград и пряли грубую шерсть овец. Теперь же обмазанные глиной и увитые плющом деревушки превратились в ничем не примечательный туристический городок, плотно набитый дешевыми ресторанчиками, стандартными сувенирными лавками и простенькими гостевыми домами. Только грудь моря, как и тысячу лет назад, мерно вздымалась, омывая утесы. Тем не менее, несмотря на процветание туризма, залив сумел сохранить в себе некое подобие уединенности, и когда поздним утром группа подростков человек в сорок спустилась в бухточку по потертым каменным ступеням, её взору предстал довольно-таки безлюдный берег. В самом деле, здесь было весьма уютно. В тени самобытных местных зонтиков тихо отдыхало несколько людей. А даже если кто-то и вел беседу, то голоса звучали приглушенно, словно опоясывающие бухту холмы действовали умиротворяюще на любителей поболтать. Берег пряно пах водорослями. Кроткие волны неспешно набегали на него, перекатываясь одна через другую, и лизали разноцветный бисер песка. Они хотели бы подарить прохладный поцелуй и светловолосому юноше, шедшему чуть поодаль от своих товарищей, но, как бы они не пытались прильнуть к ногам путешественника, он был слишком далеко. «Вот стадо», - подумал Гильгамеш, шагая на некотором расстоянии от основной массы лицеистов. Пламенное солнце раскаляло землю; хилому бризу в закрытой бухточке было не по силам разогнать душный воздух, и тот повис над землей маревным жаром, превращая берег в настоящую жаровню. Всюду монотонно звенел стрекот цикад; разомлев под горячими лучами светила, природа погрузилась в томный полуденный сон. Подавив зевок, Гильгамеш бросил недовольный взгляд в сторону одноклассников: громкий хохот и выкрики мутным звоном отдавались в голове, но от них было никуда не деться. «Стадо шавок» - проворчал он про себя, чувствуя, как где-то в глубине начинает шевелиться раздражение, и покосился на идущего рядом друга. Энкиду тоже разморило, и он сонно щурил глаза на окружающий пейзаж. Мысли плавились, распадались, и друзья шли в полном молчании, иногда чувствуя на ступнях теплые брызги волн. Пару часов назад они выехали из отеля по направлению к древней крепости, ради которой, по сути, и замышлялся весь отдых. А так как цель их экскурсии располагалась довольно далеко, было решено сначала доехать до ближайшей пристани, а оставшуюся часть пути преодолеть уже по морю. Пока лицеисты скучали в автобусе, гид рассказывал об истории городка, к которому они направлялись, но Гильгамеш едва ли услышал хоть слово. Все эти интересные факты и сведения можно было с легкостью почерпнуть в интернете, и внимание парня всецело приковывала к себе светлая головка сидящей в противоположном ряду Артурии. Суровый Король-рыцарь тоже не вслушивался в повествование гида: девушка спала, вытянув ноги в просторном кресле и отвернув лицо к окну. Наверняка опять слишком долго читала вечером учебники. Неизменная спутница Артурии – Айрисфиль – сидела ближе к проходу и практически полностью загораживала собой подругу, однако даже тонкой, свесившейся с подлокотника кисти хватало, чтобы парень больше половины дороги кидал взгляды в сторону рядом стоящих кресел. Промелькнувший в размытых мыслях образ любимой девушки заставил Гильгамеша стряхнуть с себя навеянную полуденным зноем дремоту. Вскинув голову, он требовательным взглядом обвел толпу лицеистов в поисках знакомого хвоста светлых волос. Подобный контроль стал уже привычкой: Гильгамешу всегда надо было знать, где и чем занимается его Королева. И это не просто громкая фраза. Парень действительно следил за жизнью Артурии, насколько это было возможно, беззастенчиво пользуясь связями своей компании: в какое кафе сходила, во сколько, одна или с кем-то, какую еду и напитки заказала… Словно пастух, он стерег свою овечку, которая даже и не подозревала о столь бдительном присмотре. Различив силуэт Артурии в первых рядах лицеистов (только у неё была такая строгая, прямая походка) и удостоверившись, что ей не стало плохо от палящей жары и что никто из парней не пытается завладеть её вниманием, Гильгамеш вновь позволил себе расслабиться. Тем временем видневшаяся вдалеке пристань расширилась, поднялась и превратилась в весьма высокий причал с несколькими покачивающимися на привязи корабликами. На берегу стоял невысокий белый дом, и пара мужчин в темных очках сидели перед ним за пластиковым столом, ведя неспешную беседу. При виде приближающейся группы туристов один из них с готовностью поднялся со своего места. Гид, в свою очередь, направился ему навстречу, предварительно велев лицеистам не отходить далеко от пирса. Неподалеку от пристани, на гряде выступающих из воды камней, сидела пара дремлющих чаек. Энкиду сразу оживился, увидев их, и потянул друга за собой. Гильгамеш послушно следовал за другом, с усмешкой наблюдая, как тот самозабвенно бегает вокруг птиц. Чайки были белые, желтоклювые, и совершенно не хотели идти на контакт, сонно пряча голову под крыло. Однако Энкиду этим нисколько не смущался, продолжая увлеченно их рассматривать. До чего же его он всё-таки любит животных! Даже Раджу ему подарил (такое имя дали впоследствии тигру). Интересно, полосатый питомец не скучает один в особняке? Впрочем, Гильгамеш не стал запирать его в клетке, так что занятие себе тигр найдет. А за слуг парень не беспокоился: Раджа был ещё слишком маленьким, чтобы причинить серьезный вред людям, да к тому же отличался небывалым умом. Вот опять же, только Энкиду мог разглядеть среди пяти предлагаемых детенышей одного такого сообразительного. В свои семь месяцев Раджа уже спокойно открывал двери, опираясь лапами на дверную ручку, и выключал в комнате свет, если выключатель находился не слишком высоко от пола. Гений в звериной шкуре. Друг не ошибся, говоря, что тигр будет сокровищем, достойным Гильгамеша. Кстати, о сокровищах: где его Королева? Казалось бы, всего лишь несколько мгновений назад перед Гильгамешем мелькала её светлая рубашка… Впрочем, в последнее время стало совсем неважно, как давно он её видел: едва Артурия исчезала из поля зрения, как парня влекло к ней с новой силой. Он был согласен услышать хотя бы слабое эхо её голоса. Или созерцать неясную тень в тусклом свете фонарей. Даже едва различимый звук шагов принес бы облегчение. Но часто девушка была слишком далеко от Гильгамеша, и тогда жгучее желание огнем растекалось по венам, лишая сна и вынуждая бесцельно бродить по комнате ранними утрами. Это было подобно иссушающей жажде, от которой мутнеет рассудок. Чувствуя, что ему просто необходимо разыскать Артурию, Гильгамеш двинулся вдоль пирса. Его цель – испытать всё в этом мире. Это не мечта, а намерение, потому что Гильгамеш уверен: для него нет ничего невозможного, тем более вместе с другом. Нежной же деве чужды себялюбивые помыслы: она грезит о рае на земле. Это так… глупо. Она считает себя сильной, но на самом деле мир её иллюзий хрупче, чем хрустальная статуэтка. И когда-нибудь эти иллюзии сведут её с ума. Почему она никак не хочет этого понять? Порой Гильгамешу хочется, как в сказках, увезти свою Королеву в какой-нибудь далёкий-далёкий дворец, заточить в самой высокой башне и держать там, вдалеке от внешнего мира, который когда-нибудь непременно разрушит её светлые мечты. Впрочем, для этого ещё рано, слишком рано… Он, конечно, может надавить на Артурию прямо сейчас, но это бы лишило игру всего её наслаждения. Ведь самые сладкие победы – те, перед которыми была жестокая борьба. Поэтому Гильгамеш не торопится. Ему нравится наблюдать за девушкой: замечать мимолётные телодвижения, рассматривать складки её одежды… Нет ничего слаще, чем созерцать притягательное сияние своего сокровища. Но где же она? Может, фотографируется вон с теми девчонками? Нет, они слишком легкомысленны для её серьёзной натуры. Может, стоит под тентами, утомлённо склонив свою светлую голову от беспощадного солнца? Но нет: здесь расположились парни и хохочут над своими шутками. Король-рыцарь не любит шумных компаний. У перил, смотрит, облокотившись, на причудливое морское дно? Но и здесь нет ни следа Артурии. Наконец он находит её: у самого дальнего края причала, там, где море плещется чуть ли не вровень с деревянным мостком, стоит его Королева. Неслышно, ни одним звуком не выдавая своего присутствия, Гильгамеш отступает в душную тень навеса. Сейчас он видел Артурию со спины. Слабый бриз шевелил пряди её волос, и те то и дело вспыхивали на солнце светлым золотом. Судя по чуть изменяющимся очертаниям щек, девушка о чем-то говорила, и до Гильгамеша доносился приятный тембр её голоса. Одета была Артурия, как всегда – строго до простоты: свободная рубашка, призванная скрыть хрупкость женского тела, легкими складками обрисовывала развитый на тренировках торс; темные бриджи, присборенные у колен, открывали взгляду сильные ноги; девушка опиралась на перила причала, и закрытая сандалия изящно повторяла изгиб приподнятой стопы. Вот Артурия чуть повернулась, указывая подруге на что-то вдалеке, и стала видна узкая полоска её шеи, до этого скрываемой низким мальчишеским хвостом, а следом за ней и профиль серьёзного лица. Загар едва тронул нежный бархат кожи, и она приобрела приятный персиковый оттенок. Гильгамеш улыбнулся: как тонко соединяются в этой девушке мощь и грациозность. И как восхитительна она в непреклонности своего характера. Поистине, Артурия – самая притягательная из женщин, которых он встречал. А встречал он немало. Подошел корабль – бело-синий, двухпалубный, и лицеисты потоком хлынули на борт. Гильгамеш подождал, пока его Королева тоже пройдет по шаткому трапу, и любовался со стороны, как отрывисто она поводит плечами, чтобы удержать равновесие, а затем легко, слово серна, спрыгивает вниз. Точные, исполненные природной гармонии движения притягивали взгляд. Когда Артурия вместе с подругой облокотились на борт кораблика, парень тоже прислонился к нему, только чуть поодаль. Теперь он мог рассматривать девушку сбоку: строгий очерк в меру пухлых губ (он даже мог припомнить их тепло и мягкость в тот вечер, когда поцеловал Артурию); чуть нахмуренные по своему обыкновению брови; коротко подстриженные розовые ногти, на которых, как и на лице девушки, не было ни грамма косметики; легкий пушок сзади на шее, подсвечиваемый солнцем; угадывающиеся под просторными рукавами рубашки натренированные, обвитые мускулами руки. Кораблик уже двигался в открытое море, и резкий ветер мял льняную ткань, очерчивая скрытую под ней аккуратную грудь девушки, и дразнил, на несколько секунд приподнимая воротник рубашки, под которым мелькала тонкая оранжевая ключица. Гильгамеш шумно втянул воздух, словно пытаясь уловить ещё и запах возлюбленной. Как бы ему хотелось сейчас прикоснуться к своей Королеве! Подойти, неожиданно обнять со спины, и вновь ощутить такт её дыхания, как и в ту ночь в Малом зале; ткань бы еле слышно хрустнула у него под пальцами, собираясь в складки, и, пока бы его нежная дева вырывалась, он бы распустил прохладный шелк её волос… Особенно громкий хохот нескольких подростков бесцеремонно ворвался в размышления Гильгамеша, напрочь разрушая прекрасную идиллию. Крайне раздраженный, парень развернулся, ища нарушителей своего покоя. С тех пор, как судно отправилось в путь, собранные на небольшой площади лицеисты стали ещё шумнее. И, конечно, Гильгамеш великодушно терпел шавок, полагая, что и холопам надо порой давать расслабиться. Но мешать его отдыху? Нарушителями оказалась группа лицеистов, собравшихся полукругом и жарко что-то обсуждавших. Им было совершенно невдомек, что столь бурным проявлением эмоций они могли побеспокоить Властителя Лицея, и продолжали беспечно веселиться. Лицо Гильгамеша приобрело хищное выражение. Медленно, словно бы раздумывая, он приблизился к подросткам. Однако те в азарте беседы совершенно перестали обращать внимание на окружающий мир, и только когда Гильгамеш тронул одного из них за плечо, люди опомнились и уважительно замолчали. Впрочем, они по-прежнему весело и беззаботно улыбались, не замечая искр гнева, пляшущих в алых глазах Властителя Лицея. Сложив руки на груди, Гильгамеш окинул притихших людей выжидающим взглядом, а потом обратился к парню, который стоял от него дальше всех: - За что награда? – на цветастой рубашке лицеиста действительно поблёскивала медаль. Естественно, спортом в Лицее занимались не только Гильгамеш с Энкиду, и курчавый брюнет, которому был задан вопрос, слыл среди старшеклассников неплохим пловцом. Не так давно он победил в соревновании, и с тех пор не упускал случая похвалиться своими успехами. В конце концов, какому человеку чуждо тщеславие? Каждый ждет своего часа, когда именно он будет особенным. Гильгамеш знал о достижениях брюнета и интересовался медалью далеко не из любопытства. Но парню, уже окрылённому возможностью ещё перед кем-нибудь похвастаться, это было совершенно невдомёк. - За ныряния на глубину, - плечи брюнета сами собой гордо расправились. - Дай взгляну, - это была не просьба – приказ, и властно протянутая ладонь Гильгамеша ещё больше подчёркивала категоричность требования. Однако непроницательный лицеист с готовностью отцепил от рубашки медаль. Некоторое время Гильгамеш будто бы с интересом вертел в руках искусно выполненный значок, от отполированной поверхности которого отскакивали солнечные зайчики. Затем протянул: - Хорошо ныряешь, значит? - Д-да, - уже без прежнего энтузиазма ответил брюнет, с тревогой наблюдая, как Властитель Лицея высоко подкидывает над водой медаль, но тут же, впрочем, ловко её ловит. - Ну что ж, вот на остановке твои умения и проверим, - усмехнулся Гильгамеш и многозначительно взглянул на вновь летящий вверх значок. Брюнет было открыл рот, но так и остался молча глотать воздух, словно уже готовая вылететь фраза застыла у него в горле. Теперь он заметил и хищный излом губ, и гневно сдвинутые к переносице брови – но было поздно. Властитель Лицея был в бешенстве, и за плохое настроение повелителя парню предстояло расплатиться так дорогой ему наградой, которая скоро должна была отправиться на морское дно. Гильгамеш с удовольствием наблюдал, как самодовольное выражение лица ныряльщика превращается в маску ужаса. Он не боялся, что лицеист бросится на него с кулаками, и в какой-то мере даже ждал этого: подрался бы, хоть душу отвел бы. Однако брюнет оказался слишком труслив, чтобы бросать вызов лидеру, и предпочел переговоры: - Гильгамеш, у меня и в мыслях не было переходить тебе дорогу. Скажи, в чем я провинился, и я заглажу свою вину, - в голосе читалось отчаяние. «Ладно, за покорность всё же прощу», - решил про себя Гильгамеш, как вдруг заметил, как уголки губ одной из девушек дёрнулись в нечто наподобие улыбки. Да, так оно и было: приятели брюнета радовались, что гнев Властителя Лицея направлен не на них. Взмахом руки прервав парня, Гильгамеш обратился к не ожидавшей никакого подвоха лицеистке: - Кстати, это не твоя сестрёнка учится в девятом классе? - Моя, - тут же побледнев как мел, выдавила из себя девушка. - А она симпатичная. Я тут думаю её к себе на вечеринку пригласить, - продолжил парень, притворяясь, будто не замечает исказившегося лица лицеистки. Празднества Властителя Лицея отличались особым разгулом, а сам хозяин торжеств имел славу коварного искусителя сердец. Неудивительно, что предложение Гильгамеша, которое, по идее, должно было быть расценено как высшая милость, так напугало девушку, младшей сестре которой только недавно исполнилось шестнадцать лет. Теперь уже в глазах всех людей читался страх. Надежда, что опасность миновала, оказалась ложной, и пару минут назад веселившаяся компания стояла безмолвно, ожидая, какую кару придумал для каждого из них Властитель Лицея. - Гиил! Эй! Чего ты там стоишь? – донеслось вдруг до них откуда-то сверху. Все подняли головы: Энкиду стоял на поднимающейся на верхнюю палубу лестнице и, сложив ладони рупором, старался перекричать шум корабля. Заметив, что ему удалось привлечь к себе внимание, юноша широко улыбнулся и активно замахал руками. Ничем несдерживаемые, треплющиеся на ветру зелёные волосы, рыжие точки веснушек, рассыпанные ярким южным солнцем по носу – сходства с ангелом было мало. Но сейчас для лицеистов юноша выглядел именно посланником небес, ибо только Принц Лицея умел умерить ярость Гильгамеша. И точно: что-то переменилось в лице грозного Властителя Лицея, словно гнев, бушевавший до этого в его душе, растерял свой запал. - Сейчас, - крикнул он другу и повернулся к своим «подсудимым». Пожалуй, они и вправду уже были достаточно напуганы: тихие, глаза потуплены… «На этот раз хватит», - решил про себя Гильгамеш. - Сейчас через час, - поторопил его не боявшийся вступать в перепалки Энкиду, - Давай быстрей. - Уже иду, - пообещал парень. Затем смерил группу лицеистов последним прожигающим взглядом и процедил: – Ржёте, как шакалы. На другом конце палубы слышно, - люди, осознав, наконец-то, чем прогневили Властителя Лицея, торопливо закивали, но тот нетерпеливо перебил их. – Некогда мне ваши извинения слушать. Да и скучно. Лови, - в руки не помнящему себя от счастья брюнету упала медаль. - Привет сестренке, пусть подрастает, - кивнул Гильгамеш лицеистке и пошел догонять Энкиду. Что-то он действительно задержался. Поднимаясь по гулкой металлической лестнице, парень размышлял о том, сколько нового привнес Энкиду в его жизнь, появившись однажды на пороге Лицея. Ведь не одни лицеисты почувствовали на палубе смену настроения Гильгамеша: сам парень тоже отдавал себе отчет в том, что друг свел его гнев на нет. В чем таилось это магическое обаяние? Сколько бы Гильгамеш ни пытался, он не мог понять, но каждый раз под мягким травянисто-зеленым взглядом его сердце наполнялось легкостью и спокойствием. Становились неважными поводы для недовольства, и куда-то улетучивалось раздражение: Энкиду как будто рассеивал негативные эмоции друга. И Гильгамеш тянулся к нему, единственному, кто мог подарить ему то домашнее тепло, без которого не может прожить ни один человек. Догнал он Энкиду, правда, только на верхней палубе. Решив не дожидаться, пока Гильгамеш закончит ставить компанию на место, юноша первым поднялся наверх и теперь сидел на скамейке, смотря на несущееся навстречу море. Палуба по большей части пустовала, и вежливая маска исчезла с его лица, уступив место обычному флегматичному спокойствию. Густые волосы перекатывались зелеными волнами по спине и плечам: свежий ветер, гулявший по кораблю, был здесь особенно силен. Всё ещё переводя дух после стремительной пробежки по лестнице, Гильгамеш собрался было попенять другу, что тот не подождал его, но тот как будто догадался о его мыслях: - И не смотри на меня с таким недовольством, - категоричным тоном заявил Энкиду. – Сам на невесть сколько пропал, а я тебя ещё и жди. «Преданный, а своевольный. Как кошка», - пронеслось в голове у Гильгамеша. Такое сравнение приходило ему на ум уже не в первый раз. Несмотря на завидное единение, царившее между друзьями, Энкиду не робел поступать порой по-своему, если считал это нужным. Не давя на не выносившего приказов Гильгамеша и не начиная лишних споров, он просто брал и делал, как изначально намеревался. И, пожалуй, Энкиду был единственным, кто имел право идти против желаний Властителя Лицея. Гильгамеш очень уважал друга за умение быть солидарным с ним и в то же время сохранять за собой свободу мнения. Именно это делало их дружбу дружбой. Именно поэтому Гильгамеш относился к Энкиду, как к равному, и прислушивался к его мнению. Однако надо было возвращаться к реальности. Выговор, сделанный Энкиду, был вполне обоснованным и требовал объяснений. Надо было хотя бы разыскать друга после того, как все поднялись на борт, а Гильгамеш не сделал даже этого. И как так всё получилось? Тем не менее, выхода не было. Не найдя никаких оправданий в свою пользу, парень собрался было извиняться, но Энкиду опять опередил его: - Хорошо здесь, правда? – миролюбивый тон показывал, что, в сущности, юноша совсем не сердится на друга. – Тихо, и красивое море. Вид с верхней палубы действительно завораживал: темно-синее, почти черное море величаво несло свои плотные волны, заставляя кораблик вздёргивать носом на наиболее крупных из них. Суденышко давным-давно покинуло бухту и теперь мчалось вдоль прибрежных скал. Древние, корявые, сиренево-серые (а некоторые – бежевые, в косых параллельных полосках, словно слоеное пирожное), скалы возвышались из бессильно грызущего их моря, словно гигантские кости Земли. Казалось, все они – отроги одного исполинского скелета, что простирается на многие километры под мрачной толщей воды, под морским песком и под землёй. Но в отличие от костей, от вековых скал не веяло дыханием смерти: верхушки их поросли густой зеленью, а к подножию, в укромных бухточках, прибивались моторные лодки туристов. - Ну так как, ты не поедешь учиться за границу? – нарушил молчание Гильгамеш. - Нет, - помотал головой Энкиду, глядя на горизонт, где бескрайнее море сливалось со светлым, почти белым небом. Гильгамеш с удовольствием отметил, что в последнее время его друг стал прежним. Исчезли приступы беспричинной хандры – не той задумчивой меланхолии, которая была естественной частью его характера – а мрачной, беспросветной депрессии, в которую на протяжении двух месяцев Энкиду то и дело впадал, и которой Гильгамеш не мог найти причину. Потом выяснилось, что у друга действительно наметились разногласия с родителями: те хотели, чтобы их сын получал высшее образование за границей, в то время как сам юноша был настроен продолжать учёбу вместе с другом. Родители оставались единственными людьми, которых Энкиду по-прежнему остерегался и против которых внутренне боялся идти. Даже несмотря на поддержку Гильгамеша. Но теперь, похоже, всё разрешилось, так как Энкиду вновь пребывал в хорошем расположении духа. - Значит, и дальше будем вместе, - одобрил новость Гильгамеш. – О, Артурия! Девушка шла по нижней палубе, судя по всему, от ранее отчитанной им компании. - Вот поборница справедливости, - фыркнул парень. – Ты меня, кстати, вовремя окликнул: ещё бы немного, и она бы накинулась на меня, словно разъяренная львица, – всё то время, что Гильгамеш строил лицеистов, Артурия на самом деле сверлила взглядом его спину, готовая в любой момент прийти людям на помощь. - То есть, ты не хотел бы, чтобы она к тебе приставала? - Да нет, почему же: Артурия очень забавна, когда злится, – возразил Гильгамеш, любуясь чеканной походкой девушки. - Ааа, ну ладно, - с непонятным для Гильгамеша разочарованием протянул друг. «А почему ты об этом спрашиваешь?» - хотел поинтересоваться парень, озадаченный как постановкой вопроса, так и интонацией, с которой он был задан, но не успел: Энкиду, по-видимому, удовлетворившись полученным ответом, сменил тему: - Как твой отец? - О боги, Эн, вот только не начинай всё сначала, - с досадой отмахнулся Гильгамеш. Худшего предмета для разговора сложно было придумать. - Он тебя любит, - тон, которым были произнесены слова, не оставлял сомнений, что друг не собирался закрывать неприятную беседу. - На словах можно любить кого угодно и сколько угодно, - заметил Гильгамеш, и в его голосе прорезались надменные нотки. - Однако твой отец никогда не пытался изменить тебя. Гил, послушай: мы оба знаем, что такое одиночество, но мои родители всегда стремились полностью контролировать мою жизнь. Одно время я думал, что никогда не прощу их за это. Но встреча с тобой изменила меня. После неё я понял, что есть и обратная сторона медали, и это помогло мне в некоторой степени примириться со своим детством. Тебе это тоже необходимо. Я знаю, ты его презираешь, но попытайся ещё раз. Больше у тебя никого нет, - забыв про морскую панораму, Энкиду серьёзно смотрел на друга в надежде воздействовать на него скорее взглядом, чем словами. - У меня есть ты, – вскинулся Гильгамеш. – Мы же поклялись быть друг другу братьями. - И всегда ими будем. Но жить с родным отцом и избегать его тоже не вариант. Почему ты не хочешь прислушаться ко мне? - Мы похожи, но не одинаковы, - покачал головой в знак отказа парень. - Вот как? Хорошо, я не хочу и не могу тебя заставлять. Но я делаю вывод, что мои слова для тебя ничего не значат, так? – травянисто-зеленые глаза сузились и свирепо сверкнули. Повисло молчание: Гильгамеш колебался. Он мучительно хмурил лоб, борясь с собственными чувствами, и тяжелый взгляд Энкиду давил на него. Наконец парень, сдаваясь, вздохнул: - Хорошо, я попытаюсь. - Молодец, - хлопнул его по плечу Энкиду и вновь повернулся к морю. – Оу, остановка! Солнце уже вкатилось на самый верх неба, и огненная жара стала совсем нестерпима. Даже морской ветер не приносил должного облегчения, и, чтобы лицеисты окончательно не спеклись, капитан завернул корабль в крохотную бухту, где молодёжь могла поплавать и освежиться. Пристани оборудовано не было: это был дикий, необлагороженный человеческой рукой пляж, поэтому близко к суше судно подойти не могло. Впрочем, доплыть до каменистой отмели не составляло труда, и все, кто не боялись глубины, с радостью попрыгали в воду. Море здесь было настолько прозрачным, что даже на большой глубине отчётливо виднелись покрытые водорослями камни, и отливало чудесным изумрудно-зелёным цветом. И снова Гильгамеш не сводил глаз с Артурии. В сверкающих, пронизанных бриллиантовыми лучами волнах нежная дева напоминала стремительного дельфина. Сильными движениями она рассекала перед собой плотное море, и тогда на мгновение белели над водой её острые лопатки. Впрочем, похоже, Король-рыцарь не особо жаловал воду: очень скоро девушке наскучило плавать, и она вышла на берег. Необыкновенное море этой бухты уже удостоилось описания – и столь же красив был и её пляж. Его усыпало бесчисленное множество разноцветных камней, словно кто-то раскидал целый сундук самоцветов. Кирпично-красные, влажно блестящие от влаги; матово-голубые с белыми прожилками; серо-зелёные, расчерченные жирными темными полосами; гладкие насыщенно-жёлтые, испещренные мелкими вкраплениями белого – парад фантазий природы можно было рассматривать вечно, и так и не найти двух похожих камней. На этом естественном, изукрашенном морем ковре стройная фигура Короля-рыцаря смотрелась более, чем волшебно. Она была словно морская нимфа, вышедшая на берег, и вода сверкающими каплями падала с локонов на её блестящий от влаги стан. Без одежды тело Артурии выглядело гораздо женственней, чем это казалось под строгими официальными костюмами. Развитые на тренировках мышцы не могли исковеркать природную нежность линий, а узкие плечи, которые Артурия обхватывала под порывами теплого ветра, указывали на хрупкость девушки. Ещё Гильгамеш плавал наперегонки с Энкиду, играл в водные салки (всё закончилось тем, что он долго кружил с другом вокруг корабля, пытаясь попасть в последнего мячом, а тот всё уворачивался) и нырял на глубину. Затем судно снялось с якоря, и лицеисты отправились дальше в путь. Наконец путешественники достигли пункта своего назначения – городской пристани. Высадившись в шумном порту, где их кораблик выглядел крохой по сравнению с судами-исполинами, лицеисты отправились к замку, ради которого и затевалось всё путешествие. Надо признать, что город, в который прибыли лицеисты, хоть и считался крупным культурным центром, на таковой не походил. Узкие, каменные улочки между домами, на которых нельзя было свободно раскинуть руки, походили скорее на тропы малоимущих районов. Обшарпанные здания с чёрными, словно закопчёнными, фасадами поражали запущенностью. Проёмы окон безрадостно темнели, напоминая пустые глазницы, а протянутые между безобразными балконами верёвки, на которых сушилась одежда, создавали ощущение ветхости. Кое-где виднелись кафе-забегаловки, пахнущие морем и пивом, сунуть нос в которые было бы, возможно, не очень-то безопасно для здоровья. Вот истинный облик страны, некогда в древности сильной и мудрой, а теперь обнищавшей, живущей на доходы от туристов. Бросив рассматривать проплывающий мимо город, Гильгамеш поискал глазами Артурию. Она шла совсем рядом, буквально на пару шагов впереди него, и слушала Айрисфиль, делившуюся впечатлениями об уроках вождения машины. Вообще, хоть его дева была довольно-таки молчаливой натурой, никогда не создавалось ощущения, что она была зациклена на себе. Душа и сердце Артурии и были закрыты от окружающих, но мысли её всегда были связаны с людьми, и это чувствовалось при одном взгляде на её вдумчивое, одухотворенное лицо. Каждую минуту она словно была соединена незримой нитью с каждым находящимся рядом с ней человеком. С каждым, но не с ним. Почему Артурия не обращает на него внимания? Всякий раз, когда они вместе, девушка ведет себя так, словно его рядом нет. И это, признаться, раздражает. Недаром же порой говорят, что противоположность любви – не ненависть, а равнодушие, потому что если в первом есть эмоции, то во втором – их полное отсутствие. Гильгамеш бы предпочел яростные нападки, нежели холодное молчание. Что ж, если гордая дева предпочитает ничего не замечать, он продолжит добиваться её внимания своими способами. - Эй, Артурия, - окликнул парень идущую впереди блондинку. - Чего тебе? – настороженно обернулась та. - Я заметил, ты последнее время волосы только в обыкновенный хвост завязываешь. Неужели пытаешься под мальчишку косить? – вот, кстати, и тема подходящая. Он как раз на днях задавался вопросом, отчего это Артурия вдруг решила сменить имидж. - Не твое дело, - уже недовольный тон. Но Гильгамеша такое сопротивление лишь раззадоривает. - Нет, ты ответь! - И что, если так? – от камней, которыми вымощена улочка, жар идет такой, что у девушки нет сил особо препираться. - Тебе идёт, - весело отмечает парень. Досадливо махнув рукой, Артурия отворачивается. Ха-ха, похоже, он был всё-таки прав в своих предположениях: реакция его Королевы была красноречивее любых слов. Ещё только приехав в Южный Лицей, Гильгамеш отметил странное стремление девушки копировать парней. А теперь, когда он обратил на неё внимание, Артурия убрала из своей внешности то единственное, что ещё ассоциировалось с женственностью: свою элегантную прическу. “Наивная”, – усмехнулся про себя Гильгамеш. Такими мелочами его не оттолкнуть. Но откуда в Артурии столько стремления быть похожей на мужчину? В её характере может отсутствовать тяга к ярко выраженной женственности, но едва ли девушка с самого рождения отрицала свою сущность. Само это не могло в ней проснуться, здесь явно влияние извне. Тем временем лицеисты продолжали подниматься вверх по улочкам, и городской ландшафт постепенно изменялся. То и дело на их пути стали появляться старинные здания с колоннами или причудливыми перилами; старые, но ухоженные арки, под которыми уже появлялось желание сфотографироваться. Тротуары расширились, приобрели более цивильный вид – всё указывало на то, что путешественники приближались к туристическому центру города. Открывшаяся их взорам площадь действительно являлась уже отголоском развитых стран: простор, мощёный ровным серым камнем, пышные пальмы и раскидистые деревья в ансамбле с яркими клумбами и большие, остеклённые рестораны. От площади многочисленными ручейками отделялись улочки, набитые сувенирными магазинами со всевозможными безделушками и одеждой. Не обращая внимания на торговые кварталы, лицеисты пересекли площадь и очутились перед желтыми стенами крепости. Со стороны она выглядела совершенно миролюбивой: относительно невысокие стены, рассаженные возле них кипарисы; на месте когда-то преграждающих путь, обитых железом ворот стояли турникеты. Но стоило путешественникам попасть внутрь, как стало ясно, что строилась крепость явно не ради украшения города. Как оказалось, замок опоясывало две наклонных стены. Они сходились буквой “V”, но до соединения не хватало метров двух, и между ними пролегал глубокий ров. Сейчас он порос сорной травной и покрылся пылью, но зоркий глаз всё ещё мог кое-где заметить торчащие из земли колья, предназначенные для врагов. Воображение, поражённое суровостью укреплений, перенёсшихся через столетия в наши дни, невольно заглаживало трещины в камнях, поправляло полуразрушенные бойницы, и вот уже гудел в ушах боевой рог, а через стены лезли варвары-неприятели… …Они лезли нескончаемой лавиной, чтобы затем упасть в ров, сраженные острыми стрелами. Подбадривая друг друга криком, защитники крепости славили неприступность своего оплота. Но врагов было слишком много. Из десяти, залезших на стену, одному удавалось живым скатиться на дно рва. А из десяти живых, спустившихся вниз, одному удавалось начать карабкаться на вторую стену. И в какой-то момент самому ловкому из варваров, наверное, удалось взметнуться вверх и вонзить свой кинжал в ближайшего к нему лучника. В ту же секунду он повержен другими защитниками крепости, но на место одного зверя лез уже другой. Путь был проложен… После подъемного моста, служившего единственной переправой через ров, шло что-то вроде внутреннего двора и служебных помещений, и лицеисты не стали там слишком долго задерживаться. Повернув налево, они вышли на открытое пространство, ограждённое невысокой стеной и открывающей вид на море. Теперь становилось понятно, что крепость располагалась на возвышении, на вершину которого путники и поднимались через весь город. С трёх сторон подход защищала сама природа, представ в виде отвесных скал, с четвёртой люди сами обезопасили себя. Сама площадка была покрыта редкой травой, посыпана хвоей растущих здесь сосен и завалена валунами. Кто знает, частью чего они раньше были? Время не оставило никаких пометок, кроме нагретых солнцем камней. Справа же от открытого поля возвышалась гора, пиком уходящая в небо – последний рог скалы, послужившей основой для крепости. В склоне горы виднелись грубо вырубленные из камня ступени, ведущие на самый верх, где, прищурив от солнца глаза, можно было различить какое-то строение. Тогда, сотни веков назад, сияло такое же солнце… …и кровь заливала устланную хвоей площадку. Железный запах перебивал пряный аромат смолы, и повсюду вместо валунов лежали исковерканные тела людей. Варвары наконец-то отбросили защитников от стен в глубь крепости, раскрыли обитые железом ворота, и их всадники лавиной хлынули внутрь. Разве могли храбрые, но выросшие в городе воины выстоять перед силой и жестокостью кочевников, за несколько минут обращающих города в пепелища? Пахло гарью, в воздухе непрерывным воем стоял треск огня и крики женщин. Цивилизация рушилась под когтями невежества, крепость пала… …- Ну что? – спросил Энкиду, поправляя сбитые ветром волосы. – Грандиозно, правда? Они с Гильгамешем стояли на самой верхней площадке горы. Весь невысокий город, длинной чертой протянувшийся перед крепостью, был виден как на ладони: крошечные крыши домов, продолговатые здания университетов, автомагистрали, острые пучки пальм. С такой высоты он даже казался нарядным и симпатичным. Море застыло единым голубым полотном, и многочисленные яхты и кораблики напоминали расчерченное чьей-то огромной рукой поле для морского боя. - Здорово, - кивнул Гильгамеш, - Но если бы я жил в те времена, я построил бы ещё лучше. - Мне всё казалось, что я видел картины прошлого, словно древние камни перенесли меня во времена своей юности. - Мне тоже. Но крепость спит. Её время прошло, и она трескается под слоем пыли, видя сны о былых временах. Возможно, мы подглядели один из них, - полушутливо, полусерьёзно ответил Гильгамеш, продолжая смотреть вдаль. Краем глаза он видел маячившую у стены Артурию. Суровая, словно некогда защищавшие эту гору воины, девушка живописно смотрелась в древнем антураже. Как бы хотелось всегда иметь перед собой её гордый профиль! «А впрочем, это вполне возможно», - подумал Гильгамеш. Вытащив из сумки фотоаппарат, парень выждал, пока девушка залюбуется панорамой, и щелкнул затвором. Когда-нибудь бесстрашная дева окажется в его объятьях, как это фотография в его руках.Внимание!! Важное объявление (пишу здесь, так как в комментариях вряд ли всё поместится).
Эта работа ещё не окончена, а значит, как и любое произведение, находящееся на стадии создания, она может подвергаться некоторым изменениям. Это не обязательно подразумевает тотальное переписывание всей главы, однако я могу убирать или, наоборот, добавлять некоторые моменты повествования. Соответственно, я считаю нужным сообщать читателям об этих переменах, так как они влияют на восприятие истории в целом. Исключение - изменения типа плюс-минус слово/предложение, если только они не несут в себе значимой для сюжета роли. Какие обновления были проведены на сегодня? - В главу 13 (Сезон осенней меланхолии), когда Гильгамеш и Энкиду приходят к заболевшей Артурии, было вствлено описание особняка Пендрагонов. На мой взгляд, важная деталь, так как дом тоже может многое рассказать своих обитателях. - Из главы 2 (Встреча) было убрано имя Кирицугу. По неопытности своей я вначале "понасовала" в сюжет других героев из Фэйта, но сейчас понимаю, что это ни к чему, если центром моего внимания являются только главные герои. Насчет Кирицугу: не знаю, появится ли он дальше в повествовании или нет - время покажет. - По вышеуказанной же причине я подредактирована в главе 2 описание класса Артурии, чтобы ничего не напоминало, что раньше там были и другие персонажи Фэйта. Плюс в этой же главе я немного подредактировала диалог Гильгамеша с Артурией. - Изначально я хотела приводить эпиграфы к некоторым главам, но это было как-то сложно, не имея целой картины работы. Теперь постепенно осуществляю свою задумку. Помимо этой главы, эпиграфы были добавлены так же к: 1 (по сути, это эпиграф ко всей первой части), 11 главам. - Я так же собираюсь переименовать фанфик. Меня с самого начала коробила некоторая заезженность названия. Хотелось чего-то более свежего и метафоричного. Теперь, когда часть истории написана и я могу окинуть её более широким взглядом, становится понятно, что название к тому же узко и не отражает всей сути работы. Речь ведь идет ещё и об Энкиду, и Айрисфиль. Внимание сосредоточено на всей четверке молодых лицеистов, нежели только на отношениях Гильгамеша и Артурии. Поэтому я подыскала более подходящее название. Специально предупреждаю об этом под главой, чтобы читатели не пугались, что знакомые "Противоположности" куда-то исчезли)) Смена названия произойдет на выходных.