***
Первая ночь на территории пентхауса Итачи была на удивление легкой. Бросив мысли о звонках всем, кто только мог прийти мне в голову — а их было немного, всего два человека, Карин и Киоко, находящиеся для меня вне зоны доступа в данный момент времени, — я решительно встала с длинного мягкого дивана с твердым намерением найти ванную комнату, чтобы избавиться от макияжа, щипавшего глаза из-за того, что его разбавили слезами. Робкий и осторожный осмотр первого этажа открыл для меня большую кладовую (пока что пустую), находящуюся напротив кухни, а так же нужное мне помещение, находящееся напротив гостиной, около лестницы, ведущей на второй этаж. Безобразно большая ванная комната: широкая душевая, унитаз, отделенный перегородкой от глубокой ванны, широкая раковина с большим зеркалом, шкафчики для полотенец и других банных принадлежностей. Пока что здесь находилась только пара-тройка белых плетеных корзиночек, вместивших в себя саше с мылом, шампунем, бальзамом, гелем для душа и пеной для ванны. Как в отелях. Тогда я еще не знала, что все нужное для ванной комнаты и прочих мест привезут большой доставкой всего через несколько часов после ухода Итачи. Но он меня не предупредил. Каково было мне, и без того перепуганной, боящейся издать лишний шум в совершенно пустом пентхаусе, услышать громкий звонок из панели, находящейся на стене между дверью в коридор и кладовой. Итачи, по всей видимости получивший отчет о успешной доставке продуктов и прочего, отправил мне смс с сдержанным извинением — в его манере. Спеша обратно на работу, тот совершенно забыл о доставке. Мне не нужно было делать абсолютно ничего, кроме открытия двери, все остальное сделали люди из службы доставки: внесли большие коробки с неизвестным мне содержимым прямиком в кладовую, а другие тем временем разместили коробки в районе кухни, после чего открыли их и выгрузили все продукты в двухкамерный холодильник. Я скромно стояла в середине первого этажа, наблюдая за рабочими пчелками, облаченных в фирменную одежду своей компании. Еды, ушедшей в холодильник, было много — три коробки. Теперь в гробу не осталось ни одной свободной полки. Но больше коробок ушло в кладовую — примерно около восьми; в какой-то момент я сбилась со счета, отвлекаясь на работников, вскрывающих коробки с едой. После успешно проделанной работы вся бригада вежливо попрощалась со мной около выхода. Теперь я снова была предоставлена самой себе в опустевшем помещении. Скромно посидев на диване некоторое время, теперь я все же настроилась на осмотр второго этажа. Решила начать с конца. Первая дверь скрывала за собой тренажеры, упакованные в коробки, расположенные у левой стены, а по правой шли игры: мини-гольф, дартс, столик для шахмат и стоящий в углу пустой стеллаж. Около тренажеров на стене был предусмотрен телевизор и тонкие музыкальные колонки; шкафчик для вещей, хромированная тележка и мини-холодильник стояли в углу около панорамного окна. Следующая дверь скрывала вторую ванную комнату, более маленькую по площади, если сравнивать с той, что была на первом этаже. На одной из полочек я разглядела признак человеческого пребывания — раствор для линз и контейнер. Видимо, Итачи обосновался здесь. Третье помещение оказалось кабинетом. Пустое пространство, не имеющее никакого представления о своем хозяине. На широком столе находился ноутбук, рядом с ним черный планшет, пара перьевых ручек и футляр для очков. Предпоследняя дверь скрывала за собой комнату Итачи. Я опознала ее по вещам, оставленным на изножье большой кровати, а также по знакомому запаху неизменного парфюма мужчины. Прошел почти год с тех самых пор как мне довелось услышать эти запомнившиеся рецепторам обоняния привлекательные ноты, а он до сих пор не поменял его на что-то другое. На прикроватном железном столике лежала пара-тройка черных резинок для волос. Было странно оказаться нарушителем, без спроса ворвавшимся в комнату Итачи. На удивление этого самого нарушителя, комната была рассмотрена им бессовестно тщательно. Что я хотела здесь найти? Ответ на вопросы: кто такой Учиха Итачи и каковы его мотивы? Что он из себя представлял? Опомнившись, я вылетела из помещения. Странно, что он не закрыл дверь на замок, тем самым предоставив мне возможность оказаться в его личном пространстве, хоть то было совсем пустое и пока не могло поведать что-то конкретное о своем хозяине. Последняя дверь около лестницы была предназначавшейся мне комнатой. От спальни Итачи она отличалась более теплой цветовой гаммой, в которой местами присутствовал совсем легкий сливовый оттенок. Положение мебели точь-в-точь отражало комнату Итачи, и единственное между ними различие: моя кровать была по левую руку от входа, а его — по правую. Между нашими кроватями находилась бетонная стена. Пустая и безжизненная, совсем новая, пока что не особо приветливая. В спальне Итачи находились хоть какие-то вещи, обозначающие наличие у помещения хозяина, а в моей не было ничего, кроме сливового цвета покрывала, лежавшего на аккуратно заправленной кровати. Она не моя. Эта комната — не то место, которое я хочу считать своим. Конечно, я могу этого не делать, но ведь у меня должен быть свой собственный угол, который я могу назвать своим. Пункт временного пребывания. Да, это мой пункт временного пребывания. Теперь она будет называться именно так. Теперь, уже после долгих раздумий о Киоко и ее жилплощади, не было смысла врать самой себе: я считала эту комнату наилучшим вариантом для жизни, если сравнивать ее с тесной квартирой Киоко. Эта спальня была такого же, если не большего размера комнаты девушки. Мне всегда было трудно сравнивать квадратуру разных помещений, приближенных к размерам друг друга, поэтому и в этот раз мне было довольно сложно судить наверняка. Податься мне было некуда, да и какой смысл сбегать теперь? Во мне больше не было сил для сопротивления — оно было бессмысленно. Вся энергия словно высосалась из тела во время того разговора. Что мне оставалось? Пойти на поводу у Итачи, предложившего мне дать ему шесть месяцев. Но для чего? На что он рассчитывал? Неужели тот действительно думал, что спустя полгода я резко откажусь от своего сопротивления и позволю связать нас обоих узами брака? Какая нелепость. Ему стоит задуматься над дальнейшими действиями. Полгода пройдут быстро, для него так точно. Пусть решает все вопросы в голове уже сейчас, чтобы быть готовым вовремя отпустить меня по истечении срока договора. Я упала на кровать без сил, тело требовало горизонтального для него положения. Перевернувшись на правый бок, под голову я подоткнула не подушку, а свои ладони, так и не решившись прикоснуться к этой вещи, специально предназначенной для моего удобства. Закрыв глаза, я продолжала о чем-то размышлять, но в итоге меня поглотил сон. Совсем спокойный, без сновидений и тревог. Я проснулась только на следующий день, в момент пробуждения часы смартфона показывали три часа дня. Я умудрилась проспать восемнадцать часов. Голова была тяжелой, тело сковала непонятного рода ломота, а воспоминания в первые минуты их воспроизведения были как за толщей чересчур густого тумана. Видеть пропущенные звонки от Саске было ожидаемо, однако теперь к ним прибавились звонки от Киоко и Карин. У Карин раннее утро, я снова опоздала со звонком. Можно было набрать Киоко, но отяжелевшая голова пока еще не позволяла мне мыслить четко, вряд ли бы я смогла правильно выразить все, о чем хотела сказать еще вчера. Отложив телефон и перевернувшись на спину, я прислушалась к звукам за дверью спальни. Голоса. Приглушенные голоса или голос, звуки непонятной возни. Теперь я боялась даже дышать, боялась, что меня услышат, обнаружат, найдут. Не хотелось выходить из комнаты, видеть того, кто сейчас находится в пентхаусе. Не было желания видеть Итачи. Страшно. Мое упорство могло помочь мне продержаться и до глубокой ночи, вот только оно отнюдь не хозяин моему мочевому пузырю. Промучившись примерно полтора часа, я все же подорвалась с кровати, тихо-тихо подошла к двери и осторожно отодвинула ту в сторону на несколько сантиметров. Звуки возни прекратились двадцать минут назад, но я не была уверена, что жилплощадь пуста. Благодаря расположению комнаты у самого начала лестницы, мне открывался вид на все двери второго этажа, на двери первого, кухню и половину зоны отдыха. Внизу сновали две девушки, облаченные в униформу: одна натирала кухонную столешницу, а вторая вертела в руках робот-пылесос. Видимо, он был новый — коробка от техники лежала на полу у самых ног девушки. Отодвинув дверь чуть шире, на свою беду я прослушала появление неизвестного справа от меня. Неожиданно услышав чужой голос, тело заметно дернуло испугом. — Юная госпожа Мори, — раздалось справа, женщина удивленно смотрела на меня, стоя между дверей двух спален, — вы проснулись, — продолжила та громче, по всей видимости желая предупредить своих коллег с первого этажа о моем появлении. Конечно, все повернулись в мою сторону, поклонились. А я продолжила стоять в дверях — ни туда, ни сюда, даже мой мочевой пузырь забыл о нестерпимом желании избавиться от жидкости. — Юная госпожа, простите, мы не хотели вас потревожить, — пискнула девушка, до моего появления натиравшая столешницу. Кажется, она была самой молодой из всего персонала, находящегося в пентхаусе. Хотя вполне возможно, что их было не трое, а намного больше. — Простите, если вели себя слишком громко, — добавила та, что возилась с роботом-пылесосом. — Госпожа… — начала было та, что была ко мне ближе всех, но я бросила ей бесцветным голосом: — Не нужно, — и выскользнула из комнаты. Моя фраза могла означать все, что угодно: не нужно предлагать мне что-то, не нужно со мной говорить, не нужно ничего спрашивать и так далее. Как ее понять — оставалось выбрать той женщине. Я лишь хотела отвязаться от всеобщего внимания, быстро сделать свои дела и снова закрыться в спальне, чтобы не напороться на Учиха Итачи. Сделав все необходимое в большой ванной комнате, я быстро отправилась к прежнему месту дислокации, около которого стояла та женщина, но теперь у нее был деревянный поднос. — Госпожа Мори, я… — Не нужно, — остановившись у двери и положив на ту ладонь, я взглянула в глаза женщины, вокруг которых кожа была испещрена мелкими морщинками. На вид ей было за пятьдесят, но взглянув на фигуру — не дашь больше сорока пяти. — Прошу вас, не отказывайтесь, — взмолилась та, сделав один шаг ближе, — господин Учиха распорядился накормить вас. Я приготовила еду на несколько дней вперед, она в холодильнике. А это, — она мягко кивнула на поднос с едой в своих руках, — прошу вас, съешьте это сейчас, вы ведь проголодались. Я оставлю его в вашей комнате и больше никто из нас вас не потревожит. Мы скоро завершим уборку, осталось совсем немного. Мива почти закончила уборку в кабинете, Тетсуо заканчивает настройку техники. Троих я вижу сейчас. Значит, всего их пятеро. — Каору вернется сюда завтра, чтобы разобрать ваши вещи. — Мои вещи? — в голове был вакуум. Через несколько секунд на меня как в первый раз навалилось осознание — я буду жить здесь. — Да, ваши вещи, их привезли днем, но так как вы спали… — Уже? Я не давала своего согласия… — получилось совсем растерянно, однако женщина напряглась, глаза расширились в страхе. Она боялась меня? — Так распорядился господин Учиха… Больше не хочу слышать его фамилию. Оставьте меня в покое. — Я поняла, — на тяжелом выдохе кивнула я, отодвигая дверь в сторону, — оставьте на столе… Женщина сделала легкий поклон, затем юркнула в мою комнату, чтобы оставить в ней поднос с едой. Я зашла следом, смотря в пол. Домработница вышла, закрыв за собой дверь. А потом вернулась, извиняясь десятки раз, и протянула мне сложенный лист бумаги. Письмо от Итачи. Так она сказала, вкладывая в мои ладони принесенную вещь. Еда оставалась нетронутой до полуночи, а потом я сдалась. Поклевала совсем чуть-чуть во время разговора с Карин, блюда были заветрившимися и совсем холодными — их было неприятно есть. Письмо Итачи осталось непрочитанным, спрятанным в какой-то из нескольких выдвижных ящичков туалетного столика. Карин просила меня прочитать его ей, хотела ознакомиться с содержимым, но я была категорична. Если я пока еще не настроилась на прочтение его содержимого для себя, то зачем мне читать его для кого-то другого? Насильное ознакомление. Подруга предлагала мне приехать к ней, хотя мы обе понимали: мне некуда ехать, кто пустит меня в ее общежитие? Жить у друзей Карин, имевших в своем распоряжении квартиры? Можно, но у меня нет ни денег, ни банально загранпаспорта, который находился в родительском доме. Как уехать? В любом случае эта идея изначально была смехотворна, сказана лишь для того, чтобы сказать хоть что-то, оказать помощь только на словах, а на деле — все зависело только лишь от меня и моих возможностей. Карин разрывалась меж двух огней: первый был здравым смыслом, благодаря которому та высказала поддержку и свое понимание, а второй, самый яркий, появившийся сегодня — желание оказаться на моем месте, подругу почти что разрывало от зависти. Вот она поддерживает меня, жалеет, удивляется поведению Итачи, а потом высказывает желание быть невестой Учиха, говорит, что мне повезло и с большой жилплощадью, и домработницами, и с еще многим-многим другим. Да, в этом случае правда на ее стороне. Но ведь я не хотела всего этого. Если бы хотела — можно было говорить, что я сорвала куш, но в данных обстоятельствах это невозможно. Так и прошел весь наш разговор, во время которого Карин казалась мне человеком, больным серьезным психическим отклонением: ее мотало из стороны в сторону от высказывания поддержки до высказывание своей зависти, и обратно. И тогда я решила для себя — больше не искать поддержки от человека, с детства бредившим Учиха. Чем больше я ей рассказывала, тем чаще и фанатичнее та примеряла мою жизнь на себя, подставляя рядом Саске. Пусть успокоится, помечтает вволю, а когда той удастся все переварить — тогда мы сможем пообщаться так, как делали это раньше. Все совершенные ночные телефонные разговоры били по голосовым связкам — приходилось шептать четко и понятливо, напрягать их довольно долго. Я не знала наверняка, есть ли Итачи в пентхаусе, или же тот отсутствует. Кажется, его не было днем, не было вечером. Вполне вероятно, что я пропустила его приход, а может быть и уход из дома. Или пропустила информацию, что тот сидит в своей комнате или кабинете. Из-за отсутствия четкой уверенности в чем бы то ни было, мой ночной поход в туалет был самым страшным испытанием: я боялась потревожить Учиха, боялась обозначить ему, что я не сплю и разгуливаю по дому; боялась случайно столкнуться с Итачи в ванной или при выходе из нее, а так же боялась идти по темноте наощупь, в которой могла наткнуться на того ужасного человека. Как работает система освещения — было для меня пока еще неизученным вопросом, да и включать свет, чтобы известить Итачи о перемене моего места дислокации? Нет уж, лучше идти по темноте, слабо разбавляемой светом города, льющимся из панорамных окон, едва достающего до пятнадцатого этажа. Со стороны Киоко я получила предложение пожить в ее маленькой коробке, называемой домом, и мне даже не пришлось вытягивать из нее это предложение, на которое уже вчера вечером поступил бы отказ. Все-таки я не могу. Не могу. На удивление, Киоко меня поняла. Без подробных разъяснений та сразу же догадалась о моих мыслях, поняла причину моего отказа. Она и сама бы не отказалась быть на моем месте, сменить коробку на двухэтажные апартаменты с панорамными окнами. Как странно: все, с кем я сегодня разговаривала, хотели бы оказаться на моем месте. Удивительная несправедливость жизни ко всем: к Карин, к Киоко, ко мне. И почему одним достается все, а другим абсолютное ничего? Во вторник утром, как и обещала та женщина с подносом, в пентхаус вернулась Каору — девушка, вчера крутившая в руках робот-пылесос. Я не спала всю ночь, беспокойно ворочаясь в кровати, поэтому не пропустила ее появление ровно в девять. Сначала подумала, что это Итачи, но так как перемещения человеческих ног так и не достигли второго этажа спустя двадцать минут, я спокойно выдохнула. А потом осмелилась выползти из своей конуры. Киоко было бы смешно, назови я при ней эту комнату грубым словом «конура». Сначала я оглядела местность, стоя около перил, а потом спустилась вниз, выглянула в коридор, заваленный знакомыми коробками, на которых были иероглифы, написанные моей рукой. Каору развешивала одежду в шкаф, в первую его часть — та, что ближе к входной двери. Увидев меня, девушка замерла. Мы глупо пялились друг на друга примерно полминуты, а потом она поклонилась, приветствуя «хозяйку». Ничего не сказав, я резко развернулась на пятках и убежала в спальню. Трогают мои вещи. Все делают за меня и без моего ведома. Кто я здесь? Беспокойно просидев в комнате около получаса и почувствовав неприятный запах, исходивший от подмышек, я поплелась в ванну. Я не могла позволить себе увязнуть в своем собственном горе так, что буду сидеть в комнате и источать неприятные запахи. Это неприемлемо для моего носа, за нос Учиха и остальных я не беспокоилась. За все три часа, что я провела в теплой воде в ванной, Каору порывалась проверить меня минимум восемь раз. Сначала девушка предлагала чай, а потом стала осведомляться о моем самочувствии напрямую, не прибегая к предложениям принести мне стакан воды, чай или завтрак. Каору даже предлагала мне помочь вытереться, принести полотенца, которыми был забит белый глянцевый шкаф, стоящий в углу. Судя по голосу, девушка сначала боялась заговаривать со мной или той было неловко, а потом ко всему прочему прибавился страх — та действительно боялась за меня. Именно по этой причине я продолжала подавать голос, хотя рот совсем не хотел открываться, звуки еле-еле выходили из горла с каким-то першением и хрипом. Но лучше давать знать ей о своей невредимости, бросив в сторону двери пару фраз, чем потом смотреть, как ту вышибают люди в спецодежде. Может, я слишком нафантазировала на этот счет и никто бы не стал вышибать дверь, но ведь была такая вероятность? Мне кажется, персонал, видевший меня вчера, считал, что я не совсем в себе. Или им так сказали? Интересно, что Итачи сказал им обо мне? Говорил ли? Может, просил их не трогать меня? Не знаю. Но должен же он был дать хоть какие-то распоряжения? За этими размышлениями я просидела последние полчаса в воде, а потом, к счастью обеспокоенной Каору, вышла из влажного помещения и побрела обратно на свое место — в комнату, которая теперь, по прошествии трех часов, трудом Каору была наполнена моими вещами. Мне стало неприятно. Кто-то находился в моем убежище, снова раскладывал мои вещи туда, куда хотел, трогал их, узнавал меня лучше. Единственное хорошо — этим кем-то был не Итачи, а обычная девушка, выполняющая свою работу. После одиннадцати часов вечера послышались движения. На этот раз это был Учиха. Следующие дни прошли в одиночестве: никто из персонала не возвращался в пентхаус для какого-то дела, а Итачи, появлявшегося здесь невидимым призраком, я не видела — только пару его писем, оставленных на столике в гостиной. Я практически не появлялась на первом этаже, спускалась только за тем, чтобы выпить воду и сходить в туалет, а после сразу же убегала в комнату. Случайно обнаружила письма. Пришлось откопать самое первое и прочитать его вместе с остальными. Итачи писал какую-то ненужную чепуху, я даже не стала заострять на ней внимание, а вот рассуждения о нашем договоре были прочитаны досконально. Собиравшись с силами почти сутки, в вечер четверга я все же начала нашу переписку смс-сообщениями. Учиха обещал подготовить договор и предоставить его уже в пятницу. Единственное, чем я занималась в дни отсутствия в пентхаусе персонала и Итачи: перебирала свои вещи, бесцеремонно троганные чужими руками. Не смотря на свое состояние, приближенное к тому, когда я переживала измену Хидана и не пускала того в квартиру, все-таки я не могла оставить ситуацию с вещами. Не могла позволить им распоряжаться ими или думать, что они до сих пор имеют на это право, не могла позволить оставить свое имущество в тех местах пребывания, которое выбрал кто-то, а не я сама. Решение о помолвке, выбор места моего проживания и многое другое — пусть оставляют себе, а я заберу в свое распоряжение хотя бы вещи. Я решу, где лучше повесить верхнюю одежду, куда поставить кроссовки, на какой полке будут стоять книги зарубежных и японских авторов. Я буду решать: что следует повесить над кроватью, а что останется в одном из множества ящиков шкафа, отправленное туда, потому что этому так и не нашли применения. Я оставлю себе хотя бы это, чтобы не растерять себя окончательно. Теперь друзья, с которыми я не обмолвилась хотя бы одним сообщением с тех пор, как приехала в рекан, были для меня далеким прошлым. Токийский университет — чем-то давно забытым, хотя я была в нем на той неделе. Сейчас казалось, что все было год назад. А то и десятилетия. Прошлое было слишком далеким, самое настоящее и ощутимое, что теперь у меня было — затворническая жизнь в четырех стенах спальни с редкими выходами на прогулку до первого этажа. Никто не запрещал мне покидать жилплощадь — я сама не хотела выходить. Что мне делать снаружи? Растрачивать все деньги с кредитной карточки, оставленной Итачи в одном из писем? Точнее, в самом первом письме, которое было сложено так, что с первого взгляда ты и не поймешь, что в нем находится тонкий квадратик пластика. А ведь Карин говорила мне прочитать письмо еще в понедельник. Но что бы мне это дало тогда? А сейчас? Имея кредитку, допускать мысли о побеге и прочем — теперь я не ввязывалась в эти несуразные глупости, даже не позволяла мозгу вспоминать о предыдущих планах подобного формата. Тем более что пришлось бы снимать с карты внушительную сумму денег, а этого не сделаешь незаметно. Тратить деньги просто так, от скуки и плохого настроения — я так не умею, да и не было смысла. Трата денег никогда не являлась для меня избавлением от сильного стресса. Чтобы избавиться от моего стресса, нужно что-то серьезнее кредитной карточки, что-то, что может дать Учиха, но не даст. По крайней мере, не сейчас. Так и на что мне эта кредитка? При мысли, что буду тратить деньги Учиха — появлялось ощущение, как меня сковывает долг. Тратить деньги Итачи — значило быть ему должной. А я этого не хочу. Единственное, от чего мне никуда не деться: использование электричества. И иногда воды, чтобы быть чистой и чтобы не заставлять организм страдать от нехватки жидкости. А все остальное… Не знаю как скоро у меня получится себя пересилить. Видимо, когда упаду в голодный обморок. Моя учеба в университете, мои друзья и мои планы на будущее — все стерлось ластиком, оставляя после себя крохи мусора. Эти крохи хранили в себе все воспоминания. Я знала, что не смогу продолжить учебу в том состоянии, в котором нахожусь в данный момент, и что не смогу посмотреть в глаза ребятам, боясь увидеть в них осуждение. А сказать им о нашем с Итачи договоре я не могла. Никто не должен был знать об этом, кроме нас двоих. Поэтому мне не оставалось ничего, кроме как тихо забрать свои вещи из шкафчика и согласовать свой уход со стариком Хирузеном.***
Как и обещал вчера, Итачи вернулся за мной ранним утром. Мужчина зашел в палату сразу же, как из нее вышли врачи, быстро завершившие осмотр моих травм. Ничего нового те не сообщили. Я вполне здорова, могу вернуться домой. Уклонившись от ответного приветствия нервным разворотом в сторону кровати, я стала складывать одеяло непослушными руками. Зачем я это делала? Чтобы заняться каким-то делом и не смотреть на Итачи, не разговаривать с ним, не произносить приветствие. Как же глупо все это выглядело со стороны. Наверное, мое поведение — своеобразный протест, кричащий о моем нежелании возвращаться в пентхаус Итачи. Интересно, мог ли тот это понять? Учиха сказал, что подождет меня за дверью, даст время, чтобы я переоделась в привезенную им одежду. Дверь закрылась. Развернувшись к пакету с названием брендового магазина, я подлетела к нему, чувствуя, как внутри разгорается пламя гнева, но, обнаружив в пакете совершенно новые вещи, а не те, что висели в моем шкафу в спальне — меня тут же отпустило. Учиха не прикасался к моим вещам. По крайней мере, хотелось в это верить. Мы молча миновали множество коридоров больницы, молча сели в машину. Итачи не донимал меня разговорами, правда, только лишь первые пять минут пути: потом тот зачем-то сказал мне, что мой отец действительно переживал о моем благополучии, когда ехал в больницу и уезжал из нее. Почему и зачем он говорит мне это только лишь сейчас? Наверное, раньше это просто не пришло в голову. А зачем? Хотел, чтобы я перестала думать в негативном ключе в сторону родителей? Чтобы знала о беспокойстве отца, знала, что то на самом деле было? Я промолчала в ответ на слова мужчины — мне нечего ответить на полученную информацию. А несколько минут спустя, прокрутив в голове разговор с Хаку, вдруг открыла рот и сухо попросила Итачи поддерживать миф о наших хороших отношениях, про которые я наплела брату, чтобы тот перестал беспокоиться за старшую сестру. Учиха заверил, что с этим не будет никаких проблем. Я впервые захожу в пентхаус в сопровождении Итачи, мы разуваемся по очереди, надеваем тапочки, не сняв верхнюю одежду проходим по коридору вглубь жилплощади. С каждым пройденным шагом во мне все больше разрастается непонятного рода груз. Так тяжело рядом с ним. Тяжело вернуться в это место, в котором есть мои вещи, есть призрак моего присутствия — все это не сглаживало острых углов. Так странно было оказаться здесь в то воскресенье, провести в четырех стенах пять суток, потом попасть в больницу, и снова вернуться в это место. Оно не стало для меня более привычным после тех дней заточения, мне не хотелось бы вернуться сюда по своей воле. Но это место было единственным, в котором меня ждали, в которое я могла прийти или уйти из него в любой момент. Это место было единственным, отвечающим всем требованиям комфорта. Если забыть о существовании в нем Итачи — становилось чуть проще. Я повесила пальто в шкаф, стоящий в спальне. Осмотрелась по сторонам безучастным взглядом. Ехав в машине, я намеревалась осмотреть комнату на предмет вторжения в нее третьих лиц за время моего отсутствия, когда попаду в нее, но забыла о своем желании, оказавшись на месте. Что толку беспокоиться за свои вещи? В этом месте нет угла, который бы не принадлежал Учиха. Попав сюда, вещи автоматически стали собственностью глаз Итачи. Не переодевшись и не вымыв руки, я упала на кровать. Тоска и отчаяние заглотили меня с головой. Прерывистый стук в дверь не дал мне отключиться, не дал провалиться в сон, в который меня затягивало предыдущие пятнадцать минут, проведенные в мыслях о том, как я съедаю яичный рулет. Сколько прошло времени? Пришлось поднять тело, принять сидячее положение, а после согласиться на вторжение незваного гостя. Но это был не Итачи — в комнату вошла та женщина, выглядевшая на сорок пять, если не всматриваться в ее морщинки на лице, шее и руках. С ней был неизменный поднос с едой, который предназначался для завтрака в постель. Очень красивая и удобная вещица. Поставив поднос в районе изножья кровати с моего разрешения, женщина зачем-то уведомила меня о уходе Итачи, а после сообщила мне свое имя и фамилию, рассказала по каким дням будет работать в пентхаусе. Ее основные обязанности — готовка. Завтрак — на ней, потом обед и ужин. В перерывах между этим она будет отсутствовать за пределами жилплощади, а где — меня не волновало. Среда и четверг — выходные. График работы Итачи утвердил сегодня утром, перед уходом на работу. Помимо нее здесь будет работать Каору — на ней была уборка в понедельник и субботу каждой недели. Генеральная уборка раз в две недели, дата — на усмотрение хозяев. Все остальные, кого я видела в прошедший понедельник — дополнительный персонал, взятый на работу всего на один день, чтобы помочь основным работникам быстрее справиться со всеми задачами. Масако-сан вышла из комнаты и закрыла дверь, оставляя меня одну с полученной информацией и подносом, на котором я разглядела яичный рулет. Видимо, когда я лежала на кровати во власти полудремы, запах еды проник в комнату, поэтому я грезила о яичном рулете. После больничной еды — теперь желудок просто не мог отказаться от предложенных блюд. Пришлось с ним согласиться. За окном было темно, когда кто-то снова постучал в дверь спальни. Все утро я проспала из-за плотного завтрака, а днем пыталась согнать с себя сонливость, но ничего не получилось и, видимо, я отключилась до самого вечера. Телефон сообщил, что сейчас почти восемь. Должно быть, Масако-сан хотела предупредить меня о готовности ужина и что та уходит домой? В этот раз я решила встать с кровати и открыть дверь, заодно сгоню остатки сонливости и посещу уборную. Видеть лицо того, кого не ожидал увидеть — всегда сюрприз, а в моем случае он был неприятным. Я всматривалась в профиль Итачи несколько секунд, прежде чем тот повернул голову в мою сторону. Почему он здесь? Раньше тот пропадал до глубокой ночи. — Как ты себя чувствуешь, Юмико? — Итачи слегка нахмурил брови, всматриваясь в мое лицо. Что ему не понравилось? — Я… — отвлекшись на мысли о нахождении Итачи в пентхаусе в неположенное время и на то, что тот посмел заявиться ко мне, я замолчала на долгие полминуты, а потом продолжила, обдумав свой ответ: — Думаю, без изменений. А что я могла сказать? Особенно когда Учиха находился так близко, нервируя этим с еще большей силой. Я уже привыкла к тому, что тот был невидимым призраком предыдущие дни, и теперь было сложно перестроить себя на мысль, что все закончилось, что тот будет появляться дома раньше, по крайней мере, возможно, не на постоянной основе, но такое будет происходить. Необходимо смириться. Неужели я считала, что смогу ощущать свободу в этом месте? Счастье длилось слишком недолго. — Вот как. Подстегнутая негативом, мой вопрос вырвался быстро и нервно: — У вас есть ко мне какое-то дело, господин Учиха? Итачи тяжело выдохнул перед ответом, по выражению его лица казалось, что тот переходит к неприятной для него теме: — Пострадавшая девушка. Она жива, в сознании, идет на поправку. И это все? Но ведь он хочет сказать что-то еще. — И?.. — Она не будет подавать жалобу. Все улажено. Хорошая новость заставила меня приподнять уголки губ, на душе стало легче. Было плевать на ее травмы, самочувствие — все это было не важно. Важно лишь то, что эта история не имеет продолжения. Итачи сказал слово «улажено», значит ли это, что тот приложил к этому свою руку? Даже если и так — тот не получит моей благодарности. За что благодарить? Итачи обязан был уладить это дело, все произошло исключительно по его вине. И теперь тот так же обязан обеспечить мою безопасность, оградить меня от ненормальной Айлы и прочих психически нездоровых личностей. — Это хорошо, — я кивнула, смотря в темные глаза, освещенные тусклым светом огоньков, расположенных на высоком потолке. Видимо, можно было регулировать яркость освещения. Я не знала об этом, никто не говорил. — Я сообщил об этом твоим родителям. Зачем он продолжает этот разговор? Тянет, выдает информацию порционно, делит на большие куски. Мне пришлось снова кивнуть головой, но в этот раз на лице больше не было присутствия улыбки. — Во вторник состоится встреча наших родителей. Мы уедем в фамильный дом моей семьи. Будут присутствовать все, и ты можешь не беспокоиться о своем брате — я помню, что обещал тебе этим утром. Значит, Саске тоже будет присутствовать на встрече? Ну а как иначе?.. Это же сын Фугаку и Микото, родной брат Итачи. — Что… Я… Я совсем не готова к этому! Что я должна… как? — предложение выстраивалось кусками, потому что в голове прокручивалось слишком много мыслей. Хоть я и не могла выстроить четкое предложение, кажется, Итачи было достаточно предыдущих обрывистых мычаний. — И там я сообщу им, что нам необходимо время до свадьбы, чтобы проверить свои чувства. Теперь я совсем разнервничалась, однако перестала невнятно мычать: — Это обычная практика, но после того, как все произошло так быстро, неужели они поверят в это? Была помолвка, обе семьи дали согласие… Зачем им соглашаться на оттягивание свадьбы? Будет странно, что мы стали жить вместе, а теперь вдруг говорим о проверке чувств… Будто кто-то из нас двоих разочаровал кого-то, все начнут беспокоиться об этом. Итачи покачал головой. — Это единственное, что я могу предложить им сейчас, чтобы дать тебе обещанные дополнительные месяцы. Ну конечно. Итачи не мог так просто взять и дать мне предложенные месяцы в обход двух семей, которые рассчитывали увидеть нашу свадьбу уже через два-три месяца. Безусловно, нам придется пройти через этот разговор. — А что будет потом? И почему вдруг состоится встреча? Из-за истории с Айлой? — Встреча была запланирована в середине этой недели, я забыл сообщить тебе, когда узнал об этом в рабочее время. Думаю, они поднимут вопрос о нападавшей, тебе придется говорить об этом. Буквально несколько слов, а потом я смещу фокус внимания. — А что будет потом? — я повторила свой вопрос, однако обдумывала в этот момент в голове слова Итачи. Не знаю, зачем снова повторила его, в принципе, можно было обсудить это потом. — Что именно? — Итачи не понял. Это не удивительно. Иногда я могу задавать вопросы так, что собеседник не понимает их смысла, потому что я банально забываю обозначить этот самый смысл, на какую именно тему задаю вопрос. В нашем случае был ворох вопросов с моей стороны, и было непонятно — к чему задан самый первый. Что он вообще подразумевал? Про какое «потом» я говорила? — Что будет после истечения шести месяцев? Как мы расторгнем помолвку? Лицо Итачи вытянулось, брови опустились ниже. Он всматривался в мои глаза долгие десять секунд, прежде чем ответить бесцветным голосом: — Еще рано думать об этом, Юмико. Твой ужин стоит на столе. — он развернулся и зашагал прочь. Высокая фигура Учиха Итачи скрылась за дверью кабинета. А я тем временем почувствовала холод, вдруг ощутившийся всем телом. Он ушел, потому что я сказала что-то не то? Итачи не хотел обсуждать со мной расторжение помолвки?.. Думаю, сейчас для него все эти размышления о далеком будущем — лишний, ненужный груз информации. Согласна, что пока еще рано думать об этом. Но все-таки скоро стоило начать заниматься этим хотя бы по чуть-чуть, верно? Я нырнула обратно в комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Включив свет, я обнаружила отсутствие подноса. Наверное, Масако-сан позаботилась о нем и грязной посуде, пока я спала крепким сном. Теперь, когда я знала о присутствии Итачи в пентхаусе, внутри разрослось напряжение. Больше я не хотела покидать пределы комнаты. Просто не могла, опасаясь снова столкнуться с Итачи. И что, будем жить так еще пять месяцев? Не знаю, как смогу сохранить за это время здравый рассудок, как не докачусь до сооружения импровизированного ночного горшка, и как не запасусь запасами еды, словно белка, запасающаяся орехами. Как я вытерплю эту гнетущую обстановку? Я снова, как и все предыдущие дни, улеглась на кровать и уставилась в стену, давно изученную глазами со всех сторон и углов. Ни книги, ни ноутбук, ни телевизор, ни даже телефон — ничто не попадало в мои руки. Я просто лежала, разъедала свой разум размышлениями, от которых не было никакого спасения. Что бы я ни делала — все равно не перестану думать. Хотя как я могу утверждать это, если не пробовала? Превозносила свои внутренние страдания выше обыденных дел, способных отвлечь на себя человеческое внимание? Согласна, телефон — совсем не помощник, он, периодически сообщающий о входящих вызовах Саске и других, хранил в себе много воспоминаний, о которых стоило забыть на продолжительное время, чтобы не причинять себе боль. Но другие вещи могли помочь, ведь так? Саске. Прошло чуть больше недели с нашей последней встречи, тогда мы виделись... Я даже и не помню, где мы виделись и о чем говорили до той поездки. Помню, что тот капал на мои нервы, когда заговаривал о Итачи. Помню наш телефонный разговор, когда я ехала в Токио. Когда я сбежала в Токио. А потом я больше не хотела говорить с одним из представителей семьи Учиха. Но сейчас мне кажется, что я чувствую что-то странное, вспоминая тот разговор. Тогда во мне было желание скорее закончить разговор с Саске, потому что он был родным братом этого ужасного человека, но только лишь из-за этого все прекратилось так быстро? Что еще я чувствовала? Перевернувшись на бок, я силой заставила себя не копаться глубоко внутри, не вспоминать прошлое. Запретила признаваться самой себе, что чувствовала в тот вечер сожаление, хотя и убеждала себя все предыдущие дни, что мне абсолютно плевать на Саске, и что я не нуждаюсь в нем, не боюсь потерять своего любовника. Я сожалела. Но о чем? Мне было стыдно. Перед Саске? Перед кем? Я силой зажмурила глаза, уткнулась лицом в подушку и взвизгнула, совсем отчаявшись разобраться в своих чувствах. Как бы то ни было, теперь Учиха Саске не волновал меня так, как это было до истории с помолвкой. Меня не тянуло к нему так, как это было раньше. Но в чем, по сути, был виноват Саске? Почему я игнорировала его звонки и смс? Неужели... Наверное, я просто старалась вычеркнуть его из своей новой жизни как можно быстрее. Не видела смысла его в ней присутствия. Зачем мне тратить нервы еще и на него, когда все они предназначались для Итачи? Стоило себя поберечь. Я сдавленно взвыла в подушку подобно раненому зверю, представив нашу встречу в доме Учиха. Это было самым страшным кошмаром, уже давно. Страшно представлять в деталях то, что произойдет всего через несколько дней, чего я боялась все это время, не хотела, чтобы страшные фантазии воплотились в жизнь. Но этого невозможно избежать. Пусть на неделю или две позже, но это бы случилось: я бы оказалась перед родителям и младшим братом Итачи, держась за руку последнего. И дальше по сценарию: мы играем пару, потому что нас хотят видеть таковой, потому что Итачи принял то эгоистичное решение и обрек меня на все эти страдания. Как бы мне хотелось исправить прошлое. Итачи ушел ранним утром воскресенья по одному ему известным делам, дав мне возможность прошмыгнуть в уборную первого этажа, а после украсть из холодильника бутылку воды и пару красных яблок. Если Масако-сан принесет мне еду — я не стану от нее отказываться. Лучше поем в комнате то, что принесут, чем буду лишний раз торчать в кухне, раскладывая все необходимое по тарелкам и разогревая это в микроволновке. Пока не буду иметь примерного понимания графика работы Итачи — не хочу высовываться на первый этаж без особой надобности. Наверное, сейчас буду готова на это только из-за критической ситуации. Или все-таки лучше прибегнуть к ночному горшку, пока не поздно?.. Если бы не оказалась в больнице, в которой меня пичкали капельницами, тем самым обеспечив организму избыток жидкости на несколько дней вперед, ночью я бы не страдала из-за невозможности посетить уборную. Если бы мой желудок не раздразнили едой — я бы и дальше продолжала питаться один раз в сутки, а то и в двое. Но разве это было правильно по отношению к моему организму? Совсем нет. Однако здравая мысль не могла переплюнуть страх столкновения с Итачи. Когда-нибудь станет проще. Нужно время, чтобы привыкнуть.