Мы пленники общей и тёмной судьбы
Меж вихрей вселенской метели,
А наши герои — всего лишь рабы
У мифа, идеи и цели.
2017 год. Было тихо. И в этой мёртвой, обманчивой тишине словно бы всё замерло. Иногда ему могло показаться, что в мире не осталось ничего, только тьма и кое–какие ощущения собственного тела. Лишь где–то в глубине того, что осталось от сознания, почти отчаянно билась мысль: «Достаточно! Хватит». И это мысль было лишь жалкой и бессмысленной попыткой остановить его. Его самого по сути. Манджиро Сано понятия не имел, сколько времени прошло — час, а может, несколько суток — перед тем, как он «очнулся». С трудом, будто после сильной лихорадки, вырвавшись из цепких тисков бреда. Всё больше сил требовалось для контроля «Чёрного импульса». Нет, не так. Сано уже давно перестал его контролировать, скорее ему иногда удавалось отбирать у него контроль, возвращая себя. Хотя Манджиро уже не мог с уверенностью определить, где заканчивался «Импульс» и начинался он сам, настоящий. Эта граница с каждым годом становилась всё более и более нечёткой. А он всё упрямо не сдавался, вновь и вновь пытаясь не проиграть, когда победить было уже невозможно. Манджиро смотрел на трупы двоих людей, до смерти забитых им самим. Со временем собственные действия Сано перестали так уж сильно ужасать его. Жестоко и аморально, но человек привыкает ко всему. Не то что бы он начал считать это нормой, хотя а что ему делать? Биться в истерике после каждого раза? Истерик–то у него и не случалось. В первое время были только шок от того, что он сам сделал, после — принятие реальности. Каждой реальности. За что Сано расправился с этими двумя? Вероятно, они пришли с каким–то донесением, суть которого Манджиро не мог вспомнить. Нужно не забыть отдать приказ о похоронах, чтобы не получилось как в нескольких предыдущих случаях — от трупов просто избавлялись. Сано равнодушно оглянулся по сторонам — где он вообще? Это был гостиничный номер. Манджиро, едва заметно пошатываясь — мескалин делал своё дело, — вышел из номера и совсем не удивился, увидев Санзу, ждущего его. Харучиё мельком заглянул в номер. — Вот сука, убежала всё–таки, — выругался он. — Кто? — не понял Манджиро. — Я тебе девку снял, сказал, чтоб до утра здесь была. Деньги взяла, а работу не выполнила, — ответил Санзу. Два трупа не вызвали у Харучиё никакого интереса. Сано нахмурился, пытаясь вытянуть у него — или самого себя — воспоминания. Они были смутными. Сначала Манджиро «развлекался» с проституткой, а после вдруг начал душить её, но в короткий момент «возвращения» отпустил женщину и велел ей бежать. — Больше не надо ко мне никого подсылать, — сказал главарь «Токийской свастики». — И скажи, чтобы узнали, кто те двое. Харучиё безразлично кивнул. Сано же бросил хмурый взгляд на папку с бумагами в руках у Санзу. Обычно его люди не составляли никаких отчётов, передавая всё на словах, если это не касалось так называемого бизнеса, который, несмотря на то, что большинство вопросов решались «по–другому», требовал множества документов. Сейчас Манджиро никак не хотел вникать в них, впрочем, в этих вопросах он полностью доверял Коконою. В основном от Сано во всех этих бумажках требовались лишь подписи. — Это по поводу твоего особого поручения, мы нашли всё, что смогли. Но это чушь кучки фанатиков, — пояснил Санзу и протянул ему бумаги. Харучиё скучающе добавил: — Ещё меня психопатом называют, они-то там явно принимают что-то пожёстче… А вот это не терпело отлагательств. Манджиро пробежался глазами по тексту. Это действительно была чушь. Как и «Чёрный импульс». Как и вообще всё, что происходило вокруг него. Взять того же Ханагаки. Но, если вернуть те дни, дни прошлого, когда всё ещё казалось правильным и ясным, Сано не мог, то вот шанс разобраться с причиной произошедшего у него появился. Пусть один факт уже и нельзя изменить. Я монстр, и монстр — это я. 2005 год. Кейске Баджи понял, что он — грёбаный путешественник во времени. 2017 год. Баджи был счастлив. Сегодня все проблемы благополучно могли отправиться к чёрту и далее, чтобы жизнь в кои то веки начала казаться просто идеальной. А, может, сейчас она таковой и была. Кейске даже чувствовал себя замечательно, несмотря на изрядное количество выпитого вчера алкоголя по случаю того, что «В мире на одного Баджи стало больше». Именно такой тост, полностью описывающий причину торжества, предложил Чифую. Летнее солнце вставало рано, и сейчас его свет, пробившийся сквозь не до конца задёрнутые шторы, падал прямо на фигуру женщины, спящей рядом с Кейске. Сказал бы кто Баджи лет десять назад, что он будет умиротворённо лежать и с лёгкой улыбкой, не привычным оскалом, смотреть на какую–то там красотку, Кейске бы рассмеялся в лицо этому придурку с его больными фантазиями. Но сейчас мужчина не мог отвести взгляда от своей жены, Аканэ Арахи, то есть Аканэ Баджи, которая наконец отказалась от убеждения «хорошее дело браком не назовут». Просыпаясь, она немного заворочалась, медленно разлепляя глаза. Женщина вздрогнула и резко отпрянула от Кейске, но тот тут же притянул её обратно. Аканэ положила ладонь на лицо мужа, тем самым закрывая ему глаза, и сонно пробормотала: — Не смотри на меня, когда я сплю. Ты меня так до инфаркта доведёшь. Баджи лукаво ухмыльнулся, во всём его виде не осталось и намёка на прежние безмятежность и невинность. Мужчина отбросил нетёплое одеяло, укрывающее их, и прошёлся взглядом по телу Аканэ, начиная от пусть и не туго собранных, но всё же разлохмаченных и разметавшихся по подушке рыжих волос и заканчивая оголёнными ногами женщины, которые та в этот момент свела ещё теснее, словно чувствуя направление мыслей Кейске. Прекрасная женщина, и Баджи уверен — он никогда не сможет вдоволь насмотреться на неё. Сейчас же Кейске проник рукой под ночную рубашку Аканэ, немного сжал её бедро, и, описывая пальцами круговые движения, начал подниматься всё выше. — Я могу довести тебя не только до инфаркта, — более низким, чем обычно, голосом произнёс Баджи, пока его пальцы медленно прошлись по половым губам, едва раздвигая их. — В соседней комнате спит Чифую, — напомнила женщина, её взгляд был полон строгости, но губы невольно дрогнули в довольной улыбке, что с головой выдало её истинное желание. — Если он войдёт сюда, я лично сделаю ему гроб из его же манги, — ответил Кейске, не останавливая дразнящих движений — подушечки его пальцев кружили вокруг клитора, лишь на секунду и почти что невесомо затрагивая его. Баджи хотел услышать согласие строптивой Аканэ. — И Казутора тоже остался у нас, — добавила женщина, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. Несмотря на словесные протесты, Аканэ отбросила несколько непослушных чёрных прядей с лица Кейске, задержала взгляд на его губах, которые ей очень бы хотелось занять поцелуем. Но это чуть позже, сейчас она обвела пальцем сначала линию подбородка мужчины, а после, затрагивая шею, соскользнула ноготками на его грудь и на пресс. — Я придушу и его, — пообещал Баджи и успел перехватить руку жены, прекрасно понимая, что, если её острые ногти пройдутся по его члену, всё кончится слишком быстро, а у Кейске созрели другие планы. — Хотя он выпил так много, что вряд ли скоро проснётся, — произнесла Аканэ с лёгкой укоризной в голосе, продолжая вести будто бы совершенно обычный, непрерываемый ничем разговор, решив пока оставить попытки прикоснуться к Кейске, в то время, как его свободная рука расстёгивала пуговицы той единственной одежды, что была на женщине. — Алкоголь в малых дозах полезен в неограниченных количествах, — ответил Кейске и припал к губам Аканэ, сливаясь с ней в не особо нежном, но полном желании поцелуе. Они так напористо сминали губы друг друга, словно впервые оказались разгорячёнными и настолько близко, и было в этом что-то опьяняющие. — Но если ты против, я конечно не могу… — протянул Баджи, разрывая поцелуй. Перед этим он надавил на клитор Аканэ и тут же резко убрал руку. За это она царапнула грудь мужчины, оставляя несколько краснеющих полосок, и отрывисто сказала: — Баджи, заткнись. — Слушаюсь, Баджи, — усмехнулся Кейске. Он переместился ниже и раздвинул податливые ноги Аканэ. Как и ранее, Кейске начал с бёдер женщины, покрывая мягкую кожу лёгкими поцелуями, на что Аканэ зарылась пальцами в его волосы и потянула на себя, желая, чтобы мужчина поскорее перешёл к самому главному. Два пальца Баджи, собрав смазку, плавно проскользнули внутрь, начав тереться о сжимающие их горячие стеночки, отчего Аканэ откинулась на подушку и прикрыла глаза от удовольствия. Кейске подавил желание прикоснуться к себе, хотя было сложно игнорировать вставший член, слишком уж заметный сквозь лёгкую ткань шорт. Баджи наклонился вперёд и для начала обвёл кончиком языка горошину клитора с лёгким нажимом, постепенно вбирая её в рот. Аканэ, не выдержав, подалась вперёд, сильнее сжимая в ладонях волосы Кейске. Стон сорвался с губ женщины, она рвано выдохнула, закусила губу, и Баджи, подняв взгляд, испугался, как бы она её не прокусила. — Потише, дорогая, я не хочу потом объяснять Чифую, чем взрослые занимаются в спальне, — отстранившись, сказал Кейске. Аканэ бы прыснула от смеха, если бы не приятно тянущее жжение между ногами, заставляющее её думать лишь о том, как достичь пика наслаждения. И если бы не Кейске, который секундой позже издевательски несколько раз сжал клитор между зубами, несильно, но достаточно, чтобы Аканэ дёрнулась, поджав пальцы ног, не зная куда себя деть от, кажется, чрезмерного удовольствия. Но этих прерывающихся сладких пыток всё равно было ещё мало, чтобы кончить, поэтому Аканэ, собрав остатки самообладания, чтобы её голос не сорвался, произнесла: — Кейске, пожалуйста… — бывшая Арахи знала, что Баджи прекрасно её понял. Она глубоко вдохнула и добавила: — Иначе потом я затрахаю тебя до смерти. — Какие грязные словечки, — Баджи приподнялся, давая жене короткую передышку, чтобы достать из шкафчика, стоящего рядом, упаковку с презервативами, всё-таки даже женитьба — это риск, а дети — вообще безумие. — Знаешь, а Чиф и Тора считают тебя милашкой, которую я, такой великий и ужасный, соблазнил. Аканэ с лёгкой усмешкой закатила глаза, помотав головой, и пробормотала: — Я только надеюсь, что сейчас эти Чип и Дейл спят. Больше не медля, Кейске вошёл в жену и с усилием подавил собственный стон — Аканэ внутри казалась ещё более горячей и узкой, чем обычно. Баджи сразу же набрал быстрый темп, проникая глубоко и резко, он прекрасно знал, что и сама Аканэ обожает такой секс. Женщина же вскидывала бёдра, безмолвно прося всё большего и большего, как будто они могли стать ещё ближе. Ноги Аканэ начали подрагивать, и она слабо обхватила ими торс Кейске, а мужчина скомкал ладонью попавшееся под руку одеяло — оба Баджи ощущали скорую разрядку. Теперь Кейске входил в пульсирующее лоно рвано и немного грубо. Возбуждённая до предела Аканэ кончила первой, многократно сжимаясь вокруг члена Кейске, отчего тот излился мгновением позже. У Баджи вырвался рык, когда волна оргазма прошла через его тело, Аканэ приподнялась, потянулась вверх, и Кейске поймал её губы, снова поцеловав, только на этот раз более мягко, словно успокаиваясь. Минуту спустя Аканэ устроилась головой на груди Кейске, а тот приобнял жену, ласково поглаживая её плечо. Может быть, она снова засыпала или же просто задумалась о чём-то, Баджи же предполагал, что этим утром он побудет эгоистом и не даст своей жене выспаться. В этот же момент в их квартире раздался шум, Кейске по привычке напрягся, но быстро успокоился и окрестил себя психом, как только услышал голоса Казуторы и Чифую, которым он в скором времени пропишет пиздюлей за то, что они что-то грохнули. Вредители одним словом. Кейске прислушался к еле доносящимся до него и Аканэ голосам двоих друзей, и им вдруг овладела лёгкая задумчивость. Баджи не жалел о том пути, что когда–то избрал вместе со своими друзьями, пусть всё и обернулось, мягко говоря, не лучшим образом. Только (что было не в его силах) Кейске хотел бы изменить судьбы близких людей, то, во что в итоге превратились их мечты и цели. Но он смотрел в глаза Аканэ, в которых отражалось то же счастье лишь с тенью усталости, вспоминал двоих придурков, своих лучших друзей, от души погулявших на его свадьбе, и думал о том, что, кажется начинается та самая нормальная жизнь. И это не так уж плохо. Совсем не плохо. Хотя Кейске, все его друзья и «нормально» априори не могут стоять в одном предложении. Априори…понахватался от Аканэ.***
Двое Баджи, Чифую и ещё пара знакомых, вот и все, кто пришёл на похороны Казуторы. Хотя ранее вокруг него, прежде занимавшего не последнее положение в «Тосве», вилось множество людей. Аканэ не очень хорошо знала Ханемию и сейчас присутствовала здесь лишь для того, чтобы быть поддержкой для мужа. Через некоторое время в этом месте, на кладбище остались только Баджи. Его мир неожиданно сузился до надгробного камня с фотографией, с которой задиристо улыбался его друг, вечно влипавший в какие-то истории, из которых нередко сам Кейске и вытаскивал Тору. Баджи кивнул своим мрачным мыслям и наконец отвёл взгляд от могилы Ханемии. Аканэ держала, скорее, обхватила Кейске за локоть так, что её руки соприкасались друг с другом, и пальцами правой медленно теребила обручальное кольцо, которое он надел ей на палец всего два месяца назад. Женщина сжалась от холода, ведь за время похоронной церемонии погода значительно ухудшилась, но продолжала молча стоять. — Пойдём, — сказал ей Кейске, попутно аккуратно высвободил руку из хватки Аканэ, после чего накинул на неё свой пиджак. Он видел, что женщина старается быть стойкой ради него, что у неё хорошо получалось — по крайней мере она не ревела и не кидалась на мужа с нервными расспросами, хотя, пожалуй имела право —, но Кейске также не мог не замечать, что порой Аканэ специально не смотрит на него, чтобы спрятать полный тревоги взгляд. Она боялась за него, ведь люди вокруг умирали или постоянно были в опасности с самого первого дня их недо–знакомства. Тогда будущая Баджи была ассистентом на операции, спасшей его от смерти. Дракена в тот день спасти не успели. Через два года взорвали квартиру Па вместе с ним и его семьёй. Нахоя и Соя были зарезаны с разницей в день. Однажды раненый Чифую пришёл к ним, потому что боялся быть слишком уязвимым в больнице. Неделю назад они похоронили одну из сестёр Мицуи, Луну. Теперь Казутора. Кто их убил? Полиция выдвинула версию, но Кейске отборным матом выразил своё мнение на их счёт. Причиной одной из его редких ссор с Аканэ стало то, что она прямо высказала ему, что предположение о том, что убийцей является Майки, не такое уж безумное. Кейске же убеждал её в том, что Сано, кем бы он сейчас не стал, никогда бы не тронул своих друзей и первым же бросился бы защищать их. В конце концов, Майки, когда начал понимать к каким неисправимым последствиям может привести то, во что они ввязались, сделал всё, что было в его силах, чтобы его друзья перестали быть связанными с «Токийской свастикой». Но они все вместе создавали группировку и верили в свои идеалы, которые, несмотря на подростковый максимализм, не были бредом. И никто не хотел отступать. Только вот также они все упустили те моменты, которые привели к тому…к чему привели. Баджи было не просто сложно отказаться от Майки, это было практически невозможно. Да он и не сделал этого. Кейске очень бы хотелось верить в то, что Майки не мог быть убийцей. Точнее, Баджи не был идиотом со слепой верой и понимал, что Сано убивал, что он уже не был тем человеком, которого они все когда–то знали, за которым шли, но, чёрт возьми, если в нём осталась хоть крупица от того, прежнего Майки, Сано был кем угодно, но не убийцей своих друзей! Этот кретин с раздутым чувством ответственности за близких ему людей даже на свадьбу Баджи не пришёл, вероятно из соображений, что одно его появление означает потенциальную опасность. Зато Кейске сумел заметить людей Майки, которые весь праздник скрытно (как они думали) их охраняли. Аканэ, Чифую, Мицуя…и Майки — вот настоящее сокровище Баджи, осколки всего его маленького мира. Кейске одной рукой приобнял жену. Он никогда не обещал ей, что всё будет хорошо, потому что не хотел оказаться лжецом. Но отчего–то был уверен в одном и поэтому дал своей любимой другое обещание: «Я всегда буду возвращаться к тебе». И плевать, что после этого сама Аканэ усмехнулась и припомнила Кейске, что он называл такие вот слова «романтической фигнёй». Мужчина тогда возразил — он не мог такого сказать. Романтическая хуйня — другое дело.***
И всё же Баджи солгал. Кейске, кажется, впервые в жизни позволил себе сдаться, и перестал перебирать в пока ещё нормально соображающем мозгу варианты того, что он мог сделать. Потому что предпочитал не давать самому себе заранее обречённых надежд, почти сразу осознав, что всё, это — конец. И он действительно не мог ничего сделать, даже попрощаться. Да и не нашёл бы, наверное, нужных слов, ведь Кейске, блядь, не планировал умирать всего в двадцать восемь лет! Он умирал, но видел — или…да, это было лишь в его голове — шестёрку мальчишек, наперегонки мчащихся на байках. Кейске вырвался вперёд и с радостными восклицаниями приближался к «финишу». Баджи оглянулся посмотреть на «лузеров», чтобы оценить их отрыв: Казутора почти догнал — но хуй ему —, Мицуя и Па были практически наравне, а вот Дракен оказался последним, хотя он в основном заботился о том, чтобы сидящий сзади него и вновь уснувший Майки не ёбнулся со всей скорости. Баджи перевёл взгляд на дорогу, ещё буквально несколько метров, и он резко затормозил — победа была за ним. Но подождите, он же был уже гораздо старше?.. А слева виднелось море. Там, на берегу босыми ногами по уже остывшему песку медленно ступала Аканэ. Она с улыбкой что–то говорила Кейске, тут же отлепляя от ног намоченный низ лёгкого платья. Может, им и не стоило забегать в море, вода–то была прохладная, но им тогда было так хорошо! Весело, легко. Голубое…голубое было платье… 2005 год. Голова нещадно болела, а глаза никак не хотели выполнять свою прямую задачу — Кейске не мог понять ни где он находится, ни различить хотя бы один предмет. Состояние, что называется «умер, а в гроб лечь забыл». Это вроде не ад — уже хорошо. Но и не рай — нет поющих ангелков. Баджи закрыл глаза, бросив попытки сосредоточиться на чём–либо, сел на кровати. Мозг начинал работать крайне медленно, и Кейске пока не очень–то хотелось тормошить его. Мужчина в привычном жесте провёл рукой по волосам. И потом ещё раз. Так, они явно должны были быть короче. Настолько длинными Баджи отращивал их лет до девятнадцати, потом периодически начал подстригать. Вот что ещё напрягало — не было той боли, которая должна была быть после ранений, вариант с обезболивающим тоже отпадает — онемения так же не было. Кейске быстро ощупал себя руками — игнорируя тонкую трубку, тянущуюся от руки и уже надоевший писк откуда–то справа —, но так и не нашёл никаких следов ран. Даже шрам пятилетней давности куда–то подевался. То ли он стал токийской Росомахой, то ли всего этого и вовсе не было. Но сразу же записывать себя в безумцы мужчина отказывался. Через несколько минут Кейске услышал, как открывается дверь, и к нему кто–то приближается. Баджи распахнул глаза, но различить хоть что–то по прежнему не получалось, что не могло не нервировать. Всё помещение ему виделось, как размытые, яркие пятна. — Очнулся, — изумлённо прошептал кто–то, судя по голосу, женщина. Она тут же крикнула: — Позовите Кобаяси-сана! — Где я? — хмуро и настороженно спросил Кейске. Пусть он уже и сообразил, что находится в больнице, убедиться всё равно не мешало бы. Незнакомка приблизилась к Баджи и ласково произнесла, при этом надавливая на его плечи, вероятно, прося лечь. — Тише, мальчик, тише. Ты в больнице. Когда в твои почти тридцать тебя называют «мальчиком» — это либо повод радоваться, либо задуматься. Если бы Баджи не начинал по крупицам вспоминать события, которые привели его к этому, и не был уверен, что уже должен был быть мёртв, он бы усмехнулся. Кейске сложил всё то немногое, что понимал, и у него появилась догадка в стиле тех придурковатых манг, которыми увлекался Чифую. Это было бы просто дико и невозможно! Баджи помотал головой, и та чётко пригрозила разорваться. Но, как говорится, чем чёрт — Кейске Баджи — не шутит. — Какой сейчас год? — Не волнуйся, ты недолго у нас пролежал, — добродушно ответила женщина. — Сейчас по–прежнему две тысячи пятый. Баджи не стал долго подбирать слова: — Блядь. Похоже, его жизнь прекрасная не только не кончается, но и начинает играть новыми красками. Что ж, прорвёмся!