***
Три месяца назад. Июнь 2004 год.
Тяжёлые шаги сквозь поросший мох и траву утопают глубокими ямами. Мужчина идёт вперёд, оглядываясь по сторонам. Поляна окутана предрассветной дымкой. Он гладит нюхлера на руках, который норовит выбраться из его ласковой хватки. — Подожди, дружок, мы скоро придём, — спокойным тоном говорит мужчина. Он присматривается, вспоминая видения из омута памяти. Кажется, он выучил здесь каждое дерево, каждый пень. Он вздыхает и отпускает зверька на траву, вытягивая бузинную палочку. — Империо… Чёрно-белая шерстка нюхлера встаёт дыбом, но всего на секунду. Он слушается приказа волшебника. Принюхивается, разрыхляя землю вокруг себя. Рыщет. Ищет. Мужчина смотрит на это с замиранием сердца. Он уверен, что всё получится. Так должно случиться. Так говорила Ан… Зверёк рыщет по округе. Старик подсвечивает Люмосом пространство, смотря под ноги, в надежде заметить первым. В ярких воспоминаниях, что оставила она, он запомнил этот предмет. Блестящий красный браслет. Писк раздаётся слева от него. Нюхлер роет, отбрасывая задними лапами землю. Дамблдор присаживается на колени, улыбаясь смотрит на зверька. — Какой ты умница, — гладит его по голове. У нюхлера такого же цвета глаза, как у отца — голубые, с рыжими вкраплениями. Мерка он забрал сразу же, как только в особняке Реддла начались обыски. Ньют был рад новому питомцу, у которого вскоре родилось потомство. Альбус одолжил молодого нюхлера всего на ночь. Ту самую, из снов Ан. Альбус вспоминает умершую подругу со скорбью и почтением. Бао не стало три года назад. Старость взяла своё... Бао оставила подробные инструкции для этого дня. Сегодня. Это должно произойти именно сегодня. В день, когда вершилась история. В день, когда Гермиона Грейнджер и Драко Малфой попали в прошлое, чтобы его изменить… Дамблдор забирает из лапок браслет, что она потеряла. Гермиона так и не узнала, что случайным образом толкнув Гарри Поттера под луч Авады, ей удалось создать крестраж. Чёрное зелье перемещения, которое схоже с созданием крестража, выплеснулось из треснутого бутылька ей на руку. На сам браслет, который стал артефактом благодаря случайности. Здесь не нужна кость предка, кровь врага и плоть слуги. Здесь нужны обстоятельства. Бао с помощью своего фолианта нашла рецепт воскрешения души из случайно созданного крестража. День, когда всё началось. Альбус кладёт браслет на низкий пень перед собой. Он помнит созданную руну. Помнит заклинание. И ничего больше не сдерживает его. Взмах бузинной палочки. Маленький нюхлер от неожиданного яркого свечения зарывается в землю рядом с ногой Дамблдора, пока он, сдерживая мощь заклинания, с силой удерживает древко в руках. Сине-белое свечение обретает форму. Сначала шара, а затем и тела. Прямо через браслет появляется силуэт руки, предплечья, самого плеча. Шеи, ног. Всё искрится. Шипит, пока тело не падает навзничь. Дамблдор создаёт из пиджака мантию, окутывая наготу. Смотрит на девушку как в первый раз. Она осталась неизменной. Той, которую он запомнил в последнюю минуту её жизни. Шрам, рассекающий лицо, был ярко-красным. Он нащупывает пульс. Смотрит на нюхлера, вцепившегося в его брючину. Успокаивает то ли себя, то ли его: — Дышит…***
Хриплый всхлип. Рывок наверх. В глазах дымка. Стоит проморгаться. Грейнджер хватается за грудь, ощущая боль. Просто потому, что сердце бешено бьётся. Она мотает головой, ничего не понимая. Спальня. Крик в голове. А собственный так и остаётся тихим стоном. Губы сухие, как и горло. Дверь распахивается и ей нужно прищуриться от яркого света за спиной вошедшего мужчины. Она безуспешно шарит руками по кровати в поисках палочки, пока на плечо не опускается тёплая ладонь. — Гермиона, это я, — знакомым голосом. — Всё кончено… Всё хорошо. Она замирает на мгновение, разглядывая мужчину перед собой. Дамблдор отходит на пару шагов назад, видимо, давая ей время. Седая короткая стрижка. Седая борода… Не может быть. Она чувствует, как первая слеза так сильно обжигает щёку. Грейнджер прикрывает рот рукой. — Я… — сглатывает. — Это будущее? Альбус кивает. — Реддл? Он мёртв? Крестражи! — она хватается за грудь в поиске медальона, и воспоминания такие чёткие. Такие живые. Воспоминания собственной смерти. Смерти дедушки. — Как? Мой дедушка, он жив? — она пытается подняться с кровати. Её шатает. Дамблдор помогает ей встать, придерживая за локоть. Но всё же она садится. Просто сил нет даже стоять. Он молчит. — Нет… — шепчет она, ища в его взгляде надежду. Но её не было. — Нет… Тишину между ними можно было потрогать. Она тяжёлая и пропитанная болью. Грейнджер слушает Дамблдора, раскрыв рот. Даже дышать боится. Сознание бросает из стороны в сторону. От того дня, который существовал для неё вчера, и до сегодняшнего. Хотя между ними промежуток в десятки лет. Десятки событий, изменивших будущее. Ей удалось. Им удалось. Альбус говорит о сне Ан Бао, который она вызвала накануне битвы. Оно далось ей очень тяжело, но она увидела смерть Тома, смерть Драко и Гермионы. Но не увидела деталь. Она не увидела, отчего тело Грейнджер растворилось. — Но как? Почему я жива? — произносит с тяжёлой болью. Директор указывает пальцем на её руку. Гермиона приподнимает кисть и вспоминает свой браслет-талисман, который подарил ей однажды Виктор. Она потеряла его, когда переместилась в прошлое. Тонкий бисерный браслет красного цвета. Совсем незаметный, маленькой леской вокруг руки. — Даже… — он делает паузу, подбирая слова, — если твоя судьба оборвалась, и ты никогда не рождалась в будущем, из которого прибыла, созданный крестраж сохранил часть твоей души. Ан Бао назвала это поцелуем смерти. Прощальным подарком для её судьбы, в которой она так сильно боролась за мир. Гермиона слышит, как медленно директор говорит обо всём. Слышит каждую букву, слово. Но всё это кажется сном. Она так боится подумать о том, что у них получилось. Так боится спугнуть это, что не сдерживается и босыми пятками опускается на пол, делая пару шагов к Дамблдору, чтобы коснуться его лица. — Это по-настоящему? — она рассматривает морщинки у его глаз. — Это правда происходит? Директор не отвечает. Он просто-напросто сгребает её и обнимает. Крепко. Слушает, как Гермиона начинает плакать. Сначала тихо, а затем завыв так громко, что кажется, можно оглохнуть. Грейнджер плачет. Долго-долго плачет. Чувствует щекой, как промокла рубашка Альбуса. Но как же крепко он её держит. Как же сильно стучит его сердце. Настоящее. Это по-настоящему… Он гладит её по голове, тихо-тихо говоря: всё кончилось. Всё хорошо. И как же хочется верить. Как же хочется… А всё и вправду кончилось. Там. На центральной улице Парижа. Со взорванным банком от смешавшегося яда змея и Адского пламени. Закрытое слушание по этому делу происходило спустя полгода, с двенадцатью пойманными и выжившими пожирателями. Дамблдор предоставил все воспоминания, все улики. Нигде это не освещалось, проходя под грифом секретности. В суде присутствовали все министры и авроры, участвовавшие в битве, Альбус и Ан Бао, которой пришлось впервые в жизни рассказать о себе, предоставляя доказательства. Шуму было много. Никто даже представить не мог, что всё так обернётся. Были в суде и те, кто до последнего сомневался, так как главные свидетели были мертвы. Сомневались и в самом Дамблдоре, который в очередной раз стал свидетелем борьбы добра и зла. После всех процедур с сывороткой правды и легилименцией, пожиратели смерти подверглись гневу со стороны каждого участвовавшего. Всё, что происходило в Марёле с Фоксом, всё, что происходило у банка. Этим всем командовал тёмный Лорд. Даже будучи закованными, пожиратели восславляли его. Кичились чёрной меткой на предплечье. Верили тому, что он вернётся. Он не вернётся. И всё, к чему он стремился, было напрочь уничтожено. Каждый последующий намёк о разделении чистой и нечистой крови. Был создан закон о равных правах, дабы контролировать мир среди волшебников разного происхождения. Ушли годы, чтобы не до конца, но искоренить ненависть к маглорождённым и полукровкам. Теперь презирались лишь те, кто ненавидел смешанные браки, детей, рождённых в этих браках. Это стало табу. Мир менялся, медленно погружаясь в равноправие. И никто на этой земле не знал, что Гермиона Грейнджер и Драко Малфой стали теми, кто спас тысячи жизней ценой своей. Их имена остались зашифрованными в личных делах, которые были уничтожены после суда. Но Альбус помнил их. Он никогда не забывал. Он не мог позволить Гермионе просто исчезнуть, так несправедливо и трагически. Только не ей… — Альбус, — тихо говорит она, ставя кружку чая на стол перед собой. Прошло больше часа, но Гермиону всё ещё трясло. Было холодно. — Драко… Он… От тёплой улыбки директора её будто сковывает цепями. Она громко выдыхает, схватившись за сердце. Дамблдор выдвигает небольшой отсек стола и достаёт из него толстый альбом. — Судьба та ещё насмешка, — по-доброму произносит он. — Всё и вправду поменялось. Драко не нарушил своей линии. Никто из них не нарушил… Он отталкивается от стола, чтобы обойти его и положить на её колени альбом. — Я дам тебе время, — он сжимает её плечо и направляется к выходу. — Здесь всё за время их учёбы. Славные были времена. Этот альбом создался по моей просьбе. На память. На память Гермионы, которая должна была вернуться... Альбом очень походит на магловский, из какого-нибудь дешевого магазина сувениров. Пальцы Грейнджер дрожат, оглаживая обложку. Она оборачивается на скрип дверей, встречаясь с Дамблдором опечаленным взглядом. — Я не знал, что случится с твоим дедушкой, — он делает паузу. — И Ан этого не увидела. Прости меня. Слеза падает на пластиковую обложку альбома. Грейнджер кивает, быстро отворачиваясь. Она долго не решается раскрыть его, рассматривая потемневшие уголки. Ей отчего-то страшно. Гермиона раскрывает его на первой странице и, не сдержавшись, всхлипывает. На первой колдографии маленькие Гарри и Рон. И близнецы, машущие в окно купе, за которым стоят родители. Уизли и Поттеры. Сириус, через открытое окно взобравшись на него, тормошит макушку Гарри. Сердце бешено колотится. Как же было невыносимо больно. Как же это было приятно. Другая карточка смешит её сквозь слёзы. Минерва держит Гарри за одно ухо, а другой рукой — Драко, косившего на него взгляд, гордо вздёрнувшего подбородок. По-детски нелепо. Гермиона плачет. Сквозь смех плачет, не сдерживая ни слёз, ни хохота. Общий стол Гриффиндора в Рождество. Большая компания стоит полукругом с чемоданами, глядя в камеру. Позади всех Гарри. Взяв в захват парня, судя по белым волосам — Малфоя, кулаком натирает его затылок. — Господи, — улыбается, она смахивая слёзы. — Боже… Ты всё-таки протянул ему руку? На общих фотографиях сменяются месяцы, годы. Квиддич. Праздники. Фотографии из общежитий. Гермиона сжимает губы. Сердце бешено стучит. Тянет. Тянет безбожно под ребрами. Турнир Трёх Волшебников, где рядом с победившим Седриком стоит почти весь Хогвартс. И в каждом лице она находит знакомого. Все они счастливы. Колдография Сириуса на мотоцикле, пока Гарри надевает шлем. Позади, на заднем дворе, много народу. Видимо, это день рождения Гарри среди родных и близких. Тут есть и Блейз, закатывающий глаза, глядя на дерущихся близнецов. Ей не передать, как сжимается внутри. Как трескается по швам, видя эти счастливые лица. Невыносимо больно. По-доброму прекрасно. Это кажется сном. Выпускные колдографии становятся последними её нервами. Гермиона рыдает. Она тихо постанывает, перелистывая страницы. За большим столом разноцветные мантии. Гриффиндор, Слизерин, Пуффендуй, Когтевран. Все кричат и радуются, обнимая друг друга. Джинни целует в щеку Гарри. Рон гордится своим дипломом, указывая им прямо в камеру. Блейз, обняв Луну, смотрит ей в глаза. А Драко… Ей даже приходится достать колдографию из плёнки, чтобы лучше рассмотреть. — Боже… Драко, взяв маленькую девочку на руки, подставляет щёку для поцелуя, но та отворачивается, смущённо смеясь. Маленькая девочка с белесыми, как снег, волосами. Так похожа на него. На её шее… На её шее та самая цепочка из Бермудского треугольника. С острова, которую он схватил просто так. Альбус прав. Судьба та ещё насмешка. Судьба, которую ей удалось изменить…***
Хогвартс пустой и тихий. Грейнджер гуляет по нему с невероятным удовольствием, вспоминая приятные события, произошедшие, когда она училась здесь. Сложно свыкнуться с тем, что это осталось лишь в её голове. Дамблдор открыл счёт на имя Джин Грейнджер сразу после её исчезновения, под проценты и самостоятельно добавляя огромные суммы каждый год. С того самого дня после битвы, когда Ан лежала в больнице, когда её сердце вновь защемило от боли, увидев её возвращение. Гермиона видела эти воспоминания. Видела её сон, пришедший к Бао. Видела, как она появилась с крестражем на руке. Альбус сказал, что теперь она будет стареть медленней, что душа в этом браслете останется навсегда, если Гермиона сама не решится его уничтожить. — Теперь перед тобой открыт целый мир, — говорил он. — Теперь всё впереди. Чем ты хочешь заняться сперва? Она не знала ответа на этот вопрос. Даже спустя неделю после возвращения. Всё, что Гермиона делала в прошлой жизни — это бежала. Но сейчас, когда хочется просто идти — медленно и не боясь оглядываться — она правда не знала, с чего начать. Скоро полная луна… И Грейнджер выдыхает. Да. Она начнёт с этого… Начнёт с тех, кто её помнит. В момент взрыва банка Энтони был под Петрификусом. Его откинуло в сторону, как и многих. Альбус, распознав в нём Трейтора, незаметно для всех проник в его голову, изучая последние события, произошедшие за всё время пребывания с Гермионой. Она не знала, почему он сжалился над ним. Но Дамблдор помог ему бежать. Он просто-напросто помог подняться ему с земли и шепнул, чтобы тот убирался и ждал его на месте. А дальше… А дальше Непреложный обет, заключённый с Энтони. Он должен был заботиться о маленьком Фенрире до его совершеннолетия, и также должен был никогда не причинять людям вреда. Это было его искупление... Что ж… Ей немного страшно. Она помнит дорогу, которая за много лет стала ещё уже и обросла травой. Помнит, что нужно обойти дуб и пройти ещё два десятка метров, чтобы наткнуться на маленький домик. Что ей сказать? Она думает об этом, когда заносит руку, чтобы постучать в дверь, но не успевает. Она открывается. — Ты рано. Я тебя позже жда… Гермиона смотрит с тем же шоком в глазах, как и Трейтор. И неизвестно, кому сейчас хуже. Ему, который словно увидел призрака. Или ей, увидевшей, как сильно покарало его Адское пламя, задевшее лицо. Больше нет в нём красивого, с высокими скулами и глубоко посаженными раскосыми глазами. Теперь вся голова Энтони — это сплошной ожог. Уцелела лишь правая сторона лица, когда левая вся в буграх, и уголок губы скошен вниз. Волосы — седые до плеч. Он захлопывает дверь перед её лицом. — Энтони… Она слышит, как приглушённо он ругается, ходя по дому. — Энтони, это я, — она стучит. Сердце колотится в горле. — Открой, пожалуйста, дверь. — Сивый, если это шутка, то ни черта не смешная! — хрипит он, отпирая дверь. Грейнджер успевает подставить ногу. И кинуться ему в объятия. — Это правда я… Мужчина замирает, так и не решившись обнять в ответ. Гермиона чувствует, как начинает бешено стучать его сердце. И после нескольких секунд он всё же позволяет себе коснуться её и отстраниться, чтобы взглянуть ей в лицо. — Гер… Гермиона? — шёпотом произносит он. — Но как?***
— Поверить не могу, — он смотрит в окно, сжимая пальцами переносицу. Прошёл час. И ещё несколько минут молчания. Между ними пропасть стольких лет. Но их всё ещё объединяет прошлое. — Спасибо, что помог мне тогда, — Гермиона, протянув руку, кладёт её поверх руки Энтони, которая также местами обгорела. — Я столько думал о том, что произошло. О том, что случилось. Дамблдор рассказал мне всё. Я был слепым мудаком, — он бьёт кулаком по столу. — Чёрт, я так верил Реддлу в его цели… слепо. Верил, что смогу так просто свою ярость из-за Оскара перелить во что-то другое, не замечая, что так же потеряю Вару. Он выпивает залпом стакан воды. Вытирает рукавом рот. — Видимо, это моё наказание за всё, — тычет пальцем в шрам. Все они получили по шраму в этой истории. И больше всего шрамов на душе. Эта боль не стихнет даже сквозь время. Гермиона винит себя за то, что однажды в Реддле увидела подобие заботы о Варе. Увидела в нём то, что возможно что-то изменить. Но какая же это оказалась ложь. В Томе никогда не было никаких человеческих чувств. Он просто не был на них способен. Да и что останется в человеке, который разодрал свою душу на столько кусков, что даже без хозяина они были такими сильными и злыми. Его забота была фальшивой. Он охранял Вару не как сестру. Он охранял её как один из крестражей. Её наивность видела в этом любовь к себе. Вара была светлейшим человеком, которого сломал Том. Даже его способность манипулировать чувствами Гермионы через метку была для него, как степень власти. Дамблдор предполагал, что создав крестраж в будущем из браслета, когда на него еще и попала кровь Лорда, Грейнджер получила способность быть к нему ближе. Как бы по ужасному это не звучало... Дверь распахивается. В дом, пригибаясь, заходит высокий мужчина, в котором она узнает Фенрира. Он держит два больших бумажных пакета, проходя внутрь. — Энтони, тут нам на запас… Сивый ставит продукты на пол и разгибается, чуть прогнувшись, хрустя позвонками. — Энтони? — он оборачивается в поисках друга и со вздохом пятится назад, прищуриваясь. — Гермиона! Мерлин… Энтони, если это шутка, то ни черта не смешная! Трейтор отворачивается к окну, так и не обронив ни слова, когда Гермиона всё же поднимается на ноги, медленно подходя к Сивому. В её глазах слёзы. Это не тот взрослый Фенрир, который раздирал людей ещё живыми. Не тот ублюдок, кусающий детей. Это тот самый мальчик, спасённый ею. Она видит это в его глазах. — Я вернулась… К полудню Фенрир успевает приготовить мясо, поставить кексы в печь и ещё пару раз крепко сжать Грейнджер в объятиях. Он не сделал, кажется, ни одной паузы после того, как Гермиона рассказала о своём возвращении. Он говорил и говорил. Фенрир руководил домом Тодоровых после смерти мадам Александры. Он воспитывал таких же сирот, коим оказался сам когда-то давно. Сивый вырос прекрасным, добрым волшебником, закончившим Дурмстранг одним из лучших на курсе. Он обзавёлся женой из маглов и тремя детьми и неустанно показывал Грейнджер их колдографии, висевшие в этом доме. — Теперь Энтони стал дядей не только для меня, — хохочет Сивый, попивая из кружки холодное пиво. — Я позволяю так говорить только им, несносный ты кусок шерсти! — Трейтор сопротивляется. Но всё же Гермиона улавливает в его изувеченном лице улыбку. — Это Дмитрий, старшенький, — Фенрир указывает на высокого парня на колдографии. — Он будет в этом году пробоваться в отборочных для «Чёрных драконов», играющих за Болгарию. Гермиона видит их сходство в кустистых бровях. — А это близняшки, Тамара и Катэрина, — он даже вздыхает, с улыбкой разглядывая дочерей. — Красавицы пошли в Елену. — Постой, — Гермиона даже кусок с вилки роняет. — Это та самая девочка из приюта? Сивый вздыхает, округлив глаза. — Ты её помнишь? — он смеётся, пальцем указывая на Грейнджер и глядя на Энтони. — Она её помнит! Всё, что здесь происходило — обмен пластырями. Лечением ран. Они так долго говорили. Плакали. А после молчали. Здесь было тепло и уютно. До самого заката, пока ей не пришлось уйти, оставляя оборотней одних. Они встретились спустя два дня. Возложили цветы на могиле Вары. Трейтор похоронил её у утеса. Она всегда мечтала жить у моря. Одна…«Здесь покоится самая светлая из нас всех. Спи спокойно, Варя».
***
— Мне не по себе, — Гермиона вытирает вспотевшие ладони о подол платья. Дамблдор поправляет бабочку, глядя на себя в зеркало. Вздыхает. Приглашение на свадьбу Гарри и Джинни он получил ещё весной. Грейнджер оказалась той самой «плюс один» гостьей на свадьбе. Сегодня её день рождения. Сегодня она увидит всех друзей, которые её даже не знают… Наверное, эти три месяца после её возвращения были подготовкой к самому страшному. Это неплохо. Это там, под рёбрами, болезненно. Столкнуться лицом к лицу с новым миром, где ей нет места. Не зная, что этот мир она спасала. Она боится оказаться чужой. Среди своих. Это зудит и чешется. Нужно просто резко оборвать, как прилипший намертво пластырь. Просто увидеть собственными глазами, как они счастливы. И как их обошли все ужасы, пройденные ею. Она была счастлива, что ни один из них не столкнулся с этим. Просто посмотреть... Просто увидеть… Просто посмотреть на него. Драко… Они аппарируют к Норе, и Гермиона хватает под руку директора, при этом извинившись пару раз за свою тактильность. Ей просто нужно было за что-то держаться. — Знаешь, я и сам переживаю, — тихо говорит он, чуть наклонив голову. — Я видел, как каждый из них растёт, как они находят дружбу. Я очень рад, что им не пришлось проходить через всё. Они оба чуть опаздывают, пропуская церемонию. Здесь уже все веселятся, танцуют, трапезничают и общаются. — Господи, как красиво, — Грейнджер оглядывается по сторонам. Подвесные хрустальные люстры на деревьях, парящие свечи. Тропинки из ковров. И кресла, уютно спрятавшиеся в кустах роз. Здесь пахнет счастьем. Она прижимает руку ко рту, когда вдалеке видит белое платье. Наикрасивейшее белое платье со шлейфом. То, о котором мечтала Джинни. Гермиона еле держит себя в руках. Ведь она помнила, что Гарри сделал ей предложение в церкви, и в этот же день они поженились. Джинни была в джинсах и запачканной кровью рубашке. Уже потом, напившись, она ей тихо говорила: — Когда всё кончится, я хочу себе самое красивое платье с большим шлейфом. А Гарри будет в смокинге! «Ты прекрасна, девочка», — проговаривает Грейнджер, разглядывая молодых, танцующих свой первый танец. Гарри растрёпан и весел. Он смотрит на жену точно так же, как в той заброшенной церкви, как помнила Гермиона. Он смотрит на Джинни со вселенской безмерной любовью… Они с Дамблдором останавливаются позади всех у одинокого столика. Грейнджер не может задержаться на ком-то одном. Она бегает взглядом по толпе, вглядываясь в каждого. Сжимая зубы и кулаки. Они все здесь. Они все живы. Они все счастливы. Люпин, избежавший участи оборотня, обнимает Тонкс. Молли и Артур плачут, глядя на дочь и Гарри. Фред… Господи, Фред и Джордж танцуют вместе, изображая молодых. Рон фотографирует близнецов и когда убирает фотоаппарат от лица, еле сдерживает смех. Он жив… Родители Гарри, обнявшись, покачиваются под мелодию. Мама Гарри заглядывает в глаза мужу, улыбается. Гермиона не сдерживается. Больше нет. Она плачет. — Я пойду немного отдышусь, — не глядя на Альбуса, схватившись за грудь, говорит она. На сцену выходят Блейз и Луна, Гермиона не может даже вздоха сделать. Идёт сквозь толпу к озеру, как вдруг налетает на чьё-то плечо. Она много раз представляла их встречу. Представляла, как однажды сама первой подойдёт к нему и, может, что-то спросит. Представляла, как он укажет рукой, как пройти в то или иное место. Представляла, как увидит в его глазах себя. Но сейчас, когда она распрямляется, она ничего не представляет. Внутри больная пустота накативших воспоминаний. Чувств к нему. Да… Это не тот Драко. Он другой. Но всё ещё он. И это больно. Это невыносимо. — Прошу прощения, я не увидел вас, — говорит не тот Драко. Непомнящий, чёрт возьми, её. Это по взгляду видно. — Тут столько народу… Предательские слёзы… Чтоб их… — Так сильно ушиблась? — взволнованно спрашивает он. А Грейнджер молчит. Смотрит на него сквозь вой в голове. — Прости меня, я правда тебя не заметил… Звон в ушах. Это больно. Это сквозь смерти и ад в голове. Сквозь прошлое и будущее. Это больно. Гермиона разворачивается и идёт вперёд, просто потому, что, боже, больно, больно, больно. Она ужасная эгоистка. Ей хочется, чтобы он был тем самым Малфоем. С гранью ненависти в глазах, который эту же грань переступает, чтобы поцеловать её и сказать: «Я приду, даже если ты не будешь помнить». Как же больно оказаться на его месте из прошлого. Как же невыносимо. Грейнджер эгоистка. Она садится на каменный бортик забора, оперевшись руками о колени. Пытается отдышаться, хоть и не бежала. Она смотрит на предплечье с едва заметной меткой. Она погасла после смерти Лорда, но всё так же напоминает о том, через что прошла Гермиона. Через что прошли они. Ей больно. Гермиона так сильно сжимает глаза, позволяя слезам бежать по щекам, что не слышит шагов. Она видит лишь чьи-то туфли перед собой, когда раскрывает веки. — Мой отец убьёт меня за такие манеры, — улыбается Драко, присаживаясь рядом. — Я правда тебя не заметил. Она мотает головой, пытаясь угомонить быстро бьющееся сердце. Приподнимает руку. — Всё в порядке, — сквозь ложную улыбку. — Просто свадьба… Я расчувствовалась. Куда ещё больше. — Я тебя раньше не видел, — он нагибается, заглядывая в её лицо. — Ты со стороны жениха или невесты? Чёрт. Её просто ломает. Она со стороны обоих… Как больно. — Я с Дамблдором, просто гостья, — тихо отвечает она, несмело смотря в ответ и видя в лице Драко удивление. — С Альбусом? — переспрашивает. — Вы… Грейнджер смеётся. — Нет. Нет, вовсе не то, что ты подумал. Мы старые знакомые… — Хорошо же ты сохранилась, для «старых» знакомых. Сердце ёкает. Она замирает. — Чёрт… — он закрывает глаза. — Прости. Обычно мои шутки довольно мерзкие… «Я знаю», — сглатывает она. Впереди, от самого озера, разносится рокот. Малфой поднимается на ноги, прищуриваясь. — Если Сириус уронит Феникс, его убьёт Нарцисса, а потом она убьёт меня. — Твоя сестра? — Гермиона смотрит, как Блек, посадив девочку впереди себя, медленно катает её на мотоцикле. — Это не сестра, а маленький демон, — приседает обратно на бортик, вытирая ладони о брюки, а после протягивает одну ей. — Я Драко. Драко Малфой. Тук. Тук. Тук. Представляла ли она, как они вновь познакомятся? Представляла. Какая ирония. Тот, прошлый Драко, говорил ей, что сам бы не подошёл. Так и получилось. Грейнджер налетела на него первой. Судьба. Смешная штука. — Я Гермиона. Гермиона Грейнджер. Их касание — словно удар током. Они смотрят друг на друга дольше, чем следовало. Малфой прочищает горло, уводя взгляд. Гермионе страшно хочется именно сейчас. Именно здесь и именно с ним закурить. Она купила пачку вишнёвых сигарет месяц назад, нашла этот вкус и ни разу не открыла её. Сейчас самое время. Она прикуривает от зажигалки, чувствуя, как Драко наблюдает за ней. Хочется надавить на больное. И себе, и прошлому ему. Гермиона протягивает сигарету Малфою. И тот сразу же мотает головой. — Никогда не курил. «Ты — да». «Прошлый ты — ещё как курил». Но как бы то ни было, Драко забирает сигарету и делает затяжку, чуть нахмурив брови. И если бы… Если бы ни всё, что произошло. Гермиона поклясться может, что это тот самый Малфой из прошлого. Так же серьёзен. Так же хмур, когда курит. Но… Драко кашляет. Отдаёт ей сигарету обратно. Судьба вновь смеётся над ней. А Гермиона смеётся над собой и глупостью. Тушит сигарету, кидая в урну. — Вишнёвые, — тихо говорит он. — Очень необычный вкус. Хочется облизнуть губы. Хочется закрыть глаза и помолиться, чтобы этот миг никогда не заканчивался. Господи, как хочется. — Значит, ты здесь никого не знаешь? — он смотрит ей в глаза так пристально. Она нехотя мотает головой. — Если Дамблдор, наверное, сейчас нудно о чём-то рассказывает бедным слушателям, то что ты тут делаешь? Он явно ничего плохого не имел в виду. Явно увлекал её разговором. Она сглатывает. Смотрит наверх. Они сидят под самым фонарём. Там, где темнее всего. Там, где можно спрятаться. И, кажется, больше не болит. Кажется, больше так бешено не бьётся. Кажется, она вновь начинает жить. И, кажется... больше не от кого прятаться... — Я начинаю всё сначала. Драко поднимается на ноги. Распрямляет плечи, поворачиваясь к ней. — Тогда, чтобы загладить свою вину, я должен познакомить тебя со всеми. Он протягивает ей локоть. Этот момент — один на сотни тысяч. Это то, ради чего они все боролись. Это то, за чем так долго гнались. Гермиона медленно поднимается, обхватив его руку. Шагая с ним рядом, чувствуя переполняющие эмоции. Драко добивает её словами: — Идём, я познакомлю тебя с друзьями… У Гермионы всё впереди…