Именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь. (c) Ф.С. Фицджеральд, «По ту сторону рая» И отрет Бог всякую слезу с очей их… (с)Откровение 21:4 The evil it spread like a fever ahead It was night when you died, my firefly What could I have said to raise you from the dead? Oh could I be the sky on the Fourth of July?
Ребекка оказалась в Сент-Луисе несколько месяцев после смерти Шэрон. Ни разу в своей жизни Ребекка не посещала этого города, и все же он навевал безжалостную ностальгию по ее лучшей подруге. Ребекка наконец увидела знаменитые Врата на Запад, верхушку которых можно было увидеть издали. Шэрон рассказывала о них, визитной карточке города, и об их строительстве и особой конструкции лифта и о том, как с верхушки можно увидеть практически весь город с одной стороны - и Миссисипи с другой. Должно быть это было в неком роде символично, что Шэрон создала свой новый дом вверх по устью той же реки, на которой Ребекка и ее братья однажды помогли основать Новый Орлеан. Если Ребекке было так сложно находиться в городе, в котором она даже ни разу не была, каково должно быть Колу, который недолгое время здесь жил вместе с Сальваторе? Впрочем, именно это ей и предстояло узнать. В Гран Мезоне Ребекка ощущала прикосновение руки Шэрон в каждом уголке дома. Шэрон не любила в этом признаваться, но Ребекка замечала, какой интерес она проявляет в аранжировке дома, в искусстве дизайна и почти патологическом накопительстве в отношении посуды. Ребекка попыталась погладить как можно больше из неизвестного количества кошек, устроящих лежбище на диване-пате, что был расположен в центре библиотеки, и осмотрелась. Она зашла сюда в поисках кого-либо из двуногих обитателей дома, хотя и безуспешно, но осталась, чтобы осмотреться. Библиотека Гран Мезона и вправду была впечатляющая во многих смыслах. Как и в плане количества различных книг, так и в плане дизайна. На столике в якобинском стиле расположились в намеренном беспорядке древний, но изящный граммофон, небольшая астролябия из латуни, складной лорнет из золота и перламутра, серебряный портсигар с глубокой гравировкой и фарфоровая фигурка малюсенького трицератопса с бело-синей росписью и позолоченными рожками. На стенах библиотеки висели картины, распознаваемые при наличие некоторых знаний об основах живописи: копии “Рождения божества” Дали, “Сада смерти” Хуго Симберга, “Святой Екатерины Александрийской” Караваджо, “Черепа с горящей сигаретой” Ван Гога. Две картины, насколько можно было судить, оригиналы Сарджента – одна картина была одним из многочисленных пейзажей Венеции, а другая была портретом, перед которым Ребекка остановилась. С портрета на нее смотрели три знакомых лица. Шэрон восседала на готическом кресле, как на троне (каждый раз, когда Шэрон сидела так, как на этом портрете, не составляло труда мысленно дополнить картину короной на ее челе, как будто ей там было положено быть), а по бокам от нее стояли Стефан и Деймон. Стефан держал небольшую дистанцию, руки за спиной, а вот рука Деймона касалась спинки кресла Шэрон. Картина была написана в темных тонах, и в основном на всех Сальваторе преобладала темных оттенков одежда, и поэтому ярко выделялись камни ожерелье Шэрон и яркие глаза людей с портрета. Ребекка всмотрелась в темно-синие глаза Шэрон, художник без проблем запечатлел привычную тяжесть ее взгляда. Постояв еще пару минут, почти забывшись в размышлениях, Ребекка все же решила продолжить поиски брата или Нила. Она была уверена, что слышала что-то парой этажей выше, и поэтому направилась в направлении предполагаемого источника звуков. Она уже собиралась пройти в комнату, откуда через звукоизоляцию можно было услышать мутный голос, но остановилась возле двери ближе к ней по коридору. Комната Шэрон? Помявшись от внезапной неуверенности, Ребекка провернула ажурную дверную ручку. По идее, на огромной кровати с балдахином должен был спать Кол, но она выглядела абсолютно не тронутой. Можно было заметить следы его пребывания, такие как его рубашка, закинутая на дверь шкафа, и несколько его вещей на прикроватном столике. Шэрон явно добавила некоторые аспекты интерьера, чтобы он мог чувствовать себя уютно. В то время как сторона Шэрон пестрила старомодной обстановкой — вроде готического туалетного столика с полароидными фотографиями, заткнутыми за рамку зеркала, старинными и элегантными флакончиками духов из баккара, дамского несессера родом, по всей видимости, из викторианской эпохи, винтажной декоративной подставки для помад, настенного шкафчика для украшений, фиолетовой лампы от Тиффани — на стороне Кола присутствовали более свойственные ему вещи. Его прикроватный столик уместил на себе полусгоревшую черную свечку в форме пирамидки и настольную лампу с моравской звездой, какой-то магический кристалл, слегка светящийся в темноте, а в овальной рамке с узором из аканта была фотография Шэрон и Кола с их путешествия в Прагу во время Богемского карнавала, они оба выглядели счастливыми и веселыми. В контраст нынешнему состоянию комнаты, практически заброшенной ее жильцами. В углу комнаты было серое кресло-мешок, на котором лежало худи Кола, видимо, этой частью комнаты Кол и ограничивался в последнее время. На стене возле кресла висела картина Ивана Айвазовского (как Ребекка могла догадаться из обильной информации об искусстве, которой делился со всеми окружающими Клаус, вне зависимости от того, хотел ли слушатель присутствовать при его вербальных излияниях и анализах или нет), изображающая корабль на необычайного оттенка морских волнах - по всей видимости, намек на пристрастие Кола к морю и пиратству, что являлось его давним хобби. Разумеется, Шэрон хотела создать уютную для Кола атмосферу, добавив эту картину к интерьеру. Помимо этого, Шэрон, видимо, решила повесить зеленые занавески с золотистой рунной вязью, то ли в тех же целях, то ли в ее обычной насмешке над тем, что Кол "варяг" и "викинг". — Мадмуазель Майклсон?— отвлек ее голос с порога. Едва не подпрыгнув от удивления, она отвлеклась от обследования комнаты и увидела у входа Себастьяна Аркетта, недавно бывшего лейтенанта и глашатая Шэрон, ныне же молодого Лорда города. Для своего нового статуса он не мог удержать флер власти и контроля, который ему подобалось иметь при себе. Он не был Шэрон.— Я был в музыкальной комнате и не мог тебя слышать. Я не знал, что ты прибыла в Гран Мезон и, если уж на то пошло, в Сент-Луис. Чем я могу быть полезен? — Я пришла за братом,— коротко отвечает Ребекка,стараясь не выдать тот факт, что его внезапное появление испугало ее до чертиков. Не к чему кому-то знать, что Первородную вампиршу так легко испугать всяким шорохом — как будто насмешек братьев по этому поводу не было достаточно. — Ах да, Кол,— бормочет Себастьян, неуверенно потирая горло, татуированное серебристым узором паутины. Судя по тому, что Ребекка знала о заместителе Шэрон по словам последней, Себастьян не чувствовал себя вполне комфортно рядом с ней или семьей Первородных. Он хорошо играл роль, притворяясь, что его это не волнует, особенно на людях — то ли природная изворотливость, то ли напоминания о его театральном прошлом. Ребекке было любопытно, что Сальваторе могла сделать парню, чтобы он даже после ее смерти чувствовал себя неуютно, бросая почти незаметно нервные взгляды на крест, висящий над порогом (практически во всех комнатах, на самом деле) в лучших итальянских традициях. — С Колом все хорошо… насколько это возможно. Мне даже казалось, что Нил и Алексия помогают ему — что бы там Лекси не добавляла в свои лавандовые печеньки, казалось, что ему становилось лучше, и я даже однажды поймал его и Нила, подпевающих под Shinzou wo Sasageyo — но потом он перешел к фазе принятия, затрагивающей выпивку и… прочее,— добавляет Себастьян тише, словно его могут услышать, хотя помимо их двоих в доме были только все тринадцать кошек.— Заговаривать о Шэрон по этому поводу никто из нас не смел – слишком уж угрожающе сжималась челюсть Кола и блестели чернотой глаза — но скажу точно, ей бы это не понравилось.— Вампир содрогается от каких-то своих воспоминаний.— Было бы замечательно, если бы ты могла с ним поговорить. Лекси и Нил плетут какую-то пацифистскую хренотень про то, как он должен найти собственный способ перебороть это, Квентину плевать, а Бруно нейтрален, как Швейцария, а я просто не хочу вмешиваться во все это,— он размашистым жестов указывает на Ребекку, видимо, подразумевая и дела их семьи.— Не говоря уже о том, что город, оказывается, очень сложно держать под контролем и я до сих пор без понятия, как у Шэрон это удавалось. Даже сейчас я до сих пор опираюсь на базу, которую она оставила, да и теоретическое присутсвие Первородных на моей стороне, по крайней мере в глазах окружающих, имеет свои плюсы. Кстати об этом, если ты хотела бы укрепить мой авторитет, а точнее наследие твоей лучшей подруги, раз уж на то пошло, то я не стану удерживать тебя от присутствия на собрание клана в следующий вторник… Ребекка закатывает глаза. Честное слово, в последнее время каждый мужчина в ее жизни сговорился быть абсолютно бесполезным. Сначала она должна разобраться с семейными делами, а уж потом она станет думать, стоит ли ей помогать Аркетту удерживать вожжи правления, которые оставила после себя Шэрон. — Можешь по крайней мере сказать, где мне его найти? — Конечно,— сухо ответил он не без тени издевки.— Каждый в городе знает, что твой брат прописался в “Ляпис Лазули”.***
“Ляпис Лазули” был наполовину пуст, и Ребекке оставалось гадать, влиял ли на это ранний час или же присутствие Кола. У входа ее приветствовал Бруно. О нем Ребекка тоже знала по наслышке. Он вышел из-за барной стойки для того, чтобы пожать ей руку и снять черную джазовую шляпу с узкими полями, выражая соболезнования в связи с ее потерей. Как только его шляпа вернулась на положенное место, он заговорил, будто бы инстинктивно сопровождая свою речь жестами амслена. Ребекка не знала амслена, хотя Кол и Шэрон оба в ограниченных масштабах имели знания этого языка. — Что я могу Вам предложить? У нас есть обширная коллекция алкогольных напитков, но помимо этого имеются и такие предложения, как сливочное пиво, все возможные виды кофе, пончики, бланманже и… — Извини,— как можно мягче перебила Ребекка.— Но мне сказали, что я могу найти здесь брата. Мужчина поджал губы. — Он сейчас… не в лучшем состоянии, так скажем. Ребекка скрестила руки и Бруно капитулировал. Он жестом пригласил ее следовать за ним. Они поднялись на второй этаж и прошли в дальний угол помещения, в один из альковов, отделенных от основного салона шторой для приватности. За столом сидел Кол. Точнее сказать, он спал, опустив голову на сложенные на столе руки.***
Колу не хотелось просыпаться. В индуцированном сне он видел Шэрон на сцене. Она пела и пела, и весь мир перестал существовать, и в то же время откликался на звук ее города. Толпа шумного бара подпевала ей, а за ее спиной Нил и Себастьян самозабвенно исполняют свою часть на инструментах. Окончив песню — и послезвучие ее все еще вибрировало в его костях — Шэрон, переполненная энергией и мелодией и адреналином, прыгает со сцена —прямо к Колу в руки, и ошеломляет его резким и неожиданным поцелуем, ее хрупкие пальчики на его подбородке, и бар взрывается одобрительными возгласами при этой сцене. Кол так болезненно отчетливо помнит вкус ее губ, и то, как она была переполнена жизнью и нервной энергией, будто под кайфом, и через их поцелуй Сальваторе передала Колу гул возбуждения в своих венах... – Кол! Кол резко проснулся и тут же раскаялся в этом поступке. Голова трещала, а свет резал чуткое зрение. И хуже всего, рядом не было Шэрон. Она испарилась, как мираж в пустыне или дым на ветру. Однако была Ребекка. Она смотрела на Кола пристально, пока он моргал, пытаясь заставить взгляд привыкнуть к яркости помещения, бросив быстрый взгляд на бокал с виски — с каким-то подозрительным голубоватым оттенком и, возможно ей только кажется, но намеками на не растворившийся порошок на дне. Потом парень поднял глаза и на ней остановился взгляд человека, в котором разместилось полбутылки виски. Бруно поспешил ретироваться, и Ребекка осталась один на один с братом, который морщил лоб, словно пытаясь откупорить бутылку методом телекинеза. — Ребекка?— невнятно пробормотал Кол, потихоньку приходя в себя. Или по крайней мере начиная улавливать некоторую связь с реальностью.— Что ты тут делаешь? — Лучше скажи что ты тут делаешь, братец,— сказала Ребекка в ответ и преподнесла его бокал к лицу, чтобы попробовать по запаху убедиться, что ей не показалось, что в алкоголь было подмешено что-то посерьезней.— Только не говори мне, что ты подсел на ведьмовские наркотики. — Это магическое вещество не наркотическое. В отличие от тебя, я не курю магические самокрутки, Бекка. Не то что бы тебя это касается,— бросает Кол, устало потерев лицо. — Еще как касается! Не говоря уже о том, что Шэрон, после того, как едва смогла избавиться от зависимости лауданумом в молодости… что бы она по-твоему сказала, если бы она была здесь? Ребекка тут же пожалела о сказанном: до этого беспечные черты лица брата омрачились тенью горечи, которая и без того часто проявлялась на его лице – любимое имя коснулось его многострадального сердца. Брат вперил в нее тяжелый взгляд, теперь уже без тени сонливости. — Но Шэрон здесь нет. На самом деле, ему повезло, что ее здесь не было, потому что Ребекка была уверена, что Себастьян был прав, и Шэрон задала бы ему трепку. Во время ее человеческой жизни Шэрон был прописан лауданум, этакая панацея того периода времени, в целях лечить ее бессонницу, слабость, депрессию, простуду, боли при месячных — звучит поглупому в современном мире, но тогда этот наркотик считался лекарством против всего того, что мучило Шэрон, да и многих других женщин и мужчин того периода. К сожалению, это было такой же эффективной тактикой, как лечить алкоголизм героином, и вещества, содержащиеся в лаудануме вызывали достаточно серьезную зависимость. Что Шэрон, ненавидящая терять контроль, заметила, и переборола в свете патологической необходимости всегда все держать под контролем. Та сомнительная ситуация, когда одна психологическая проблема настолько сильна, что сводит на нет другую психологическую проблему. У Шэрон ничего не бывало как у людей. Так или иначе, Ребекке после ее рассказов легко было представить как Шэрон могла оттаскать своего ненаглядного за уши. Он явно становился хуже в ее отсутсвие. Это ей напомнило о том, как он себя вел в годы, когда они были в разлуке. — Но я здесь,— добавляет Ребекка тихо.— Я здесь и Клаус с Элайджей тоже.— В ответ на это Кол фыркнул.— Это правда, Кол. Пожалуйста, пойдем домой,— Ребекка сама не заметила как протянула Колу руку, будто надеясь, что он примет ее предложении и они сейчас же уйдут. Кол не сделал ничего подобного. — Я не собираюсь в ближайшее время возвращаться в Мистик Фоллс. Или вообще когда-либо. — Я говорю не про Мистик Фоллс. Я хочу, чтобы ты вернулся со мной в Новый Орлеан. Взгляд Кола сильно изменился, хотя Ребекке не удалось бы точно сказать, что именно сделало его таким необычным. У всей их семьи Новый Орлеан вызывал смешанные чувства. Город пестрил множеством счастливых воспоминаний — и от того болезненное настоящее тяжелее давило на сознание. — Новый Орлеан уже давно не является домом ни для одного из нас,— едва слышно озвучил Кол мысль, которая гложила Первородную. — Верно. Но теперь все по-другому, Кол.— Она не была уверена, кого из них пытается в этом убедить. — С чего вдруг? — Я так понимаю, Элайджа не успел сообщить тебе новости.— Впервые за разговор Кол проявил интерес в том, что она хочет сказать, приподняв бровь. Ребекка присела на скамью напротив Кола и склонилась ближе, чтобы не было возможности их подслушать, если у кого-то появится такое желание.— Он и Клаус вернулись в Новый Орлеан, потому что им пришла весточка, что кто-то замышляет козни против нашей семьи, хотя насколько я могу судить, только против Клауса, но ты и сам знаешь Ника,— Ребекка закатила глаза и едва сдержала улыбку, заметив, что ее слова вызвали подобный рефлекс и у старшего брата.— Они узнали, что ведьмы держат под своим контролем девушку, которая…— Майклсон понизила голос настолько, что не была уверена, сможет ли Кол услышать сказанное:— …которая носит под сердцем нашего племянника или племянницу. — Это невозможно,— раздраженно заявил Кол, видимо, разочаровавшись в том, что поверил будто она могла сказать что-то интересное. Он уже потянулся за бутылкой, но Ребекка поспешила затараторить продолжение: — Я тоже так думала, но Элайджа уверен в адекватности этих доводов. Каким-то образом тот факт, что Клаус является Первородным гибридом позволил ему зачать ребенка,— сказала она и не смогла сдержать горькой зависти. Клаус хотел ребенка меньше всего на свете, меньше, чем любой из членов их семьи, меньше, чем Ребекка, и все равно он был тем, с кем случилось такое. Это банально не было честным.— И теперь они в Новом Орлеане и планируют там остаться. Марсель оказался жив,— еще одна весть, которая вызывала у нее смешанные чувства; она была счастлива узнать, что с ним все в порядке, но это оставляло открытым вопрос, почему он никогда не дал о себе знать когда она считала его мертвым. Ей хотелось поделиться этим с Шэрон, поговорить с ней, и быть может найти понимание, ведь Шэрон пережила похожее, когда думала, что Кол бросил ее в тот злосчасный Рождественский вечер — лишь очередное напоминание о том, что ее больше нет рядом.— Марсель смог установить в городе свою власть как над вампирами, так и над ведьмами. Кол фыркает вновь, в этот раз громче, и качает головой. — Никто не может контролировать ведьм Французского квартала. Я-то знаю. — И тем не менее, у Марселя это как-то удалось. Клаус хочет вернуть свою власть над городом, будучи нарциссом и идиотом, и он и Элайджа сделают все возможное, чтобы защитить этого ребенка. Я собираюсь к ним присоединиться. Не только поэтому — по каким-то причинам Элайджа перестал отвечать на мои звонки и я опасаюсь, что Клаус мог приняться за старое. — Все это чудесно, но я не вижу, как это относится ко мне. — Ты не помнишь, что Шэрон просила нас всех быть семьей и приглядывать друг за другом?— Кол бросил на нее один из своих неприветливых взглядов. В последнее время все его взгляды были разбросаны по спектру неприветливости. Ребекка ожидала хоть какой-то реакции, но Кол продемонстрировал свое отношение к новостям, притянув к себе бутылку, проявляя к алкоголю явно больший интерес, чем к ней. — Ты не можешь вечно сидеть здесь, накачиваясь наркотой, спиртным и самобичеванием, Кол. — Делать это вечность нет необходимости. Только до того момента, когда я смогу вернуть Шэрон. — А если не сможешь? Из глотки Кола непроизвольно вырвалось рычание, а стекло бутылки побежало трещинами. Ей подумалось, что в это мгновение он мог ее ударить. Но он сдержался. — Значит, я проведу остаток жизни пытаясь. Ребекка отвернулась и прикрыла глаза. Прошло уже три месяца со смерти Шэрон и каждый скорбел по своему. Элайджа твердил, что не стоит покамест трогать Кола, Лекси лишь качала головой, говоря, что ему требуется время и он не так плох, как мог бы быть. Возможно, они были правы. Она не могла заставить его жить дальше, если ему самому этого не хотелось, даже если на него было больно смотреть. И в конце концов, что, если у него удастся свершить свою задумку?.. Кто как ни Ребекка разделяла его несбыточную мечту вновь увидеть Шэрон живой? — Поступай как знаешь, брат,— произнесла наконец Ребекка, поднимаясь на ноги.— Но знай, что тебе рады в Новом Орлеане. Или в любом месте, где есть хоть один из нас— Осторожно Ребекка коснулась плеча Кола и заметила, как он мимолетно напрягся под ее рукой, но быстро заставил себя расслабиться. Кол не ответил и со вздохом Ребекка ушла, не оглядываясь. Перед ними простирались сотни лет, чтобы как-то пережить случившееся. Или не пережить. Но так или иначе, Кол не был одинок в Сент-Луисе, не до конца. А если — когда — ему понадобится его семья, он всегда будет знать, где их найти. Как говорится, у нас всегда будет Бурбон-Стрит.***
Я никогда не признавалась в этом даже самой себе, но я и впрямь была немножко влюблена в Кэтрин. Это не было любовью или влечением в обычном понятии этого слова. В основном, Кэтрин была всем, чем мне хотелось быть в моем беспомощном, бесцельном состоянии молодости — сильной, умной и изобретательной, и более всего, независимой. Кэтрин была — или казалась мне тогда — свободной, и мне тоже хотелось быть таковой. Но так или иначе, она пробудила во мне знание того, что мне нравились девушки — что стало огромным ударом, ибо прежде любая отдаленная мысль о подобном или романтические надежды моих сверстниц вызывали во мне в крайней степени брезгливое отношение, и подобная находка лишь дала новую причину стыдиться себя перед лицом Господа. А потом, я встретила тебя. Осознать в себе влечение к мужчине было шокирующим открытием, не стану врать. Годы спустя, за тобой непреднамеренно закрепится позиция того самого мужчины. Моя первая и последняя любовь. Признаюсь, я могла бы узнать Юки ближе и со временем и, быть может, без разбитого сердца в прошлом, уверена, неизбежно бы в нее влюбилась. Но к моменту нашей с ней встречу ты уже остался пылающей меткой под ребрами. Единственный, мое сладкое проклятье. Когда мы начали наши отношения, я тебя не любила, Кол. Когда я впервые тебя поцеловала, когда впервые лежала под тобой нагой, я все еще тебя не любила. Ты мне нравился, определенно, ты точно вызывал во мне странное, до того неведомое чувство, тепло и упоение и ощущение жизни впервые за двадцать с хвостиком лет, которые я провела на Земле — но я все равно тебя не любила. Меня влекло к тебе как к личности в неком месмеризме, если изволишь. Я была зависима от того, как ты придавал миру новые, яркие краски. Я привыкла к твоими поцелуями, а после некоей адаптации, к твоим объятьям, и в конце концов, к твоей ласке, и тому, как ты обожал меня, словно странное по природе своей чудо. Я ни за что не смогла бы прицельно определить точный момент, когда полюбила тебя. Это случилось по прошествии многого времени, и спустя долгий путь к знакомству с тем, кем ты являлся под многими масками. Когда я смогла уловить мысль, едва лишь концепт того, что я испытывала, я была изумлена, даже в ужасе — но было слишком поздно, я полагаю. К тому времени сама твоя сущность уже вросла в мою душу. Или, быть может, нам всегда было суждено быть вместе, двое существ, чьи души жестоко переплетены воедино судьбой или провидением, обоюдное наказание — и тот момент был не более чем запоздалое осознание этого факта. Я никогда не желала того, что между нами было. Проклинала эту связь почти полтора века. Возможно, мы были бы счастливее, не встреть мы друг друга. И ты об этом знаешь, Кол. Не ври, не утверждай, что никогда не думал об этой возможности — о мире, где меня нет. Мире, где ты мог бы быть счастлив и свободен. Один или с кем-то другим. Знай ты всю эту правду, Кол, ответь… Ты все еще хотел бы меня вернуть?***
Неудивительно, но Колу плохо спалось. На самом деле, было сложно спать, когда ему во сне без конца виделось, как она умирала на его руках, и ее кровь расцветала под его пальцами. Он видел схожие сценарии, и те, которые радикально отличались от реальности — он бредил изображениями изломанного тела Сальваторе, очерченного снежным ангелом из крови; были и сны, в которых он бродил по долине теней, не в силах найти ее, срывал глотку в попытке призвать ее к жизни, как свою трагичную Лигейю, но не слыша собственного голоса. В его кошмарах она умирала множество раз. Часто он сам убивал ее. Не редко ему приходилось наблюдать за происходящим, не в силах предотвратить ее кончину. На его глазах ее разрывали псы, которых она так ненавидела и страшилась. Она тонула в мутной воде, провалившись под лед или утаскиваемая в глубину неизвестными силами. Шэрон падала в бесконечную бездну, ее пальцы выскользнули из его хватки, тем самым обрекая ее на фатальное падение. Ее уносила болезнь, порой резко и казалось бы беспричинно, а иногда он проживал нескончаемо долгие сны, пытаясь найти лекарство от ее недуга и проваливаясь, вынужденный смотреть, как она выгорает. Несколько раз он не смог вытащить ее из горящего дома, а однажды ее спалили на костре. Пару-тройку раз он находил ее уже мертвой на улице или на пороге дома, с глоткой, разорванной так, что видны были позвонки, или с вырванным сердцем. Даже Майкл и Эстер и проклятый Джузеппе сыграли свое камео в качестве ее убийц. Не было ни одной возможности, ни одного ужаса, которого бы не использовал его больной разум. Единственными моментами, когда Кол мог полностью отрезать себя от реальности, были те минуты, когда его разум находился под чарами смеси, которую он использовал в Ляпис Лазули. Он не соврал, сказав Ребекке, что это вещество не вызывало привыкания — по крайней мере, не так, как это делали наркотики. Все же стоило признаться, что свойства вещества были… заманчивыми. Оно позволяло Колу пережить реалистичные воспоминания. Счастливые воспоминания, в контраст его ночным похождениям. Но не смотря на всю привлекательность возможности переживать их снова и снова, он не мог позволить себе эту роскошь. Нервирующее обитателей дома присутствие гроба с бездыханным, хоть и не тлеющим, телом на мансарде было хорошим напоминанием. Лишенный сна, Кол проводил большую часть своих дней, погруженный в гримуары, работы, забранные у профессора Шейна Клаусом пред тем, как он убил его по просьбе Кола, и журналы Шэрон — в последних нельзя было найти подробностей ее личной жизни, как изначально полагал Кол, но в них она записывала все то, что считала важным: кровная линия всех вампиров в городе, о ком она знала (эффективно прослеживая, кто произошел от нее и ее обращенных), контакты и полные имена ее задолжников, не говоря уже о беспокоящем количестве информации о них (что лишь подтверждало, что Шэрон была одержима контролем), включая адреса и справки о передвижениях, ближайшие родственники и странные, не читаемые заметки, которые расшифровать могла только она сама, включая детальные, но краткие комментарии, напоминающие, в чем именно состояло одолжение, и что предполагаемый эти люди и нелюди могут дать взамен; были файлы с детальными исследованиями об анатомических и фольклорных особенностях вампиров и оборотней, а также нескольких других существ. Было много задокументированных экспериментов, как проведенных во времена Доктора, так и самостоятельных, результаты вскрытий и вивисекций, грубые анатомические зарисовки. Была информация о всех ее знаниях о магии, реестр всех магических артефактов, которые были в ее пользовании, и комментарии о том, как и когда она их приобрела. Записи Шэрон пестрили едкими ремарками, которые вызывали у Кола смешки или ухмылки, но они предлагали очень ограниченные представления о чувствах и личных мыслях Шэрон. Так на нее похоже. Все по полочкам, четко и чисто, как в официальном рапорте, до тика правильно и рационально. Кол прикрыл журнал, не забыв заложить страницу, вместо закладки пользуясь фотографией Шэрон, которую он сделал, пока она необычайно оживленным для себя образом вещала ему историю первого Анатомического театра в городе Падуа, в котором они находились в тот момент. Он поднял взгляд на закрытый гроб в дальней части мансарды. Большую часть своего времени Кол проводил здесь, а засыпал на диване в гостиной или в кресле в их спальне. Здесь же Кол встречался с Алишей Бишоп, главной жрицей ковена Барона Субботы, когда он вернулся в Сент-Луис после трагедии. Он был на пятьдесят процентов уверен, что у Шэрон несколько лет назад был роман и с ней. Шэрон также себя чувствовала, когда узнала про его методы отвлечения в годы их разлуки? Бишоп была миниатюрной темнокожей женщиной не старше тридцати лет, хотя Себастьян нашептал Колу на ушко, что она приближалась к пятидесяти, и что поговаривали, якобы ее магическая сила и необычная молодость были результатом сделки с Бароном. Вуду не было магией, сконцентрированной на тьме и зле, как бы усердно Голливуд не пропагандировал эту идею, но ковен Барона и вправду имел сильную связь со смертью из-за того, что их покровитель был лоa смерти — но также и рождения. — Барон не против этого ритуала,— сказала ему Алиша в день их встречи.— Обычно подобные вещи… против правил, так скажем. Но вампиры, как считает мой ковен, являются благословленными Бароном. Сверхъестественные существа задерживаются на Той стороне, а значит их не нужно вытаскивать из мест более отдаленных. Вампиры же побывали на Той стороне в момент, когда погибли с кровью своего сира в жилах, а тех, кто уже был поцелован смертью, легче притянуть обратно. Она прошлась вокруг приоткрытого гроба, рассматривая Шэрон, убеждаясь в действенности данного ею браслета с веве Мамы Бриджит, который предотвращал различные посмертные явления. Спасибо приступам сваливания анатомической информации на ничего не подозревающих и не добровольных жертв, которые иногда случались с Шэрон, Кол знал премного самых неприглядных фактов о трупном разложении и что-то там про ученого, который по незнанию использовал жировоск мумии для создания свеч, чью историю она использовала как анекдот, не смотря на то, что никто не находил это смешным, помимо, может быть, Кью. На самом деле, энтузиазм и открытость Шэрон в моменты, когда она решала поделиться с ним различными фактами, связанными со смертью, были практически очаровательными, Кол бы даже сказал, что то, как ее глаза горели как у любознательного ребенка было даже милым. Но сейчас, глядя на ее тело, которое само могло проходить через все процессы, описанные ею, не будь на ней браслета… Прекрасно, очередная тема для его кошмаров. — Это мне известно,— обратился к ведьме Кол, силой воли заставляя себя отвернуться от безжизненного тела. Цоканье каблуков Алиши прекратилось.— Чего я не понимаю, так это почему ты помогаешь мне. Как ты и сказала, с такими вещами не балюются. Плохо состряпанное заклинание подобной деликатности может… нести страшные последствия. — Уверяю, мой ковен не поднял ни одного зомби за последние несколько десятилетий,— со смехом ответила она. Потом она слегка нахмурилась.— Да и в последний раз, когда это случилось, то были глупые подростки, заигрывающие с силами, которых сами не ведали. Дети, что с них возьмешь.— Алиша покачала головой, словно баловство некромантией является обычной частью жизни любого подростка, и прошла к столу, на котором были расставлены свечи и гримуары.— Но это… прямо говоря, я в долгу перед Шэрон Сальваторе. — Многие люди у нее в долгу,— возразил Кол, припоминая казалось бы бесконечный список ее задолжников. Поразительно, сколько можно достичь, если сделки являются одним из твоих хобби.— Однако я не вижу всех этих людей у порога, стремящихся отплатить ей. На самом деле, я пришел к выводу, что большинство тех, кто числился у нее в должниках выдохнули с облегчением, потому что мертвой она не сможет потребовать уплаты. Не то что бы им это удастся забыть. Кол и Себастьян пришли в выводу, что им стоит унаследовать все эти долги, и спрашивать с должников вместо Шэрон при необходимости. В конце концов, Шэрон бы была ох как зла, если бы плоды ее векового труда не были бы использованы, не смотря на ее смерть. Шэрон была одной из тех, кто ненавидел тратить ресурсы впустую. — Она многим помогала, рассчитывая на ответные услуги,— согласилась Алиша, пробегаясь пальцами по изящным изгибам канделябра на столе.— Большая часть бизнеса во главе которого находится кто-то их сверхъестественных существ города произрастает из финансирования Шэрон, и я не берусь считать, но скорее всего огромное число нынешнего поколения наших кланов выучилось или учится благодаря ее стипендиям. Мой ковен не исключение. И все же, для меня это… вопрос личного характера. Алиша отбросила деловой тон и посмотрела на Кола с великой серьезностью. — Мой сын — самое дорогое, что у меня есть, мистер Майклсон. Но его бы не было, если бы Шэрон по счастливой случайности не оказалась в нужном месте в нужное время. Мой сын родился гораздо раньше срока и во время родов произошло… несколько непредвиденных осложнений. Позже в больнице мне сказали, что если бы не своевременные действия, мой сын бы не дожил до прибытия скорой помощи. Если бы не присутствие Шэрон и ее опыт в медицине и конкретно акушерской практики со времен еще Второй мировой… Мой Элой обязан ей жизнью. Так что я хочу помочь ей в ответ. Кол кивнул в знак понимания. Позже он нашел фамилию Бишоп в журналах Шэрон. В записях не было деталей по этому вопросу, но не было никакого повода полагать, что ее слова не были правдой. Не то что бы Кол изначально не доверял Алише, она представлялась ему честной женщиной, насколько он мог судить. Видимо, вездесущая и нередко нерациональная паранойя Шэрон передалась и ему. — Что ж, раз наши цели совпадают, почему бы нам не начать? Что требуется для заклинания?— Кол развел руки в стороны. — Не смотря на наше стремление, это все еще непросто. Колу не нужно было “просто”. Только “возможно”. — И так? — Я могу подготовить все ингредиенты. От тебя потребуется только пара вещей. — Что угодно. — Твоя кровь — я использую ее для стабилизации, поскольку Первородные являются хорошим якорем для подобных заклинаний.— Кол отмахнулся от ее слов. Это было мелочью.— Затем, ты должен сохранить тело. Предсмертные повреждения должны быть исправлены в процессе ритуала, но я не могу ручаться за те, что могут появиться после смерти. И самое неприятное. Для заклинания такого масштаба нужен Нексус Ворти. Не просто правильно сошедшиеся созвездия или что-то в этом духе, а событие чрезвычайной редкости. На данный момент я не представляю, что именно могла бы использовать для этого. После этого он и Алиша провели часы, изучая гримуар бабушки Алиши, чтобы уточнить все детали данного заклинания. Они так и не придумали, что можно было использовать как Нексус Ворти. Но теперь… Теперь, кажется, Кол знает, что должен делать.***
— Новый Орлеан?— спрашивает Нил с сомнением, задев краем чемодана “скамью для сплетен”, чем едва не сбил с ее столика старомодный телефон и черно-белый портрет Шэрон с счастливым Нилом лет двенадцати.— Но это так далеко! — Глупости,— отвечает ему Кол, опуская рюкзак на пол рядом с чемоданом, принесенным Нилом.— Если я вам срочно понадоблюсь, я воспользуюсь самолетом и буду через пару часов. Это необходимо для того, чтобы вернуть ее. — Знаю,— вздохнул мальчик, опуская глаза и скручивая край своей футболки с изображением черепа. Надо признать, Кол привязался к Нилу. Возможно, из-за того, что Нил излучал ту же энергию, что и щенок золотистого ретривера, а может из-за непривычной нежности, с которой Шэрон относилась к нему. Он припомнил, как в последний раз, когда они вдвоем покидали город он нашел их в гостиной, голова Нила на коленях Шэрон пока она гладила его волосы и шептала ему что-то успокаивающе на итальянском. Видеть мягкость в Сальваторе было редкостью. — Ты можешь приезжать в Новый Орлеан,— предложил Кол.— Если хочешь. И подальше от Французского квартала. Местечко не самое безопасное, раз там поселилась моя семья. Нил засиял. — Обязательно! И ты… вернешь Шэрон. Верно?— выражение лица Нила посерьезнело. — Я поклялся,— не менее серьезно отвечает Кол. И он исполнит это обещание, правда только через месяца девять. Когда родится его племянник или племянница, чтобы воспользоваться этим событием как Нексус Ворти. Они запаковали вещи в багажник и Кол осторожно уложил тело Шэрон, укутав его в одеяло, будто она заснула на заднем сидении. На нее было тяжело смотреть, но перевозить целый гроб было более проблематичным, а у него не было в этом такого богатого опыта, как у Клауса. Распрощавшись с Нилом, Кол повел красный Плимут в сторону города, который однажды был их домом. В Новый Орлеан.To be continued...