Хранитель Империй

Вечер позднего марта. В Марескалл – столицу Бенефийи – наконец-то заглянуло весеннее тепло, и пусть деревья ещё стояли голые, но день стал длиннее, и солнце радовало своим светом, когда его не закрывали дождевые тучи. Улицы столицы начали оживать. Прибывали торговые экипажи с юга и востока, и южные торговцы уже несли на своих лицах первый лёгкий загар Средиземноморского солнца. Гостиница «У Жанны», которая находилась в южной части города, принимала бóльшую часть путешественников с юга. Хозяева гостиницы – супруги Том и Жанна Хаксли – были известны своим радушием и качеством обслуживания. За многие годы гостиница и трактир на первом этаже стали также и почтовым пунктом, и местом заключения интересных сделок. Через Тома, знающего лично многих поставщиков, можно было заказать разного рода товары из других городов и стран. Дверь трактира отворилась, впуская в помещение приближающийся мягкий вечер, и на пороге появился молодой красивый человек с аристократическим бледным лицом, на котором блестели живым огнём тёмные глаза. Юноша имел безупречную осанку и изысканные манеры, которые выдавали в нём не только дворянина, но и сильную личность с хорошим вкусом и чувством достоинства. Его имя было Максим Горький. Заходя в помещение и повинуясь кодексу вежливости, Максим почтительно снял шляпу и привычным шагом прошёл между рядами деревянных столов вглубь трактира. Его внешность, дополненная костюмом и пальто из дорогой ткани, отчётливо контрастировала с потёртой публикой трактира, состоявшей в основном из запылённых авантюристов-путешественников. Некоторые оборачивались, глядя ему вслед, и не все взгляды были доброжелательными… В этом обществе дворяне были не самыми любимыми персонажами, и дело не только в зависти. Но Максим не обращал на эти взгляды никакого внимания. Навстречу юноше из-за прилавка вышел его друг, чья наружность, если бы не была знакомой завсегдатаям гостиницы, могла бы привлечь ещё больше взглядов. Этот человек был одет в простую одежду, рукава его рубашки были закатаны, а длинные волосы собраны в хвост на затылке, что выдавало в нём простого работника трактира, но черты юноши, его прямые светлые волосы и зелёные глаза не уступали в красоте наружности только что вошедшего дворянина. Максим улыбнулся и, быстро снимая перчатку, протянул руку: – Здравствуй, Теодор. Рад видеть. – Привет, Макс. Я не ждал тебя раньше семи… Тем более рад! – Прости, что так рано. Мой день был чрезвычайно скучным, мне не терпелось увидеть тебя и новое оружие. Я рад, что заказ доставлен так быстро – отец будет очень доволен, хорошая погода ведь наконец-то порадовала нас. Теодор вынес из-за прилавка два плотных кожаных чехла с ружьями, и молодые люди присели за свободный стол. Прохладный вечерний свет из окон заливал помещение, смешиваясь с тёплым светом масляных ламп, и, когда Максим нетерпеливо развернул чехлы, начищенный металл и полированное дерево первоклассного охотничьего оружия ослепительно заблестели, освещённые со всех сторон. – Вставки из кожи, это… – Это изящно, не так ли? – Это прекрасно! И чертовски удобно. – Само собой. Возьми в руку. Максим, опережая предложение, уже поднял карабин и плотно приставил приклад к плечу, левой рукой направляя ствол в стену. – Идеально. И вес сбалансирован отлично. В этот раз русский карабин превосходит немецкий, я должен это признать, – он опустил оружие на стол. – Ты проверял в стрельбе? – Да, сразу же, как получил. Прицел сидит отлично, отдача меньше, чем у того немецкого. Да что же, давай вместе выйдем в парк – ты проверишь. – Нет, я верю тебе. Спасибо! Приятно иметь с тобой дело. – Это не я, это Том. Он умеет находить нужных людей, я ничего не делаю. – Ты для меня более приятный человек, чем Том. Общение с тобой доставляет мне интеллектуальное и эстетическое удовольствие. И только ты можешь понять, что именно нужно достать, когда я или мой отец объясняем, – молодой дворянин выложил на стол золотые монеты, и отсчитал нужную сумму, добавляя к ней несколько монет для Теодора, невзирая на протесты. – Том почему-то никогда не понимает меня, когда я с ним разговариваю. И начинает нервничать и дергаться. – Том ничего не понимает в оружии и не пытается понимать. Я говорил тебе о Хаксли – у них есть некий принцип: «Не убивать то, что не вырастил сам». – Ах, кстати! Мой отец после очередного путешествия на Восток изменился, теперь тоже не желает стрелять в животных. – Неожиданно, однако. Так, значит, оружие… – Нет-нет, карабины все ещё нужны. Отец распорядился изготовить мишени из дерева, и ему не терпится опробовать приобретение. Спортивный интерес, как видишь. Думаю, любовь к оружию никогда его не покинет. – Вот как! – В самом деле, он удивляет меня всё больше и больше. – Полагаю, что ты очень ценишь его за эту способность. – Бесспорно, – Макс улыбнулся, слегка смущаясь от проницательности своего друга. – Так что же именно стало причиной отказа от охоты? – Он ведь в очередной раз проехался по нашим колониям в Индии и, по его словам, побывал в самом аду. Он ещё больше проникся идеей восстановления социального равенства и свободы, и теперь не переставая говорит об этом. Отец словно помешался, его идея разрослась и затронула тему животных. Как будто человек не имеет права ни эксплуатировать, ни убивать животных – живые существа священны. Максим покачал головой и слегка закатил глаза. Было отчётливо понятно, что он не желает разделять точку зрения отца. Теодор улыбнулся. – А как же мясо, которое мы едим? – Отец отказался от мяса. – Что, совсем? – Да. Он ведь там, в Индии, «спускался в народ» и впитывал их мудрость. Их священники – брахманы – учат особым правилам питания. Как по мне, всё это чушь. Индусы привыкли обходиться без мяса, потому что они бедны… – Не только… – перебил его Теодор. – Прошу прощения? – Индия ведь южнее Бенефийи, верно? Там же… тропики, если не ошибаюсь? Помнишь, Иоанн рассказывал, что южные народы меньше нуждаются в мясе, их рацион другой из-за климата. У них тепло и много отменной растительной пищи… – Теодор слегка отвлёкся от разговора, уходя в свои мысли. Он по-доброму завидовал Максиму, ведь из-за связей и положения его отца – известного графа Мирабо – он имел возможность побывать в других странах, хотя и не воспользовался ею до сих пор. Теодор мечтал о путешествиях особенно сильно с тех пор, как преподаватель – отец Иоанн – рассказал им о восточных народах. – Да, я и забыл… – Максим снова улыбнулся, слегка напряжённо. – Иоанн… необычный человек, которого я никогда до конца не понимал. И с которым не всегда мог согласиться… – Ты вообще мало с кем можешь согласиться, Макс. – Полагаю, что ты ценишь меня за эту способность. Молодые люди дружно рассмеялись. – И тем не менее, – продолжил Максим, понижая голос. Он сделал паузу, и его вздох выдал некоторое напряжение, – вторая причина, по которой я не могу относиться серьёзно к теперешней позиции отца: он продал свои индийские акции в Торговой Компании, а эти акции оставались едва ли не единственным источником его доходов. Теодор посерьёзнел. Максим, вероятно, не хотел сообщать последнюю новость, но всё же решился, потому что она явно мучила его. Он грустно качал головой. – Отец одержим идеей равенства, он всюду начал видеть зарождение восстания. Он считает, что индусы близки к восстанию, и вложил полученные деньги в политическую кампанию их Махараджи, то есть местного князя, будучи уверенным, что эти деньги ему вернутся, умноженные в несколько раз… Я всё ещё ошеломлён и пытаюсь… наверное, переварить его поступки. Этот человек содержит в себе многое, за что его можно уважать, и ты знаешь, что я разделяю его политические взгляды и поддерживаю его… Но такое… Взгляд Максима скользил по пространству, словно искал ответы на вопросы, и вернулся к глазам Теодора. Теодор не мог ничего ответить – он мало понимал в политике индийских колоний, но догадывался о том, что переживает Максим, чей отец раньше был уважаемым аристократом, а теперь быстро терял деньги, репутацию и положение в обществе. Заметив Марию, Максим смог на миг отвлечься от грустных мыслей. Мария была помощницей и приёмной дочерью супруг Хаксли. Она работала и жила в гостинице, как и Теодор. Это была милая, хрупкая и скромная девушка, и, на первый взгляд, в её внешности не было ничего такого, что сильно бы привлекало внимание, но когда она находилась рядом, спустя некоторое время вы могли ощутить некую ангельскую, детскую невинность, абсолютную гуманность и доброту, которые неявно, но неизменно благотворно влияли на присутствующих. Мария неслышно появилась возле их стола с невинно-дерзким вопросом: – Вы снова разговариваете о вещах не от мира сего? – Не совсем, юная леди, – ответил Макс. – Хотя смотря что вы называете «сим миром». Мария, считая свой вопрос риторическим и не имея на самом деле намерения вступать в разговор, слегка сжала плечо Теодора пальцами (это было их обычное безмолвное приветствие), поклонилась Максиму и ушла собирать пустые бокалы со столов. Максим, в котором жил Дон Жуан, всегда сдерживаемый манерами и правилами приличия, засматривался на стройные бёдра и длинные густые волосы Марии. Теодор спокойно за ним наблюдал. – Прости, отвлёкся, – Макс быстро перевёл взгляд обратно на Теодора. – Как ты думаешь, мой ответ на вопрос Марии не был надменен? – Я думаю… не совсем, милорд. Максим снова улыбнулся и откинулся на спинку стула. – Ладно, давай теперь не о грустном, Теодор. Присоединишься ли ты к нам во время сего сезона… уже не охоты… скорее, «сезона стрельбы»? Интересно ли будет пострелять по деревянным мишеням? – Максим откровенно иронизировал. Теодор прищурился. Он догадывался, чего хочет друг: чтобы Теодор поговорил с его отцом и помог убедить графа в том, что мясо в наших краях есть нужно и полезно, поэтому нет великого преступления в том, чтобы подстрелить очередную утку. Максиму очень не терпелось, как всегда, выйти на настоящую охоту, и позиция отца его очень огорчала. А без графа, умелого стрелка, охота гораздо менее интересна. Теодор отвёл глаза, желая уйти от разговора. Сейчас на уме у него было другое… Два дня назад Теодор случайно узнал информацию, которая могла быть полезной Максу и его отцу, и ему хотелось ею поделиться, но в трактире их могли подслушать, поэтому он колебался. Теодор поймал взгляд посетителя трактира, и даже не одного, а двух: в противоположной стороне зала, в обществе Тома, сидели двое молодых путешественников. Имя одного было Вильгельм – именно с ним Теодор выходил в парк опробовать оружие, – а имя второго парня, со слегка вьющимися волосами, вылетело у Теодора из памяти. – На нас смотрят. Очень внимательно, – сказал Теодор Максиму. – На нас всегда смотрят. Мы с тобой отличаемся… – Я не об этом. На нас смотрят поставщики – торговцы, которые привезли твои карабины из России. Они увидели, что я отдаю тебе оружие, и понимают, что ты – заказчик. Раз уж так… Может, познакомить тебя? Том уже махал Теодору, приглашая двух друзей присоединиться к их компании. «Ребята, идите к нам! Теодор, сынок, принесёшь ещё пива?». Максим оживился: – Да, отличная идея. Познакомь. Когда они подходили к столу, до Теодора донеслись слова второго торговца, напарника Вильгельма: – …но… большинство из предместья Святого Антония – бездельники и пьяницы, их роль преувеличивают и создают некий романтический образ, что ли… Парень поднял глаза на Теодора, поймал его взгляд и замолчал. Теодор и его мать выросли в предместье Св. Антония, и последние слова задевали юношу, но торговец не мог этого знать, он видел только помрачневшее строгое лицо. Познакомив Максима с гостями, Теодор не стал присоединяться к разговору. Сейчас была его смена в трактире, и молодой человек отправился обслуживать других гостей, стараясь выбросить из памяти услышанные слова. Вечер за окном стал бледно-розовым – солнце клонилось к закату. Мария помогала Теодору, ведь работы прибавлялось к вечеру, трактир наполнялся людьми. В зал зашла ещё компания торговцев – три здоровяка, уже знакомых Теодору. Они ездили в Португалию и обратно, привозили вино в больших бочках. Троица заняла стол недалеко от входа и попросила пива и мяса. Максим подошёл к Теодору на кухню, когда тот собирал на поднос тарелки с вяленой говядиной. – Теодор, я поднимусь с Джеком и Вильгельмом в их комнату и посмотрю оружие, которое они везут в Рилл местному графу. Ты ведь скоро освободишься, верно? – Да, Том заменит меня в восемь. – Хорошо. Поедешь ко мне? Уильям достал коллекцию копий немецких гравюр, хочу тебе показать. – Гравюры Дюрера? – Конечно, в первую очередь его. Тем не менее работы некоторых его учеников и последователей не поступаются ему в качестве… Ну, сам увидишь. Так что, в восемь мы едем, да? – Конечно. Мне нужно поговорить с тобой и твоим отцом. Он ведь сможет уделить нам полчаса? – Полагаю, что да. – Тогда жду тебя в зале. – Отлично. Максим ушёл. Теодор вынес еду в зал и увидел, что вошли ещё два человека, парень и девушка, оба в пальто солдатского покроя. Теодор не смог сразу вспомнить, видел он их раньше или нет. Скорее всего, нет… Он кивнул им в знак того, что заметил, но не может подойти прямо сейчас. Нужно было притащить ещё одну бочку пива из погреба, и Теодор оставил Марию присматривать за залом. Бочка была большой и тяжёлой – нужна была ещё пара рук, пришлось позвать Тома. Когда они дотащили бочку в кухню, Том вдруг замер и прислушался: – Что за… Из зала доносились крики и шум. Раздался громкий треск – кто-то сломал ножку стула. Том и Теодор поспешили из кухни в зал. На противоположной от барной стойки стороне помещения, возле самого входа, ближе к углу – происходила очередная потасовка. Взъерошенный невысокий парень с рыжей густой шевелюрой (новоприбывший, в солдатской одежде), поднимался с пола – похоже, его только что толкнули или швырнули. Подобно дикому коту, он ощетинился против троих здоровенных громил – тех самых перевозчиков португальского вина – злых и совершенно невменяемых. Некоторые посетители вскакивали с мест, готовые либо убраться подальше от места драки, либо вмешаться, но пока никто не решался подойти к разгорячённым противникам. Мария стояла рядом, очень испуганная. Одной рукой она крепко держала ткань своей юбки, натягивая её вниз, а другой обхватывала себя за плечо, словно пыталась защититься от динамичной сцены. Заставив себя попятиться, девушка натолкнулась на стол. Трое бородатых здоровяков угрожающе надвигались на рыжего солдата. Все втроём они подступиться не могли – слишком мало места между столами и стульями. Но, видимо, и по очереди одолеть шустрого юношу им не удавалось. Драка продолжалась, парень бросался на соперников, как дикий лесной зверь, – Теодор ещё никогда не видел такой ловкости и был слегка поражён: этот совсем юный парень был вдвое быстрее и внимательнее, чем его соперники. Спутница дикого кота, девушка крепкого телосложения и в мужской одежде, смело, совсем не по-женски, бросилась вперёд и толкнула в грудь одного из пьяных агрессоров. Из хаоса движений и шума долетали крики и грязные ругательства. Опрокинули масляную лампу, и небольшое пятно разлившегося масла вспыхнуло огнём. Кто-то выплеснул пиво на стол. – Опять двадцать пять, да что же такое, ни дня покоя! – выкрикивал Том, неуклюже пробираясь сквозь хаос. Следуя за Томом, Теодор подошёл к дерущимся и схватил одного из громил за руку, но тот так резко рванулся, что Тео не успел сориентироваться и тут же получил кулаком в висок. Парень покачнулся и с трудом удержал равновесие, больно ударившись бедром о ближайший стул. Мысленно проклиная свою медлительность, он увернулся и, переступив через сломанный стул, подскочил к Марии – беспокойство за неё сейчас перекрывало остальные чувства. Аккуратно обхватив девушку за талию, он оттащил её в сторону, защищая от случайных повреждений. Рыжеволосого юношу ударом отбросило на стол, и стол опрокинулся в двух сантиметрах от Теодора. Он отвёл Марию, которая словно пребывала в оцепенении, вглубь зала, к выходу во внутренний двор. Том, не переставая вопить проклятия и приказы, взял два бокала пива и вылил содержимое на голову одному из громил. В этот момент двое посетителей наконец-то решились поспешить на помощь. Очень быстро тройной источник пьяного хаоса был вышвырнут за дверь – быстрее, чем Теодор успел сообразить, что ему делать. В голове ещё звенело от удара. Том хотел взяться и за рыжеволосого с его подругой, но Мария вдруг подала голос: – Том, не… не обижай Цезаря! Он за меня заступился, когда тот большой, с бородой, мне руку едва не вывернул… Том, у которого лицо было перекошено от нервного возбуждения, пообмяк, но тут же сразу засуетился снова: – В самом деле? Вот оно какая причина! Что за вечер сегодня!.. Ладно… Рональд, этих двоих оставь!.. Мари, ты в порядке?! Что они сделали тебе?.. Тео, принеси Цезарю ещё пиво, я одно вылил на голову того болвана! – Кому пиво? – переспросил Тео, не сообразив о ком идёт речь. Том кивнул на рыжеволосого: – Нашему герою. «Цезарь? – подумал Тео, взглянув на потрёпанного парня. – Это ещё что за кличка?». Он однажды читал про Юлия Цезаря, видел рисунок его портрета. Никакого сходства. – Нет. Не надо пива, – Цезарь, обхватывая живот одной рукой, другой рукой стащил со стула и набросил на себя своё пальто. – Спасибо тебе, Том, но нам нужно идти, – открытое красивое лицо побледнело, движения замедлились. Он попытался улыбнуться, но получилась натянутая гримаса: ему явно было больно. Том вывел Цезаря и его спутницу через чёрный ход (чтобы не пересекаться с головорезами), и те ушли… Тео проследил за ним взглядом и видел, что Цезарь на пороге заточился и едва удержался на ногах. Странное чувство беспокойства кольнуло в груди Теодора, он поймал себя на желании не отрывать взгляда от этого солдата, пойти за ним и проследить, чтобы с ним было всё в порядке. Какая-то сила в Цезаре задела Теодора, словно пришила к нему ниточку. “Впрочем, наверное, так всегда действуют на нас харизматичные и красивые люди…” – подумал Тео. Трактир понемногу успокаивался – посетители усаживались обратно за столы и возобновляли прерванные разговоры. Теодор вернул себя в реальность и повернулся к Марии: – Ты в порядке? Всё ещё бледная, девушка кивнула. Потом приподняла локоть и показала Теодору шов рубашки. – Вот только… Рубашку порвали. Хорошо, что по шву… – Зашьёшь, и будет как новая. Тебе не стоит больше работать в вечернее время здесь. Меня и Тома достаточно. – Верно, спасибо, – Мария посмотрела на него снизу вверх большими глазами нежного котёнка. Это, как и всегда, смущало, и юноша строго спросил: – Кто такой этот Цезарь? Мария сразу отвела взгляд и пожала плечами. – Он и его подруга Элизабет – студенты императорского военного училища. Цезарь недавно начал здесь появляться, знакомиться с приезжими, и подружился с Томом. Когда они вдвоём болтают – никто и слово не вставит, их просто не унять. Как заведённые. – Элизабет – из военного училища? Девушка-солдат, значит? – Да. Как я слышала, она – дочь какого-то генерала… Я, как всегда, забываю имена… Том говорит, что она вся в отца, и её боевой дух превосходит других студентов. Так я слышала. Снова – взгляд снизу вверх, хитро-невинный, изучающий реакцию. Теодор пробормотал: «Неплохо» – и вернулся к работе: нужно было приводить зал в порядок. Он был слегка раздосадован тем, что из-за своей плохой реакции заработал головную боль. И то случайный удар. В таком состоянии его застал Макс, когда спустился обратно в зал и удивлённо вскинул брови, заметив обугленное и всё ещё дымящееся пятно на столе. – Ты пропустил отличнейшую драку, милорд, – устало сказал Тео. – Ты не пострадал? – Я – нет. Только моё самолюбие, слегка. – И тем не менее добро победило? – Вполне, а как же иначе. *** Дом графа Мирабо в Марескалле, на улице Лойолы, был особенным местом. Когда в нём появлялся сам граф, вернувшийся из очередного путешествия, или собирались единомышленники семьи – компания была интересной, и разговоры велись незаурядные. Теодору было приятно здесь гостить. Кроме особенного общества, этот дом был для юноши местом искусств и наук, больших идей и высокой красоты. Большие комнаты поражали высокими потолками и резной деревянной мебелью, привезённой из Англии и Турции, и персидскими коврами; тяжёлые шкафы хранили в себе бесчисленные тома книг в кожаных переплётах: Платон, Аристотель, Фрэнсис Бэкон, Томас Мор, Декарт, Кант… – …Это подлость, это не достойно великого Бенефийского народа – так обращаться со своими братьями, нарушая их человеческие права!.. – выразительный и громкий голос графа заполнял собой пространство гостиной. – Они подчинились, они сами доказали, что их участь – покориться более сильному. Разве не сила является источником права? – Ты опираешься на прошлое, сын мой, но упрямо не желаешь смотреть в будущее! Индийское общество страдает под гнётом Британии и Бенефийи, из страданий рождается гнев и сопротивление – они и есть мощная сила! Кто недооценивает потенциал этой силы – тот слепой глупец! …Скульптуры античных героев и философов, белеющие гипсом и светлым мрамором; полотна бенефийских и английских романтиков на стенах… Теодор любил рассматривать эти шедевры. Сейчас он стоял перед большим полотном Каспара Давида, занимавшем полстены в гостиной Мирабо. «Странник над морем тумана». На этой картине был изображен изящный джентльмен с тростью. Он стоял на скале и осматривал долину, почти полностью покрытую туманом. Из бледной дымки только в некоторых местах выступали отдельные скалы и деревья… – …На чём строится твоя уверенность в том, что поддерживать восстание – это разумная позиция? Мы, лучшие, наиболее развитые европейские народы, должны держать подвластные нам земли в подчинении, разумном и правильном, ради блага неразвитых народов, ради их развития. Их недовольство – это знак того, что управление стало неразумным и неупорядоченным, и его нужно проверить и оптимизировать, чтобы помочь этим землям подняться из нищеты! Виноваты в этом беспорядке те, в чьи руки Британия отдала узды правления. Продать твои последние акции, отец, – это я считаю глупостью. Я говорил тебе, что, наоборот, нужно скупить их больше, и у нас тогда было бы больше влияния… …Когда Теодор впервые увидел «Странника», ему показалось, что на картине изображены волны океана, а не туман – настолько динамичны были мазки, изображающие пряди тумана, что напоминали неистовые брызги волн. Он сказал об этом Максиму тогда, на что тот удивлённо вскинул брови и ответил, что ему при первом взгляде пейзаж был похож на пожар с пляшущими языками пламени… – Сын мой, ты ещё не видишь ситуацию в полном её масштабе! Твои рассуждения разумны, ты мог бы стать справедливым наставником в тех далёких краях, но! Сколько таких, как ты? Перевес силы и разума не в нашу пользу, не в пользу коалиции британской и бенефийской торговых компаний, ведь эта коалиция состоит из вырождающихся бесов, одержимых прибылью! Им чуждо стремление к истине и к справедливости, им никогда не постичь твоих хладнокровных разумных выводов. А вот народ Пондишери, жители Чандернагора, превосходящие в своей численности, преуспевающие в мудрости, смогут прислушаться к нам, и, если ты так желаешь подчинения, они могут встать под наше знамя, в нашем сражении против наглости прогнившей и испорченной аристократии! Если мы станем их проводниками в этом сражении, мы потом можем получить власть и преданность, и этим стократ возместить потери. Максим на какой-то миг задумался и ничего не ответил. Его взгляд упал на Теодора, не принимавшего участия в разговоре. Мирабо тоже перевёл взгляд на светловолосого юношу, к которому относился по-отцовски, и повернулся к нему. – Что думаете по этому поводу вы, Теодор? Отец и сын сидели за невысоким круглым столом посреди гостиной. На столе, с которого недавно убрали ужин, стояли бокалы с лучшим испанским вином. Здесь же лежал альбом с немецкими гравюрами – Максим и Теодор рассматривали их, пока между отцом и сыном не начался очередной горячий спор о политике. Теодор не разбирался ни в международных, ни в государственных политических стратегиях. Для него этот спор был неким спектаклем, красивым, изящным, интеллектуальным, но сам молодой человек не мог ничего сказать. Он не хотел думать о выборе – на чьей он стороне? Не в споре между отцом и сыном, а вообще, как гражданин страны, – какие силы, какие движения он поддерживает? Будучи представителем третьего (низшего) класса, Теодор не имел полноценного права голоса в Бенефийе, и тем не менее многие утверждали, что от третьего класса всё равно многое зависит, и если начнётся бунт, придётся выбирать какую-то одну сторону… Теодор не хотел думать об этом. Он хотел уехать куда-то далеко и смотреть, как волны разбиваются о скалы, покрывая тебя брызгами, если ты стоишь слишком близко… Теодор молча досмотрел альбом с гравюрами, поразглядывал картины и подошёл к книгам, которые ему всегда разрешали брать, не дожидаясь разрешения. Когда Мирабо обратился к нему с вопросом, юноша как раз держал в руках раскрытую «Новую Атлантиду» Фрэнсиса Бэкона. В библиотеке Мирабо было много книг на английском – «грешном языке вольнодумцев», который осуждался Священным Синодом. Отец Иоанн упоминал об «Атлантиде» два года назад, но у Теодора тогда не дошли руки… Молодой человек поднял голову, закрыл книгу и поставил её обратно на полку. Он не знал, что ответить графу. Он слушал реплики и понимал, что спор этот, пусть и казался горячим и упрямым, всё же был дружеским и разумным, как и каждый разговор Мирабо и Максима. Это была дискуссия двух людей одной крови, одного сорта, сотканных из одной пламенной материи, преследующих единые Идеалы, дополняющих друг друга, доверяющих друг другу. Единственное, что мог сказать Теодор в таких случаях: «Я знаю, что вы вместе примете правильное решение, поэтому пусть каждый из вас будет верен своим чувствам», но он это уже говорил и не хотел повторяться. Каждое разногласие Мирабо и Максима – лишь путь к сбалансированному согласию. Этот именно тот спор, в котором рождается истина. Теодор, который жил без отца и никогда не имел такого собеседника, как Мирабо, завидовал Максиму безмерно. – Я не знаю, что вам ответить, ваше сиятельство. Вы же понимаете, что я плохо разбираюсь в предмете разговора. Мирабо улыбнулся тёплой лёгкой улыбкой, наклоняясь над столом. Это был высокий стройный человек с выразительными чертами лица, тонким выдающимся носом и большими тёмными глазами. Седина украсила его тёмные и уже поредевшие волосы, морщины залегли глубоко вокруг широкого чувственного рта, но огонь жизни горел в нём, как раньше. – Вам придётся разобраться, Теодор. Происходящее в Индии и других колониях – лишь предвестник того, что может вскоре случиться в Бенефийи. И на таких, как вы, возлагается надежда – на тех, кто вырос простым мещанином, но обладает разумом, рассудительностью и тягой к познаниям. Росток, пробившийся из грязной брусчатки, тянущийся к свету и Истине. Да, именно так Мирабо думал о Теодоре. Он возлагал большие и яркие надежды на обоих юношей. Теодор постарался выкрутиться: – Я прислушиваюсь к вам, ваше сиятельство, и к Максиму, и пока что я склонен доверять разумности ваших общих решений. Отец и сын одинаково хмыкнули. – Кстати, Теодор, – оживился Макс, – что ты хотел рассказать нам? Две пары тёмных глаз смотрели на юношу с любопытством. Теодор вернулся за стол и обратился мыслями к событиям позапрошлого вечера. *** На краю города Марескалла расположен большой заброшенный парк Святой Елены, который окружал пустые корпуса бывшего военного госпиталя. Ещё четыре года назад, когда госпиталь работал, парк был ухожен и красив, а сейчас и здание, и парк были в очень плохом состоянии. Лужайки и дорожки заросли высокими сорняками, фонари и половина окон были разбиты, ограда госпиталя в некоторых местах проваливалась, открывая доступ любопытным бездельникам и хулиганам. Кроме них, это место посещали лишь те, кто устал от столичной суеты и желал ненадолго укрыться от шума, движения и от чужих завистливых взглядов. В один из пасмурных дней влажного марта в парке прогуливалась пара – Теодор вёл под руку элегантную темноволосую женщину, которая была несколько старше своего спутника. Отойдя всего несколько метров от входа в парк, женщина высвободила кисть, обтянутую тёмной перчаткой, и аккуратно переплела пальцы с пальцами юноши. – Как же ты смог попасть внутрь? – негромко спросила Маргарита, продолжая начатый разговор, – через разбитое окно? – Нет, – отвечал Тео, – окна расположены высоко, они зарешеченные, и рамы тех, которые разбиты, все сплошь усыпаны осколками. У меня есть ключ к задней двери в левом крыле главного корпуса. Через эту дверь можно попасть в крыло и пройти до большого холла в центре… Не весь корпус можно обойти, потому что многие двери заперты, и я не стал бы пытаться их ломать. Эти благородные красивые здания достаточно натерпелись. – Теодор, откуда у тебя ключ? – голос женщины был полон удивления. – Может, всем любителям старой архитектуры дают ключи от красивых зданий? – Забавное предположение, но нет. Я работал в госпитале, когда мне было пятнадцать. Точнее, не в самом госпитале; я нанимался переносить посылки и товары – заказы работников и пациентов. Обычно это были редкие, мелкие задания – из гостиницы Жанны иногда нужно принести посылку… А были дни, когда надо было носить посуду, овощи, уксус, постельное бельё. Заведующий врач дал мне ключ, чтобы я мог проходить на склад, и забыл забрать его. – Ты говоришь серьёзно или сказки рассказываешь? – Хотел бы я иметь такое воображение, чтобы рассказывать сказки… Я бы тогда придумал историю поинтереснее. На самом деле, дверь, которую я мог открывать, ведёт всего лишь в коридор. Я не мог попасть ни в одну важную комнату, только в небольшое помещение, которое использовали, как временный склад для хозяйственных вещей и сырья. Теодор врал, что случалось с ним довольно редко. Когда ему было пятнадцать, он действительно доставлял заказы в госпиталь, и там познакомился с дочерью заведующего доктора. Виктория была нежным юным созданием в синем платье с белым передником, работала и жила при госпитале вместе с отцом. Именно она, во имя их дружбы, подарила Теодору дубликат ключа, чтобы он мог пробираться к ней, минуя дежурных охранников. Виктория любила показывать, что для неё и для тех, кого она любит, не существует закрытых дверей. Здание госпиталя было довольно старым, внутри то и дело что-то ломалось. Когда на кухне два раза подряд случился пожар, суеверные медсёстры и офицеры заговорили о призраках, поселившихся в госпитале. То ли эти страхи угнетали обитателей корпуса, то ли всем надоела плохая вентиляция и отсутствие водоснабжения, но учреждение решили перевезти в другое, более новое здание на восточном краю города. Виктория вскоре вышла замуж за состоятельного доктора, а у Теодора остался ключ от заброшенного главного корпуса. И вот, два дня назад, имея назначенное тайное свидание с Марго, Теодор подумал о том, чтобы провести её сюда. Марго неожиданно поддержала идею – ей надоело сидеть дома. Теодор с удивлением наблюдал, как благородная дама одевается в простой тёмный костюм и натягивает высокие сапоги на низком каблуке. Дни в последнее время были слегка дождливые, и сложно было пробраться через заросли, не испачкавшись, но Теодор знал тропинку и уверенно вёл Марго за руку. К тому же, леди вела себя так, словно только и ждала повода испачкать своё дорогое пальто – мятежный дух ощущался в ней все сильнее. Возможно, так на неё влияла весна, а, может быть, и ненавистный муж. Очень скоро они оказались у заднего двора. Оба стройные, они с лёгкостью пробрались через дыру в ограде, не испортив одежды. Госпиталь возвышался над ними своими крепкими стенами и вытянутыми арочными окнами. Марго замерла перед ним. – И такую красоту нельзя восстановить? Чтобы здание снова было пригодным? – прошептала она. – Не знаю, – честно ответил Тео. – Надо будет спросить об этом Максима. Мелкие капли дождя падали тут и там, оставляя тёмные следы. Снова взяв Марго за руку, Теодор повёл её к входу в крыло. Ключ щёлкнул в замке, и тяжёлая, покрытая трещинами, дверь заскрипела на несмазанных петлях. Тёмное помещение дышало незваным гостям в лицо прохладой и тишиной. Их глаза быстро привыкли к полумраку, который пронизывался светом из боковых комнат. Они тихо и осторожно шли по коридору, выложенному мозаичной плиткой, и рассматривая высокие двери из тёмного дерева, кованые металлические ручки и номерные пластинки. Это был госпиталь, построенный под руководством самого императора, и в нём ещё оставался дух величия и утончённого вкуса, пусть и покрытый изрядным слоем пыли. В конце коридора была большая двустворчатая дверь, а в стене над ней – полукруглое симметричное окно-роза с разноцветными стёклами. Стёкла складывались в удивительный рисунок, изображающий женское лицо, солнце и цветы. – Это вход в большой холл, – негромко сказал Тео, подходя вплотную к двери, – когда-то давно здесь было фортепиано, стояли кресла, скульптуры, кадки с цветами, висели картины и флаги… Здесь пили кофе и слушали музыку почтенные ветераны, увешанные медалями… А сейчас… Он повернул ручку двери – та оказалась заперта. – Странно, – пробормотал юноша, понижая голос почти до шёпота и чувствуя себя крайне неловко, – я был здесь неделю назад. Дверь была открыта. – Может, кто-то услышал тебя тогда. И дверь решили запереть, – шёпотом предположила Марго. – Невозможно… Здание было пустым и холодным… Здесь не было никого. Теодор заметил замочную скважину и наклонился к ней. В маленькое отверстие было видно совсем небольшой кусочек комнаты. – Там что-то лежит на полу… Занимает много пространства. Какие-то свёртки… – Позволь мне посмотреть? Марго прильнула к скважине. – Да, похоже то ли на бумагу, то ли на ковры… Раньше их не было? – Не было. – Плохо видно – колонна закрывает обзор… Они оба затихли, неожиданно услышав звуки снаружи: хриплый, низкий кашель. Кто-то был здесь, в переднем дворе. Марго выпрямилась, и они молча переглянулись. “Охрана? – удивлённо думал Теодор. – С каких пор? Или же здание снова начали использовать? Может, даже реставрировать? Но я был здесь всего неделю назад, и здесь не было ни души…” Кашель раздался ещё раз. Ему вторил дождь, медлительно начиная своё барабанное соло по крышам. Марго проскользнула мимо Теодора и юркнула в одну из дверей, ведущих из коридора в боковые комнаты, чьи окна выходили в передний двор. Нахмурившись, юноша пошёл за ней. Мебели в этой комнате не было, только холодная печь, отделанная блестящим цветным рельефным кафелем. Марго осторожно выглянула в зарешеченное окно и жестом подозвала Теодора. Из этого окна было видно часть двора и небольшой домик-будку, в которой раньше сидел дежурный охранник госпиталя. Похоже, эта деталь истории возобновилась: возле домика под навесом стоял грузный мужчина в простой рабочей одежде и курил трубку, флегматично наблюдая усиливающийся дождь. Старый пёс вынюхивал что-то в траве неподалёку от корпуса. Пёс заметил движение в окне, увидел Марго и выдал глухое “Гаффф!”. Марго и Теодор отпрянули от окна и спрятались за печкой. Они слышали, как охранник прикрикнул на собаку. Теодор почувствовал дыхание Марго совсем близко – инстинктивно стараясь спрятать леди, он прижал её рукой к стене за печкой. – Надо уходить, – прошептал он. – Если тебя кто-нибудь узнает, у нас будут проблемы. Марго подняла на него взгляд и сделала жалобно-недовольное лицо. – Но мы только что пришли! Не хочу я идти обратно под дождём. – А если охранник решит прийти сюда? – недовольно спросил Тео. – Не решит. Ему там тепло и уютно в его каморке, где наверняка есть что-то согревающее, чтобы принять внутрь. – Но пёс нас увидел и… – И что? Ну, всё, перестань трястись от страха, Теодор, и поцелуй меня. Большие глаза сверкнули театральной выразительностью. Марго сильно утрировала – Теодор не трусил, он лишь заботился о репутации замужней дамы, чьим любовником ему случилось быть. Впрочем, подобные провокации с её стороны прекрасно работали, и Теодор уже c ощутимой долей страсти прижимал женщину к холодному кафелю – смело и сильно, как ей и хотелось. Его руки проскользнули под расстёгнутое пальто, а губы ласкали шею, острые выступы скул и чувственный горячий рот. В холодной комнате стало неожиданно жарко. 35-летняя Маргарита Борман была женой аристократа, члена Палаты Депутатов Бенефийи – Виктора Бормана. В детстве родители растили её послушной девочкой и держали в железном кулаке католической нравственности, не пуская дочь на свидания. Её выдали замуж в шестнадцать лет, и через год она уже родила от Виктора ребёнка. Сейчас её сыну было восемнадцать, он учился в военном училище и дома появлялся редко. Теодор был первой интрижкой в жизни Марго, её первым тайным гостем, и она была рада каждому дню, который можно было прожить необычно, в своё удовольствие, не будучи скованной долгом. Их вылазка в парк была капризом, попыткой скучающей аристократии развлечь себя. Теодора заводила её смелость, способность удивлять и разжигать в нём огонь, и он гнал от себя мысль о том, что если охранник действительно их найдёт здесь, и они окажутся в полиции, то Марго может закатить истерику, обвиняя Тео. Через некоторое время юноша оторвался от ярко-красных губ Марго. Мысли вертелись в голове и отвлекали от поцелуя. – Я хочу знать, что происходит в том холле, – сказал он, раздосадованный тем, что главная дверь оказалась заперта. – Раньше здесь не было охраны. Марго ничуть не смутилась от того, что Тео перестал её ласкать. Она только сказала: – Хочешь знать – так давай узнаем. Её лицо приобрело необычно целеустремлённое выражение, и Теодор подумал, что её разум тоже был занят вопросами. Женщина вышла обратно в коридор и подошла к большой двери. – Если ты меня поднимешь, я смогу заглянуть внутрь и рассмотреть получше. Её вытянутая рука указывала на полукруглое окно над дверью. Это была хорошая мысль. Теодор был довольно высоким, и достаточно было посадить Маргариту на плечо, чтобы достать до окна. Так они и сделали. – Вижу! – прошептала Марго, вытягивая шею. Женщина покрутила головой, рассматривая всё, что ей было видно, а потом попросила её опустить. – Там очень много свёрнутых в рулоны тканей, сложенных на полу. Разноцветных. Занимают половину зала. – И всё? – Да, больше ничего необычного не заметила. Такое красивое помещение… Скульптуры, колонны… На стенах осталась деревянная отделка, а на дальней стене, похоже, картина или фреска… – Да… Погоди-ка… Теодор помолчал, нахмурившись. – Ткани узорчатые? – Большинство, да… А что?.. – Это те ткани, о которых я думаю? Но… Почему здесь? Глаза Марго округлились, а потом она нахмурилась, вспомнив. В октябре прошлого года правительство задержало большую партию товара из Индии: муслин, кашемир, газ и разные виды наилучшего шёлка, простого и расписного. На эти ткани в Европе был невероятный спрос. Каждая знатная дама желала завернуть свои белые плечики в нежнейший кашемир, пусть и стоил он целое состояние. Партию ввозил бенефийский торговец по имени Доминик – умный новоиспечённый буржуа. Он действовал вне Бенефийской Торговой Компании, наладил собственные связи с индийскими поставщиками, а потом, воспользовавшись социальными беспорядками в Индии, захватил целый завод. Группа аристократов, которые держали акции Торговой Компании, желала укротить таких, как Доминик, и с помощью Палаты Депутатов добилась ареста товара и судебного дела. Ввоз объявили незаконным. Муж Марго – Виктор Борман – сыграл в этом не последнюю роль. Теодор слышал эту историю от Максима, чей отец дружил с Домиником. Арест товара вызвал взрыв протеста в кругах оппозиции, которая постепенно черпала силы в гневе и становилась крепче. Дело было не только в потере солидной суммы за партию, но, конечно, и в принципах тоже. Теодор полагал, что конфискованные ткани хранились на складе центрального отделения полиции – на улице Марка, и он высказал эту мысль Марго. Миледи внимательно посмотрела на Теодора и покачала головой. Она выглядела раздражённой. – На прошлой неделе городское управление задержало поставку мебели, так что им нужен был центральный склад под эту свежую партию. Кстати, это был громкий скандал, разве ты не слышал? – Не слышал ещё… Откуда поставка? – Не откуда, а куда. Наша, бенефийская, с Юга. Пытались вывезти в Германию, в обход государства, регистраций и налогов. Их взяли у границы. Партия по количеству не очень большая, но мебель крупная и тяжёлая – большие столы, стулья, кровати. Логично, что ткани надо было куда-то переправлять – они на центральном складе мешают, ведь помещение там маленькое. А здесь просторный холл, перевезли без лишнего шума, поставили минимальную охрану – сюда ведь никто не заходит, никто ничего не знает. – Понял. Марго положила обе руки на дверь, широко расставив пальцы, и повернула голову к Теодору, снова обжигая его взглядом из-под длинных ресниц. – Я должна завладеть этим госпиталем. Здесь будет мой театр. Театр, а не место передержки краденого товара. *** Теодор рассказал историю прогулки в заброшенный госпиталь графу Мирабо вкратце, без подробностей. Он не упоминал имя Марго, сказал только, что был с девушкой. Отец и сын переглянулись и снова вонзили в Тео внимательные взгляды. Тео рассчитывал, что они мыслят так, как он предполагал: если партия охраняется одним сонным дедом и его старым псом, то на госпиталь можно легко и бесшумно напасть ночью, пробравшись туда с чёрного хода, и незаметно (ну, или наоборот – заметно) вынести все ткани. Люди для этого найдутся – Теодор знал, что у Мирабо найдутся. Даже у Максима найдутся. Граф снова перевёл взгляд с Теодора на Максима. Тот еле заметно качнул головой. Мирабо повернулся к Теодору: – Скажите, мой друг, а девушка, которая была с вами… – Мария, – уверенно солгал Теодор, не моргая. – Она никому не расскажет, если я попрошу молчать. К тому же, – он перевёл взгляд на Макса, – Том не должен знать, что я вожу Марию в такие места. Он почему-то решил, что Мария – суженая его сына Георга, а я только мешаю их любви. Макс кивнул. Мирабо довольно улыбнулся. – Всё же… полезно иногда быть романтичным дамским угодником, верно? Теодор развёл руками. “Наверное, да”. Он вынул из кармана ключ от госпиталя и положил на стол. Глаза Мирабо внимательно следили за ним. – Пусть ключ пока будет у вас, потому что он принадлежит вам, – сказал граф. Максим снова кивнул, соглашаясь. – А когда он нам понадобится, мы обратимся к вам. Вы сохраните его для нас, молодой человек? Теодор переводил взгляд с одного лица на другое. Не упустил ли он чего-то важного? – Да, конечно. Обращайтесь, когда будет нужно. *** Уже было около одиннадцати часов вечера, когда Теодор возвращался от Максима домой, в гостиницу. Он решительно отказался и от ночлега, и от того, чтобы ему наняли экипаж, хотя граф Мирабо настаивал. Теодору хотелось пройтись – крепкое испанское вино подействовало сильнее, чем ожидалось, и юноша хотел, чтобы ночной воздух вернул ему трезвость перед тем, как он завалится спать. Он брёл домой через парк, обдумывая разговор. Мирабо горячо поблагодарил Теодора за информацию и сказал, что она им очень пригодится. И Максим, и его отец явно чувствовали себя неловко – возможно, им хотелось посоветоваться между собой перед тем, как посвящать Теодора в свои планы, и Теодор на них не обижался. В конце концов, он всегда демонстрировал отсутствие политических взглядов, что напрягало Максима. А вот сам Теодор ощущал странное доверие к графу Мирабо. Возможно, дело было не столько в политическом доверии, сколько в личной симпатии. Теодор любил графа как приятного, интеллигентного, яркого и вдохновляющего человека. Разве этих чувств недостаточно, чтобы доверять ему как лидеру, даже не разбираясь в политике, не желая иметь к политике никакого отношения, не причисляя себя к оппозиции?.. Теодор вынырнул из лабиринта мыслей, когда его внимание привлекла фигура человека, который медленно шёл, стараясь держаться в тени деревьев. Человек замедлил ход и пошатнулся, прислонился к дереву. Теодору понадобилось несколько секунд, чтобы на расстоянии узнать человека, и что-то внутри него дёрнулось от волнения. – Цезарь? Ты что здесь делаешь? – он подошёл ближе. – А-а-а… Это ты… Тебя Теодор зовут, да? Я… отвёл Бет к её корпусу, теперь иду к себе. – Куда к себе? Ты живёшь не при училище? – Сегодня я ночую в другом месте… А тебе что же, не спится? Или у тебя здесь свидание? – В каком это другом месте? – Тео подошёл на шаг ближе. В темноте сложно было разглядеть лицо собеседника. – Ты ведь еле на ногах стоишь. Что с тобой? – Да в порядке я. Просто… немного пьян. – Неужели ты… идёшь обратно, продолжить драку? – Слушай, – Цезарь тряхнул головой, – я не собираюсь драться, ладно? Я не идиот. Но мне надо попасть в одно место, и лучше не тянуть с этим… Ощущения подсказывали Теодору, что с Цезарем что-то очень сильно не в порядке. Тео достал из кармана спички и зажёг одну. Короткая вспышка выхватила из темноты одежду Цезаря – одну руку он держал под расстёгнутым пальто, а вторую попытался спрятать в карман, но Тео успел заметить кровь. Отбросив спичку, он шагнул на Цезаря, протянул руку, чтобы раскрыть пальто, но тот ударил его по руке, отклоняясь назад. – Что ты делаешь?! Тео несильно толкнул Цезаря рукой в плечо и сразу же ухватил за отворот пальто. Цезарь пошатнулся от пинка, и его пальто, натянувшись в руке Тео, распахнулось, открывая его взгляду кровавое пятно на рубашке. Покрасневший от крови платок выпал из ослабевшей руки Цезаря в траву. Видимо, «героя» порезали в драке. – Ну вот… Надеюсь, ты к доктору шёл? – спросил Тео раздражённо. – Чего ты хочешь, парень? – юноша уже не тратил силы на то, чтобы вырваться, но в голосе звенело сильное недовольство. – Помочь хочу. Почему ты сразу не сказал Тому, что ранен? – Спасибо тебе за заботу, но это моё дело. Пусти. В том месте, куда я иду, мне помогут. – И далеко идти? Ты с каждым шагом теряешь кровь. – Я дойду, отстань, – процедил сквозь зубы Цезарь. Казалось, любые сомнения в его силе и выдержке бросали ему вызов. – Цезарь, – обратился к нему Тео по имени, – не глупи. Тебе нужно лечь и не двигаться… Пойдём к нам, в гостиницу – здесь ведь совсем недалеко. Я доведу тебя. Ляжешь на первом этаже, а я сбегаю за доктором. – Нельзя мне, пожалуйста, пойми. Нельзя, чтобы меня осматривали… – Почему? Цезарь зажмурился. – Неважно. Пожалуйста, просто поверь мне. Мне не впервой. Ты можешь помочь мне дойти до центральной площади, а оттуда я сам. Теодор забросил руку Цезаря себе на шею и сделал несколько шагов. Цезарь еле-еле переставлял ноги. – Надо на выходе из парка поискать экипаж, пусть тебя довезут. – Нет!.. – Опять «нет»! Да что же это такое… – Сейчас ночь, и дождь начинается. Ты не найдёшь экипаж возле этого парка. – Я попрошу кого-то пойти в центр. – И всё это займёт больше времени, чем если бы я пошёл пешком… – и вдруг, словно опровергая свои же слова, Цезарь запутался в собственных ногах и рухнул вниз – Теодор еле успел подхватить его. Цезарь согнулся пополам, прижимая руку к животу, его лицо скривилось от боли. – …Просто… дай мне лечь, – прохрипел он. – Здесь?! – Да, здесь, на траву. Пожалуйста, быстрее. Цезарь лёг на спину, согнул ноги в коленях, уронил голову в траву и судорожно вздохнул. В таком положении ему, видимо, было менее больно. – Пусть рана немного затянется, – прошептал Цезарь, закрывая глаза, – потом встану и смогу идти. – Так, я пошёл за врачом, – не выдержал Теодор, – тебе срочно нужна помощь. – Стой! – Цезарь болезненно дёрнулся, – ну нельзя мне, чтобы врач меня осматривал, просто поверь мне! Почему ты не можешь просто оставить меня в покое? – Эй, у тебя с головой всё в порядке? – разозлился Тео. – Ты хочешь здесь лежать и умирать под дождём? Что такого ты прячешь от докторов, что может быть важнее твоей жизни?! – Моя жизнь вне угрозы, мне просто нужно, чтобы порез немного затянулся, и всё будет в порядке, – прошипел Цезарь, глядя Теодору в глаза. – А вот осмотр доктора может закончиться моей смертью или даже чем-то похуже. Я не доверяю ни единому доктору в городе, кроме одного, к которому тебя не пустят, даже если ты скажешь, что я умираю. Туда пустят только меня лично. Тео вздохнул и поднял глаза к небу. “Что этот парень несёт вообще?” – Цезарь, ты точно умом повредился. Кто бы ты ни был, врач не может причинить вред пациенту, он связан врачебной клятвой. – Какой ещё клятвой? – Гиппократа, наверное, не знаю. Но там точно есть пункт о не причинении вреда пациенту, и о том, чтобы способствовать его выздоровлению. Цезарь отвёл взгляд от Теодора и посмотрел вверх, мимо тёмных веток, в ночное небо. Он был немного растерян. Еле слышно, высоко в листьях деревьев над ними звучал шелест дождя. Две капли упали на красивое лицо Цезаря – он вздрогнул и часто заморгал. Теодор почему-то не мог развернуться и уйти, оставив Цезаря в парке. Он не считал себя большим благодетелем, его сдерживало что-то другое. Что-то в лице этого взъерошенного юноши не позволяло отвести взгляд… Тео задумался. Цезарь имел какие-то причины скрываться, и в споре с ним не было смысла. Каждый доктор, обследуя студента или солдата, обязан донести о его состоянии руководству, а Цезарь, похоже, этого не хотел. Возможно, Цезарь нарушил закон и прячется, его ищут, и он не может даже вернуться в общежитие своего училища и обратиться за помощью. Доктора можно было подкупить, но достаточной суммы у Теодора сейчас не было, и у Цезаря, скорее всего, тоже. Тем не менее, каким бы храбрым и сильным ни казался этот парень, он всё же был юн и неопытен, и его «не впервой» было явной отмашкой, а вот рана была серьёзной. Люди, любящие демонстрировать геройство и защищать других, часто склонны переоценивать свои возможности. А ещё они очень упрямы. Если Теодор намеревается помочь Цезарю во что бы то ни стало, он должен пойти и прямо сейчас привести доктора. Но что-то останавливало его. Слова «я не доверяю ни одному доктору в городе» напомнили Теодору о его собственном отношении к халатным докторам, а также об отце Иоанне, который много понимал в медицине и обучал своих студентов, в том числе и Теодора. Тео присел возле Цезаря и заговорил более мягким голосом: – Хорошо. Никаких докторов. Может, я сам смогу помочь тебе? Позволь увидеть рану, пожалуйста, – расстегни рубашку. Цезарь без единого слова послушно поднял край рубашки и показал живот. Приоткрытый участок кожи был весь измазан кровью. Тео зажёг спичку, протянул руку и двумя пальцами натянул кожу вокруг раны, стараясь рассмотреть. Цезарь зашипел от боли, но остался неподвижен. Тео увидел, что рана довольно глубокая, но, похоже, лезвие ножа вошло как раз в мышцу на животе, и ни брюшная полость, ни важные сосуды не были задеты. Тео помнил строение человеческого тела из дополнительных уроков анатомии, хоть и не помнил всех названий. Даже в плохом освещении было видно, что мышцы молодого тела развитые и плотные, а во время драки, вероятно, были ещё и максимально твёрдые от напряжения. Поэтому неудивительно, что лезвие ножа не прошило мышцу насквозь. Тео сказал об этом Цезарю, и тот издал нервный смешок: – Ещё бы… Я же говорил, что всё в порядке. Если бы всё было плохо, я бы сам почувствовал. Со мной по-другому не бывает. – А вот и не всё в порядке. Кровь нужно остановить в любом случае. Важные кровеносные сосуды не задеты, для начала достаточно будет, если ты просто перестанешь дёргаться и немного втянешь живот. Не сильно, совсем чуть-чуть, чтобы мышцы были умеренно напряжены. Цезарь сделал, как было велено. Теодор молча снял своё пальто и рубашку, разорвал рубашку на несколько полос ткани, снова набросил пальто и склонился над Цезарем, перевязывая его живот. – Готово. Это должно сдержать кровотечение. Но рану нужно промыть, продезинфицировать и туго перевязать чистым бинтом, прежде чем дать ей затягиваться. Давай так. В этом парке – вон там, в глубине, есть заброшенные помещения, где можно спрятаться от дождя. Путь сквозь заросли неудобный, но зато недолгий – метров двести, я помогу тебе идти. Давай ты хотя бы там приляжешь, а я схожу за всем необходимым и вернусь. Цезарь удивлённо вскинул брови и внимательно посмотрел Тео в глаза, размышляя. – Ты не приведёшь никого с собой, верно? – Я вернусь один, обещаю. Цезарь устало выдохнул. – Хорошо. Тео, не мешкая, закинул ослабшую руку парня себе на шею, помог подняться и повёл во тьму деревьев. К счастью, эта часть парка была безлюдна сейчас, и никто не заметил две фигуры, которые исчезли среди зарослей. Пробираться через кусты и ветки деревьев было неудобно, но Теодор хорошо помнил тропинку, по которой они с Марго шли позавчера. Двигаться пришлось медленно, чтобы не поскользнуться на влажной земле. Когда они достигли ограды, Цезарь осторожно и медленно протискивался сквозь отверстие. Ноги его тут же подкосились, и он прижал ладонь к животу. На территории госпиталя царила полная темнота и тишина, только мелкий дождь неумолимо шелестел, делая всё вокруг сырым и скользким. Теодор провёл Цезаря внутрь здания (парень не спрашивал, откуда у Тео ключ) и помог опуститься на пол в коридоре. Потом можно будет поискать в комнатах мебель или одеяла, что угодно, лишь бы можно было лечь. – На территории есть охранник и собака, – предупредил он шёпотом, – они далеко, с противоположной стороны, у ворот, но нужно вести себя тихо – мы здесь непрошеные гости. Я скоро вернусь, постарайся лежать на спине, не двигаясь. Цезарь кивнул. Дорога домой заняла у Теодора меньше времени, чем он думал, – ноги уже хорошо помнили тропинку через парк. В гостинице он неслышно пробрался в свою комнату, вытащил из сундука свечи, спички, нож и чистое полотно из белого льна, завернул всё это в два одеяла, привязал свёрток на спине ремнём, потом незаметно проскользнул на кухню и украл небольшую бутылку водки. Уже выходя со двора, спохватился и вернулся за флягой, набрав в неё чистой воды. С такой добычей он вернулся в госпиталь. Быстро и неслышно войдя в тёмный коридор, он удивлённо замер на месте. Цезарь лежал не там, где Тео его оставил, а близко к большой двери, которая вела в холл, и эта дверь была приоткрыта. «Что?!» Цезарь повернул голову в сторону Теодора. – Ты открыл дверь? – спросил тот шёпотом, подходя ближе. – Как?! Или она не была заперта? Цезарь улыбнулся и поднял правую руку – в ней сверкнула связка металлических инструментов. – У меня есть отмычки. Я попробовал, и одна из них подошла. Огромные двери с витражом – мне стало интересно, что за ними. Здесь, внутри, всё же лучше, чем на полу в коридоре – здесь есть на что лечь. Помоги мне, пожалуйста, внутрь заползти – я совсем без сил. В разуме Теодора уже кипели вопросы, но он сдержался, помня о приоритетной задаче. – Ты двигаешься, как кот, – прошептал Цезарь, улыбаясь, когда Теодор аккуратно приподнимал его за плечи и обхватывал рукой вокруг рёбер. – Ни скрипа, ни шороха. Я не слышал, как ты подошёл, пока не увидел тебя. – Ты бы поменьше говорил. Сколько ещё крови ты потерял, пока возился с отмычками… – Не много, успокойся. Они прошли в дверь, двигаясь как можно аккуратнее: несмазанные старые петли возмущённо скрипели. Пространство зала было огромным, и на какой-то миг Теодор почувствовал себя как в соборе: толстые колонны подпирали высокий потолок, блеклый лунный свет диагональными полосами спускался с высоких окон. Лучи освещали груды рулонов, сложенных на больших кусках мешковины, устилавших пол. В этом свете все ткани казались серыми. Благодаря высокому фундаменту и толстым стенам, здесь было ощутимо теплее, чем снаружи, и более сухо. – Что это? – удивлённо спросил Цезарь, когда Теодор уложил его на шелковые рулоны рядом с большой колонной. – Э… Не знаю, – соврал тот. – Кажется, шёлк. Э… Может, здесь хранятся запасы швейной фабрики. Полежи-ка спокойно… Тео развернул одеяла, подтащил поближе старую деревянную кадку, в которой когда-то были растения, зажёг несколько свечей, закрепив их на рёбрышке кадки (хорошо, что окна расположены высоко – блики свечей не будут видны со двора). Потом дал Цезарю попить воды и помог снять пальто и рубашку. Он ожидал увидеть что-то необычное, когда раздевал Цезаря (почему же парень так боялся осмотра доктора?), но увидел лишь подтянутое тело с красивой кожей и две небольшие родинки справа на груди. Разрывая и смачивая куски чистого полотна, юноша промыл рану сначала водой из фляги, потом водкой (горе-пациент при этом взвыл от боли, но быстро прикусил себе язык). – Вот так. И даже после того, как я закончу, не переворачивайся, лежи всё время на спине. – Хорошо, доктор. – Не дразнись, – нахмурился Тео, разрезая оставшееся полотно на полоски, – я понятия не имею, правильно ли поступаю. Может, стоит тебя вырубить и пойти за настоящим доктором, а то вдруг я ошибся, и ты подохнешь тут… А вроде хороший парень… Цезарь взглянул на него из полуприкрытых век. – Ты ведь дал мне обещание, Тео… И ты хоть и не доктор, но всё правильно делаешь: я уже чувствую себя лучше. – Врёшь, – фыркнул Тео, сгоняя злость на куске ткани – та разорвалась в его руках с треском. Цезарь попытался сменить тему: – Это у тебя водка, да? Давай хлебнём по глотку. Тео подумал, что надо было дать парню выпить ещё до того, как рану промывать. Но вслух сказал: – Сейчас, дай уже закончить. Он наложил тугую повязку, тщательно обмотав Цезаря полосками ткани от средней части грудной клетки до тазобедренного сустава. При этом поневоле любовался крепким сильным телом, вспоминая копии античных скульптур в коридорах семинарии. У Цезаря ещё и кожа была особенно красивая, как у мигрантов с Юга. Тео закончил перевязку, одной рукой приподнял спину Цезаря, а другой помог набросить рубашку. Потом укрыл парня принесённым из дома одеялом (тот начал было протестовать, но Тео приказал ему заткнуться, снова пригрозив доктором). Наконец, он поднёс бутылку к губам Цезаря и дал ему сделать два больших глотка. Тот даже не поморщился. – Ничего себе, – удивился Тео. – И давно ты начал пить? – Полтора года назад. – И часто пьёшь? – Ты судишь по моей реакции? У меня организм крепкий, все с лёгкостью переваривает. – Ну-ну. Надеюсь. Так ты солдат? Давно на службу поступил? – Да, солдат. Вот как раз полтора года назад и поступил. А ты не увиливай, – Цезарь приподнял голову и широко открыл глаза. Тео посмотрел в ответ. – А ну-ка, ляг, как лежал! В каком смысле «не увиливай»? – В смысле, тоже выпей, за моё здоровье! Тео улыбнулся. Да, сложно было злиться на этого человека слишком долго. Он понимал, что Цезарь откровенничать не хочет, и не стал расспрашивать про отмычки и боязнь докторов. Подумав, что справедливо будет теперь повиноваться команде (он-то сам весь вечер командует), Тео поднял бутылку и сделал глоток. Водка согрела изнутри и помогла снять чрезмерное напряжение. Тео часто не замечал, как он напряжён. Вот и сейчас… – Скажи, Теодор, – Цезарь смотрел куда-то мимо него. – Эта девушка, Мария… И Том, хозяин гостиницы. Они – твои близкие друзья? – Том – мой дядя. Родной брат моей матери. А Мария – близкая подруга, да. А что? Цезарь как-то странно посмотрел на него. Его лицо было серьёзным, но во взгляде блестела смесь непонятных чувств. – Да так, ничего… Они хорошие люди. – Да, пожалуй… Как и тётя Жанна, жена Тома. Ты с ней не знаком? – Ещё нет. Взгляд Цезаря стал ещё более странным. Теодор ощущал странное смущение – он чувствовал, что поневоле любуется красотой юноши и всё больше очаровывается. Захотелось сесть ещё ближе, наклониться и продолжать прикасаться… Теодор подумал, что эту водку он больше пить не будет. – Ладно… – Цезарь снова расслабленно зажмурился, – а теперь, пожалуй, надо отдохнуть. Возвращайся домой, Теодор, – тебя, наверное, ищут, и Том волнуется… – Я оставлю тебе свечи и спички, – глухим голосом ответил Тео. – Не стоит… – И приду утром. Тебе нужно будет вызвать экипаж. Может, удастся уговорить кучера заехать в парк, поближе. – Какой ты упрямый… Он совсем закрыл глаза и Тео подумал, что после тяжёлого вечера парень, наверное, сразу уснёт. Ведь боль понемногу уходит, хотя бы на время. Тео собрал вещи, потушил свечки и развернулся к выходу. Сонный тихий голос Цезаря произнёс ему в спину: – Тео… Спасибо тебе огромное, – его было почти не слышно из-за шума дождя. – На здоровье. Спокойной ночи, – тихо ответил Тео и вышел в коридор, аккуратно закрывая за собой дверь. Он стоял в дверном проеме на выходе из здания, и свежий ночной воздух дышал ему в лицо. Дождь, который усилился за последние полчаса, хлестал по крышам всё громче и громче. Теодор чувствовал себя очень неуютно, словно на его плечи возложили ответственность за чужую жизнь, и он был привязан, и не мог отказаться от этого долга. Почему? Почему он нянчится с Цезарем? Что-то внутри Теодора говорило, что этот человек особенный. Почему? Усталый и пьяный мозг отказывался работать. Теодор сделал несколько глубоких вдохов. Измождённость давила на него вместе с ответственностью. Он развернулся, неслышно пробрался обратно в большой зал и подошёл к тому месту, где лежал Цезарь. Размеренное дыхание говорило о том, что парень спокойно спит. Теодор лёг в нескольких метрах от него между грудами тканей, завернулся во второе одеяло и, побранив себя мысленно за чрезмерную заботливость, тоже уснул. *** Проснулся он от звуков негромкого разговора. Не сразу вспомнив, где и с кем он находится, Тео некоторое время лежал с открытыми глазами, слушая шёпот голосов, пока его разум выбирался из глубин сна. – …Ну, хорошо, что живой. Ты идти вообще можешь? Слава богу! Чёрт тебя подери, Цезарь, ты всё-таки забрался в эту глушь, – женский голос казался смутно знакомым. – Как вы вообще нашли меня? Пауза. Вздох. – …Чёрт. Но как… И почему вообще пошли искать? – Бальзак волновался, когда ты не явился в обычное время к нему, и утром пришёл ко мне. Я догадывалась, что ты ранен. Мы пошли по маршруту, которым ты обычно возвращаешься через парк во дворец. Платок лежал как раз в том месте, где нужно сворачивать, чтобы прийти сюда. – Вы – самые чудесные друзья в мире. Я поражён. – Да. Будешь нам должен, хе-хе. Шелест тканей – видимо, девушка поднялась, чтобы идти. – Я пойду к входу в парк, поймаю экипаж и постараюсь уговорить кучера въехать как можно глубже внутрь парка. Вы вдвоём сможете выбраться сами? Я буду потом идти вам навстречу. – Да, сможем, – ответил ещё один голос, незнакомый. Дверь скрипнула и закрылась за кем-то. Теодор приподнялся на локтях и сонно осмотрелся. Солнце уже встало, и из высоких окон лился тёплый дневной свет, освещая разноцветные свёртки. Бледная темноволосая девушка склонилась над Цезарем, осматривая его. Лицо девушки выражало сосредоточенность и беспокойство. Она была одета в мужское пальто, из-под которого выглядывали мужские брюки и мужские ботинки. “Неужели Цезарь выбирает себе барышень исключительно в мужской одежде?..” – Нужно идти. Давайте же, попробуйте встать, – тихо сказала она Цезарю, протягивая к нему руки. – Как же я рад тебя видеть, – говорил ей Цезарь, потянувшись навстречу. Его голос быстро изменился, стал более нежным, – ты пришёл за мной, такой умница. «Пришёл»? То есть, это парень?» – подумал Тео. – Вы никогда не возвращаетесь позже трёх часов ночи, я заподозрил неприятности… – Какой же ты бываешь активный… – Хорошо, что вам оказали помощь. – Да… – Цезарь улыбнулся и нежно взял парня за руку, – неплохо подлатали, как видишь. – Лучше поспешить, пусть доктор Зелински осмотрит… – Баль… – Цезарь перебил его, – мне тебя так не хватало этой ночью… Иди ко мне, – он привлёк своего друга к себе и потянулся за поцелуем. Тео замер, не шевелясь. Сон как рукой сняло. Его присутствия явно не заметили – он был в тени колонны, и разбросанные свёртки немного закрывали его. Парень, которого назвали «Баль», запротестовал: – Вам нужно возвращаться домой как можно быстрее… – Не упирайся, всего один поцелуй. – Будьте благоразумны, прошу вас… Но Цезарь настаивал, и юноша подчинился. И сам осторожно обнял раненого, пока тот уже гладил его волосы, впиваясь в его рот своими губами, чувственно и нежно. Тео смотрел не моргая. Всё ещё очень сонный, он не был уверен, не сон ли это, настолько красивой была представшая перед ним сцена, освещённая прямыми солнечными лучами. Сильный, подтянутый Цезарь, со слегка смуглой кожей, взъерошенными темно-рыжими волосами и выразительными, волевыми чертами лица; и его друг – худой, изящный, с узкими, как у девушки, плечами, бледной кожей и длинными чёрными волосами. Оба были безупречно красивы, но каждый имел свой особенный тип красоты. Один странным образом дополнял другого, и чувственные прикосновения ярко подчёркивали это. Сильные руки Цезаря уверенно сжимали податливое тело темноволосого юноши. Разноцветный шёлк блестел и рассыпался под ними, переливаясь в ярких лучах. Небольшие пятна алой крови на белом сатине почему-то показались уместными… Теодор вспомнил прочитанную лет десять назад историю про римского императора Адриана и его придворного юношу-любовника Антиноя. Прозвище «Цезарь» вдруг тоже показалось очень уместным. Они целовались долго, и Тео позволил себе любоваться зрелищем, и совсем не чувствовал стыда… До того момента, пока темноволосый парень не открыл глаза и не заметил его. Юноша сразу оторвался от Цезаря и вскочил на ноги. Большие голубые глаза всматривались в Тео, как в серьёзную опасность. Тео тоже встал. Цезарь повернулся к нему и поднял брови, блеснув огнём карих глаз и моментально разрядив атмосферу весёлым голосом: – Тео! Ты ночевал здесь? – Да, ночевал… Вернулся. Всё боялся, что ты здесь подохнешь после моих манипуляций. Цезарь рассмеялся и тут же на миг поморщился, ухватившись за живот. Сделал глубокий вдох-выдох и повернул голову к Бальзаку. – Баль, это Теодор. Он подлечил меня вчера. Не надо бояться его. Тео, это Бальзак, мой близкий друг. Теодор подошёл пожать руку Бальзаку. Тот смотрел на него со смущением, на его щеках проступил еле заметный румянец стыда, но он всё же ответил на рукопожатие и сказал: – Очень приятно. Спасибо вам за помощь. Тео улыбнулся. Он подумал, как же много скрывают эти люди. Почему красиво одетый, ухоженный юноша обращается на «вы» к солдату, когда тот говорит ему «ты»? Тео вспомнил о том, что некоторые мечтательные юноши-семинаристы практикуют… неравноправные отношения. Цезарь прищурился на Тео. – Тео, я ведь прав? Нам тебя не стоит бояться? Он встретился взглядом с улыбчивыми живыми глазами. В голове крутились вопросы, но Теодор усердно подавил их в себе и сказал: – Я не стану никому говорить о чём-либо, если тебя это волнует. Всё то, что происходило… Начиная с вчерашней драки и заканчивая тем, что я только что увидел… Это всё не моё дело. Бальзак, казалось, немного расслабился после этих слов. А Цезарь просиял: – Хорошо. Я в долгу не останусь! – Да ну тебя, – фыркнул Тео. – Тем не менее, мне очень интересно, как вы, Бальзак, нашли это место. Вы все, все трое, знали о нём раньше, я полагаю. Теодор понял, что девушка, которая ушла за экипажем, – это Элизабет, та самая девчонка-солдат. Бальзак снова напрягся и посмотрел на Цезаря. Тот продолжал улыбаться. – Я и Бет знали о заброшенном госпитале давно, ещё со времён пожара. Мы никому не говорили, это было нашей тайной. Потом ещё Бальзак узнал. Они с Бет искали меня, шли по моему обычному маршруту от общежития через парк, и заметили в траве мой платок, – Цезарь поднял и показал Теодору окровавленный носовой платок, который он вчера прижимал к порезу. – Бет догадалась, что я, скорее всего, мог зайти сюда, в убежище, потому что это ближе, чем… э-э-э… чем домой. Но ты, Теодор, тоже знал об этом месте. Вторглись ли мы в твою тайну? Теодор постарался сделать непроникновенное лицо. – Что-то вроде того. – Ну, теперь это наш общий секрет. Больше никто не узнает, я обещаю, – серьёзно сказал Цезарь. – Хорошо. Бальзак помог своему другу выпить воды и подняться, приобнял за талию и закинул его руку себе на шею, как вчера делал Тео. Они втроём вышли из здания (Теодор благоразумно запер дверь на ключ, и снова никаких вопросов не последовало), выбрались за ограду, и там Цезарь и Бальзак попрощались с Тео. Когда Теодор вернулся домой, было около девяти часов утра. Поднявшись на третий этаж, он столкнулся с Марией. – Тео! Ты… где ты… – она посмотрела на свёрток из одеял и запнулась. – Ты ночевал не дома? Где ты был? – На свидании, – весело ответил он, движением бедра открывая дверь своей комнаты. Придумывать ответ на неудобный вопрос долго не приходилось: два одеяла, в которые засунута полупустая бутылка водки и обгоревшие свечи, красноречиво все объясняли. – Нужно, знаешь ли, иногда расслабляться после долгого рабочего дня. Мария стояла в коридоре, смешная в своём удивлении, и смотрела на него. – Ты… серьёзно? – Ну, да. – А с кем? – Ты её не знаешь. – Э-э-э… Ну, ладно. Расскажешь мне однажды… о нём. То есть, о ней. – Язва ты. – Сам ты язва. Я, между прочим, искренне за тебя рада.