Хранитель Империй

После злополучного случая на Речной улице прошло несколько дней. Просматривая за завтраком городские газеты, Теодор боялся увидеть новости о том, что полиция задержала членов Ордена. К его радости, ничего подобного не появлялось. Вместо этого газетные заметки рассказывали о мелких волнениях и хулиганствах, которые случались по всему городу и были направлены на членов Священного Синода – кому-то подожгли конюшню, кому-то разбили окно в доме. Участились и случаи уличных драк. Журналисты называли эти происшествия вендеттой Ордена членам Синода за их расправу над оккультным собранием в доме вдовы Эрдоган. Максим и его команда не выражали поддержку подобной агрессии, а тем временем два человека из команды были задержаны во время драки. Максим вначале не знал, как реагировать, и казалось, что его отношение нейтрально, но Теодор видел, что революционеру такие вспышки по вкусу. Теодор то и дело возвращался мыслями к странному случаю в заброшенном доме. В тишине своей комнаты, наедине с самим собой, он перебирал подозрения и догадки. Получается, что кто-то увидел Теодора и человечка в пальто вместе и решил проследить за ними. Был ли Теодор причиной облавы, и если да, то почему? Или за тем домом следили давно, планировали вторжение, а Тео всего лишь оказался не в том месте не в то время? Мог ли кто-нибудь случайно подслушать их разговор на улице Марка, за день до встречи? Маловероятно… Негромкий разговор, который длился меньше минуты… Надо было очень хотеть, чтобы подслушать. Надо было умышленно следить. Наиболее вероятным казалось то, что полиция (или кто-то, кто доложил полиции) знала об этой встрече заранее и Теодор здесь ни при чём. Кто-то из членов Ордена, или, может, из охраны, оказался предателем. Если это правда, то найдёт ли Орден виновного, или проще обвинить во всём Теодора – малознакомого, непонятного типа? Теодор снова вспомнил, как Иоанн встал между ним и револьвером. Иоанн, похоже, ничуть не сомневался в непричастности Теодора. И всё же, зачем Иоанн рисковал из-за встречи с ним? Был ли Тео для чего-то нужен? Он так и не получил ответ на этот вопрос. К счастью, полиция не заявилась в дом Максима. В газетах о рейде по-прежнему ничего не было, поэтому Теодор не знал, что случилось с Иоанном. *** Неожиданно учитель сам пришёл к Теодору. В один из ласково-тёплых дней апреля, около семи вечера, когда Теодор, увлёкшись переводом, работал у себя в комнате, слуга постучал в дверь и доложил: – Милорд, к вам гость. Он представился, как ваш бывший учитель немецкого языка. Просит вас спуститься и побеседовать лично. Теодор, удивлённый и обрадованный, поспешил вслед за слугой вниз, в гостиную, которая сегодня пустовала. Иоанн стоял у входа в гостиную с таким видом, словно боялся пройти дальше прихожей. Его тело было укрыто тёмной мантией, а голова – капюшоном. Увидев Тео, он снял капюшон и поприветствовал его грустной улыбкой. Теодор обнял учителя. – Иоанн! Как же хорошо, что с вами всё в порядке! – Теодор, ты уж прости… У меня снова очень мало времени, меня ждёт экипаж, я ненадолго. – Да, я понимаю. Присядем? – Нет, в самом деле, я лишь на два слова к тебе. Слуга поклонился и вышел, оставляя их наедине. Иоанн сделал шаг к Теодору и коснулся его предплечья, заглядывая в глаза. – Ты правда не знаешь, почему нас нашли тогда? Ты не имеешь к этому отношения? – Клянусь, я понятия не имею, как это случилось. У вас будут серьёзные проблемы из-за облавы? – Не больше проблем, чем было до этого. – В каком смысле? То есть, я понимаю, что для полиции деятельность Ордена всегда незаконна… – Тише! Не стоит об этом. Мы имеем дело с таким количеством неприятностей, которое мы можем выдержать… От остального нас бережёт Господь. Теодор не смог скрыть скептического выражения при упоминании Господа. Иоанн это, конечно же, заметил. – Ах да, друг мой, в твоём ведь сердце больше нет Бога… Тео не знал, что ответить, поэтому лишь молча смотрел на Иоанна. – Понимаю, – ответил тот со всей серьёзностью. – Каждый выбирает свой путь. Ну, да это ничего… Бог всех любит одинаково, – он умолк на мгновенье. – Теодор, у меня к тебе просьба. – Я слушаю. – Это ведь и есть дом Максима Горького, верно? – Да, это дом Максима и его отца. Вы желаете с ними встретиться? – Нет, для меня это будет лишним, к сожалению… То есть… Это может плохо закончиться. Но… если вы с Максимом близкие друзья, если ты можешь на него влиять, Теодор… Может, у тебя получилось бы смягчить его нрав? Теодор удивлённо поднял брови. – Смягчить нрав? – Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Теодор подумал о призывах к уничтожению монархии, которые звучали в этой гостиной по вечерам. – А… что вам известно? – неуклюже спросил он. Большие глаза Иоанна смотрели на него, не мигая. – Ты же не думаешь, что я могу отправить Максима в руки Синода? – Нет, нет! Я… просто… озадачен вашей просьбой. – Нам ничего не известно про планы Максима. Если они у него есть. Конечно, я имею в виду радикальные планы, о которых не упоминается в газетах, листовках и петициях. Но мы улавливаем общий настрой и… опасаемся… чрезмерности. Максим – он по своей природе спокойный, рациональный человек. А группа молодых людей вокруг него – это люди, известны своей импульсивностью, и некоторые из них, как Уильям, например, готовы бросаться в огонь ради своих принципов, – Иоанн перешёл на шёпот. – Если ты читал газеты, то знаешь о беспорядках, о драках и поджогах… Вчера один человек умер, потому что его избили до смерти. Он был чиновником в канцелярии Синода, а в драке участвовали два человека из группы Максима. По словам очевидцев, это была всего лишь глупая пьяная драка, кто-то сболтнул обидную глупость, кто-то среагировал агрессией на шутку, и вспыхнула ссора. Снежный ком растёт. Мы, со своей стороны, можем поговорить с молодёжью, которая приходит в дом Элиф Эрдоган, мы попросим их не делать глупостей и не лезть к медведю в пасть. Знаешь, эти люди, которые приходят на праздники, поют песни, танцуют – они очень нежные, добрые существа, никому не желают причинять вред. Они всего лишь… юные мечтательные создания… Взгляд Иоанна наполнился теплотой, при этом в его грустной улыбке было что-то снисходительное, словно он говорил о маленьких детях. – …А люди Максима – это совсем другой вид… Если, не приведи Господь, в дело пойдёт оружие… Если начнётся массовый бунт, прольётся кровь… Теодор, ты знаешь, что Бенефийя натерпелась, настрадалась от тисков правящего класса, от навязанных Синодом правил и догм. Мы все это понимаем, нам всем болит, но… Если эти вспыльчивые молодые люди спровоцируют войну – то вся столица, или даже целая страна будет разорвана на два больших враждующих лагеря. Я знаю, Максим радуется, когда видит, что всё больше марескалльцев поддерживают его – это придаёт уверенности. Но если сила толпы сравнится с силой государства, это лишь сделает войну длинной и мучительной, погибнет очень много хороших людей, – лицо Иоанна дрожало от тяжёлых чувств. – Гнев Синода повернётся против всех его врагов; провокации бунтовщиков дадут Синоду повод наброситься на мирных жителей, словно новая Инквизиция, и начать уничтожать, выжигать всё, что мы растим, над чем трудимся. Мы не желаем войны. Уже достаточно много детей Божьих полегло на войне в Италии. Есть ведь способы противостоять Синоду по-другому – именно с этими идеями Орест обратился к жителям города, как ты помнишь. Скажи, ты согласен со мной? Что ты думаешь? Я знаю, ты сказал Киту, что не имеешь отношения к революционным намерениям Максима. Теодор вздохнул. Он в который раз ощущал стыд из-за отсутствия собственной чёткой позиции. Сначала Максим, а теперь вот Иоанн, два небезразличных ему человека призывали определиться, высказать поддержку одной из сторон. – Иоанн, я… я не желаю никому смерти. И мне не хочется ставить под удар себя или своих близких… Но у меня нет такого влияния на Максима. С ним очень тяжело спорить. – А ты пытался? В самом деле? Теодор почувствовал, что краснеет. Хотелось провалиться сквозь землю. – Ну, я так и думал, – Иоанн кивнул, отвёл взгляд и вздохнул. – Я поговорю с ним, – пообещал Теодор. Что-то в нём надламывалось. – Хорошо. Очень хочется, чтобы ты понимал меня, и чтобы не забыл мои слова. – Я понимаю, и я не забуду. Иоанн задержал дыхание на миг, а когда он заговорил снова, его голос стал нервным и почти жалобным: – Орест рисковал, выступая на площади перед публикой. Хочется, чтобы его слова пустили корни в душах людей, достучались до них, чтобы риск был ненапрасным! Но… на всё воля Божья, – он сделал несколько глубоких вдохов и успокоился. – Мне пора идти, – и добавил, указывая рукой на стену гостиной, – Это настоящий шедевр. Я не мог отвести взгляд. Теодор посмотрел туда, куда указывал Иоанн. На стене висело то самое полотно, которое сам Теодор так любил рассматривать – “Странник над морем тумана”. – Да, согласен, она прекрасна, – у Теодора защемило сердце, когда он вспомнил, насколько часто эта картина вызывала у него ассоциации об Иоанне. Он провёл учителя к выходу. На душе скреблись кошки, и очень хотелось сказать что-то хорошее. – Я не думаю, что слова главы Орде… То есть… слова Ореста… были напрасными. Я слышал, как в городе обсуждают его речь. Думаю, он произвёл не меньшее, если не большее, впечатление, чем Максим своими публикациями. Иоанн, уже стоя у двери, грустно покачал головой. – У нас недостаточно поддержки… Людям нет дела… – он прервался, словно вспомнил о чём-то, странно побледнел, и беспокойство проступило на его лице. – Что с вами, Иоанн? – Ничего. Я должен спросить у тебя, – он заговорил медленно, тщательно выбирая слова. – Неужели действительно, если человек выступает с речью на публике, рассказывая про идеи Ордена… Даже если он говорит сильным, властным тоном… Этого достаточно, чтобы считать этого человека главой организации? Так получается? Такой вопрос совершенно сбил Теодора с толку. Он почувствовал себя растерянным и дезориентированным. “Что это значит? Кто же тогда глава Ордена? Иоанн? Зачем он говорит мне об этом?”. В глазах Иоанна было много боли, и Теодор не понимал почему. Как только он открыл рот, чтобы спросить, Иоанн прервал его: – Можешь не отвечать… Это риторический вопрос. И, Теодор, как бы там ни было… Как бы ты ни решил поступать… Береги себя, – взгляд его снова излучал безмерную доброту. – В тебе достаточно силы, чтобы защитить и себя, и своих близких. *** На протяжении следующей недели Теодор был подавлен, его мучила совесть после тяжёлого разговора. Он не находил в себе сил поговорить с Максимом, избегал оставаться с ним наедине. Газета с объявлениями о сдаче квартир лежала раскрытой у него на рабочем столе, а отмеченные чернилами объявления, казалось, поглядывали на него с немым вопросом: “Ну, что?”. Теодор смотрел на печатные буквы невидящим взглядом и думал. Что же Иоанн хотел сказать, когда намекал, что Орест – не глава Синода? Тео сам себе боялся ответить на этот вопрос, и смутное предчувствие беды шевелилось в его сознании. Неожиданная новость во время завтрака обрушилась, как гром, с первой страницы газеты. Заголовок гласил: “Глава Ордена задержан служителями Священного Синода и будет казнён во имя Господа”. Под заголовком – более подробно: “Орест Эскархиди был арестован в пятницу, 10-го апреля, в своём доме в Долине Людвига Красивого. Ордену, этому гнезду разврата, колдовства и антигосударственной преступности, нанесён сокрушительный удар. Заседание Высшего Суда в полном собрании прошло 16-го апреля; мнение судей и присяжных было единым. Как государственный преступник, Эскархиди будет казнён на закате дня 17-го апреля на площади святого Иакова путём отсечения головы”. – 17-е апреля – это же сегодня… – прошептал Теодор. Его похолодевшие пальцы дрожали, когда он передавал газету Максиму. – Как же они спешат… Макс быстро пробежал глазами заметку. – Мнение судей и присяжных было единым – какой бред! – воскликнул он, громко хлопая ладонью по газете. – Да они все у Синода в кулаке. Альфонсо Боргес одновременно и правая рука кардинала, и близкий друг судьи. Мы должны рассказать об этом, но нам нужны доказательства, факты… Слуга вошёл в столовую и обратился к Максиму: – Милорд, вам письмо от господина Уильяма. – Отлично, спасибо! Слуга отдал письмо хозяину и повернулся к Теодору: – Господин Драйзер, для вас тоже сообщение… – От учителя Иоанна? – поспешно вскинул голову Теодор. – Нет, милорд… От вашей матери. Это была записка на сложенном вчетверо листе бумаги. Теодор нахмурился, увидев незнакомый почерк. “Дорогой Тео, мне жаль, что я отвлекаю тебя неприятными новостями. Вчера группа детей из нашего предместья влезла в мой сад, они вырвали и растоптали мои самые ценные растения. Когда я вышла из дома, чтобы остановить хулиганов, они начали бросать в меня камни и землю, называя меня ведьмой. Ты знаешь, я всегда была открыта миру и не желала возводить стены, но, похоже, пришло время поставить крепкий и высокий забор вокруг моего дома. Я буду счастлива, если ты приедешь помочь. Если не сможешь – не переживай, вдвоём с Ри мы справимся, или позовём соседей. Я знаю, что ты очень занят. Пусть тебя не смущает почерк – Ри был так добр ко мне, что согласился писать под диктовку. У меня повреждена правая рука – один из камней угодил по пальцам. Как всегда, люблю и целую. Мама”. Теодор сложил записку и уставился на недоеденный завтрак. Злые, холодные, скользкие монстры дрались у него внутри, брызжа слюной и ядом. – Уильям предлагает оцепить сегодня площадь Иакова и не допустить казни, – сообщил Максим, проглядывая глазами своё письмо. – Вот как, – обессилено отозвался Теодор. Он собирался сегодня поговорить с Максимом, исполнить пожелание Иоанна, но теперь он сидел пустой и злой, и грустные глаза учителя в его памяти уже не вызывали прежнего сочувствия. Максим подозвал слугу: – Пожалуйста, пойди сейчас к Уильяму и попроси его зайти ко мне немедленно. На обратном пути с той же просьбой зайди к Патрику и к Луне. – Да, милорд. Максим повернулся к Тео. – Теодор, ты сегодня с нами? Я же знаю, что тебе небезразлична судьба Ордена. Теодор вздохнул. – К сожалению, нет, я не могу, – он поднял взгляд на своего друга и почувствовал, что искренне сожалеет о невозможности участвовать в сопротивлении. – Я должен ехать в предместье. Моей матери нужна помощь: дети избили её камнями. Максим на мгновение замер, не мигая. – Понял. Отправляйся сегодня же и позаботься о ней. – Да. Меня не будет дней пять. Может, дольше. Если у тебя есть для меня письма или статьи, с которыми нужна помощь, приготовь их сейчас, я возьму с собой. – Хорошо. Теодору неожиданно пришла в голову мысль, которая объясняла, почему он медлил и откладывал разговор с Максимом, и почему настолько сложно было, как выразился Иоанн, “смягчить его нрав”. На самом деле, какая-то часть Теодора желала войны. Войны, в которой Максим победит и разрушит Синод. И пусть прольётся кровь. Пусть страна будет разделена на два лагеря, чёрт возьми, пусть все увидят, кто есть кто! Да, не все желают драться, не все созданы для борьбы. Такие, как Иоанн или Тамара, не должны прикасаться к оружию – это не их забота, их надо прятать за крепкой оградой или увозить в безопасное место и оберегать. Но если Уильям и его ребята желают борьбы – зачем их укрощать, зачем смягчать? – Макс, твой отец давно не появлялся здесь… Когда он будет дома в следующий раз, не знаешь? – Не знаю. А что? – Он ведь всё ещё разводит охотничьих псов? Я хочу купить у него хорошего здорового щенка, для матери. Подходит ли охотничий пёс для того, чтобы охранять двор? – Подходит, но щенков тех пород, с которыми занимается отец, на привязи держать нельзя. С ними нужно играть, выводить в поле, в лес, чтобы они много бегали, иначе станут агрессивны. – Это как раз то, что подходит моей матери. Она бы не стала держать животное на привязи. – Если его хорошо приручить и научить слушаться и уважать хозяина или хозяйку, он будет очень хорошим защитником. Мой отец сейчас редко появляется в Марескалле, но я напишу ему. Он неожиданно решил заняться своим загородным поместьем. Удивительно, что та дыра ещё хоть как-то пригодна для жизни. – Ты, кажется, говорил, что это поместье у него кто-то отсудил за долги? – Оказывается, отец отсудил его обратно. Не знаю как. Он чего-то не договаривает… Заявляет, что ему просто повезло. Зная моего отца, я думаю, что он может и врать, что отсудил. Наверняка он просто влюбился в очередную кокетку-вдову, которая живёт по соседству, и перебрался жить к ней. Обычно этим можно объяснить утрату его интереса к нашему делу. Я напишу ему письмо, чтобы он выбрал для тебя щенка. Его привезут к дому твоей матери. Оставь адрес. – Прекрасно. Спасибо. Они поднялись в кабинет графа Мирабо, которым Макс уже располагал, как своим собственным. Теодор увидел на стенах оружие – сабли, мечи, щиты – свидетельства боевой славы прошлых поколений. Также над столом на стене висел гобелен с фамильным гербом. Герб был красным, и на нём… тоже был меч. Максим записал адрес Тамары и вручил Теодору несколько писем из Англии. Указывая на верхнее, отмеченное фигурной чернильной печатью, Максим заметил: – Это, пожалуйста, переведи в первую очередь, оно очень важно. – Хорошо. Когда Максим провожал Теодора до двери, его глаза горели тёмным огнём. – Знаешь, я чувствую, что пришло время действовать в полную силу. Теодор обернулся и встретился взглядом с выразительными карими глазами. – Да. Пожалуй, время пришло. Какой-то монстр внутри него просил добавить “Размажь их мозги по брусчатке, если тебе этого в самом деле хочется”, но Тео сдержался. *** Тамара встретила его на пороге, как всегда, сияющей улыбкой. Над левой бровью у неё была большая ссадина, окружённая синяком. Пальцы правой руки были туго перевязаны бинтом. – Ничего, ничего! – махала она здоровой рукой. – Доктор сказал, что могут быть трещины в фалангах двух или трёх пальцев, но если поменьше двигать ими, то скоро заживёт. Я уже приловчилась огонь разжигать одной только левой рукой. Ри приходит обычно во второй половине дня. Сегодня вернётся после заката – будет смотреть казнь на площади Иакова. Он заказал металлические прутья для забора… Завтра должны быть готовы. Ты как? Голоден? Чай пить будешь?.. Теодор отобрал у неё спички. Он флегматично хозяйничал на кухне, пока Тамара говорила. – Знаешь, Тео, я от всего сердца желаю, чтобы у Максима получилось всё, что он задумал. Этой стране нужны перемены, очень. И мне кажется, что он – человек, в чьих руках живут ниточки этих перемен. Правда, не будем тешить себя иллюзиями, будто он всё изменит к лучшему и ничего не испортит… А впрочем, – она откинула волосы назад, – для нас с тобой, возможно, ничего и не изменится. Теодор вздохнул, вытирая полотенцем вымытые тарелки. Очевидно, что теперь ядовитые когти Синода дотянулись до жизни каждого человека в городе, и безразличных уже не осталось. Пока Теодор будет здесь, с Тамарой, у него есть несколько дней, чтобы решить, какой путь выбрать и что предпринять. – Как там Том? – спросил он. – Ты раньше говорила, что ему тяжело, потому что сильно поднялись цены на продукты, и потому что дефицит… – Да, так было, – кивнула она и на миг задумалась, её лицо посерьёзнело, – но… всё наладилось. У него теперь другие поставщики, и много продуктов привозят в гостиницу… тайно. Теодор обернулся и удивлённо посмотрел на маму. Она отвела взгляд. – Тео, прошу тебя, никому не говори. Я рассказала тебе, потому что ты – мой сын и племянник Тома, и я знаю, что ты за него волнуешься, пусть и делаешь вид, будто тебе всё равно. – Кто эти другие поставщики? – он смотрел на неё, не мигая. Ответ на этот вопрос волновал его гораздо больше, чем судьба Тома. – Подумай. Ты сам можешь догадаться. Конечно, всё очень завуалировано, через посредников… Том не знает никого из Ордена. Но кто же их поймёт… Эти люди могут быть повсюду, среди нас… Как невидимые духи. Сами приходят, когда помощь действительно нужна. Теодора снова пронзила болью мысль о том, что Ореста сегодня казнят на площади. – Максим говорил, что его ребята попытаются устроить бунт, чтобы не допустить казни, – сиплым голосом сказал он. – Думаю, мне тоже стоило бы пойти. – Нет, даже не думай! – Тамара вскочила, её волосы и юбки разметались в стороны, когда она, как вихрь, подлетела к сыну. – Теодор! Ты не должен в этом участвовать! Ты нужен мне! Я не хочу, чтобы ты пострадал… Ты – всё, что у меня есть! – она схватила его за руку. – Стране нужны перемены, да! Но мы с тобой, мы же проживём и без Ордена, и без Максима, и без страны. Давай беречь друг друга, Теодор! К чёрту эту политику! Она расплакалась, и через полминуты у неё разболелась голова. Теодор уложил её в постель и принёс влажное полотенце, которое Тамара прижала к голове, продолжая всхлипывать. – Я уже и сама не знаю, как лучше, – прошептала она с закрытыми глазами. – Не знаю, что делать. Тео молча вздохнул – он тоже не знал. В нём кипело неприятное раздражение, и бурные всплески чувств матери только усиливали его. Уже совсем стемнело, но Ри всё не приходил. Тамара встала с постели и ходила по комнате из угла в угол. Наконец круглолицый мужчина появился на пороге, уставший и как будто постаревший. – Бунт провалился, – сообщил он. Когда Ри рассказывал всё, что видел на площади Иакова, у Теодора внутри кипели отчаяние, ужас, злоба и грусть. – Молодёжь попыталась разбить помост, на который должны были вывести арестованного. Их разогнали – там был целый батальон: рыцари Христа, конная полиция, королевская гвардия, и все с оружием. Подготовились ведь… А у активистов не было времени готовиться. Я слышал, что часть революционеров напала на тех, кто выводил Ореста из Дворца Правосудия, но и там их постигла неудача. И… даже если бы люди Максима смогли спасти Ореста от палача, это бы ему не помогло. Когда его вывели на помост, все ужаснулись… Женщины сознание теряли… Эти изверги избили Ореста до полусмерти, на нём живого места не осталось. Глаза на опухшем лице еле различимы… Он с трудом двигался и сильно хромал – наверняка несколько костей были сломаны. А он ведь не молодой мужчина уже. От этого зрелища у многих кровь застывала в жилах. Какой там боевой пыл!.. Вряд ли Оресту долго жить оставалось. Оно и понятно – Синод желал вытрясти из него всё, что только можно, любую информацию. Судя по его виду, это было непросто. Тамара старалась приглушить рыдания, закрывая рот рукой. – …Перед казнью исполнитель обратился к Оресту с вопросом – хочет ли он что-то сказать перед смертью. Орест еле шевелил губами, он пытался что-то крикнуть, но голос оборвался на первом слоге. Он пробормотал что-то негромко, его слышали всего несколько человек. Я далеко стоял, не слышал… Мне потом передали… Он сказал: “Лазарь! Не смей убегать, не смей отворачиваться. Продолжай делать то, что делал. Закончи свою работу!” И сразу после этого – всё, голова с плеч… Около минуты все молчали. Потом Ри продолжил: – Молодёжь протестовала. Пытались драться с полицией. У некоторых бунтовщиков тоже было оружие – пара пистолетов. Во время потасовки полиция убила одного человека, ещё одному прострелили руку. Человек пять были арестованы… Максима Горького среди них не было. Внутри толпы тоже драка была. Есть ведь много таких, кто поддерживает Синод и Альфонсо Боргеса… – Даже здесь, в Святом Антонии, такие есть, – Тамара помахала своей покалеченной рукой. – Ну, в общем, любые протесты были напрасны. Силы слишком неравные. – А кто такой Лазарь, интересно? – спросил Тео. – Наверное, кто-то из компаньонов Ореста? Ри и Тамара пожали плечами. – Вполне возможно, – сказал Ри, – этого имени я не слышал, что неудивительно. Вряд ли многие могут похвастаться тем, что поняли предсмертные слова Ореста. – И, я так понимаю, люди из Ордена не пытались вмешаться? Ри посмотрел на него с грустным пониманием. – Увы, нет. Они ведь допустили арест… Никто уже и не надеялся, что Орден попытается отвоевать для Ореста свободу. Похоже, что эти люди… совсем не созданы для открытой борьбы. Кто знает… Я думаю, распугивая бунтовщиков, Альфонсо Боргес играет с огнём… Могут и доиграться. – Каждому его деяния вернутся, рано или поздно, – хриплым голосом пробормотала Тамара. – Вселенная всё видит, ничего не забывает. *** Субботнее утро выдалось солнечным и ярким, словно природа не ведала о том, что случилось накануне вечером. Нарядно одетые жители предместья парами и семьями шли в церковь на утреннюю службу. Ри и Теодор привезли металлические прутья с острыми наконечниками и принялись за работу: колючая ограда вырастала вокруг небольшого поместья Тамары. Около полудня Ри ушёл по своим делам, пообещав зайти вечером, и Теодор продолжал работу один. Где-то на дороге позади него играли дети, но Тео не обращал на них внимания, пока неожиданно злые слова не врезались в его сознание: – Это здесь живёт ведьма, да? Почему её не сожгут на костре? Ве-е-едьма-а-а! Теодор обернулся и посмотрел на стайку детишек. У двоих из них были деревянные палки, которыми они от скуки поднимали пыль на дороге. – Это сын ведьмы? – громким шёпотом спросил белокурый мальчик, наклоняясь к своему другу и пялясь на Тео. Теодор оставил работу и пошёл в сторону детей. Дети, увидев, что высокий и грозный ведьмин сын надвигается на них, испугались и замолкли, поспешили прочь. Теодор догнал. Схватил одного за руку, повернул к себе лицом. Хотел дать пощёчину, но в последний момент нашёл в себе силы сдержаться. – Кто сказал тебе, что Тамара – ведьма? – требовательно спросил он, глядя мальчику в лицо. Тот задрожал, готовый расплакаться, и попятился, стараясь вытащить свою руку из тисков, но Теодор не отпускал – он не чувствовал жалости. Он испытывал отвращение к невежеству и очень хотел заставить людей и их отпрысков думать головой, полагаться на разум и проверять слухи. Но понимал, что бесполезно читать нравоучения чужим детям. – Ну же, отвечай. Кто сказал, что Тамара – ведьма? – Отец Константин… – пробормотал мальчишка. – Это священник в той церкви, куда ты ходишь? – В… в воскресной школе. – Ясно. Он отпустил ребёнка и выпрямился. Мальчик попятился и, увидев, что Теодор не собирается удерживать его, развернулся и убежал. Тео вернулся к работе, подавляя желание немедленно пойти и потрясти священника за шиворот. *** Вечером Теодор достал письма, которые дал Максим, и развернул самое срочное – с печатью, которая изображала два перекрещённых ружья под головой медведя. Это было письмо от лондонского оружейного дома, адресовано Марескалльскому Охотничьему Клубу, в котором состоял граф Мирабо. Иногда Максим вёл переписку от имени отца, и Мирабо разрешил ему это – ведь интерес графа к охоте существенно поубавился. Теодор бегло просмотрел письмо и замер, почувствовав, как холод пробирается по его спине. Он перечитал ещё раз, медленно и внимательно. Вице-президент оружейного дома сообщал, что по просьбе графа дом продаёт Марескалльскому Клубу мини-арбалеты, в количестве 20 штук, вместе со стрелами (50 штук). Оружие будет отправлено торговым судном, которое вскоре отплывает из Лондона в Порт-Мари. Прибытие судна ожидается 19 апреля в первой половине дня. Дальше следовала информация о цене, скидке и процедуре оплаты, а также описание другого оружия и услуг для Клуба, на которые граф может рассчитывать в случае дальнейшего сотрудничества. Теодор ощутил лёгкую тревогу. Ему вспомнились слова отца Иоанна: «Если, не приведи Господь, в дело пойдёт оружие…» Полиция уже убила одного из бунтовщиков, и Теодор знал, как на это отреагировали Максим и Уильям. Арбалеты, пусть и первоклассные – это ещё цветочки. Внутри Бенефийи Макс может достать пистолеты, клинки и сабли в любом количестве, и, скорее всего, он уже это сделал. Теодор написал перевод письма и отвёз его лично, не рискнув полагаться на посыльных. Максима не было дома, поэтому Теодор просто отдал перевод слуге. В гостиной Тео заметил двух молодых людей; у каждого из них под полой сюртука топорщился пистолет. Он ничего не спрашивал, но сама собой появилась догадка, что Максим тоже решил завести себе сторожевых псов. “Впрочем… – подумал Теодор, – на его месте я бы поступил точно так же”. Юноша возвращался домой верхом на лошади, когда уже стемнело, и размышлял. Он одновременно и хотел, и не хотел знать, что задумывает его друг. Он хотел вцепиться в горло Синоду и порвать его на куски, и одновременно он не желал расставаться с жизнью и обрекать Тамару на горе утраты. Теодор смог признаться себе в том, что его мало волнует судьба жителей Бенефийи, пока его близкие в безопасности. О Тамаре он сможет позаботиться в любом случае. Марии ничего не угрожает, пока она с Томом и Георгом, и пока гостиница получает тайную поддержку Ордена. А отец Иоанн… неизвестно где… Под защитой неизвестных людей. Закрыт от него, Теодора, плотным занавесом тайны, надёжно укутан секретностью, словно простудившийся ребёнок – тёплым одеялом. Устремив свой взгляд на горизонт, за которым лежал юг, Теодор подумал ещё об одном человеке, который был ему небезразличен. Тёплые чувства к Цезарю продолжали жить в его сердце. Но судьба молодого принца от Теодора не зависит. Если Цезарь вернётся с войны живым – он будет в безопасности во дворце, под защитой королевской гвардии. А если он пожелает ввязаться в борьбу, то Теодор не сможет его остановить, также как не может остановить Максима. Наверное, Орест прав: нужно делать свою работу, игнорируя Синод, и заботиться о своей семье… Теодору казалось, что он принял окончательное решение о своей политической позиции. “Нейтралитет. Да будет так”. На задворках сознания вертелось неприятное чувство, что он проявляет пассивность и трусость, но парень игнорировал это чувство. *** Следующие несколько дней Теодор был занят работой в саду и в доме, а по вечерам садился за переводы. К Тамаре иногда приходили гости – Ри или кто-то другой, и Тео выходил поговорить с ними, чтобы услышать новости. В Марескалле и близлежащих посёлках участились вспышки протеста низшего класса – нападения на усадьбы тех, кто был связан с Синодом. По большей части это были хулиганства, вроде воровства или поджога сухой травы вокруг дома. Синод вёл войну по-своему. Священники в церквях собирали прихожан для особых, тематических проповедей: призывали остерегаться любого колдовства и языческих ритуалов, учили определять ведьм и защищаться от них, а также быть верными Святой Церкви, Его Святейшеству Папе и Священному Синоду Бенефийи. Учили, что любой, кто выступает против Синода, проявляет непослушание Богу, а Бог всё видит и всё помнит. Казалось, что город погружается в двустороннее сумасшествие. *** Следующая пятница была удивительно погожей и мягкой: тёплый ветер гулял в воздухе, едва заметно прикасаясь к молодым листьям и цветам; солнце ослепительно сияло; кошки лениво грелись, умостившись на заборах и деревянных лавках; концерты кузнечиков казались оглушительными посреди тишины церковного двора. Теодор сидел на полированной церковной скамье в последнем ряду, развернувшись вполоборота к священнику – отцу Константину. Кроме них в церкви никого не было – парень тщательно выбрал время для разговора, запер дверь изнутри, и теперь их окружала прохлада и полутьма просторного зала и величие его толстых могущественных стен. Темноволосый, коротко стриженный человек с бесформенным лицом и болезненной кожей нервно вжимался в лавку и втягивал голову в свои и без того сутулые узкие плечи, пока Теодор говорил с ним, наклонившись к нему всем телом и положив локти на спинки скамеек двух рядов. Теодор говорил негромко и размеренно, резко повышая голос в те моменты, когда священник пытался с ним спорить. Весь огонь, весь яд, все мысли, разгневанные монстры, волновавшие Теодора изнутри его разума, теперь собрались в единый поток силы и постепенно выливались в разговор. И, казалось, этот ручей никогда не иссякнет – чем дольше юноша говорил, тем больше становился поток. Ему очень хотелось держать этого кривого бесхребетного ублюдка за шиворот и отвешивать ему пощёчины; хотелось, схватив за волосы, заломить голову назад, а потом ударить лбом о скамью… Эти фантазии он держал при себе, но чувствовал, как злость выпускает когти, искривляет его губы в ухмылке, отражается в его взгляде, в голосе, в каждом движении. И Теодор позволил себе насладиться этим чувством. На осунувшемся лице священника проступили неровные пятна румянца и мелкие капельки пота. Он смотрел прямо перед собой, на свои короткие, непривычно белые пальцы, судорожно сжимавшие спинку скамьи. – Тебе всё понятно? – спросил Тео после небольшой паузы. Отец Константин что-то неразборчиво пробормотал. – Не слышу тебя, – давил Тео. – Да понял я всё, понял. Яснее некуда… Он дёрнулся от неожиданности, когда Теодор выпрямился и хлопнул его по плечу. Как только тяжёлая дверь за парнем закрылась, всё тело священника обмякло под сутаной, руки и плечи расслабленно опустились. Константин выдохнул и провёл по волосам холодной дрожащей рукой. Обычно он сам до конца не верил в свои собственные проповеди и учения, но теперь он готов был поклясться, что, когда был зачат сын Тамары, без чёрной магии не обошлось. Теодор шёл домой сквозь пыльный солнечный день, а монстры внутри него продолжали рычать, неудовлетворённые, словно их подразнили и оставили голодными. Когда он вошёл во двор Тамары, то столкнулся лицом к лицу с невысоким мужчиной в охотничьей шляпе. Их взгляды встретились, и мужчина замер, потом снял шляпу и поздоровался сдержанным изящным поклоном; Теодор ответил тем же. Открыв дверь в дом, он сразу услышал негромкое тявканье собаки. На кухне Тамара сидела на корточках, играя со щенком прекрасного немецкого дартхаара и любовно воркуя над ним. Когда женщина подняла голову и посмотрела на сына, улыбка её увяла. Лицо омрачилось тревогой – что-то во взгляде Теодора испугало её. – Тео… Всё в порядке? – Да. Он удивился, насколько резко и холодно звучит его голос, и потёр лицо руками, стараясь прогнать последствия разговора в церкви, но монстры не желали успокаиваться. Теодор решил, что Тамаре о том разговоре лучше не знать. Он попытался вести себя естественно. – Это был мужчина от графа Мирабо, верно? – Да, он привёз мне этого чудесного щенка! – Тамара напряжённо улыбнулась. – Деньги взять отказался… Уговорила его лишь чаю со мной выпить, пирога поесть… Он удивительную новость рассказал! Представляешь, война на юге Италии закончилась! Наши силы победили, османов выгнали с континента, и бенефийцы возвращаются домой! Неоднозначные чувства переполняли Теодора, пока его губы растягивались в радостной улыбке. Сердце засияло солнечным светом, а монстры вытянули шеи и довольно заурчали, но в то же время странное предчувствие зашевелилось глубоко внутри, как будто скорое возвращение Цезаря было не облегчением, а сигналом тревоги, излишне раздражающим фактором, опасностью… Тамара ещё что-то говорила, поглаживая щенка, который вилял хвостом и вертелся у её коленей. Теодор уклонился от разговора и ушёл в свою комнату, где ходил из угла в угол, чувствуя, как хаос овладевает его разумом. Через пару часов мать тихонько постучала в дверь сына и несмело проскользнула в комнату. – Тео… Я тут думала… Не стоит тебе сидеть со мной здесь, отрезанному от мира… У тебя ведь были планы, дела… Ты был так предан своей работе, своим целям, друзьям… Война закончилась, страна возрадуется, и, я думаю, это событие помирит, объединит людей, сделает их добрее… Жизнь вернётся в прежнее русло. И всё будет хорошо. Тебе… необязательно сидеть здесь и нянчиться со мной. Но, если что, ты всегда можешь вернуться, ты же знаешь… Теодор не смотрел на неё. – Как твоя рука? – Уже лучше! Совсем не болит. Пальцами двигать могу. Вот, пирог испекла сегодня… а ты даже не притронулся к нему. “Одна война закончилась, другая началась…” – прошипел монстр внутри. “Но я хочу, хочу крови!… Поэтому…” – Да, ты права. Я должен вернуться к своим делам. Поеду сегодня же. Большие глаза в обрамлении чёрных ресниц продолжали смотреть на него со страхом, очевидно, впервые по-настоящему увидев то, что было у Теодора внутри. *** Когда Теодор вернулся в дом Максима, в гостиной снова дежурили два парня с оружием. Они спокойно поприветствовали Тео, и он пожал им руки, с любопытством всматриваясь в их серьёзные лица. Теодор прошёл прямиком в кабинет графа Мирабо, ожидая встретить там Максима. И не ошибся – бодрый голос ответил “Входите”. Максим стоял, склонившись над большим столом посреди кабинета, и перед ним на столе лежал пустой лист бумаги, закрывающий, словно скатерть, почти всю поверхность стола. – Теодор! – Максим подошёл и обнял его, похлопав по плечу. – Как ты? Как твоя мама, в порядке? – Да, спасибо, уже всё наладилось. Мы оградили двор забором, позаботились о безопасности. Твой отец прислал щенка дартхаара, и я очень благодарен вам обоим. Сколько я должен?.. – Не знаю, спросишь у него, когда он будет здесь. Да ты садись, не стой. Желаешь выпить чего-нибудь? Теодор присел в кресло возле стола, и Макс тоже сел напротив. – Нет-нет, благодарю. Так, значит, граф планирует вернуться в Марескалл? – Пока нет, но кто же его знает, этого ветреного человека. Оказалось, что он действительно получил обратно своё поместье в посёлке Твирр, и, как я и предполагал, уединился там с дамой сердца. Позже он хочет забрать её в Индию и осуществлять там свой мирный политический переворот. Впрочем, пока это только планы. – А что намерен делать ты? – Что я намерен делать… относительно чего? Взгляд Максима стал более тяжёлым, а голос – более холодным. Он поставил локти на стол и переплёл пальцы перед своим лицом. Его глаза сверлили Теодора в ответ. Раздались шаги и стук в дверь, послышался голос Уильяма: – Максим, ты здесь? Я могу войти? – Да-да, входи, – позвал Максим, и его глаза снова вернулись к Тео. Уильям, как всегда с горящим взглядом и лёгкой поступью, быстро вошёл в кабинет, пожал руки собеседникам и опустился в кресло, предложенное Максимом. – Так как же продвигаются ваши дела? – продолжил Теодор, – Я полагаю, что двадцать штук арбалетов были заказаны для стрельбы не по деревянным мишеням? Уильям и Максим обменялись долгими тяжёлыми взглядами. Потом Максим отклонился на спинку кресла и опустил взгляд на пустой лист бумаги перед ним, а Уильям посмотрел на Тео. – Так значит ты… желаешь теперь быть в курсе всего? Теодор чувствовал, как учащается его сердцебиение. Он понимал, что вопрос Уильяма предполагает, что Тео готов участвовать… Он не думал, не взвешивал, не размышлял… Монстры когтистыми лапищами царапали его изнутри, что-то инстинктивное управляло им сейчас. – Да, желаю, – просто ответил он, наклоняясь вперёд. Теперь Максим и Уильям оба пристально смотрели на него. Теодору показалось, что Уильям, заглянув ему в глаза, учуял монстров, понял их присутствие: он изменился в лице, и странная улыбка пробежала по его губам. – На мать Теодора напала группа детей. Они избили её, – сказал Максим Уильяму. – И виной тому – влияние Синода через священников. – Да… – Уильям не отрывал взгляда от Тео. – Вот как. Именно так – сыновними чувствами Теодора – объяснял себе Максим интерес друга к активным действиям, но внутренний голос Тео тихонько зашептал, что причина не в Тамаре… Он промолчал, продолжая спокойно смотреть на друзей. Они явно опасались посвящать его в детали. – Я понимаю, как досадно было потерпеть поражение неделю назад, на площади Иакова. Синод переходит границы наглости… – сказал он. – Да, – снова ответил Уильям. – Эта неделя была невероятно насыщенной. Ещё и смена главы Синода… Отвратительность положения Бенефийи растёт с каждым днём. – Смена главы? – озадаченно спросил Тео. – Похоже, этой новости я ещё не слышал. Но ведь… срок отца Брайана не подошёл к концу… Новые выборы должны быть через… – Через два года. Верно, – Максим резко встал, подошёл к журнальному столику у окна и, взяв развёрнутую газету, бросил её на большой стол перед Теодором. Газета была издана вчерашним числом, и с первой страницы огромными буквами на читателей кричал заголовок: “Досрочное назначение нового Главы Священного Синода, его святейшества отца Манчини”. – Это кардинал Папы! Итальянец, прямиком из Рима! – продолжал Макс, и его голос набирал возмущения. – Папа решил, что он имеет недостаточно контроля над непослушной Бенефийей, и нужно навязать своего верного пса, чтобы тот докладывал ситуацию. И наш гениальный император молча принял этот груз. – Поэтому действовать надо как можно скорее; хватит это терпеть, – сказал Уильям. – Пока вспыхнула искра, поймать энергию недовольства… Чтобы отомстить за потери… И пока страна радуется окончанию войны, поймать энергию триумфа… – …и захватить Дворец Синода? – продолжил Теодор, недолго думая. Максим и Уильям снова посмотрели на него, а потом друг на друга. – Дворец Синода, м-м-м? – Максим поднял брови. – Это не так-то просто. – А если… – Уильям наклонился вперёд, его взгляд теперь блуждал по комнате, словно он подыскивал верные слова. – Если бы мы собирались захватить Дворец Синода? Теодор, ты тогда с нами? Желаешь участвовать? “Что ты делаешь?!” – шипел внутренний голос. “А как же ценность собственной жизни? Они же тебя, как пушечное мясо…” Но рычание монстров перекрыло голос. – Да, – в этом ответе снова звучала уверенность. Теодор почти не задумывался о том, что он делает. Друзья ещё мгновение изучали его глазами. Потом Уильям повернулся к Максиму. – Я предлагаю посвятить нашего друга в план. Тот помедлил ещё мгновение, потом кивнул. – Хорошо. Видишь ли, Теодор, первой нашей целью будет не логово Синода. Газету убрали со стола. Уильям и Макс взялись за противоположные края белого листа, перевернули его, и взгляду Теодора была представлена детальная карта-план какого-то очень большого здания. – Это – загородная резиденция Императора, в двадцати километрах на юго-запад от Марескалла, – объяснил Максим. Что-то внутри Теодора похолодело после этих слов. Как будто он был кораблём, у которого пробито дно, и трюмы начинает заливать леденящей водой, но на палубе ещё никто об этом не знает. – Почему?.. – спросил он упавшим голосом. – Потому что шансов больше. Есть подробная информация о здании, о территории, об охране. Почти по всему периметру – лес, – длинный палец Максима прошёлся по краю листа. – А среди охранников-гвардейцев есть наши люди. Теодор молчал, уставившись на тщательно прорисованные линии на бумаге. Макс продолжил: – Как ты знаешь, Уильям несколько лет был студентом в архитектурной академии. Он познакомился с архитектором, который проектировал загородную резиденцию Императора. Ему удалось раздобыть копию плана здания и территории. А Патрик смог завербовать двух гвардейцев из императорской стражи. – Нападение запланировано на понедельник, – сказал Уильям. – В это время король, вместе с сыном, должны быть в резиденции – это известно от гвардейца. Марескалльский батальон должен прибыть в столицу завтра. Королевская семья будет праздновать окончание войны, возвращение принца и успех его отряда в битвах. В нашем распоряжении есть десяток обученных королевских солдат, которые в данный момент проводят быструю подготовку небольшого отряда добровольцев. Для осады резиденции нужен не столько перевес в количестве или боевые навыки, сколько понимание ситуации. Итак, мы осведомлены о вооружении охраны: привратники и караульщики, восемь человек, которые следят за периметром – носят ружья; те, кто на входах во дворец – по два с каждого входа – имеют по пистолету, – теперь палец Уильяма скользил по рисунку, указывая на точки-отметки. – Забавно, что никто не использует револьверы, – фыркнул Максим. – Королевская гвардия держится за традиции, и, конечно, привратники с мушкетами смотрятся гораздо лучше. Ну, что ж, теперь они поймут свою ошибку, свою отсталость. Мы используем арбалеты на караульных, потому что, в отличие от пистолетов, они бесшумные. Будем атаковать ворота южные и северные. Если не получится заставить открыть ворота – будем убивать и по верёвочной лестнице перебираться через забор. Потом атакуем дворец, врываемся в покои. Всех, кто попадается на пути – хватать, связывать и бросать в коридоре. Будем обыскивать комнаты и отбирать оружие. Главная цель – взять в плен короля и его сына, а также захватить всю резиденцию, не оставив ни одного противника с оружием. После этого мы обратимся к гвардии с предложением стать на нашу сторону – сторону революции. В случае согласия всё королевское богатство, нажитое на народе, мы разделим между гвардией и теми, кто присоединится к новому народному парламенту. Располагая поддержкой гвардии и народа, который уже чувствует нашу силу, мы возьмём также и центральный дворец Императора – это будет проще, так как дворец будет пуст. Нам это под силу. Эти крепости нам по зубам. Потом, конечно же, мы вступим в переговоры с палатой депутатов и Синодом, выдвинув свои условия и предложения. Король и его сын, а также те, кто решит вступить с нами в бой – будут казнены. Короля и отпрыска мы казним на площади – так же, как Синод убил Ореста. Это будет Революционный Трибунал! Ледяная вода могущественным потоком наполняла корабль, врывалась в каюты… Теодору стало тяжело дышать, но он со всех сил старался не подавать виду. – Теодор, ты ведь неплохо умеешь стрелять из ружья, верно? – спросил Уильям. – Да, он умеет, – ответил Макс. – Он тренировался под руководством моего отца. – В таком случае ты будешь незаменим в группе, которая останется у ворот, чтобы одновременно следить за территорией, иметь возможность прикрывать тех, кто нападёт на охранников у входа во дворец, а также для того, чтобы предупредить о возможных дополнительных противниках, если такие появятся снаружи ограды. – Вопрос… – еле выдавил Теодор. – Почему Император и его сын? Они ведь… в сравнении с Синодом… невинные люди. – Невинные люди?! – одновременно воскликнули Уильям и Макс. – Ничего себе невинные! – Большие глаза Уильяма полыхали. – Король имеет возможность и право ограничить власть Синода и дворянского класса, ограничить влияние Папы Римского, но он только потакает им, а они в ответ закрывают глаза на то, как он растрачивает королевскую казну. Король – слабак и мямля, неужели ты не видишь этого, Теодор? Монархия уже не та, что была раньше. Наш Император уже не тот лидер, которым можно гордиться. Он – наш позор, он предал свой народ, он забыл о нём. – Именно поэтому старьё нужно вычищать из нашей страны, – добавил Максим. – Слабыми – манипулируют. Трусливый император позволяет крутить собой. И сын его будет таким же, он ведь ещё юный, он способен только подражать. Теодор скрестил руки на груди, уставился в окно и покачал головой. Он не знал, что говорить, и очень нуждался в подсказке. Монстры, погрустнев, замерли, поджали хвосты. – Ты не согласен, Теодор? – голос Уильяма резал как лезвие. Его явно раздражало то, как быстро Тео вернулся в состояние пассивности. – Не согласен, да. Вы хотите… казнь ради казни. Кто заслуживает казни – так это члены священного Синода, потому что именно от них исходит давление и кровопролитие. Им подчиняются жестокие рыцари ордена Христа. Через них Папа влияет на Бенефийю… Если вы разобьёте такого врага, как Синод, на вашу сторону встанет много народу… Ещё больше, чем сейчас. И император легко согласится отдать престол. – Или сбежит за границу, чтобы настроить против нас чужие войска, – заметил Уильям. – И сколько человек он сможет с собой взять? Кто останется верен ему? К тому же, наша переписка с Англией и Германией разве была напрасной? – Ни к чему эти рассуждения, – оборвал его Максим. – Ты, Теодор, похоже, не умеешь различать друзей и врагов. Или же слишком жалеешь врагов. Слабость в этом деле – только помеха. На миг они встретились глазами. Теодор отвёл взгляд. – Королевский двор… полон людей… Бестолковых, праздных… – он говорил что-то, лишь бы говорить, лишь бы сделать хоть что-то, что могло зависеть от него. – Они – куклы на выставке. Король – украшение, декоративная собачка страны. Вы же знаете, что его власть – символическая. А главный враг – это глупость, необразованность и беспорядок внутри страны. – Будет гораздо проще бороться с глупостью, когда эта самая символическая власть будет в наших руках. – Ценой смерти многих? – Ты ведь был готов убивать членов Синода и рыцарей Христа?! – Максим уже откровенно злился. – Смерти иногда нужны обществу. А ещё, помнится, ты однажды высказывал мысль, что заботиться о жизни каждого человека – лицемерие, и что каждому из нас дороги только близкие люди, а другими мы иногда готовы жертвовать, и это нормально. И сами мы не боимся смерти, Теодор. Мы погибнем в схватке или победим. – Я вижу, что у тебя ко всему только радикальные подходы. – У нас нет времени исследовать возможности нападения на Дворец Синода, потому что это гораздо сложнее. Народ не поддержит нас, если мы не покажем свою силу как можно скорее, используя те возможности, что есть сейчас, – Уильям продолжал сверлить взглядом. – Ты удивляешь меня, Теодор,– Максим развёл руками и раздражённо выдохнул. – Я научился спокойно воспринимать твоё безразличие, хоть оно мне не совсем понятно. Но то, что ты защищаешь королевскую семью – это для меня сюрприз. Я ожидал другой реакции. Думал, ты хотя бы похвалишь план. – Ну, что ж, прошу прощения за то, что разочаровал неверной реакцией, – Теодор вздохнул и устало провёл ладонью по лицу, стараясь скрыть выступивший пот. – У меня нет ненависти к королю, вот и всё. Максим покачал головой и закатил глаза. Он был раздражён, когда как Уильям, напротив, почему-то уходил в себя, затихал и поглядывал на Теодора со странным выражением. Теодор почувствовал: они оба жалеют, что посвятили его в план. Но всё же, Максим доверяет ему, потому что знает – за Теодором никто не стоит. У Теодора нет причин вставать на сторону Императора. “Ты мне друг, пока ты не решил перейти мне дорогу”. Вот только Максим не знал, что Теодор чувствовал к молодому принцу. Он смотрел в неподвижное лицо Теодора и не знал, как разрывалось сердце друга, пока он выслушивал хладнокровный план захвата. “Бесполезно спорить дальше” – прошептал голос внутри Теодора, тоже странно спокойный. Красный герб смотрел на него со стены, тяжело и агрессивно. Теодор встал. – Могу ли я быть вам полезен, не участвуя в нападении на королевский дворец? Максим молчал, отвернувшись. Уильям наклонился вперёд, складывая руки на столе. – Да, Теодор, конечно. Нам нужны толковые и умные люди после переворота, когда власть будет в наших руках. Ты можешь и дальше помогать нам с переводами и корреспонденцией, ведь мы намерены тесно общаться с нашими иностранными друзьями, и твои способности будут незаменимы. И мы сможем достойно оплачивать твою работу, тебе не придётся больше преподавать, – Уильям не отрывал взгляд от Тео, почти не мигал, словно боялся что-то упустить. – И, кстати, прими к сведению, что мы планируем искоренить любые проповедования о гонении ведьм, и твоя мать будет в безопасности, а те, кто посмеют её обвинять – окажутся под угрозой. Теодор кивнул. В горле у него болезненно пересохло. – Договорились. В таком случае… Я… я буду у себя, если… Если вам что-то потребуется. Максим сделал над собой усилие и посмотрел на Теодора. – Хорошо. Спасибо. Теодор вышел из кабинета, оглушённый тишиной, которую нарушало лишь завывание монстров внутри.