Хранитель Империй

Экипаж Юрия любезно отвёз Теодора к летнему дворцу императора. В этой резиденции Наполеон любил проводить время с самыми близкими друзьями, часто оставляя почти всю прислугу в столичном дворце, чтобы под ногами не мешались лишние люди. Иногда он даже готовил сам – оккупировал кухню и колдовал над блюдами, рецепты которых он помнил ещё из своего детства, проведённого на Корсике. – Теодор! Почему ты не отправил записку о том, что приедешь сегодня? Твоя комната не готова, – сияющий Наполеон с улыбкой обнял своего друга. На нём была меховая жилетка, что делало его особенно похожим на большого пушистого кота. Неожиданное похолодание застало всех врасплох, и чтобы с помощью камина разогреть комнату в старом каменном дворце, нужен был не один час. У Теодора же на уме было другое: – Наполеон, мне нужно очень многое тебе рассказать. Но сначала ответь: кто-то из твоих людей мог бы доставить письмо на юг, в Иф-Аганн, прямо сейчас? – Важное письмо? – Вопрос жизни и смерти, – Теодор думал о том, каково Жаку-Луи сейчас в холодной тюремной камере, и не желал больше медлить. Но сам он буквально валился с ног – недосып и длительная тряска в экипаже давали о себе знать. – Здесь, в этом дворце, почти никого нет – я всех отослал, – Наполеон виновато развёл руками. Лицо его вмиг сделалось серьёзным. – Важные письма я предпочитаю доверять Сергею или одному из его ребят. Я оставил их в столице, следить за Боргесом и другими противниками, чтобы знать, не затевают ли они чего-то против тебя. Но кто-то из ребят должен приехать утром, доложить об обстановке. Подождёшь? – Во сколько он приедет? – После рассвета, я думаю. Часов в семь. Теодор кивнул, прошёл через гостиную к камину и упал в кресло. – Ладно. У меня есть время всё тебе рассказать. А где Бальзак? – В библиотеке, работает. По его просьбе юрист достал архивы судебных протоколов Синода, в которых можно прочесть об осуждённых за преступления против государства или церкви. Бальзак решил их изучить, чтобы знать, не упустили ли мы чего… Кого-то, несправедливо осуждённого, кого-то, кому мы – ты или я – можем помочь. Теодор потёр глаза. – Отлично. Это как раз очень кстати. И теперь Бальзаку будет особенно уместно послушать то, что я хочу вам рассказать. – Так я позову его? – Да, пожалуйста. Когда Наполеон привёл Бальзака и они устроились возле камина, Теодор рассказал им всё, что узнал за последние сутки. Оба были взволнованы и рады. – Ну, теперь всё будет хорошо, – довольно заявил Наполеон. – Теперь мы всё знаем, и мы знаем, что главный разум Ордена жив, у нас есть все полномочия, чтобы его освободить. Это победа, Теодор, я поздравляю тебя! – глаза Императора блестели триумфом. – Завтра утром я пошлю Сергея на юг. Ещё одну ночь Жак-Луи потерпит, а потом его привезут обратно в столицу, с почестями привезут, мы с тобой лично встретим его и позаботимся о нём. – Да… – кивнул Тео. – Надо написать приказ об амнистии, пока я ещё хоть что-то соображаю. Наполеон, дашь мне бумагу и перо? – Пойдём в кабинет, у меня там хранится королевская печать и образец приказа. Они втроём вышли из гостиной, и Бальзак откланялся, возвращаясь в библиотеку. – Баль, не пропадай надолго, – погрозил пальцем Наполеон ему вдогонку. – Ещё около часа, Ваше Величество. Может, полтора. Хочу закончить. – Я за тобой зайду. – Не стоит, вы можете прервать мою работу. – Тогда я дождусь тебя в спальне! – Разумеется. Теодор вяло улыбнулся, шагая за Наполеоном по тёмному коридору, стены которого были обиты изящными дубовыми панелями. Его всегда умилял забавный флирт между императором и его советником. С годами этот флирт вовсе не становился рутинным и не терял своего очарования. “Ваше Величество”… В устах Бальзака это обращение звучало особенно сексуально. В кабинете Наполеон зажёг лампы и положил перед Теодором перо, бумагу и чернила. Глава Священного Синода написал приказ об амнистии и оставил его сохнуть, чтобы потом скрепить своей печатью, добавив к ней печать Императора. – Готово, – он откинулся на спинку кресла и потянулся. Теперь можно было и отдохнуть, ожидая прибытия посланца. В глазах у Теодора темнело от усталости, мысли путались, и он не знал, чего ему хочется больше – забыться, или, наоборот, в который раз обдумать, чем ещё он может помочь прямо сейчас, не забыл ли он чего-то, что входит в его обязанности. Тем временем Цезарь открыл дверцу красивого деревянного шкафчика и достал оттуда простую стеклянную бутылку. – Выпьешь со мной? – он помахал бутылкой, усмехаясь. Теодор устало вздохнул. – А Бальзака не зовёшь? – Он приболел, доктор запретил ему пить. Император беззаботно разливал прозрачную жидкость по маленьким стаканам. Теодор нахмурился. Его охватило неприятное чувство дежавю. – Бессовестный ты, Наполеон. – Совсем немножко, Ваше Преосвященство, – Император протянул ему гранёный хрусталь. – Тебе нужно расслабиться. Давай выпьем за твой успех. – Что это? – Теодор посмотрел усталыми глазами на подозрительное пойло. – Водка на травах. После неё будешь спать как младенец. – Обещаешь? – Конечно. Разве я тебе врал когда-нибудь? – бывший солдат поднял стакан вверх, при этом меховая накидка раскрылась и гладкий атлас рубашки заблестел в свете лампы. – Ну, за тебя! За Теодора, новоизбранного главу Священного Синода! – Спасибо, Цезарь, – Теодор опрокинул в себя содержимое стакана, с трудом отрывая взгляд от Императора. Они пили, продолжая разговор об Ордене, и Теодор чувствовал, что в самом деле понемногу расслабляется, и напряжение уходит, становится легко… – ...Ты сделал то, что должен был. Ты взял полномочия в свои руки, ведь… Кто, как не ты, должен иметь право на них? Я рад, что это именно ты… – Наполеон наклонился к Тео и положил ладонь ему на бедро. Он сидел рядом, поставив возле стола ещё одно кресло и развернув его вполоборота к Тео. Чувство дежавю усилилось. – Ох, Цезарь… Ну что ж ты делаешь, м-м-м? – Разговариваю с тобой. Взъерошенный мех, как брюхо пушистого кота – рука сама тянется погладить, запустить пальцы… – Разговариваешь, да-а-а… Взгляд Теодора бесконтрольно бродил по внешности Наполеона и задержался на его глазах. Не было сил отчитывать Императора, но тот и так напрягся во время зрительного контакта. Его лицо дрогнуло, пока он всматривался в Тео, и он неожиданно выдал, понизив голос: – Теодор, ты иногда… в последние годы… бываешь так холоден со мной… Ты был так увлечён загадочным Орденом, что, должен признаться, я почувствовал ревность… Да ещё этот мальчик-проститутка из Франкфурта… Теодор, у меня нет никакого права, и всё же… Что происходит в твоей голове? Я тебе уже не нравлюсь? Взгляд карих глаз приобрёл невинно-ангельское выражение. Наполеон продолжал смотреть прямо на Теодора. Тот посмотрел в ответ спокойным взглядом. “Уже не нравлюсь?” Как же часто он обдумывал этот вопрос… И каков же ответ? Желание не проходит. Можно себя отвлечь, можно перекрыть одно желание другим, можно научиться себя контролировать, управлять собой. Но когда Император перед тобой, рядом, и влияние алкоголя размывает твой самоконтроль, а этот человек всё так же хорош собой, стройный, подтянутый… Открытое красивое лицо обрамлено густыми тёмными кудрями… Как всегда, солнечный и добрый. Как всегда, излучает энергию, жизнь, сексуальность… Улыбчивый и, как всегда, располагающий к себе. Теодор рассматривал Наполеона и любовался им, не таясь, не сдерживаясь… – Ты чудо как хорош, Наполеон. И ты очень нравишься мне. Наполеон улыбнулся, довольно прикрывая глаза, как кот, которого погладили именно так, как он хотел. Его бархатный вкрадчивый голос стал ещё тише. – Прости, но я просто должен… Я должен это сделать. Он наклонился совсем близко, аккуратно взял пальцами Теодора за подбородок и поцеловал в губы. Очень нежно и осторожно, но с большим наслаждением. Теодор ему не мешал. Он тоже наслаждался, наслаждался тем, о чём однажды приказал себе забыть, тем, что он сам себе запретил… Давнее желание сбылось так неожиданно, застало его неподготовленным, и в этом была вся прелесть… Неожиданно и непредсказуемо, из чрезмерных волнений, из давления ответственности, из тревоги перед будущим, Теодор выпал в другие чувства, вспоминая, что он человек, просто человек с живыми человеческими желаниями… И теперь он понимал, что заслужил этот поцелуй. Наполеон оторвался на миг, заглядывая Теодору в лицо, словно проверяя, всё ли в порядке, потом поцеловал снова, уже сильнее, позволяя себе увлечься. Сильным движением отрывая Теодора от спинки кресла, он обеими руками притянул его к себе, словно желая почувствовать его всем телом. Теодор подумал про Бальзака. Эта мысль мелькнула и исчезла… Он уже знал ответы на все вопросы. Делают ли они что-то плохое Бальзаку? Нет. Отбирает ли Теодор Наполеона себе? Конечно, нет. Теодор был спокоен. Он умел наслаждаться, и он позволил себе отдаться удовольствию. Ласкал пальцами мягкую тёплую кожу императора, запустив руку ему под рубашку… Он наслаждался искренне и полностью, и не хотел думать ни о каких последствиях. Но, кажется, Наполеон внезапно тоже вспомнил про Бальзака. Или что-то другое взволновало его сознание, но он вдруг напрягся, отодвинулся, убрал от Теодора руки и уставился на свои колени. Теодор нахмурился, догадываясь, что происходит в голове друга. Ему хотелось, чтобы Наполеон не грузил себя лишними мыслями, чтобы он ни о чём не переживал. Здесь и сейчас… Цветы наслаждения распускаются и цветут сейчас в этой комнате, где отблески ламп играют на поверхностях тёмного полированного дерева, на стекле бутылки, на причудливых складках наполовину расстёгнутой рубашки. Цветут очень недолго… Завтра будет другой день, другие чувства, другие импульсы, порывы… Мгновения… Наполеон некоторое время сидел с опущенной головой, потом снова посмотрел на Теодора, и тот увидел в глазах императора то, что он больше всего ненавидел замечать в глазах людей. Чувство вины и страх. Эти мерзкие чувства выросли между ними в один миг, словно ядовитые растения, и цветы наслаждения умерли, задавленные виной и страхом, умерли, и их лепестки, потемневшие и сжавшиеся, рассыпались по полу. – Ну, что такое? Опять? Провоцируешь и отступаешь, динамишь?.. Что же ты никак не определишься? – Теодор улыбался. Он слишком устал, чтобы сильно возбуждаться, поэтому злости и раздражения на этот раз в нём не было. – Это похоть, – ответил Наполеон, поднимая глаза на Тео. – Просто животная похоть, примитивная жажда, которую хочется удовлетворить. Это же нечестно. По отношению к тебе. Это ведёт в никуда. – Похоть – это не плохо, если она взаимна, – ответил Тео уже без улыбки. Ему не нравилось то, что сказал Цезарь. И не нравилось то, что он сам только что сказал – он сразу же пожалел о своих словах. Разве его чувства были примитивной животной жаждой? Нет. Конечно, нет! Но уставший разум Теодора не успел оформить мысли в слова, как Наполеон снова поцеловал его. В этот раз более неуклюже, неестественно, словно из отчаяния, словно вгрызаясь в запретный плод. Теодор не смог оттолкнуть его, но этот поцелуй уже не принёс удовольствия – казалось, что ядовитые растения теперь проникают в рот, нос, уши, глаза, под кожу, проникают и отравляют их обоих, питаясь отчаянием Наполеона. Он притягивал к себе Теодора теперь более грубо, как будто неумелый подросток, желающий продемонстрировать девушке свою мужскую силу. Он целовал, впиваясь жадно, но виновато, словно пьяница, вор, схвативший первую попавшуюся чужую бутылку с вином. Рука Цезаря нашла руку Теодора, взяла её и положила себе между ног. Теодор почувствовал эрегированный член императора под тканью одежды, и от прикосновения тёплой ладони эрекция усилилась ещё больше. Он не убрал руку, но мягко отклонился от Наполеона, отворачивая лицо от поцелуев. – Перестань, Цезарь. Ты же знаешь, что так не надо. – Почему? – прошептал тот на ухо. – We came this far. Хочешь остановиться сейчас? Почему? – Потому что ты превращаешь это в «наконец-то трахнуться и закончить это всё», вот почему. – А чего же ты хочешь, в таком случае? Ты же сам сказал про взаимную похоть… Теодор смотрел в глаза императора, чувствовал его лёгкое раздражение, и сухие лепестки цветов наслаждения вмерзали в деревянный паркет, ставший внезапно ледяным. Надо это прекратить. Надо окончательно всё прояснить. Теодор собрал в себе последние силы и остатки способности соображать. Алкоголь помогал ему заговорить. Он аккуратно передвинул руку на бедро Наполеона. – Я хочу, чтобы мы делали то, что нам приятно, ни о чём не волнуясь. Чтобы ты, целуя меня, был таким, каким ты был три минуты назад – до того, как задумался. Ты начал чувствовать себя виноватым, как будто сделал что-то плохое. Но ведь не было ничего плохого в том, что ты меня захотел. Ты назвал это животной похотью, но я чувствую другое – и в тебе, и в себе – нежность, любовь, влечение, наслаждение от близости, от прикосновений того, кто тебе нравится. Всё только хорошее. А плохое началось, когда ты решил, что поступаешь плохо, что ты виноват, что ты преступник, что ты что-то нарушил. Всё у нас в головах… Понимаешь? Ты решил, что твои чувства и действия грязные, и они стали грязными. И любовь исчезла из них. Если хорошие чувства побуждают нас к чему-то, то не должно быть места для вины и стыда. Наполеон смотрел на него очень внимательно и с интересом. Потом неожиданно расслабился, откинулся на спинку кресла и тряхнул головой. Его ладонь снова накрыла руку Теодора и сжала её. – В самом деле, мы выбрали правильного человека на должность главы Священного Синода, предводителя всего духовенства Бенефийи. – Я тоже так думаю. – Ты прав во всём, что ты только что сказал. Но как же Бальзак? Если я обманываю его – я буду чувствовать себя виноватым всё равно. – А это уже другой вопрос, – Теодор вздохнул. – Я не думаю, что мы поступаем плохо. Но в том, что касается твоих чувств к Бальзаку, я не советчик. У меня всегда было впечатление, что вы идеально друг друга понимаете – так что никому постороннему в это лезть не стоит. Наполеон вздохнул и потёр глаза руками. – Надо идти спать. Я – пьяное дерьмо. Теодор улыбнулся, покачал головой и встал, ставя стакан на стол. Наполеон тоже поднялся. – В большинстве комнат замка сейчас жуткий холод. Завтра уже растопим камин у тебя в спальне. В моей ванной есть горячая вода, так что иди ко мне, мойся, а потом сразу в постель. Вернувшись в гостиную, Теодор прошёл через спальню в ванную Императора. Когда он вышел обратно, то увидел Наполеона в пижаме, развалившегося на огромной королевской кровати, где уже валялись дополнительные подушки и одеяла. В этот момент в спальню вошёл сонный Бальзак. Цезарь посмотрел на него очень внимательно, словно заново рассматривая, и тот замер, переводя взгляд с Императора на Теодора. Бальзак встревоженно смотрел на них двоих, не говоря ни слова, а потом Наполеон встал, затащил его в кровать, укрыл одеялом и обнял. – Давай, Теодор, иди к нам. Свет был потушен, Теодор в темноте забрался в королевскую постель и довольно вздохнул, впервые за несколько суток ощутив себя в горизонтальном положении, да ещё и на мягкой постели. Наполеон лёг ему на грудь и подтащил к себе Бальзака. – Знаешь, Теодор… К тому, о чём мы говорили. Некоторые вопросы решаются проще, чем могло показаться вначале. – У меня такое чувство, будто я часть гарема… На эти слова отозвался Бальзак, и в его голосе звучали нотки юмора: – Теодор, давай только не будем драться за положение главной жены? – Драться и не нужно. Я признаю твоё главенство, о первейшая жена. Лодыжка Бальзака оказалась между коленей Тео. Рукой Тео почувствовал гладкие пряди длинных волос… Ему внезапно вспомнилось утро в большом зале заброшенного госпиталя… Два красивых человека в лучах солнца, растрёпанные волосы, прикосновения, и струящийся нежный шёлк… Хотел ли он тогда стать частью этой сцены? Унизительны ли такие желания? Подобные беспокойства сейчас казались нелепыми и смешными, а ведь однажды он так гневался из-за них… “Гарем так гарем. Сейчас это всё о доверии… о дружбе… и нежности… Всё только хорошее”, – подумал он, чувствуя, как проваливается в сон. – Ваше Высокопреосвященство… мы с вами обязательно обсудим вопрос моральности гаремов, если он вас беспокоит… – донеслось до него мурлыканье Наполеона, – …но завтра. А сейчас, Бальзак, расскажи нам сказку, пожалуйста. – …Жила однажды в одном далёком королевстве прекрасная принцесса. Была она красива, умна и добра, и все её любили. Но была принцесса несчастлива – умерла у неё мать-королева, и приходилось ей терпеть злую мачеху. Завидовала мачеха принцессе, её красоте, завидовала той любви, которую питали к принцессе все жители королевства. И приказала злая мачеха запереть принцессу в башне на высокой неприступной скале, и эту скалу окружали мёртвые земли и глубокие ущелья. Огромный смертоносный дракон охранял принцессу днём и ночью, и даже смельчаки, которые решались преодолеть весь путь к этой скале, гибли в зубах страшного монстра… Тео не помнил, в какой момент уснул. *** Казалось, он проспал всего пару часов. Когда небо на востоке еле начало светлеть, весь дворец разбудило и всполошило известие: Сергей тяжело ранен. Молодой человек – слуга Наполеона, один из людей Сергея – примчался во дворец, чтобы рассказать о случившемся. Трое друзей спустились в столовую, где Наполеон усадил бледнолицего юношу в кресло и дал выпить воды. Того слегка трясло, но он взял себя в руки и, опустошив стакан, начал рассказывать: – Мы – четыре человека, подотчётные Сергею – по поручению Вашего Величества следили за передвижениями членов Синода. Вечером того дня, когда господин Теодор был избран Главой, то есть… позавчера, мы заметили странное волнение среди членов Верховного Суда. На следующее утро Сергей послал людей следить за судьями. Ему доложили, что судьи один за другим отправляются в загородный дом Бормана. Мы с Сергеем тайно подъехали к дому и наблюдали… Мы увидели всадника в плаще, который очень быстро выехал из дома и унёсся по дороге на юг. А потом, ближе к ночи, когда закончилось собрание, его участники начали выходить, садиться в свои занавешенные экипажи и разъезжаться. Не все вместе, а по очереди, соблюдая интервал… Сергей чувствовал, что происходит что-то неладное, и хотел знать, по какому поводу был тайный съезд. Мы впятером надели на головы чёрные мешки и напали в лесу на последний из экипажей. В нём был судья Гаспар и его помощник. У помощника был пистолет, он выстрелил в Сергея. К счастью, стрелок из этого парнишки плохой, поэтому рана не смертельная – пуля попала в бедро. Мы схватили судью и заставили рассказать о встрече. Оказалось, что это было срочное и тайное, незаконное судебное совещание, во время которого Альфонсо Боргес и бывший Глава Синода – кардинал Манчини – подкупили судей, чтобы те подписали приказ о казни опасного преступника. Преступника зовут Марсель Леклен, он заключён в тюрьму Иф-Аганн. Приказ отдали тому всаднику, которого мы видели вначале. Очевидно, он сразу же выехал в направлении Иф-Аганна. Помощника судьи Сергей убил, защищаясь. Судью и кучера мы отпустили – они ведь не видели наших лиц, поэтому в их смерти не было смысла. Сергея отвезли домой и вызвали к нему доктора Зелински. По приказу Сергея за всадником в плаще в погоню отправили человека. Он выехал этой ночью, несколько часов назад. Сердце Теодора билось как бешеное, и сонливость совсем исчезла, пока он слушал этот волнующий рассказ. – Судья соврал! – воскликнул он, вскакивая с кресла. – Соврал, потому что думает, что мы ничего не знаем. Но Марсель Леклен на свободе, я только вчера разговаривал с ним. А человек, которого собираются казнить – это Жак-Луи Лазарь. Я выезжаю в Иф-Аганн немедленно. – Ты сам поедешь? Не лучше ли, чтобы кто-то… – начал Наполеон. – Нет! Ты думаешь, я смогу здесь сидеть и ждать?! Дай мне лучшего из своих коней, прошу тебя, Цезарь! – Конечно, конечно, не ори ты на меня! Теодор одевался со скоростью человека, у которого горит дом. В комнату вошёл Бальзак, а с ним служанка – она упаковала для Теодора еды в дорогу. – Лучше будет отдать приказ об амнистии другому человеку, который выедет вместе с тобой или за тобой вслед, – посоветовал Бальзак. – Тебе достаточно твоей личности и атрибутов, подтверждающих должность – это кольцо с печатью и медальон Главы Священного Синода – для того, чтобы повлиять на ход событий. Мало ли что может случиться в пути. Лучше перестраховаться, пусть волю о помиловании несут два человека, ведь одного могут задержать по дороге. – Да, ты прав. Спасибо большое! – Теодор натянул сапоги и накинул плащ. – Приказ лежит в кабинете, моя печать уже на нём, можно ещё добавить печать Императора. Спасибо, – он забрал у служанки свёрток с едой. В последний момент, перед тем, как выбежать из комнаты, Теодор задержался, обернулся и посмотрел в прозрачно-голубые глаза Бальзака: – Баль, скажи, чем заканчивается сказка о принцессе, заключённой в башне? Я не дослушал – уснул. – Никто не дослушал. Я и сам не помню, когда уснул. А сказка заканчивается очень хорошо: принцесса спасена и счастлива, и её вызволитель тоже счастлив. – Спасибо! – Теодор нежно обнял Бальзака, прижимаясь щекой к его виску. На лестнице он столкнулся с Цезарем – тот задержался внизу, отдавая распоряжения посланцу, и теперь шёл в кабинет за приказом. Теодор схватил Цезаря за руку и посмотрел в глаза, желая сказать что-то хорошее, но вместо этого просто обнял. Отвечая на объятие, Цезарь крепко обхватил Теодора двумя руками. – Будь осторожен. Если ты погибнешь от руки неизвестного всадника где-то в грязной луже у дороги, мне это совсем не понравится.