Magic of hearts

      Тэхен в лучах солнца вечернего у кромки леса с полной в руках корзинкой трав для Сокджина стоит. К труду давнему, но незабытому вернулся, что нисколько не в тягость ему, а в удовольствие. Целый день по тропкам лесным бродить может, усталости и голода не ведая. Дом родной для кицунэ волшебная чаща, на раз думы его тягостные отметающая, только и нечего тут уже отметать, потому как он счастлив безмерно. Дружбы крепкие узы завел, любовь всепоглощающую познал и в ней продолжает купаться. Смотрит сейчас на то, как Юнги в полном одиночестве на холме медитирует, воздуха отдаваясь стихии и неосознанно в пальцах тонких прокручивая снежный шар, без которого дальнейшую часть ритуала проходить наотрез отказался, желая, чтобы хоть так супруг его будущий с ним поприсутствовал рядом. После ритуала земли Мин долго чихвостил Кенсу за подкинутую, по его мнению, подлянку в виде лазурного цветка пассифлоры, но так же быстро и отошел, будучи всем на поляне без исключения благодарным за добрые слова, слезы трогательные на его бледном лице вызвавшие. Не мечтал он, не надеялся даже как положено провести подготовку к обряду, да что там, и об обряде не думал, не веря в свой счастливый конец, за что от Чонгука по лбу щелчок получил, чтобы перестал по пустякам загоняться. Тэхен, вспоминая то утро, улыбается. До того Юнги растерянным выглядел и смешным, но неизменно прекрасным, частично от прошлого мрачного очистившимся. Кицунэ ему по-доброму завидует, так же когда-нибудь хочет. Интересно, какие бы друзья для него цветы подобрали? А вот о месте он наперед знает, другое, кроме небезызвестного тюльпанового поля, не подойдет. — Ты такими темпами дырку в моем коте прожжешь, — со спины к Тэхену подходит Чонгук, вздрогнуть его заставляя. И как он это делает только? У лиса и слух, и чутье усиленные, а мужчина все равно как из воздуха материализуется постоянно. — Он уже не твой, Гуки. И хватит ко мне каждый раз подкрадываться, так и поседеть недолго, — взгляд укоризненный на мага в ответ скашивает. — По больному ведь бьешь. Не хочу Юнги отдавать этому самовлюбленному придурку, — цокает Чон, игнорируя вторую часть сказанного. В плен своих рук талию забирает чужую, носом в макушку огненную утыкаясь. — Это не нам решать и никому больше, кроме самого Юнги, а он, позволь тебе напомнить, уже все решил. И оу, величайший темный маг и использует подобные выражения? — посмеивается Тэхен, млея в теплых объятиях. — Сомнительный комплимент, лисенок. Я, знаешь ли, не идеал поведенческих норм. А по отношению к Чимину только нелестные высказывания и рвутся, причем не только из меня, но и из других многих, в том числе и из котенка, — морщится неприязненно Чонгук, вспоминая все то, к чему суккуб успел приложить свою когтистую лапу. — Главное, что он Юна любит, защищает, о нем заботится, а остальное мне неважно, — разворачивается в руках мужчины кицунэ и к напротив губам требовательно тянется, надеясь на что-то более позитивное его настроить. На себя. Чему не противятся, быстро перехватывают инициативу, половинки клубничные сминая, которыми не насытиться никогда Чонгуку, желать их снова и снова вкушать. Без напора, а мягко, как его мальчик веснушчатый любит, топить в чуждой для мага, но не для принца нежности. — Идем в замок. Кенсу не простит нам, если мы опоздаем на ужин, — говорит Чон, нехотя отстраняясь. — Хвостато-ушастые захватили Декалькоманию? — улыбается игриво Тэхен, выпавшую из его высокого хвоста прядку смольную убирая за ухо. — В точку. Пустил на свою голову, — смешок издает Чонгук, затем вместе с юношей телепортируется в розами изобилующий сад. — Ох, никогда, кажется, к этому не привыкну, — комментирует свои ощущения после нестандартного перемещения лис. Пошатывается заметно, в руку чужую крепко вцепившись, опасается упасть. — Прости, но так быстрее, — придерживает его за талию маг. Корзинку у него забирает и в замок ведет, где их в обеденной зале ожидает накрытый стол и компания разношерстная, успевшая за короткое время стать родной. — Явились – не запылились, — фыркает Сокджин, недовольно на объявившуюся парочку косясь. — Эй! Я вообще-то за травами для тебя отлучался. Полную корзину набрал! — возмущается Тэхен, плюхаясь в бархатное кресло. — Ушел ты еще утром, а сейчас поздний вечер. И не говори мне, что тайком за Юнги не подсматривал, а это так-то запрещено, — парирует фей, подкладывая Намджуну в тарелку самую аппетитную ножку индейки. — Подсматривал, но только потому что о нем беспокоился! Он так волновался, когда один на холмы уходил! — эмоционально руками в ответ машут, едва не опрокидывая посуду.       Чонгук губ уголки приподнимает в улыбке, молчаливо накладывая себе овощное рагу, а то мало ли и ему перепадет от Сокджина. С него станется четырехсотлетнего мага, аки мальчишку неразумного, за опоздание отчитать. — Не спорьте, а ешьте. С Чернышем ничего не случится плохого, разве что его демонюга не сдержится и наведается к нему, — хмыкает Кенсу, кормя с ложечки сидящую на его коленях дочь. — Папа, почему ты называешь козлика демонюгой? Он хороший, — дуется Ханни, решительно отодвигая от своего рта столовый предмет. — Я наелась! — О духи, и что она в нем только нашла? — возводит к потолку глаза нэко. — И в смысле наелась? Ты даже половину не съела, негодница. Хочешь такой же доходягой быть, как Юнги? — Юнни красивый, — не соглашается ребенок, потянувшись за восточными сладостями, которые ей перед уходом вышеупомянутый наготовил. — Это только потому что, он тебе все свои драгоценности отдал в полное пользование, — смешок издает Чонин, отпивая из кубка вино. — Не правда! Отец! — дует очаровательно губки малышка, возмущенно подергивая белым хвостом. — Не издевайтесь над Юнни, он же обидится и не будет больше со мной играть! — Конечно, будет, Снежинка. И мы не издеваемся над ним, а шутим любя. Ему это полезно временами, а то вечно смурной тучкой ходит. — А когда он придет? — мгновенно забывая обиды, спрашивает Ханни. — Я хочу скорее посмотреть на его свадьбу! — Завтра, — отвечает Кенсу. — Но до свадьбы еще два ритуала провести надо, а иначе она не случится. Так положено. Когда-нибудь и ты через это пройдешь, а мы с Юнги тебе поможем, все расскажем и покажем. Самой красивой омегой в Эньяне станешь, вот увидишь. — Красивее, чем ты? — неверяще глаза карамельные округляет малышка. — Что значит красивее? Ты и сейчас у меня красавица.       Присутствующие с улыбками теплыми на лицах за трогательной семейной сценой наблюдают, мечтая о своих семьях, что не для всех из них в обстоятельств силу возможно. Сокджин не омега, а Чонгук под корнями проклятого Древа одной ногой. Осознает прекрасно, что стоило бы к этому подготовить Тэхена, но упорно молчит, ночь каждую вместо этого до стонов сладчайших его доводя, а потом, когда тот заснет, срывается в свой кабинет, где тьму избыточную на чем придется выплескивает. Зелья фея мало помогают, лишь ненадолго неминуемое отстрачивают, боли внутренней не притупляют нисколько. Она, кажется, по венам взамен крови струится, грозясь рано или поздно сквозь них просочиться, чего никак допускать нельзя, чтобы кого-нибудь, а особенно лисенка с котенком не зацепило. Благо Чон огромной выдержкой обладает, умело то все скрывает и крики с болью отчаяния задавливает в зародыше. Не помогает в этом и Бэкхёна состояние нестабильное, потоком неудержимым подтачивая ослабленный фундамент истинного. Чонгук его не винит, понимает, даже сочувствует, зная, что собственная участь с его аналогична, если не хуже. И как только до сих пор не сдался Владыка? Почему бремя неподъемное на хрупких плечах продолжает тащить, когда как они давно хрустнули, но отчего-то не сломались? Вероятно, из пресловутого долга. Он их обоих сильней. — О чем ты говоришь, Су? До свадьбы нашей малышке, как минимум, сто лет. Никому ее не отдам! — негодует Чонин. — Дорогой, какие сто лет? Ты что обед безбрачия на нее собираешься наложить? Если она влюбится, то и спрашивать нас с тобой не станет, а будешь препятствовать удерет куда-нибудь со своим избранником! Ты этого хочешь? — Пусть только попробует, — буркает мужчина, топорща серую шерстку на кошачьих ушах. — Вы, мужики, как дети, честное слово, — вставляет Сокджин. — Один Юнги отдавать не желает, а другой Ханни. Запомните уже, что вы тут ничего не решаете, решает любовь. Она, не спрашивая, приходит, для нее никаких правил, уговоров, запретов не существует. Я долго это отрицал, но, смотрите-ка, опять на тех же граблях, — взгляд красноречивый на Намджуна кидает. — Был ассасином, потом стражем, теперь граблями. Поздравляю, Магнус, — язвит Чонгук, как ребенок маленький дуясь на заслуженный упрек фея. — И вообще-то добро я Юнги дал, так что не надо мне тут. — Наверное, именно поэтому ты так усиленно со мной тренируешься, представляя на моем месте Чимина? — не остается в долгу Джун.       Тэхен не выдерживает и в голос смеется, глядя на нахохлившихся, словно воробьи, мужчин. И это он-то ребенок? Надо бы обязательно в следующий раз Чонгуку об этом случае напомнить, когда тот его в очередной раз неразумным малышом обзовет. Кенсу с Сокджином в смехе ему вторят, и только одна Ханни, в их перепалке незаинтересованная, довольно за обе щеки уминает щербет. Вот еще на глупых взрослых внимание обращать, у нее дела есть поважнее. — Я хорош и без тренировок с тобой, — непринужденно Чонгук отпивает вино. — Какое самомнение, ваше высочество. У вас в Грондате все такие? — не подумав, спрашивает Намджун.       Повисает тишина. Емкая, густая, съежиться заставляющая присутствующих. «Буря грядет» — Сокджин думает, но маг его удивляет. Взглядом насмешливым бывшего ассасина окидывает и спокойное выдает: — Такие и не без причины. Среди тэнгу все без исключения хорошие воины, на которых, к слову, весь магический мир держится, что им не в тягость, а в почет. У нас с малых лет в руках оружие держать учатся. Мой отец лично каждого вороненка тренирует, воронами достойными их воспитывает. Даже моя сестра предпочла замужеству охранять дальние границы. Не ошибусь, если скажу, что она до сих пор Тейлзлуин оберегает, променяв родные горы на поселение кицунэ, и это с ее стороны решением правильным было. Лисы часто под ударом смертных находятся. Если падут они, следующими станут нэко, чего никак нельзя допускать. — С-сестра? У тебя есть сестра? — ошарашенно выдыхает Тэхен, впервые что-то конкретное о семье Чонгука услышавший. — Старшая. Ее зовут Ыну, — с сердце щемящей тоской озвучивает Чон, вспоминая темные локоны девушки, по ветру снежному развивающиеся, ее задорную, дерзкую улыбку, предназначенную ему. — А она… — Нет, она от меня не отвернулась, как я думал первоначально, а когда узнал, что она меня ищет, скрыл для нее местонахождение замка. — Но так же нельзя! Ыну наверняка за тебя переживает! — восклицает юноша, подскакивая на ноги. — Поверь, увидь она во что я превратился сейчас, и это ее не порадует. Дополнительные волнения и горечь ей только добавит. Я такого для нее не хочу, пускай лучшее обо мне помнит, для себя, а не для меня живет. И предугадывая твои возмущения, лисенок, это мое решение, я не намерен его с кем-либо обсуждать. Спасибо за ужин, Кенсу. Прошу меня извинить, — из-за стола Чонгук встает и на выход из обеденной залы идет.       Тэхен побежать за ним хочет, но оказывается остановленным мудрым Сокджином: — Не надо, не береди его раны. Чонгук прав, это его решение, ты должен его уважать. Ему очень нелегко оно далось, и я порядком удивлен, что он об этом нам рассказал. Он не тот человек, который открывается, но сейчас, видимо, ему это было нужно. Поддержи его, а не упрекай, Тэхен. Покажи его тебе нужность, и, может быть, когда-нибудь он раскроется полностью. А ты… — поворачивается к Намджуну и ощутимый подзатыльник отвешивает. — ... за словами следи, дубина.       Тэхен в кресло повержено оседает, понимая справедливость сказанного старшим. Ему хоть и важно узнать прошлое гордого тэнгу, но еще важнее сам этот ворон упрямый, умело болезненные раны скрывающий, которые Тэхен не Тэхен будет, если залечить не поможет. — Я слышал об Ыну и, надо сказать, только хорошее. Отважная девушка, не раз и не два народ кицунэ спасавшая. Поговаривают, что она среди них свою пару нашла. Не истинную, конечно, но и не это ведь главное, верно? — вставляет Чонин, сглаживая неловкость. — А разве Правитель тэнгу не был против подобного союза? — спрашивает страж, потирая саднящий затылок. У фея, как оказалось, силы немерено в нежных руках. — Если Ыну с Чонгуком по характеру схожа, думаю, она его и слушать не стала, — усмехается Джин. — А покажи нам ее, ты наверняка это умеешь, — просит Кенсу. — Умею, но мне нужна водная поверхность. Впрочем, пруд в саду вполне подойдет, — отодвигает кресло Сокджин, намереваясь проследовать на улицу. — Ура, магия! Сейчас нам покажут магию! — воодушевленно в ладоши хлопает подхваченная отцом на руки Ханни.       Тэхен за Чонином следом бежит, воодушевленный знакомством с сестрой Чонгука. Кенсу с Намджуном от него не отстают, не менее, чем он, оным заинтригованные. Спустя пять минут друзья дружной гурьбой вокруг лебединого пруда становятся, наблюдая за легкими пасами волшебной палочки фея, что красиво в сумраке позднего вечера мерцает, искры разноцветные из драгоценного навершия выбивая. Кицунэ, наверное, никогда к волшебству, творящемуся буквально из воздуха, не привыкнет. — Ну прямо женская копия своего братца, — констатирует полученный результат Сокджин, вглядываясь в проявившиеся на зеркальной глади черты девушки.       Высокая, как и младший Чон, темноволосая, облаченная в кожаный плащ, с улыбкой на лице мягкой, бездонными агатовыми глазами, кожей бледной и взглядом лукавым, словно каверзу какую задумала. За ее спиной черные, размерами поражающие крылья виднеются, через плечо перекинут колчан стрел, в руке лежит резной лук, а на поясе ножны с белой катаной закреплены. Несколько секунд и рядом с ней веснушчатый, одетый в белое кимоно мужчина появляется, тут же ее в объятия сгребает. И ничего необычного вроде, но у него такие же, как у Тэхена, уши и наверняка хвост. Волосы рыжие, но не огненные, персиковые скорее, в ярко-голубых омутах затаилась присущая всему лисьему народу хитринка. — Это… — пораженно выдыхает Тэхен. — Кицунэ, все верно. Мое волшебство посчитало их целым-неотделимым, а потому показало обоих, — поясняет фей. — Красивые, — улыбается Кенсу. — И счастливые, — добавляет Чонин. — Как думаете, а Гуки о них знает? Знает, что его сестра свою любовь нашла? — спрашивает юноша. — Определенно знает, поэтому и сказал то, что сказал, — говорит Намджун. — Впервые вижу кого-то из своего народа, — по глади водной проходится кицунэ рукой, будто весточку девушке от ее брата передать хочет. — Уверен, ты не только их увидишь, но и повстречаешься с ними однажды. Правда, путь до Тейлзлуина не близкий, он еще дальше находится чем Эньян, — отвечает омега. — Не думаю, что мне там будут рады, да и не готов я ко встрече с ними. Вдруг там мой отец будет? А его… я никогда не смогу простить. — Никогда не говори никогда. Ты не можешь знать наверняка истинных причин его поступка. Но, в любом случае, никто тебя заставлять встречаться с потенциальной родней не станет, — наставительно озвучивает Сокджин, смахивая с воды видение палочкой. — А теперь брысь все по кроватям, завтра Юнги один из тяжелейших ритуалов предстоит, и мы не имеем права его подвести. Эмоций всяких разных, а особенно негативных и болезненных, у него накопилось с избытком. Выплеснуть их ему будет не просто, но необходимо, после в первозданном пламени все то сжечь.       Возражающих не находится. День сегодня познавательный, но не без доли в нем грусти, за принца тэнгу печали, ныне черного мага с сердцем разбитым, чьи осколки Тэхен медленно, но верно склеивает своей любовью. Не оставит он без нее его и сейчас. На всех порах к нему теперь мчится. И пусть только попробует от него отмахнуть срочной работой. Поцелуи важней. Ловящему его в объятия Чонгуку крыть тут нечем, Чонгук и не собирается, без боя солнечному лисенку сдается, его любовь по силе лисьей не уступает.

***

      Юнги перышком невесомым себя ощущает, по ведущей к замку тропку идя. Не спешит никуда, не торопится, видами живописными, красочными наслаждается, к груди шар снежный трепетно прижимая. Под босыми ступнями сверкает ледяная роса, не успевшая в ранних солнца лучах истаять, что нисколько их обладателя не тревожит, хотя и не приемлет обычно он холод, но, видимо, не сегодня. Сегодня, наоборот, прохладой хочется как следует напитаться, чтобы к вечеру позднему отогреться в жарком огне, в котором нэко жизнь прошлую сожжет, чтобы в новую вступить без угнетающего душу израненную болезненного довеска. Ветром и звездами драгоценными обласканный, ночь всю на холме просидел, дышал полной грудью, ни боли, ни страха, ничего, кроме безграничной свободы, не испытывая. Если духи и отвернулись от Юнги, то природа никогда ребенка своего не оставит, в пути его продолжит вести. Дожил же как-то он до двухсот восемнадцати лет, ни одной дорожки судьбоносной не только для него, но и для других многих не пропустил. Идет дальше, изредка задерживаясь у приглянувшихся ему цветов, шерстку енота оглаживает, встречает единорогов неоновых, не отказываясь с ними побеседовать молчаливо, за помощь их благодарит в поиске волшебной поляны, с улыбкой мечтательной на лице о ней вспоминает. О, как это было прекрасно там, впитывая силу земли, лежать и оковы, долгие лета его мучавшие, сбросить, в груди до сих пор томление странное чувствуется, возникает подспудное желание объятия своего избранника на себе ощутить, не иначе действие чертовой пассифлоры. Если Юнги сейчас чувствует себя так, то что же с ним будет происходить в эструс грядущий? Стыдно-то как!       Спустя долгие минуты на горизонте Декалькомания родная показывается и приветливо двери для главного любимца распахивает, приглашая войти. Дель, привычно на крыше сидящий, дурашливо ему воздушный поцелуй шлет, тем говоря, что согласие свое дает на участие в обряде. Юнги вновь улыбается. Неужели налаживается все? — Привет, котенок, — из беседки до нэко доносится голосом Чонгука, что радость у омеги искреннюю вызывает. — Доброе утро, Гука, — рядом он с другом, на его плечо укладывая голову, пристраивается и руку чужую в волосах своих сразу же получает. — Никак не привыкну к такому тактильному тебе, что меня, конечно же, очень радует, — черты мужчины, обычно холодные, наполняются теплотой. — Мне этого не хватало, чего я до последнего не понимал. Я ведь кот как-никак. Люблю ласку, — довольно под приятными касаниями Чонгука Юнги мурчит. — Как вы тут? Кенсу еще не успел тебя до белого каления довести? — Нет, но пытался, — посмеивается Чон, заинтересованно предмет в руках Мина оглядывая. — Что это? — Мм, подарок? Мне его Чимин купил в Рунгарде. — Даже так? Никогда бы не подумал, что он дорогим украшениям предпочтет безделушку. Не его стиль. — Эй! Это не безделушка! Он для меня всех вместе взятых драгоценностей мира дороже, — обиженно в груди шар прижимает нэко. — Можешь мне не верить, но именно с него все и началось. Чимин так обо мне заботился все то время, а я…я нужным и любимым себя ощущал. Если бы не он, то с тем, что открылось мне в Эньяне, я бы не справился, окончательно сдался. И хоть сколько говори, что я сильный, это не так. Да, сила обретается, но, ничем не подпитываемая, со временем гаснет, а я и так уже был на грани. — И за это я ему благодарен. Чимин и вправду тебя любит, а потому я за тебя отныне спокоен, — озвучивается с теплой печалью, которую не уловить хорошо читающий друга Юнги не может. — Но не за Тэхена. Тебе ведь недолго осталось, я прав? — с трудом слезы предательские сдерживая, произносит. — Не грусти, котенок. Грусть тебе не к лицу, тебе только улыбки. Я свое прожил и даже то получил, чего никак не заслуживал. Уходить всегда тяжело, прощаться – тем более, но где-нибудь в другой жизни мы непременно вновь встретимся. Верь, пожалуйста, в это и знай, что сейчас я, несмотря ни на что, счастлив. Так будь и ты за меня, — крепче в объятиях стискивает маг начавшего всхлипывать нэко. — Гука, я не хочу с тобой прощаться, не хочу тебя отпускать. Не говори, что не заслужил Тэхена, ты всего мира заслуживаешь. Я не понимаю и понимать не желаю того, что тебе уготовано. За что тебя так наказывают? Давай вместе какой-нибудь выход поищем? Не бывает так, что его совсем нет. Пока мы живы все поправимо! — навзрыд плачет Юнги, слезами больными окропляя грудь Чона. — Не пущу, слышишь? Не пущу! — Тише, маленький, тише. Твои слезы разбивают мне сердце, — в макушку чмокает подрагивающего юношу мужчина, его боль, как свою, ощущая, но своей не показывая. Упорно внутри себя ее душит, чтобы она не коснулась котенка. — Сейчас Чимин прибежит, наваляет мне по первое число за то, что тебя расстроил, — игнорирует озвученное про выход, потому как нет его, он уже все перепробовал, даже к Бэкхёну в Мир Подземный спускался. Стать новым Владыкой для него не вариант. Чем это лучше гниения в корнях Древа рубинового, зная, что где-то его лисенок верит, надеется, его ждет, что наглядно показано на примере Чанеля? — Я тебе сам наваляю, Гука. Только попробуй мне сдаться! — кулачками по груди Чонгука молотят. — Юнги, я тебя кое о чем хочу попросить, — тяжело вздохнув, произносит Чон, перехватывая ладошки Мина. — Не рассказывай ничего Тэхену, ладно? Когда придет время, я сделаю так, чтобы он меня возненавидел и отправился в Теилзлуин. Там моя сестра, она за ним приглядит, да и ему среди своего народа будет лучше. Может быть даже, встретит своего истинного, чем черти не шутят? С отцом своим познакомится. Я узнавал, он их с матерью не бросал, так обстоятельства сложились. — А если расскажу? — смотрит на него хмуро Юнги, всем противясь нутром такой просьбе. — Тогда ты дни мои последние омрачишь, раньше положенного оборвешь мое счастье, — без ножа по больному самому режет Чонгук, зная, что омега ни в коем случае рассказать не посмеет. На горло наступит себе, но его не предаст. — Обещай, Юнги. — Не оставляешь мне выбора, хитрая ты задница. Хвост с тобой, обещаю, но…Что значит ты узнавал? В смысле отец его не бросал? — слезы зло утирает нэко, непонимающе смотря на друга. — И это я тоже попрошу пока Тэхену не говорить. Пусть сам все узнает. Наш рыжик не просто какой-то кицунэ, а принц, наследник Теилзлуина. Его отец – Чжан Исин. — Нынешний Правитель Теилзлуина? — в шоке рот приоткрывает Юнги, бессильный в услышанное поверить. — Именно. Отец Исина заставил его бросить мать Тэ, пригрозив ему ее смертью, что несколько позже, но все равно случилось, а самое что прискорбно-забавное так это то, что супруг моей Ыну младший брат все того же Исина. Чудное обстоятельств стечение, но тем для Тэхена лучше. У него будет большая семья, — хмыкает Чонгук. — Духи… как такое возможно, но ты прав, что просишь ему об этом не говорить. Я-то с трудом все тобой озвученное могу переварить, а ему оно сейчас точно не к месту придется. Без тебя Тэхену в замке нечего делать, впрочем, как и мне, как бы ни грустно было мне с ним прощаться, хотя… посмотрим. Не уверен, что Ад мне по вкусу окажется, как бы меня в том не убеждал Чимин. Нет-нет, да все равно буду сюда наведываться, пока Декалькомания нового владельца не обретет. И вообще! Не желаю больше ничего слушать о твоей… твоем уходе, — руки на груди складывает омега, намекая на темы закрытие. Даже вслух его душе претящее слово не произносит. Смерти места нет в этих стенах, только вот, не спрашивая, она придет, объятиями ледяными спеленает Чонгука. Ей, как и любви, мольбы, правила, законы не ведомы. Ни перед чем над всем сущим стоящая не склонится, не лисенку дарить прощальный поцелуй Чону, а ей. — Ты сам об этом разговор завел, — невесело усмехается маг. — А теперь иди, Ханни и не только тебя заждались, а я пока тебе место для ритуала огня подыщу, ну и выпну кое-кого постороннего из окрестной замка. Все мыслимые и немыслимые запреты нарушает, подглядывая за тобой. — Так мне не показалось? Чимин все это время был рядом? — спрашивает Юнги, невольно краснея. Он же обнаженным полностью на холме сидел! Суккуб однозначно на трепку знатную напросился. — Был, но знаешь, я его не виню. Я бы тоже не смог желанию противостоять быть где-то поблизости с Тэхеном. Не злись на него, как бы это от меня ни звучало странно, Чимин о тебе беспокоился и защищал, — улыбается Мину Чон, подталкивая его к выходу из беседки. — Нет, ну это уже ни в какие рамки! Это против меня сговор! — топает умилительно ножкой омега, чем смех заливистый вызывает у мага.       Чонгук действительно счастлив как друг открывается видеть. Вместо уголков опущенных губ Юнги их в звездной улыбке приподнимает, брови больше не хмурит и светом первозданным сияет, подчистую разбивая тьму замка, который, помимо солнца, теперь заимел и луну. Купол алый Декалькомании пал.