***
Тэхен с неподдельным восторгом за пасами палочки волшебной Сокджина наблюдает со стороны. Фей в нескольких метрах от него на крыльях фиалковых парит, раскрашивая деревья фиолетовыми огнями, таинственно мерцающими в сгущающихся вокруг территории замка сумерках. День целый за приготовлениями друзья провели, каждый в намечающийся обряд внес свою лепту. Намджун с Чонгуком установили алтарь и над ним арку с вплетенными в нее фрезиями с поляны заветной, которые Кенсу и Ханни лично по утру собирали. Кицунэ их до обеда потом кропотливо крепил на места полагающиеся, не отказался и за тюльпанами сбегать, после сортировал их по вазам и расставлял по краям усыпанной лепестками дорожки. Чонин поленья для костра священного подготовил, где подле будет происходить за Юнги поединок, он же и судить его вызвался. Сейчас супругу стол, блюдами на любой вкус изобилующий, накрывать помогает под открытым небом, их дочка ураганчиком маленьким носится рядом, попутно подворовывая из тарелки клубнику. Жаль женихам их попробовать не доведется, не до того им будет, зато гостям — очень даже. На глазах буквально прилегающая к Декалькомании леса окраина преображается, куполом она аметистовым накрыта, бликами причудливыми играя на коже всех здесь собравшихся. Невдалеке неизменное озеро Рин простирается, луну, наливающуюся силой, отражая в своей глади, домик неказистый, но идеально в живописную местность вписавшийся, пиками крыши острыми в небеса млечные уходит, приют теплый всем страждущим и нуждающимся обещая. Черепаха около него примостилась, панцирем выглядывая из воды, вокруг нее рыбки разноцветные кружат, только одним им известный танец являя Подлунной. Не сыскать места красочнее на земле, но люди его и не ищут, объятые страхом перед владельцем всего этого, что и к лучшему. Они здесь нежеланные гости, вторженцы, что природу не берегут, губят, и за это она когда-нибудь их накажет, но а пока заветный час неумолимо приближается. Тэхен не раз порывался справиться о Юнги, но Сокджин его остановил, сказав, что в ритуал воды вмешиваться не стоит. Вопреки опасениям, решил довериться Делю, несколько успокоенный его добродушным видом. Тот с лучами первыми солнца его навестил, будто бы и не было всех тех лет с ним порознь и прошлого смрадного, как его Ким-Снежок-Кибом пред очи предстал, а не дух замка коварный. Миролюбивую беседу с феем завел, поинтересовался его жизнью, но о себе ни на один вопрос так и не ответил. Улыбнулся лишь меланхолично и, крылья белоснежные раскрыв за спиной, исчез, чем смятение в сердце друга бывшего вызвал. — Вы постарались на славу, моя вам всем благодарность за это, — обыденно во всполохах огня адского появляется Чимин, сразу же на себя обращая внимание. В длинные, лилово-темные одежды одет он, поясом черным, кожаным подпоясанные, с аналогичного к нему цвета на рукавах вставками. Ветви серебристые ткань шелковую расчерчивают спереди, с глазами сизыми изысканно гармонируя. Украшениям суккуб предпочел один колокольчиковый венок, непривычно смотрящийся в волосах его пепельных, но отторжения не вызывающий. Красотой холодной, не стараясь, взоры чужие пленяет, что даже забавно, учитывая его сущность огненную, укротить которую, кроме Юнги, никому. — Вах, ну что за красавчик? Завидую Чернышу, — руками Кенсу всплескивает, отходя от стола. — Оценка одного из лучших друзей моей крохи приятна, — игриво ему в ответ Пак подмигивает. — Эй! У тебя вообще-то муж есть! — обиженно Чонин буркает, чем смех вызывает присутствующих. — Не ревнуй, Нини, ты же знаешь, что мое сердце только тебе и нашей малышке принадлежит, — заискивающим голоском Су произносит, притыкаясь под бочок Кима. Сокджин, фыркнув с них, на землю спускается, взглядом критичным оглядывая своих рук творение. Не поскупился на волшебство, все деревья вокруг сферами аметистовыми, ориентируясь на фрезии на шее Чимина, украсил и, судя по его наряду, не прогадал. Убирает за ненадобностью за пазуху палочку и к Намджуну отходит. — Не успел прийти, как уже зерно раздора посеял, — не может по этому поводу не вставить иголку Чонгук. — Все твои имеющиеся ко мне претензии предлагаю решить в поединке, — озвучивает суккуб, с лица хитрого не теряя улыбки. — А может, мы как-нибудь без него обойдемся? — встревает, между ними вставая, Тэхен. — У Чимина такой красивый наряд, жаль его будет испортить. — Не переживай, Веснушка, церемония проводится до поединка, а после он уже мне не особо понадобится, все равно снимать, если ты понимаешь о чем я, — многозначительно бровями поигрывают. — Да ну тебя, и что еще за Веснушка? Прозвища будешь давать Юнги, — буркает лис, красками смущения заливаясь, потому как, что имел ввиду Чимин, догадался. Еще вчера аромат яркий учуял Юнги, знаменующийся подступающим эструсом. И не важно, что и сам не так давно подобное испытывал, под ласками умелыми растекаясь Чонгука. До сих пор растекается, ночь почти каждую. Робко на них отвечает, всем своим существом к принцу такому же своему тянется. — Не смущай мне ребенка, — со спины в объятия мальчонку сгребает Чон, тем показывая, что он под его защитой. — Я не ребенок! — ожидаемо возражают. — Сомнительное утверждение, — маг посмеивается. — Как по мне, так вы все здесь дети. Нашли время препираться, тоже мне, — отчитывает их Сокджин. — С минуту на минуту Юнги с Делем выйдут из замка, быстро все по местам! Возражающих не находится. Все, кроме расположившихся около каменного алтаря Чимина с Чонгуком, становятся по краям лепестковой дорожки, а Ханни, по условленному с родителями сигналу, бежит с корзинкой наперевес в сторону Декалькомании. На ней сегодня самая ответственная миссия — сопроводить младшего жениха и его папу к жениху старшему. — Я, если честно, так и не понял кто-такой этот ваш таинственный Дель, — произносит Чонгук, вслед глядя убегающему ребенку. — Забавно, что за столько лет ты его присутствия не почувствовал. Теряешь хватку, — язвит Пак, внутренне обеспокоенный участием ангела в обряде. Единственный здесь кто его полную историю и характер, который оставляет желать лучшего, знает. Как бы не вытворил чего тот, не навредил Юнги. И почему котенок так ему доверяет? Загадка неразрешимая, но вмешиваться в это Чимин не осмелился, осознавая, что хуже тем сделает только. Угроза своего им раскрытия мечом дамокловым над ним нависает, один шаг неверный, и обрушится он на голову демона, чем не столько его ранит, сколько его истинного. — И все же? — игнорируя колкость. — Дель — дух твоего замка, сосланный сюда в наказание Владыкой, а за что... я, пожалуй, опущу. Ни к чему прошлое бередить, важнее то, что пойти против его воли он не может. — Что-то не особо мне тобой сказанное внушает доверие, — Чонгук хмурится. — Тем более, что он не спешил раскрываться, да и Юнги почему-то мне о нем не рассказывал, а у нас с ним никогда друг от друга секретов не было. — Вероятно, Дель его о том попросил. Даже я о их дружбе до последнего не ведал. — Ты-то понятно, вы не так давно с ним стали близки, а я... — Не обижайся на него, Чонгук. То, что ты ему дорог и он тебя любит, это не отменяет, — вмешивается Тэхен. — А вот, кстати, и Юнги, — на босого, словно плывущего по траве омегу в сопровождении того самого загадочного духа замка и разбрасывающей перед ними лепестки Ханни кивает. У Чимина при на него взгляде спирает дыхание, впрочем, как и у всех здесь собравшихся. В кимоно сиреневое с цветами крупными белых георгинов нэко облачен. Украшений, кроме венка василькового, на нем нет, кожа белоснежная в свете полной луны сияет, видением его неземным в реальности воплощая. Он и есть такой. Для суккуба, любовью к нему переполненного, точно. И не потому что пара истинная, а потому что сам Юнги Мин. Храбрый, сильный и стойкий, внутри себя таящий океан нежности, который в его глазах сапфировых отражается, на волнах ласковых Чимина покачивает, на вечность с ним обрекая. Обещает ему ее такую же вечную, и Чимин верит, никогда в этом не усомнится. Чем ближе Юнги приближается, тем отчетливее в омутах его морских видны звезды, что ярче небесных сейчас сияют, их заменяют и путеводными становятся для сердца замершего ожидающего его у алтаря жениха. Совершенен. — Вечер добрый, — тишину повисшую Дель разбивает, остановившись в начале лепестковой дорожки. Оставляет смущенного омегу у нее одного и к алтарю проходит. — Я, конечно, все понимаю, не зря же столько хлопотал над Юнги, но, пожалуйста, будьте так любезны уже отмереть, — им окинутый взглядом из гостей каждый с на губах усмешкой. — А ты, принц, не стой столбом и подведи жениха ко мне, или я что-то путаю, и не ты сегодня его отцом выступаешь? — Ки! — писк от Юнги возмущенный и глаза закаченные Сокджина. Нисколько друг бывший не поменялся, все та же самовлюбленная язва, что отчего-то теплотой в душе отдается. Возможно ли, что он еще не безвозвратно утерян? Тэхен неловко на месте топчется, смотреть не зная куда. Знакомец новоявленный странный интерес вызывает. Не так его он представлял. Хоть убей, но не вяжется его образ с тем, что рассказывал о нем фей. Хрупкий и маленький Дель, свет источающий, но не теплый — холодный, сравни льда драгоценных кристалликов, корочкой осевших на снегу в морозное утро. Ощущение подспудное усиливается, стоит в его омуты голубо-лазурные заглянуть. Дрожь они вызывают, будто бы кицунэ и впрямь в зимнем лесу очутился. В очень красивом лесу. В цвета аналогичные, яростно контрастирующими с наступающей на пятки ночью, ангел одет. Лис, мотыляя хвостом нервно, поклясться готов, что нимб над волосами снежными видит, если бы не ожерелье на шее терновое, служащее напоминанием, что перед ним убийца, свою ангельскую природу отринувший. — А что я? Не стоит с обрядом тянуть. Ты вот-вот впадешь в эструс, и я не уверен, что твой жених сдержится, как, впрочем, и сам ты. — Несносный, невыносимый просто, — под нос себе омега бурчит, красками малиновыми заливаясь. Чимин укоризненно на Кибома смотрит, но молчит, чтобы церемонию не испортить, а Чонгук решительно, как и велено было, к Юнги движется. Улыбается ему тепло и на ушко пушистое, подойдя, шепчет: — Ты прекрасен, котенок. И не тебе надо сейчас бояться, а за тебя мне, Чимин и вправду может не сдержаться. — И ты туда же, — пихают его кулачком в грудь. — На правду не обижаются, — маг отвечает, а заметив, вернее не заметив, привычного украшения на омежьей шее, неверяще к ней прикасается. — Юнги... как... — Подарок Кибома, а как... я и сам не знаю, — в улыбке расплываются робкой. — Но это неважно. И что с лицом? Ты не рад? — Рад? Да я счастлив, Юнги, — в объятия сгребает крепкие Чон Мина. — Теперь я понимаю, почему ты так привязался к... Делю, или кто он там? Вы все его по разному называете. Он же духам наперекор пошел, освободил тебя окончательно, а это дорогого стоит. — Для меня это не просто дорого, а бесценно, ну, а теперь... ну это самое... — в сторону алтаря кивает нэко, с трудом сдерживаясь, чтобы самому к Чимину не подбежать, и плевать на обряд, на все плевать, кроме истинного, такого родного, такого красивого и в него так очевидно влюбленного. Чертов суккуб совсем его не пощадил, как принц сказочный вырядился, всем своим видом показывая, что эту сказку не на страницах воплощать будет, а с ним в реальности. — Так не терпится? — посмеивается Чонгук, подхватывая Юнги под локоть. — Ты задница, и да, мне не терпится! — Что ж, не имею права тебе отказывать, — меж друзей по коридору цветочному омегу ведут. Юнги притихает. Дрожит весь, но упрямо, решительности не теряя, в глаза сизые вглядывается Чимина. В них вселенная целая, одному ему предназначенная, и негасимый огонь, у которого нэко отныне всю жизнь будет греться и который для него никогда не погаснет. С днем каждым только ярче будет гореть. Шаг один и следом второй, третий, пятый, десятый, и замершие подле Деля они, бессильные друг от друга оторваться. Незримо, пускай и мысленно, руками переплетаются, сердцами, два как одно, в клетки грудные ломятся навстречу и не сдаются упрямые, если бы не покашливание смешливое ангела, щипком подкрепленное Чонгука. — Вы этого не знаете, но именно в день полной Луны вы впервые и встретились... — Кибом начинает. — ... и сегодня, в аналогичный этому день, узами нерушимыми ваши жизни окончательно свяжете. Никто и ничто их не посмеет нарушить. Любовь истинная все границы стирает, несмотря ни на что, выживает и никому не подчиняется. Это ей подчиняются. Она лечит, а себе противящихся ломает, потом сызнова собирает. И я рад, что вы первым путем пошли, шрамов вам уже достаточно, а старые со временем поблекнут, не забудутся, но болеть перестанут, — на Юнги с теплотой смотрит. — Говорить много не буду, скажу только, что ничье вам благословение не нужно. Ни луны, ни солнца, ни даже духов. Не они ваше счастье определяют, а вы сами, помните об этом, сквозь бесконечность и вечность пронесите, и, я обещаю, какие бы перед вами не ставили преграды, вы их преодолеете, в какой бы не переродились вселенной, неизменно будете находить друг друга. И самое главное — сердца свои слушайте, они не соврут никогда. Магия сердец на то и магия, чтобы в пути двух любящих вести, — «я свое не послушал» — не озвученным остается. — Но, а теперь, пусть свидетелями мне небеса звездные станут, я отдаю сына Луны — Мин Юнги, сыну Огня — Пак Чимину, но прежде второй доказать должен, что первого достоин, что защитить ему вверяемое сможет. Юнги, все это время как будто не здесь находящийся, взгляд потерянный, от слов друга слезящийся на Чонгука бросает. Не хочет никакого поединка, хочет в объятия Чимина. В руку суккуба вцепляется, на себя его тянет, не отпускает. — Ну чего ты, прелесть? Неужели во мне сомневаешься? — ладонь его пленившую от себя отводит мужчина, поцелуй на тыльной ее стороне оставляя. — Нет, но... — Без но, Юнги, — шеи нэко, от ненавистного ошейника освобожденной, касаются трепетно. — Моя метка красиво тут будет смотреться, и, как кстати, что каким-то мне неведомым образом ты от той дряни избавился. Грех было такую красоту под ней прятать, грех было тебя так наказывать, потому что не за что, потому что ты мира целого заслуживаешь. — Он мне не нужен, Чимин. Ты мне собой его заменил, — в губы напротив пухлые впивается Юнги, хмыканье Деля и писки умиленные Кенсу игнорируя. — Черти! Вы самые настоящие черти. Вот что вы с моим сердцем делаете слабым? — возмущается наигранно белый нэко. — И не говори, — к удивлению всех, Сокджин всхлипывает. — Почему черти? — не понимает Ханни, крутясь у ног родителей. — Мне что, чтобы было так же, как у Юнни, надо искать кого-то из Подземного мира? — Упаси духи! — на руки ее подхватывает Чонин. — Никаких больше демонов, а то раньше времени меня в гроб загонишь. Тэхен с них смеется заливисто, слезы невольные со щек утирая. Все происходящее необычно для него и волшебно: речь Деля, под аркой цветочной целующаяся пара, друзья вокруг верные, его принц, терпеливо ожидающий окончания незапланированного поцелуя, эта залитая светом лунным поляна, сама священного таинства атмосфера. — Пак Чимин, если ты думаешь, что этим ты можешь меня заставить тебе поддаваться, то ты ошибаешься. Отлипни уже от котенка и готовь свою задницу к тому, что я ее тебе надеру, — все-таки не сдерживается Чонгук, скидывая синюю рубаху, чтобы в бою не мешалась. Катану обсидиановую материализует из воздуха и к большому, находящему неподалеку костру уходит. — Я быстро, прелесть, — оторвавшись от Юнги, суккуб ему в губы шепчет. — Подержи пока, не хочу венок Чанеля испортить, — с головы снимает оной. — Чанеля? Вы виделись? Как он? — машинально Чимином отданное к груди прижимают. — Я тебе все расскажу, обещаю, но позже, — в лоб напоследок коротко Чимин чмокает омегу. — Черт возьми, меня от твоего аромата уже накрывает, — рыкает и поспешно, прямо на ходу пояс одеяния развязывая, убегает к магу. — А меня от твоего нет как будто, — бурчит Юнги. — Потерпишь, — в бок его пихает подкравшийся Кенсу. — Юн, ты сегодня такой красивый, — с другой стороны к нему притыкается Тэхен. — А обычно нет что ли? Лис дуется: — Ну, Юнги! Ты же понял, что я имел в виду. — Не бери в голову, он просто волнуется, оттого вредничает, — встревает Сокджин. — А по-моему, он всегда такой, — Намджун подытоживает. — Магнус! Это что еще за дела? Я думал я твой любимец, — негодует омега. — После Тэхена. — Предатель. — Хочешь, я его в ворона обращу? — предлагает из ниоткуда вдруг взявшийся Дель. — А я тебя тогда в жабу, — тычет в ангела палочкой фей. — Да вы издеваетесь, — расталкивает Мин спорщиков. — Подеритесь мне тут еще. — Драться сейчас будут явно не они. Бегом сюда все, — окликает их посмеивающийся Чонин. — Ставки принимаются, — добавляет, пока зрители у огня располагаются. Юнги стоять остается, с волнением на двух полуобнаженных мужчин смотря и в руке венок Чимина сжимая. От костра блики их кожу красками золотыми раскрашивает, вид им богов языческих придавая. С болью в глазах шрамы на спине друга, ставшего братом, оглядывает. Подзатянулись они, но не исчезли, напоминая о пережитом и неминуемом. Что первый, что второй чего-то важного лишились, но с тем не смирились. Чонгук — крыльев, а Чимин — рогов, и оба по вине одного. Нэко, как ни старается, злость к Бэкхёну не может в себе усмирить, хотя и знает, что и тот их не меньше страдает. — Не о том думаешь, Юнги, — ладонь на его плечо укладывает Дель. — Они сами этим путем пошли, винить за это Бэкхёна глупо. — Но ты же винишь, и подожди... ты что, мысли умеешь читать? — Сегодня ты для меня как на ладони, — неопределенный ответ. — Наш Юнги духом сильный и один из немногих из народа нэко омег, кто смог боевую сущность в себе пробудить, и только такой же духом сильнейший его руки достоин, — между тем, начинает Чонин, становясь перед мужчинами. — В этот час, при свидетелях да свершится поединок священный, призванный доказать нам состоятельность его избранника. И пусть он будет честным, в случае иного, я буду вынужден его прервать, чем обряд объявлю не свершенным. Готовы? — с Чонгука на Чимина взгляд переводит, а удостоверившись в их готовности, отмашку дает на начало боя. Чимин не медлит, мечом огненным сразу же выпад в сторону Чонгука делает. Чонгук поперек ему ставит катану. Лязг металлический стали об сталь и в танце смертельном закружившиеся демон и маг. В мастерстве равные, едва ли сейчас уступающие друг другу. Суккуб на атаке полностью сосредоточен, когда как тэнгу в оборону глухую ушел, честь защищая своего названного брата, нисколько ненамеренный просто так его ему отдавать. С достоинством давление напирающего Пака выдерживает, но в ответ почти не атакует — соперник не позволяет, измором берет. Юнги, на запястье повесив чужой венок, ладошки переплетенные к заполошной груди прижимает, дыхание затаив, на в схватке схлестнувшихся дорогих его сердцу мужчин напряженно смотрит. Раз каждый вздрагивает, когда клинок Чимина в миллиметрах считанных от тела Чонгука оказывается, не хочет ни для кого из них ран, хотя и душой всей болеет за истинного. Чонгук это знает и ему задорно подмигивает, тем говоря, что не он тут решает, а его супруга будущего умения. Момент подгадывает и росчерк кровавый на руке демона оставляет. Нэко, если бы Дель его за талию не обхватил, сорваться готов был к Чимину. Всему вопреки, лично поединок прервать, чтобы не смели его любимого ранить. Тяжело для него не то что даже наблюдать за их схваткой, а звон клинков слушать. Оглушителен он для чутких ушей, ничего хорошего не сулит. Традиция глупая, что непонятно доказывающая, потому как доказывать Юнги нечего, он и так, «пожалуйста, хватит» нашептывая, в Чимине уверен. — Твой страх передается твоему жениху, это ему мешает, — осаждающее от Кибома. — Верь в него. — Я верю! Верю всегда, но... но мне больно. Чонгук не его ранил, а меня. — Неудивительно и закономерно, но послушай вот что: что принц, что суккуб тебя оба любят, но их любовь разная, и, уверяю тебя, любовь второго братской сильней, а значит, и он сам тоже. Ему всего-то и надо от тебя пару подбадривающих слов. Смотри и учись, ребенок, — в улыбке каверзной Дель расплывается и, голос повысивши, озвучивает: — Что-то я уже сомневаюсь стоит ли Юнги отдавать Чимину. — Ки! — нэко восклицает. — Чимин не слушай его! Я тебя люблю, сам пойду с Чонгуком биться, но от тебя не откажусь! Суккуб, очередной удар мага отражая, смеется: — Я в тебе и не сомневался, моя боевая кроха, но думаю, тогда твоему другу совсем худо придется, — порез неглубокий на плече соперника наносит. — А я для этого слишком добр, а потому позволю ему проиграть, в отличие от тебя, с достоинством. — Рога-то не давят? Ах, прости, я уже и забыл, что у тебя их давно нет, — от Чонгука насмешливое и кувырок ловкий влево. — Мне их отсутствие летать не мешает, — в ответ язвительное под звон вновь с катаной скрещенного меча. — Черт, и ты меня в таком случае прости, без крыльев-то совсем, наверное, тяжко. — Придурки, — Юнги фырчит, но все его слышат прекрасно и с ним соглашаются. — Я бы сказал, мальчишки, — хмыкает Джин. — Или павлины, — Намджун шутку поддерживает. — Черти что, а не обряд, — Кенсу подытоживает. Ханни на его коленях возбужденно подпрыгивает, глаз с танцующей у костра пары не отводя. Неужели и за нее когда-нибудь подобное устроят? Юнги, кое-как держась на ногах, в веселый диалог друзей не вслушивается. Тело с минутой каждой сильнее гореть начинает, переживания на нетерпение и ожидание дальнейшего сменяя. Губы кусает и хвост свой пушистый в кулачках комкает, частично теряет осмысленность. Чимин то чувствует и рыкает: «извини, дружище, но пора с этим заканчивать». Подсечкой молниеносной Чона на траву валит и клинка огненного острие к его горлу приставляет: — Ты был хорош, но недостаточно. Ты проиграл. — Победа за Чимином. Он доказал, что Юнги достоин, — вердикт выносит Чонин, все это время внимательно наблюдавший за схваткой. Юнги же, больше Делем не сдерживаемый, к суккубу бежит и буквально в его руки, меч отбросившие, прыгает, чем опять-таки порядок нарушает обряда. Не могут по-другому демоны из разных миров, точно не эти двое, любящие друг друга безумно. — Прости, что так долго, прелесть. Чонгук звание лучшего среди тэнгу воина заслужил оправдано, — под ягодицы подхватив омегу, улыбается Чимин. — Главное, что ты победил. Не больно? — почти затянувшегося пореза касаются. — Тебе было больнее, и за это тоже прости. — Не надо, не извиняйся, я понимаю. — А я вот что-то не особо, — бурчит хлопочущий над Чоном Тэхен. — На моей свадьбе подобному не бывать! — мазью фейной, заранее заготовленной, щедро рану его смазывает. — Я бы не зарекался, — говорит Кенсу. — И уж поверь мне, оказавшись по другую сторону, твой принц поединок не проиграет. Попомни мои слова, когда потом по лесу удирать от него в лисьем обличие будешь. Кицунэ, догадавшись что имел в виду друг, неумолимо краснеет. Личико зардевшееся в груди мага прячет, воочию только что озвученное представляя. Не видит, как при этом его по спине поглаживающий Чонгук помрачнел. Зато замечает Юнги. Печально он на него из-за плеча Чимина смотрит, но, молчать обещавший, молчит, а в ответ взгляд того ловит отчаянный и разбитый, принявший свою судьбу, но с ней, как бы в обратном ни убеждал, не смирившийся. — Время не ждет, пройдем к озеру, — оповещает присутствующих Дель и решительно в оного сторону движется, намекая за ним последовать, чему не возражают. Компанией дружной, разделившись по парам, по протоптанной тропинке шагают. Чимин, так и не опустивший на землю Юнги, шествие возглавляет. Едва держится, чтобы с ним не сбежать вместе, а тот ему помогать не спешит. Носом в его ароматную жилку котенком слепым тычется и мурчит, капельки пота с нее слизывает, мурашки приятные по чужой коже пуская, метку языком шершавым обводит, никак, в эструс впавши, не успокоится. Моментом он на нэко накатил, мысли последние связные напрочь стер и узлом внизу живота завязался. — Малыш, не дразнись, — на ухо нэко томное, ситуацию усугубляющее. — Не могу, ты так вкусно пахнешь. — Ну все, мы его, кажется, потеряли, — Кенсу хмыкает. — Что-то ты быстро, Черныш, совсем никакой выдержки. — Это все твоя чертова пассифлора! — Юнги хнычет. — Ну да, сделаю вид, что поверил. — Потерпи, Юнги, осталось немного, — сквозь зубы цедит Чимин. Не легче нисколько ему, чем омеге, а много хуже, уверен. Им произнесенное новых дров в его голода пламя подкинуло и сожгло заживо, чтобы, желаемое получив, возродить сызнова, но а пока, он на мостик ношу драгоценную ставит, из рук ее немощных свой венок забирая. — Чимин, Юнги, перед Луны ликом, в ночь для вас священную, в душ момент единения, я прошу вас опустить ваши венки в озеро, — морок с нэко Дель снимает, сознание его проясняя. — Да не завянут они, как и ваша любовь, никогда, до времен скончания будут на волнах качаться, историю двух, ставших единым целым, рассказывать, пример подавать ее чистой и искренней всем их увидевшим. — Вместе? — робко демон природный демона подземного спрашивает. — Всегда, — ладонь с его переплетая и склоняясь над гладью зеркальной, отвечают. Рукоплескание позади пары громкое и поздравления, колокольчики и васильки плывущие по воде, начало жизни семейной положившие и под свист друзей радостный встретившиеся в поцелуе губы. Судей здесь нет, есть лишь свидетели — братья Юнги звездные и его мать — Луна, большего и не требуется. Все, о чем мечтал, в реальности воплотилось. В Чимине, который не сдавался, за него боролся. За них и для них обоих. — По праву, мне мной же и данному... — Дель посмеивается ... — обряд объявляю свершенным. Можете переходить к самому вкусненькому. — А он мне нравится, — Кенсу заключает. — Ну, Ки! — бурчит Мин смешно, в груди Пака лицо полыхающее пряча. — Не возмущайся, а давай-ка уже в кошку. И только попробуй мне ему поддаваться! Чтобы до Эньяна добежал, ничего не знаю. — До Эньяна не обещаю, но то, что моему козлику придется попотеть — это я тебе гарантирую точно, — бросает Юнги и принимает облик черной пантеры. — Спасибо вам всем, — мысленное друзьям шлет и в чащу срывается. Чимин, улыбаясь, ему фору дает. Молчаливо на мост опускается деревянный и, от гомона присутствующих абстрагируясь, прикрывает глаза. — Ничего себе резвый, он же только что вроде как... ну это самое... — смущено Тэхен выдыхает, глядя на почти уже скрывшегося из вида друга. — Я немного притупил... ну это самое, — поясняет Кибом, не отказывая себе в удовольствии подшутить над лисенком. — Эй! Ты что, меня дразнишь?! — Немного. — Тебе не хватило того, что ты меня по замку вечно плутать заставлял? То в чулане запрешь, то еще где! — продолжает кицунэ негодовать. — Ну весело же было, — пожимают невинно плечами. — Ага, тебе, — Сокджин фыркает и, немного помедлив, нерешительное добавляет: — Ты как? С нами? Мы стол накрыли. — Нет, Джин. Не буду портить вам праздник, — с ощутимой горечи в голосе ноткой отвечает ангел. Последняя на сегодня с его стороны слабость. — Не говори глупостей, — возражает фей. — Глупость тут только одна, и это твоя о возвращении меня прежнего надежда. Прощай... — не договаривая «дорогой друг», душу леденящим холодом окатывают и с Нагорья Северного принесенным ветром развеиваются в воздухе. — Действительно, глупость, — шепчет Сокджин. — Прощай, Снежок.***
Пантера, тропок протоптанных избегая, по лесу несется. Петляет намеренно, аромат свой глушит, чтобы, как и обещано им было Кенсу, Чимин поднапрягся. На деле же, совершенно иного хочет. Остановиться, а лучше не от, а навстречу к нему бежать, чему внутри гордое существо препятствует, Юнги достаточно уже за неделю прошедшую нарушил традиций, а потому скоростей не сбавляет. Чаща волшебная ему помогает, причудливые ветви деревьев в сторону уводит, Тэхена любимый цветы — Араклия, путь его освещают, неизменные светлячки вокруг кружат лениво. Природа в лоно свое возвращенному ребенку нашептывает поздравления, воздухом чистым напитывает горящие легкие. Не от бега они полыхают, а от охватившего тело демона эструса, которому он еще немного и не сможет более сопротивляться. Прямо здесь, под кустом шиповниковым рухнет, жалко поскуливая, а на контрасте лапами резво продолжает перебирать. Позади крыльев хлопот доносится — Чимин догоняет. «Так не честно» — думает Юнги, едва не скатываясь в овраг кубарем. Поднимается быстро и, даже не отряхнувшись от сора, дальше бежит. На поляне знакомой, фрезиями изобилующей, спустя минут несколько оказывается, вероятно, самой судьбой на нее приведенный, и на ней же суккуб его и ловит. Тенью хищной спину накрывает пантеры и прижимает к траве. — Попался, сахарок. Юнги, переворачиваясь, вырывается, укусить суккуба пытается, что не получается и он жалостливо мявкает, глазами морскими в омуты озерные смотря. Обмякает послушно и щеку его лижет, тем говоря, что ему сдается и подчиняется. Облик звериный на человеческий сменяет, тяжело дышит, взъерошенный, от бега долгого весь раскрасневшийся, под Чимином лежит. Такой для него желанный, очаровательный и открытый, что выдержки ни в жизнь никакой с ним не хватит. — А без крыльев было слабо? — смущение привычно за язвительностью прячет. — Не хотел тебя заставлять ждать, — в ответ игривое, дыханием горячим на лице омеги осевшее. — А может себя? — Нас обоих. — Так не заставляй, — скулы напротив касаются ласково, чем последний сокрушительный по терпению демона наносят удар. — Будет исполнено, — мягкий поцелуй на брусничных устах Чимин оставляет. В секунды считанные кимоно, с плечей Юнги давно сползшее, сдергивает, замирая от представшей картины. Под ним у него, кроме бедра оплетающих цепочек, нет ничего. Совершенная без единого шрама кожа, в свете звездном сияющая, Чимина сманивающая. — Совсем меня не жалеешь, — пальцем украшение подцепляет. — Отчего же? Это все для тебя, — взгляд, прикусив губу, озорной, с на его дне вовсю пляшущими чертятами. Пируют они, дальнейшее предвкушая, суккуба дразнят, вынуждая его личину человеческую отринуть. Юнги по истинному облику Чимина скучал, о чем и говорит ему прямо. — Со мной наедине не скрывай себя настоящего больше, — обрубки рогов оглаживает трепетно. — Не буду, — Пак произносит, по полотну белоснежному гуляя ладонями. Всего и сразу касаться желает, ни миллиметра не тронутого на распятом под собой теле не оставить, но начнет он, конечно же, с губ. Жадно в них впивается далее, никакого сопротивления от их владельца не чувствуя, легко в глубины рта сладкого проникает, языком раздвоенным танцуя с его. Хвост гладкий, подвижный от своего хозяина не отстает, в расщелинку межъягодичную ныряет нэко, для него влажный вход по кругу обводит. Нэко вздрагивает, но не сопротивляется, теснее к суккубу жмется, руками оплетая его шею. По вязи светящихся татуировок проходится, неосознанно при проникновении хвоста внутрь их оцарапывает. Самостоятельно, поцелуя не прерывая, подается навстречу, задушено в него стонет. Чимин улыбается, с губ переходит на подбородок, облизывает более ничем не сокрытый шумно сглатывающий кадык. Цветы, аналогичные вокруг находящимся, в разлете ключиц острых садит, щедро почву благодарную украшая. Ощущает, вместе с тем, как обвивается вокруг его бедра чужой пушистый хвост, будто бы боится, что демон исчезнет, но он — никогда. Собственным бережно нутро Юнги растягивая, ореолу соска розовую пленяет, чуткими ушами ловя очередной громкий стон, ее посасывает. Юнги в волосы пепельные зарывается, в эмоциях его захвативших теряясь. Нежен с ним, несмотря на эструс, демон, и как только держится? Он вот, когда своим членом об его грудь трется, нисколько. Хнычет требовательно и мысленно умоляет о большем, зная, что его услышат, но почему-то не поторопятся. Линией мокрой, кривой к пупку спустятся и в него щекотно зароются, около паха дразняще лапой когтистой огладят, но его не коснутся. — Хватит издеваться, — буквально плачет омега. — Я и над тобой издеваться? Что за глупости, прелесть? — мурчит Чимин, намеренно хвостом по нервов комочку ударяя, которого до этого момента всеми силами избегал. Головку органа жаждущего языком обводит, им в дырочку уретры протискивается. Юнги, на миллион разлетаясь осколков, подпрыгивает. Не знает толкнуться куда, чтобы полнее все прочувствовать, ушки умилительно к голове прижимает и пальчики на ногах поджимает, прикрывая глаза, шепчет «еще». — Чего ты хочешь, Юнги? — взгляд, в сумраке леса мерцающий, кидают на него исподлобья. — Ты знаешь, — во фрезиях аметистовых утопая, по траве елозят беспомощно. — Не знаю, ты запретил мне твои мысли читать, — очередное попадание по местечку заветному. — Чимин! — нэко вскрикивает, но ответа не получает — суккуб всегда словам действие предпочитает: яички гладкие в рот горячий вбирает и к хвосту добавляет указательный палец. Преступно медленно, играя с простатой, его подготавливает, молочные бедра покусывает, рукой свободной их на месте удерживая. Откровенно Юнги изводит, но больше — себя, что того не устраивает. Мало ему ласок, он хочет Чимина всего. Резко его отталкивает ногой и на него, упавшего в траву, садится. Предмет гардероба единственный, на нем после поединка оставшийся, когтями проявившимися разрывает, чем приятно демона удивляет. — Ты... — Для непонятливого объясняю... — на полуслове его прерывая — ... хочу вот это в себе, — на член большой венистый голодно смотрят. — Нехорошо меня мучить в течку, очень нехорошо, альфа, — естество обхватывают и одним движением слитным насаживаются. — Мой бесенок, сколько же еще ты в себе скрываешь? — с восхищением на Юнги Чимин смотрит. — Давай проверим, — в плечи мощные вцепляется нэко, блаженно мурча от долгожданной наполненности. Пробно над суккубом приподнимается и вновь опускается, пачкая ароматной смазкой его пах. Не разменивается на разговоры, сказанное собой исполняет, скачку бешеную устраивая на истинном. Голову откидывает назад и в небеса млечные вглядывается, не их видя, а собственные на дне радужки звезды. Разноцветные они, двумя любящими сердцами созданные, что никак друг другом не насытятся. Не ведают, подожженные страстью, усталости, стонами пронзительными оглашают округу. Чимин, сжав в ладонях талию тонкую, бедра подкидывает вверх, отвести глаз бессильный от такого раскрепощенного Юнги, да и в принципе не от какого. Юнги ему собой заменил воздух, солнце, луну, целый мир. Он его вселенная личная, из которой не выйти, в ней навсегда заблудиться и не желать возвращаться обратно. До него у Чимина не было ничего, теперь же есть все. Чимин его клянется беречь, спрячет ото всех, если придется, но никому не отдаст. «Люблю тебя» ему бесконечно шептать будет, повторять не устанет, и в момент этот, шею нежную разрывая клыками, повторит тоже. Пик наслаждения обоюдный и обмякший на раскрывшем жилистые крылья Чимине Юнги. Уважение, искренность, символ любви верной и вечной — все это в на коже проросших цветках отпечаталось. Васильки. — Мой. — Твой. ...и исчезнувшая из Подлунной пара. Демон ставшего его сердцем в Мир Подземный забрал. У них впереди бесконечность, у них впереди та, которой подчиняется все сущее и сами они, именем нарицательным ее воплотившиеся. Юнги и Чимин есть любовь.