Magic of hearts

      Тэхен, вопреки остаточной на отца злости, медленно, но верно навстречу ему движется. Нисколько, подойдя вплотную, его крепким, сразу же вжавшим в себя рукам не противится, аромат дикой с примесью каких-то трав малины вдыхая. Не говорит, чувствуя покатившиеся по щекам слезы, ничего. Ткань чужого черного кимоно в кулачках комкает и осинкой дрожит на ветру. Все обиды забывает мгновенно, понимая, что его действительно ждали и, если бы о нем знали, непременно забрали, одного не оставили. Эмоции Исина для него, в силу ли лисьей проницательности или же по венам текущих теплом родственных уз — неважно, как на ладони, фальши в них нет. Есть только радость искренняя от встречи, приправленная сожалением и виной, хотя мужчина и впервые видит сына, отеческой любовью. Тэхен наконец-то дома, там, где и должен был быть изначально, но по велению злого рока не был, вместо этого купаясь в ненависти людской, подвергался постоянным гонениям и побоям, что, попав в Декалькоманию, куда-то в глубь подсознания отошло, благодаря Чонгуку с Юнги, затерлось и потеряло значение, а зря. Новый болезненный удар себя долго ждать не заставил, в самый уязвимый момент нанесен стался тем, кто к рукам приручил, тем, кому омега подарил свое сердце, которое не сберегли, не сохранили, от него, разбив на осколков множество, отказались и к ногам бросили, а сам он... Он его обратно не принял, так и оставил лежать в саду окровавленными черепками, оно ему не нужно. — Знаю, я твоего прощения не заслуживаю, но позволь о тебе позаботиться. Не отвергай меня, Тэхен, — шепчет Исин, утыкаясь носом в огненную макушку омеги. — Не буду, — честно юноша отвечает, решая довериться отцу. Не потому что простил — нет, по щелчку пальцев то, что случилось, пускай и давно, не перечеркивается, а потому что перед глазами все еще ярко пример лучшего друга стоит: Юнги много лет, думая, что родители от него отказались, их навестить избегал, как огня, подтвердить оное, встретясь с ними лицом к лицу, боялся и в итоге, узнав все правду, уже их в живых не застал, с чем навряд ли когда-нибудь смирится. Нет-нет, да будет проливать, вспоминая об этом, горькие слезы, но, поддерживаемый Чимином, на дно больше не упадет, продолжит в счастливое будущее с ним идти рука об руку.       Мужчина же, чуть от Тэхена отстранившись, никак не насмотрится на него. Шепчет «спасибо» и едва ли в происходящее верит, мысленно благодаря не духов, судьбу, а Суран — свою любимую женщину, за такой драгоценный подарок. Он, с какой стороны ни глянь, хоть и справедливо опасаясь за ее жизнь, ничего не объяснив, ее бросил, за что до сих пор расплачивается каждодневным по ней трауром, добровольным в этих стенах затворничеством и одиночеством, которому с приходом в Пристань Лотоса сына настал конец. — У тебя родинка на носу как у твоей матери... и губы... — выдыхает альфа, сердцу лик дорогой, трепетно хранимый, неосознанно на лицо напротив накладывая и мечтая улыбку яркую на нем увидеть вместо печали, отчетливо отпечатавшейся на красивых юношеских чертах. — Мама говорила, что я похож на вас... — робко произносит кицунэ, потупив взгляд в пол. — Не нужно так официально, Тэхен. Просто отец или, если тебе сложно, Исин. — Все в порядке... отец, — коротко улыбается омега, чтобы сгладить возникшую неловкость. — Что ж, тогда пройдем во дворец? Ты, верно, с дороги устал и проголодался, — аккуратно спрашивает Правитель, боясь неосторожным словом шаткое равновесие разрушить.       Тэхен согласно кивает, и впрямь ощущая заметную, но далеко не от дороги усталость. Вот-вот, кажется, прямо тут рухнет и больше, задавленный всем на него навалившимся, не встанет. Исин о том, зная от невестки о случившемся в Декалькомании, догадывается. Без дополнительных вопросов двери створчатые, изукрашенные витиеватой резьбой, распахивает и пропускает мальчонку вперед. Ыну с Сехуном, молчаливо наблюдавшие за происходящим со стороны, следом за ними проскальзывают, но, предпочитая наедине их оставить, сразу же сворачивают в сторону своих покоев — отцу с сыном необходимо как должно и без третьих лишних поговорить. — У тебя здесь красиво, — непроизвольно с губ Кима срывается, с неподдельным восторгом разглядывающего убранство помещения. Просторны и светлы отделенные друг от друга тонкими стенами коридоры, расписанные умелыми руками бесспорно талантливого, душу в работу вложившего художника. Изображения разные, но, объединенные общей тематикой, кажутся единой целой, растянувшейся на весь дворец картиной, начинающейся с резвящихся на солнечной полянке крольчат, на берегу озера танцующих журавлей, после нашедших продолжение в бурных, низвергающихся с высоты грохочущими водопадами рек и теряющихся в белоснежных облаках горных массивов. — У нас, Тэ, — мягко поправляет отец сына, проходя в небольшую с низким столиком у от потолка до пола с видом на водную гладь окна и подушками по его периметру чайную комнату. — Это такой же твой дом, как и Сехуна, Ыну, меня. Присаживайся, не стесняйся, — остановившись у того самого окна, указывает ему на место напротив себя. — Наверное, для тебя несколько непривычно, что у нас не водится кресел, но, думаю, ты быстро привыкнешь. — Мой друг тоже стульям и креслам предпочитает в личных покоях подушки. Так что привыкать не придется, — очередной робкой улыбкой озаряется Тэхен, снимая рюкзак с плеч, и, последовав примеру Исина, садится в позу лотоса за лакированный стол. — Этого друга зовут Юнги, верно? — Верно, — подтверждает омега. — Необычно для нэко, но, если знать его историю, оное неудивительно. Долгие годы пребывания на Востоке не могли не оставить на нем глубокий отпечаток. Культура Амрона прочно укоренилась в его душе, заставила под себя подстроиться и традиции природных демонов, чтобы там выжить, отвергнуть, но ни в коем случае их не забыть, — задумчиво озвучивает мужчина, пряча ладони в длинных рукавах кимоно. — Откуда ты знаешь об этом? Я думал, произошедшее с Юнги будет его народом держаться в секрете, да и сами они до недавнего времени истинного положения дел не знали и его во всех грехах обвиняли, — озадачивается Тэхен, нервно теребя в руках лежащий на коленях хвост. — И держалось, по крайне мере, до смены старейшины и возвращения Юнги в Эньян с последующим раскрытием правды и тем самым его оправдания. Даже более того, твой друг теперь самый настоящий в глазах нэко герой, что для него, я уверен, никакого значения не имеет и ничего не меняет. Родителей ему это все равно не вернет, раны от всего им пережитого во дворце Султана не излечит. — Да, это так, — с печалью в голосе отвечает кицунэ. — Но сейчас у него все налаживается. Юнги вышел замуж, и Чимин его очень любит, а он любит его. Из них получилась противоречивая, но красивая, я бы даже сказал, волшебная пара, — с теплом минувший обряд вспоминает. — Я был на их свадьбе, непередаваемое зрелище. И дело даже не в церемонии, а в них самих, их в глазах к друг другу неподдельной любви, всепоглощающем одним на двоих счастье. — Суккуб и нэко... Ты прав, более противоречивой пары сыскать сложно, но, как говорится, сердцу не прикажешь, ему законы не писаны. Мне то известно не понаслышке, ведь и мое собственное полюбило обычного человека, до сих пор любит и будет любить, пока не остановится, — надломлено с осязаемой тоской в голосе произносится. — Но, к сожалению, твоя мама этого так и не узнала. Из-за моей трусости и нерешительности осталась с тобой под сердцем одна, за что наказание мне нести вечность. Признаться честно, я уже было готовился в мир духов отправиться, чтобы там, на границе миров, с нею увидеться и на коленях ее умолять о прощении, но известие о том, что у меня есть ты, вернуло меня к жизни, заставило задержаться в Подлунной, о чем я не жалею и чему благодарен, но чего я не заслужил. — Она знала, — для самого себя неожиданно выдыхает Тэхен. — Знала, что ты ее любишь, до последнего вздоха в твою любовь, рассказывая о тебе только хорошее, верила, но не верил я. Я тебя, за то, что ты нас бросил, ненавидел, за ее слезы проклинал и дарованную мне тобой лисью сущность отвергал, хотел от нее отказаться и простым человеком стать, не понимая, чем это для меня обернется. И если бы не Юнги и... — на имени его предавшего стопорится, но спустя мгновение, пересилив себя, произносит. — ... Чонгук, я бы и отказался. — Тэхен... — разбито на сына смотрит отец. — Нет, дослушай, — прерывает его омега, в кулаки сжимая ладони, на тыльной стороне одной из которых ярко голубая роза цветет. — Теперь понимаю, глядя в твои глаза, тебе верю и тебя... я тебя прощаю, отец. И не надо говорить, что ты этого не заслуживаешь. Это решать не тебе, а мне. А мама тебя и не винила никогда и даже как будто знала почему тебе пришлось так поступить, а потому не вини себя и ты. Не потому что ты не виноват, а потому что она бы такой жизни для тебя не хотела, как не хочу и я, твой мечтающий о нормальной семье сын. — И она у тебя будет, обещаю. Спасибо за этот шанс, Тэ, — сквозь пелену слез улыбается Исин, накрывая чужую дрожащую ладошку своей. — Такой же, как и Суран, всепрощающий, добрый. — И такой же, как и мой дядя Сехун, шебутной, — разряжает обстановку Тэхен, утирая с лица свободной рукой невольную влагу. — Если ты рассчитывал меня этим напугать, то у тебя не получилось, — короткий смешок издает альфа. — Впрочем, тебя одного с ним куда-либо отпускать все же надо поостеречься. Недавно он, взбираясь на гору за армериями для Ыну, неудачно упал и сломал запястье. Ох, и криков-то от нее потом было, а Сё хоть бы что, сидел, пока она его перевязывала, довольный, вплетая целой рукой ей в волосы честно добытые цветы. — А чего мне было быть недовольным? — заходит в комнату Сехун, держа перед собой поднос со всеми полагающими чаепитию атрибутами. — Ни мой подарок понравился, а остальное ерунда и неважно. — Неважно, значит? Я тебе сейчас такое неважно покажу. А если бы ты себе шею сломал? — хватает его за ухо следом за ним вошедшая, переодевшаяся в белое с незабудками кимоно девушка. Тэхен почему-то за ее спиной крыльев не наблюдает, но вопрос закономерный оставляет пока при себе. — Ай, ну, Ыну, дай хоть поднос-то поставить. Уроню же! — смешно мужчина кривляется, пытаясь освободиться от цепких пальцев супруги. — Учитывая твою неуклюжесть, странно, что ты этого еще в коридоре не сделал, — фыркает Чон, позволяя ему продолжить путь. — На что тебе слуги? — Да что я беспомощный что ли по-твоему? — в ответ возмущаются, водружая ношу на столик. — Нет не беспомощный, но, пожалуй, чай я нам всем разолью сам, — вмешивается Исин, потянувшись к фарфоровому чайничку. — Вот так всегда. Эти двое вообще меня ни во что не ставят и моих стараний не ценят! — обиженно плюхается на подушки рядом с племянником младший Чжан. — Никакого уважения, Тэ! Никакого, представляешь?       Тэхен неловко с поведения дяди посмеивается, думая, что с кем-кем, а с ним точно общий язык быстро найдет. Невозможно, кажется, в его обществе грустить, он, словно весеннее солнце, сияет, заряжая всех подпавших под его лучи положительными эмоциями. — Они просто о тебе переживают, дядя, — отвечает омега, краем глаза подмечая на больше не сокрытых кожаной броней ключицах тэнгу алые, ярко контрастирующие с ее бледной кожей тюльпаны, отчего чуть поутихшая боль возвращается в троекратном размере. Невероятное, новые шрамы душе израненной наносящее сходство. — Вот именно, — кивает принцесса, благодарно принимая из рук Правителя полную ароматного фруктового чая чашку, и уже лично к нему обращается. — Надеюсь, мы вам с Тэ не помешали? Сё не сиделось на месте, а я... — А ты ему редко когда в чем-либо отказать можешь, — по-доброму поддевает невестку мужчина. — А этот прохвост нагло этим пользуется и вертит тобой, как захочет.       Ыну тушуется и, к удивлению Тэхена, едва уловимо краснеет, чем справедливость слов Исина подтверждает. Сехун же вид на себя непринужденный наводит и намеренно громко отхлебывает из чашки, чем старшего брата смешит. — Ыну, а где твои крылья? — повисшую неловкость Ким разбивает. — При мне, но сокрыты. Все тэнгу при необходимости умеют их впитывать с помощью своей природной магии в кожу, иначе говоря, вместо крыльев, у меня сейчас на лопатках две светящиеся руны. Сам понимаешь, в повседневной жизни они не особо удобны, — поясняет девушка, поправляя норовящий сползти с плеча шелк. — Вот как... А мой друг — он фея, кажется, так не умеет. Ни разу не видел его без них. — Умеет, но вне дома тэнгу, как и феям, не принято показываться без крыльев. Это считается неприличным. Вот, например, твой еще один, я так поняла, друг ходит в людском обличье, что суккубам обычно не присуще, но не ему, потерявшему рога, так как это является величайшим для демонов позором, а потому он предпочитает истинной ипостаси чужеродную. — Я, кстати, видел уже Чимина в демоническом облике, и, знаешь, разница, конечно, есть, но черты в ней оставались те же самые, мне привычные, а отсутствие рогов... Это, как мне кажется, не особо для него сейчас важно, да и не портит его совершенно. Главное, что Юнги его любым любит, его прошлое принимает, — встает на защиту Пака Тэхен, услышав в голосе девушки некоторое к нему пренебрежение. Будь Чимин хоть трижды суккуб, но доброты в нем будет поболее многих. Что уж и говорить о всем им сделанном для нэко и далеко ненаигранной участливости к самому кицунэ? — У Юнги, очевидно, стальные нервы или, скорее, искаженное истинностью восприятие, — холодно отрезает Ыну, с громким стуком ставя на столешницу недопитую чашку. — Я могу понять твою ненависть к демонам Подземного мира, — не сдержавшись, однозначно намекает на ситуацию с Чонгуком Ким, крайне раздраженный несправедливостью ее слов. — Но глупо всех под одну гребенку ровнять, а высказываться в подобном ключе о том, чего своими глазами не видела, еще глупее. Да, они истинные, но их любовь ее оказалась сильнее, а иначе Чимин сразу же присвоил бы Юнги себе, не взирая на его страхи и несогласие, и тем более не пошел бы на традиционный обряд нэко. Да даже твой брат, хотя и испытывал к нему неприязнь, в его чувств силу поверил и их союз, как самый близкий для Юна человек, благословил.       Тэнгу пристыженно глаза опускает, при упоминании брата всю краску теряет с лица, отчетливо ощущая, как с него неприступности маска сползает, грозясь ее внутренности обнажить, в которых боль от потери Чонгука превалирует, рвется наружу, чтобы себя на судорожно хватающих воздух устах обличить, задать вопросы о младшем брате, чего никак во избежание раскрытия настоящей причины его по отношению к Тэхену поступка нельзя допустить. Вместе с тем, понимает что он в лисенке нашел, почему ему сердце отдал и почему в письме умолял о собственной гибели не рассказывать. Таких, как Тэхен, добрых, сравни солнцу, ярких и теплых с душой нараспашку Подлунная не заслуживает, и в то же время на них, не дающих надежду на лучшее будущее потерять, держится. — Ты прав. Я всей душой ненавижу демонов, а особенно одного конкретного, но так же ты прав, что я веду себя глупо, когда всех остальных сравниваю с ним, и свою ошибку я принимаю. Прости, Тэхен, за мои необдуманные, навязанные предрассудками слова. Впредь такого больше не повторится, — встав, смиренно кланяется перед юношей девушка, выставляя вперед руки.       Юноша смущается и поспешно просит ее, коря себя за излишнюю эмоциональность, сесть. Он не должен был ни при каком раскладе затрагивать болезненную тему, не должен был давать понять, что лично с Чонгуком знаком и что она его сестра знает. Впрочем, судя по реакции присутствующих, они об этом и так прекрасно осведомлены, но почему-то молчали, молчат и теперь, как будто оное неважно, как будто что-то от него скрывают, но что? — Письмо, — коротко поясняет Исин, догадавшись о захвативших разум сына раздумьях. — Твой друг был в нем предельно красноречив, а если бы и нет, то, зная где он живет, а стало быть и ты, об остальном догадаться несложно. — Наверное, это хорошо, что Юн предусмотрел все, и все же... Чувствую себя сорвавшимся с ветки листом, который куда ветер дунет, туда и полетит. И это как-то... неправильно? Все за меня все решают, а я... — взглядом невидящим в так и ни разу не отпитый чай опустившись, глухо наболевшее озвучивает Тэхен. — Твои чувства закономерны и логичны, но в сложившихся обстоятельствах твои друзья не могли поступить по-иному. Не вини их, все это ими было сделано из лучших побуждений и на благо тебя, — вновь его ладошку, оплетенную розами, накрывает отец. — Вот именно. И разве ты не рад был познакомиться с таким очаровательным мной? Твоим уже всецело любящим тебя дядюшкой? — вставляет Сехун, подмигивая племяннику. — Рад, — приподнимает уголки искусанных губ Ким. — Со мной вообще грустить не приходится, — ответной улыбкой одаривает его альфа, подвигая к нему ближе блюдце с печеньем. — Ты ешь давай, а то совсем ведь худющий. Если хочешь, я могу распорядиться о раннем ужине. У нас прекрасные повара. — Спасибо, но не надо. Я не голоден и... если можно, отдохнул бы. — Конечно можно. Какие вопросы? — сразу же подскакивает на ноги Сехун. — Я сам его отведу, Сё, — грациозно поднимаясь с подушек, жестом просит вернуться брата на место Правитель.       Тэхен, прихватив рюкзачок, его примеру следует и, чуть пошатываясь, идет за шелестящим тканью кимоно отцом. Попутно убранство разглядывает дворца, осознавая с трудом, что теперь ему в нем жить. И не на правах прислуги, гостя или же друга, а наследника Теилзлуина. Из побитой жизнью дворняги в настоящего принца, обретшего семью, но потерявшего любовь. — Твои покои, — распахивает створчатые дверцы Исин, пропуская юношу в светлую и просторную спальню с изображенными на ее стенах фениксами. Круглое окно, как и во всех остальных помещениях от пола до расписанного витиеватыми узорами потолка, выходит на густо покрытое лотосами озеро. В углу низкая кровать, заправленная алым шелковым покрывалом, стоит, рядом тумбочка, напротив шкаф и трюмо, а посреди для чаепития столик с по-кругу него подушками примостился. Под ногами мягкий ковер расстелен, прячущий благородное темное дерево, из которого вся Пристань Лотоса построена. Уютно, но чуждо. Ничто Тэхену комнату Чонгука не заменит, его самого. — Если тебе здесь не нравится, ты можешь выбрать любые другие покои, — предлагает Чжан, заметив поникшие ушки Кима. — Нет, все нормально, отец. Я... мне просто нужно привыкнуть, — устало опускается на постель омега. — Тэхен, знаю, я не в праве вмешиваться, но послушай меня сейчас внимательно, — усаживается рядом с ним альфа, пристраивая на коленях хвост. — Ты еще очень молод. У тебя, по сути, все только начинается. Да, с первой любовью вряд ли что-либо сравнимо, ведь на то она и первая, открывающая путь в многогранный мир чувств. Но это не значит, что на ней весь твой мир сошелся. Ее надо пережить, переболеть, выплакать. Сохранить от нее в себе лишь теплые воспоминания, ни в коем случае не плохие, а иначе она так и будет тебя изводить, мучить, не позволять увидеть счастье, а оно никуда не ушло, оно всегда где-то близко, и ты, несмотря ни на что, должен тянуть к нему руку, его,из-за тоски по Чонгук не отвергать. — Так ты знаешь? — горько юноша усмехается. — Догадался, — полуправда и накрытая ладонью чужая ладонь с вязью проклятых голубых роз. — Твоя печаль для меня, немало лет прожившего и многое повидавшего, легко читаема. К тому же, я кицунэ, от меня почти невозможно ничего утаить, чему со временем научишься и ты. — Отец, при всем уважении, но о каком «переболеть» ты мне говоришь, если сам этого сделать не смог? — Согласен, я для тебя не самый лучший пример, но есть же и других множество. Вспомни, что ты недавно сказал Ыну. Равнять все под одно не дело, Тэ. Крест на себе ставить — тоже. — Я обещал Юнги постараться, но не сейчас. Сейчас я хочу, как ты и посоветовал, свою любовь оплакать, но от нее не отказаться, а сквозь года пронести, потому что так, как его, я не полюблю уже никого и никогда, — взглядом больным, плещущимся отчаянной решимостью, на Исина Тэхен смотрит, высвобождая из-под его руки собственную. — И даже если бы я захотел обратного... — резко с себя свитер вместе с рубашкой сдергивает, демонстрируя едва ли не полностью испещренную цветами неувядающими грудь. — ... они мне не позволят.       Исин глаза шокировано распахивает, увиденному страшится поверить. Такой сильной любви Чонгука к Тэхену восхищается, поражается, но больше, понимая, что сын в своих убеждениях прав, ужасается. Подобная не умирает, с годами не утихает, сквозь завесу миров навстречу избраннику сердца рвется, и, не встретившись с ним, ее обладателя в одиночестве хоронит. — Прошу оставь меня, отец. Дай мне немного времени, — надтреснутые изумруды поднимает лис на Правителя. — Хорошо, но знай, что я всегда рядом и готов тебя выслушать. Мои покои напротив твоих. И если тебе что-нибудь понадобится, дворец полон верных слуг. Колокольчик на тумбе, — на оной кивает и спешит, вопреки своему нежеланию, только-только обретенного ребенка покинуть.       Тэхен ему за понимание благодарен. Тэхену и правда необходимо время, чтобы хоть сколько-нибудь в себя прийти, переодевшись в пижаму, взятую из шкафа, глаза саднящие от неиссякаемых слез прикрыть, наконец-то заснуть, надеясь во сне вернуться в Декалькоманию, где, словно и не уходил никуда, вновь встретится с Юнги, Сокджином, Намджуном и с ним, по-прежнему его, своего лисенка любящим. Не Владыку.

***

      Ыну, стоя у окна и сложив на груди руки, на горы заснеженные, вдали возвышающиеся над лесом, смотрит. Много думает, что-то для себя решает, неизменно мыслями сходясь в одной точке — горячо любимом брате, что все эти годы ото всех и вся скрывался, от нее, его ищущей, мечтающей хотя бы на минуту его лицом увидеть к лицу, сказать, что никогда от него не отворачивалась, и крепко обнять, чему не суждено уже сбыться. Слезинка одинокая по щеке бледной скатывается, но она, продолжая предаваться скорби по Чонгуку, этого не замечает, как и супруга, подошедшего со спины, следом ее талию оплетшего и положившего ей на плечо голову. — Ты ничего не могла изменить, Ни. Это был его выбор, — в скулу ее целует Сехун, аромат снежной весны глубоко вдыхая. — Выбор, — невесело уголки алых губ искривляет Чон. — Бросил себя на жертвенный алтарь во имя семьи и народа, как оказалось, неблагодарного, от него сразу же отказавшегося, когда все они ему в ноги должны кланяться. Чонгук, положив собственную жизнь во спасение многих, поступил как истинный наследник, благородный мужчина, но разве мне от этого легче? Мне, зная, что он не просто погиб, а даже в посмертии не перестанет страдать, больно. Так больно, что я задыхаюсь, постоянно его искаженное от невыносимых мук лицо вижу и умоляю непонятно кого его спасти, потому что сама не могу и никто не сможет, — начинает содрогаться в тщетно сдерживаемых рыданиях. — Ты можешь позаботиться о его паре, — разворачивает супругу в объятиях Чжан, поглаживая ее по шелковистым, отливающим синевой волосам. — Тэхен его продолжение, в нем по-прежнему бьется его оставленное ему сердце, а значит, он не умер. — С-слабое утешение, учитывая, что Тэ и сам на грани, — всхлипывает в напротив ключицы принцесса, чувствуя себя беспомощным маленьким ребенком. — Думаешь, я не заметила, как он старается избегать на меня смотреть? Тэхен во мне видит Чонгука. Мы с братом похожи, глупо отрицать. — Это пройдет. Внешне похожи, но, отнюдь, не характерами. И мой племянник оное вскоре поймет, не будет тебя сторониться. Просто вам обоим нужно время. Оно лечит бывает, раны затягивает, внутреннее равновесие в порядок приводит. — Шрамы все равно остаются, Сё, — отстраняется от кицунэ тэнгу, рваным движением утирая с лица соленую влагу. — Но ты прав, нам всем нужно время, а потому я отправляюсь в Грондат, — к шкафу идет, намериваясь переодеться. — Я с тобой, — сразу же воодушевляется мужчина. — Нет, Сё. Не в этот раз, — говорит Ыну. — Во-первых, мой отец вряд ли тебе будет рад. Он все еще наш союз не принимает. — Главное, что принимаешь ты, — возражает Сехун. — Не принимала бы, не согласилась бы на тайный с тобой обряд. Во-вторых, даже если отец вычеркнул сына из нашего семейного древа, я обязана ему сообщить о его смерти. Ну и в-третьих, я должна почтить память брата как полагается, по всем традициями. Чонгук — принц тэнгу, кто бы что ни говорил, — скинув с плеч кимоно, облачается в привычную телу кожаную броню. — Сколько тебя не будет? — принимая ее доводы, спрашивает повержено лис, поникая ушами. — Всего месяц, Сё, — услышав печаль в голосе супруга, подходит к нему девушка. — Всего? Для меня день без тебя оборачивается вечностью, — расстроено бубнит Чжан. — Как и для меня. Я тоже буду скучать, мой лисенок, — теплым дыханием опаляет чужие уста. — Я люблю тебя, ты же знаешь, — целует, нежно сминая искусанные половинки. — Позаботься в мое отсутствие о Тэхене, — нехотя отстраняется. — Но, пожалуйста, заклинаю тебя, будь осторожен, — вновь к манящим губам тянется, даря более пылкий, пропитанный солью и горечью с ним расставания поцелуй. — Возвращайся скорее, моя северная звезда, — до последнего Ыну из объятий отпустить альфа не может, но приходится. — Непременно, лисенок, — отходит Ыну, прилаживает на талию ножны с катаной и, взяв с подставки лук и колчан, удаляется из покоев.       Кицунэ, зная, как тэнгу тяжело даются прощания, остается внутри. Подбегает к окну и, его распахнув, смотрит, как она, раскрыв черные крылья, в воздух взмывает, постепенно в свете солнца закатного становясь точкой маленькой на горизонте, который величественные, принадлежащие вороньему королевству горы заснеженные прорезают, встречу своей принцессе недоброю обещают. Ыну их в угоду поисков брата, потом любви предала, с отречением его своим народом не смирилась и никогда не смирится.