Дни мимо Тэхена одним слитным днем пролетают. Так почти месяц проходит, а он все так же, мыслями постоянно возвращаясь в Декалькоманию, по ночам плачет, чего, чтобы не расстраивать отца и дядю, себе днем не позволяет, но они, легко читающие его истинные эмоции, все равно замечают, хотя и не вмешиваются, тему болезненную не поднимают, вместо этого пробуют каждый в своей манере его отвлекать. Исин — душевными разговорами, рассказами о местных обычаях и обо всем в целом Тейлзлуине, а Сехун — наглядным знакомством с бытом кицунэ и прогулками, от которых Ким упорно отказывается, берегов озер Пристани Лотоса не покидает, аргументируя это тем, что еще не готов. Слуги же к нему всегда добры и участливы, искренне при виде него улыбаются, спрашивают о его нуждах. По-первости лично пытались его причесывать и одевать, да что там, даже купать! Тэхен воспротивился, попросил их разве что показать как правильно подвязывать кимоно, в коих здесь все жители ходят, что, по его мнению, красиво, но неудобно. И как дядя умудряется бегать в подобном? Очевидно, опасения Ыну о шиле в одном месте имеют все основания. Сама тэнгу куда-то пропала, совсем на глаза не показывается, заставляя чувствовать лиса перед ней вину за свое с ней холодное поведение.
— Перестань себя накручивать, Тэ. Ни покинула дворец не из-за тебя, а по срочному делу, — на закономерный вопрос отвечает сидящий в покоях племянника в ворохе подушек Сехун, разливая из чайничка ароматный чай по пиалам.
— И какое, ты мне, конечно, не скажешь? — благодарно из его рук принимая напиток, констатирует омега.
— Военные дела слишком скучны, — поясняет и не моргнув глазом альфа.
— На нас кто-то нападает? — беспокоится Тэхен. — Это люди, да?
— Окстись, ребенок, — открещивается мужчина, простодушно посмеиваясь. — Ну какая война? Ыну, как главная военачальница, проводит среди стражи учения, что необходимо для поддержания их навыков. Она у меня женщина порядка и дисциплины, не приемлет в рядах подчиненных расхлябанности.
— Глядя на тебя, в это сложно поверить, — шутливо поддевает старшего кицунэ, прихлебывая из пиалы.
— Ауч, и ты туда же? От тебя я такого не ожидал! — возмущается Сехун, смешно размахивая руками. — Учти, извинения принимаются только прогулкой со мной по окрестностям.
— Ну, дядя! Я не хочу, — взгляд жалостливый, умоляющий, на собеседника нисколько недействующий.
— Ничего не знаю. Ты когда последний раз обращался? Предполагаю, что давно, а это так-то для твоего здоровья вредно! Давай бери накидку и идем. Сколько можно в четырех стенах сидеть?
У Тэхена выбора не особо. Он и так регулярно от прогулки отказывался, чем Сехуна обижал. Да и побегать в лисьем обличие все его существо просит, требует оковы опостылевшие сбросить, хоть сколько-нибудь душу плачущую и сердце разбитое облегчить.
— Ладно, уговорил, — сдаваясь, парень бурчит. Встает из-за столика и идет к ломящемуся от цветастых кимоно шкафу. Из него накидку теплую берет, переобувается из легких туфель в удобные сапожки.
— Никто не может устоять перед моим очарованием, — искрясь самодовольством, озвучивает мужчина. — Я тоже пойду накину что-нибудь. Встретимся на выходе из дворца, — повиливая пушистым хвостом, уходит.
Спустя десять минут Тэхен, путаясь в полах длинного, расшитого золотыми карпами зеленого одеяния, присоединяется к Сехуну в оговоренном месте.
— Что, никак не привыкнешь к нашей одежде? — посмеивается тот. — Если хочешь, я могу попросить портных сшить тебе что-то более практичное.
— Не надо. Не хочу выделяться и позорить неподобающим видом отца, — отвечает омега, полной грудью вдыхая веющий подступающими морозами воздух — ноября середина, но в сравнении с местностью, где Тэхен раньше жил, все равно теплая.
— Брось, по его словам, позорю его только я, — отмахивается альфа. — Ну, идем?
— А куда?
— Сначала пройдемся по Тейлзлуину, а потом можно и в глубь Тиссена прогуляться. Пора тебе уже как должно познакомиться со своим народом, наследник. А то, как не пойду размять косточки, так вопросами о тебе заваливает каждый второй, — спрятав руки в рукава синего кимоно, говорит Чжан, мягко ступая по деревянным мосткам. — Эх, жаль лотосы к твоему прибытию почти отцвели. Такая красота была. Но ничего, летом ты эту красоту обязательно увидишь.
Тэхен, смущенный к нему интересом кицунэ, теряется. Теперь еще больше опасается с ними встречи. Вдруг и они его не примут? Камнями, как люди, погонят, называя жалким полукровкой?
— Ну ты чего, Тэ? Народ тебя уже заочно любит и благодарит за то, что вернул к жизни Исина, — догадывается о переживания племянника дядя. — Исин же... мы почти его потеряли. Он не ел ничего, постоянно медитировал и из покоев не выходил, иными словами, на глазах истаивал, готовился в мир духов отправиться. Видеть это было больно, понимать, что ничем ему не можешь помочь — еще больнее. Вдобавок представь, какой бы из меня получился Правитель. Ну, не бред ли? — невесело усмехается, пересекая очередной, спиной к небесам выгнутый мост.
— Я думаю, что хороший, справедливый, добрый, несущий подданным свой свет, — приподнимает уголки губ омега, прильнув к боку спутнику. — Так что не наговаривай на себя, дядя. Ты замечательный. Но я рад, что ты пока им не стал. Не хочу лишаться отца, когда только его обрел.
— Каков льстец, а, — улыбается Чжан, игриво бедром юношу подтолкнув. Затем достает из рукавов руки и берет его под локоть.
— Всё, сказанное мной, чистейшая правда, — улыбка ответная, но из-за печали натянутая, изобличающая внутреннюю боль.
Сехун предпочитает, чтобы не бередить его и так едва ли заживающие раны, это не комментировать. Оказавшись под сенью величественных деревьев, всеми способами возможными и историями о том или ином отвлекает Тэхена, попутно со всеми жителями, на пути встречающимися, дружелюбно здоровается.
— Принц Сехун, Принц Тэхен, — кланяется им пухленькая с карими, лучащимися добротой глазами женщина. — Рада наконец-то с вами познакомиться, ваше высочество, — на омегу смотрит, шевеля подвижными песочными ушками. — Позвольте вас угостить пирогом, — подает знак не старше семи лет выглядящему, вероятно, сынишке, сразу же убежавшему в примостившийся у корней дуба дом.
— Что вы, не стоит... Простите, я не знаю вашего имени, — смущенно лопочет Ким, подмечая постепенно собирающуюся вокруг них толпу.
— Чонха. И конечно стоит. Пожалуйста, не отказывайтесь, — просит лисица, забирая у веснушчатого мальчонки пирог.
— Если откажешься, то не узнаешь что такое самая вкусная в Подлунной выпечка, — подмигивает юноше Сехун, беря с противня горячий кусочек. — Госпожа Ли настоящая мастерица.
— Ну что вы такое говорите, принц? — заливается женщина румянцем.
— Как что? Говорю, вы лучший пекарь, — весело произносит мужчина и с неподдельным удовольствием откусывает от пирога. — Мм, лимофный! — не успев прожеваться, блаженно мычит, чем всех присутствующих смешит.
— Ох, негодник, не спеши, — позабыв о формальностях, журит Сехуна Чонха, что регулярно в его присутствии происходит. Никак с этим обормотом, регулярно что-нибудь да выкидывающим, по-другому не получается. Народ брата Правителя любит, часто на обеды и ужины к себе зовет, приглашает вечерами посидеть у костра. Да и как его, такого открытого, доброго, по-мальчишески задорного, не любить?
— Дейстфительно, очень вкуфно, — последовав примеру дяди, вторит его племянник, смакуя выпечку и красноречиво повиливая хвостом.
Кицунэ улыбаются, кажется, нисколько не удивленные, поведением подобным. Было младшему принцу у кого понахвататься. Они, наоборот, радуются еще одному солнышку, дополнительных красок привнесшему в Тейлзлуин.
— Заходите в любое время, ваше высочество. У меня всегда есть чем вас угостить, — повторно кланяется лисица. — Сегодня, кстати, мы все собираемся у костра. Будут песни, танцы и, конечно же, мои пироги.
— Я... — было начинает Ким.
— Мы обязательно придем и Исина с собой возьмем, — предчувствуя отказ омеги, спешит его оборвать альфа.
Народ, воодушевленный такой честью, гудит и свистит. Семью венценосную, продолжившую путь, сопровождает. Дети под ногами крутятся, один из них даже, смущенно опустив глазки-пуговки, вручает Тэхену букетик колокольчиков поздних, пробубнив «вы очень красивый», и тем смущает уже его.
— О, Тэ-Тэ, поздравляю с первым поклонником, коих, уверяю, еще у тебя будет немало, — подтрунивает над омегой Сехун.
— Да ну тебя, — бурчит юноша, с интересом разглядывая резные домишки и их обитателей, из круглых окошек выглядывающих. В основном, дома, мостами подвесными соединяясь с другими, располагаются на деревьях, но есть и такие, как у Чонхи — на земле подле. Несмотря на густой лес, Тейлзлуин, освещенный яркими фонариками, во тьме не утопает, от него скорее теплотой веет, уютом, немного из-за таинственно мерцающей растительности загадочностью, бесспорно волшебством, но, к сожалению Тэхена, его к этому чудесному месту не принадлежностью. Он, оставивший сердце в Декалькомании, безумно скучает по ней, предпочитая небесам голубым ее купол алый и залов интерьер темный. Он, отчаянно тоскующий по былому, хочет перед глазами вместо живописных рисунков видеть драгоценные камни, служащие в замке источником света, мечтает сидеть, глядя на изобилующий розами сад, на подоконнике, а не за неимением оного на полу с видом на лотосовое озеро и есть еду, приготовленную лучшим другом, а не лучшими поварами. Вряд ли его печаль кто-то понять сможет, кроме него самого, а потому Тэхен молчит, эмоции истинные, натянуто улыбаясь отцу и дяде, хоронит в себе, не желая их расстраивать.
— Ну как тебе? — спрашивает альфа племянника, сворачивая на тропинку, ведущую к Нэйр — ступенчатому водопаду, шум которого, еще не подойдя к нему, хорошо слышен.
— Очень необычно, но красиво. Да и кицунэ все, как на подбор, дружелюбные, словно они знакомы со мной с младенчества самого, а не первый день. Я приятно удивлен, — отвечает юноша, задумчиво перебирая в руках подаренный мальчишкой букетик.
— Больше боялся, — хмыкает Сехун. — Ну что, как насчет порезвиться? Как говорится, ветер в загривок и лапам свободу.
— Я не против, — кивает омега, под кимоно пряча цветы. Прикрывает глаза, чувствуя, как воодушевленно приподнял голову внутренний лис. С ним слияние полное предвкушает, позволяет ему сущность человеческую поглотить, забрать боль. Секунд пара и рядом с мужчиной очаровательный с теперь огненно-красной шерсткой лисенок сидит.
— Ого, я, конечно, предполагал, что ты по окрасу ярок, но это... — пораженно Чжан выдыхает, крайне подобным обеспокоенный. У лисов такого цвета с рождения не бывает, да и в принципе встречается редко, а если и встречается, то значит его носитель какое-то потрясение сильное пережил. Все намного хуже, чем он предполагал. Тоска Тэхена по Чонгуку оказалась слишком сильна, необратимо его изменила, как бы в мир духов раньше срока не отправила, что вполне, учитывая его моральное состояние, возможно. За племянника становится страшно.
Племянник же, побежав за сиреневой бабочкой, этим словам значения не придает. Сехун, обратившись, за ним несется яркой искрой, из вида его, переживая, что он обратно встать на две ноги более не захочет, не выпускает. Как нестранно, в ипостаси звериной он его эмоции не то что с трудом различает, а и вовсе абсолютно никак. Единственное, что Сехуна успокаивает, так это то, что Тэхен, завороженный аметистовыми крылышками маячащего перед носом насекомого, сбежать не пытается и кажется радостным. В итоге, бабочка приводит его к переливающемуся в свете негреющего солнца радугой водопаду, низвергающемуся по природным плоским ступенькам и заканчивающемуся небольшой запрудой, по краям которой цветут, вопреки поздней осени, оранжевые, желтые и фиолетовые ирисы.
— Вау, — приняв человеческий облик, восхищенно произносит Тэхен и, чуть оскальзываясь на влажной траве, идет к воде. — Что со мной? — увидев в ней свое отражение, в ужасе отшатывается назад, едва не упав, если бы не подоспевший Сехун — Д-дядя... что с моими волосами? Почему они стали такими? — испуганно мямлит, точно помня, что еще утром они были привычного рыжего цвета, а сейчас их словно в соке гранатовом искупали.
— Это нормально. Некоторые кицунэ, взрослея, меняют окрас, — придерживая юношу за талию, неубедительно тот врет, его не меньше увиденным повергнутый в шок.
— Зачем ты меня обманываешь, Сё? — слезящиеся изумруды поднимает на него омега. — Я наивный, но не глупый. Это потому что мой дух исказился? Юнги мне рассказывал, что его брат из-за своего предательства ослеп. Меня тоже что-то подобное ожидает, да?
— Нет, конечно нет. Ты же никого не предавал. Это тебя... предали, — в ответ надломленное, преисполненное сожалением.
— Тогда почему? — нервно алые прядки оттягивают, как будто хотят их вырвать с корнем.
— Предполагаю, что из-за разбитого сердца, — отнимает его ладонь от головы альфа. — Природные демоны очень чувствительны и ранимы, но вместе с тем и сильны.
— Я слабый, — всхлипывает Ким.
— Нет, Тэ, ты сильный. То, что ты пережил и продолжаешь переживать... Не каждый с этим справиться может, — озвучивает Чжан, вжимая парня в свою грудь. — Я бы не смог.
— Я и не справляюсь, дядя. Боль не утихает, никуда не уходит, она постоянно во мне и со мной. Я так люблю его, — не стесняясь, начинает навзрыд плакать Тэхен, задыхаясь от слез. — За что он так со мной п-поступил? Зачем г-говорил, что любит, что я его, а он мой, а потом все это р-растоптал, уничтожил, п-приказал убираться прочь?
— Я не знаю, Тэхен, я не знаю, — вновь лжет мужчина, ощущая, как по собственной щеке скатываются дорожки соленые, опадающие на макушку лисенка. — Тшш, маленький. Все когда-нибудь проходит.
— Я не п-понимаю, Сё, — проигнорировав сказанное дядей, продолжает омега. — Просто не понимаю. Здесь был не только я предан, но и Чанель. Владыка ведь так его любил, что, глядя на него в первую нашу с ним встречу, я в том ни капли не сомневался. Неужели он соврал? Неужели его чувства к нему могли безвозвратно исчезнуть, словно их и не было никогда? Неужели истинность настолько всепоглощающа, что все на своем пути сметает?
— Мне сложно судить. Все, в трех мирах живущие, разные. Не побывав на их месте, не имеет смысла рассуждать о причинах их поступков. И тебе не надо, а иначе так можно себя потерять.
— Я уже теряю, — отстраняется от него Тэхен. Смотрит на ирисы. — У господина Чанеля глаза такого же оттенка, — кивает на оранжевые с вкраплением древесного цвета лепестки. — Надеюсь, он справляется лучше, чем я.
— Ты с ним знаком? — удивляется Сехун, цепляясь, не выдерживая слез Тэхена, за возможность перевести тему.
— Немного. Он меня спас, когда я случайно, поддавшись зову рубинового Древа, угодил в Ад. Чанель хороший, правда. Быть демоном ему не к лицу, но Юнги говорил, что он сам такую участь, чтобы быть с Владыкой, избрал, — соцветий нежных, к нему потянувшихся навстречу головками и что-то успокаивающее нашептывающих, омега касается.
— Верю, о его искусстве в выращивании цветов даже среди нас ходят легенды, — отвечает кицунэ, намеренно вторую часть озвученного опуская.
— Жаль, что мне не довелось еще хотя бы раз с ним поговорить и цветения его сада увидеть, зато я увидел как расцвел мой, чтобы после осыпаться лепестками, — скорее ирисам говорит, чем опечаленному за него дяде. — Продолжим прогулку, — за лисьей шкурой, ставшей его броней, прячет окровавленное сердце и, махнув багряным хвостом, среди кустов шиповниковых исчезает.
***
— Прости, Исин, я не смог этого предотвратить, — стоя рядом с братом в его кабинете, смотрит в окно на сидящего на мосту Тэхена Сехун.
— Это не твоя вина, Сё. Я, впервые его увидев, чего-то подобного и ожидал, но надеялся, что обойдется. Связь Тэ с Чонгуком, вопреки всему, остается крепка. Одна его метка, до невероятных размеров разросшаяся, чего только стоит. Розы не вянут, а значит, Чонгук, даже находясь за границей миров, продолжает Тэхена любить, — произносит Правитель, с болью глядя на словно кровью пропитавшиеся волосы юноши. — Узнал бы я хотя бы на несколько месяцев раньше, что Суран подарила мне сына, я бы не позволил его встрече с черным магом случиться. У любви не должно быть такого итога, она не должна разрушать душу и сердце.
— Мы не выбираем кого нам любить.
— Не выбираем, — устало прикрывает глаза Исин. — Но все равно это жестоко и эгоистично со стороны Чонгука, зная, что ему суждено умереть, привязать к себе Тэ. Неужели он не понимал, что такой, как Тэхен, если полюбит, то уже навсегда?
— А ты понимал, когда на свидания к Суран сбегал из дворца? — ироничный, пропитанный горечью вопрос. — Я так и думал, — невесело хмыкает, заметив болезненно исказившееся лицо старшего. — Все мы в любви эгоисты.
— Ты защищаешь Чонгука?
— Отнюдь, но понять я его могу. Он, как и Тэхен, такой участи не заслуживает, — тяжело альфа вздыхает, отходя от окна. — Идем, брат. Я обещал Чонхе, что мы к вечернему костру явимся, а заодно, может, и Тэ отвлечется.
— Сомневаюсь, но что у нас еще остается, если не надежда? — не требующий ответа вопрос, похлопывая младшего по плечу.
***
Поляна большая с посередине огромным, вздымающимся в небеса звездные костром перед глазами Тэхена предстает, когда он, ведомый дядей и отцом, из леса на его опушку выходит. Подле огня кицунэ, разодетые в свои лучшие кимоно, новостями обмениваясь, на подушках сидят, едой с расстеленных по траве скатертей угощаются. Позади них священный дуб возвышается, украшенный разноцветными бумажными фонариками, почву благословенную корнями массивными вспарывает, ветру игривому отвечает шелестом пожелтевшей листвы, с каждым днем неумолимо редеющей, чтобы к весне обзавестись новой. Смены сезонов нерушимый закон. Жаль Тэхен так же не может. Ему бы, как листья деревья, всю эту боль с сердца сбросить, оставить ее, похоронив под коркой льда, в ноябре, покой в зиме подступающей обрести, пробудиться к апрелю-маю, летом вновь расцвести. Тэхен на оное не надеется, от будущего не ждет ничего, ни о чем судьбу, чувствуя покалывание на коже, оплетенной цветами, не просит.
Народ в это же время их приветствует радостно, им места почетные уступая под сенью дуба, предлагает кушанья разные, наполняет деревянные кубки вином. Омега, удобно расположившись около Исина, следуя приличиям, не отказывается. Вместе с тем, порицания за свой изменившийся цвет волос от здесь собравшихся опасается, но они, удивленно его разглядывая, молчат. Ничем не выдают к нему презрения, а его и нет, есть сочувствие и понимание.
— Счастлив спустя столько лет снова здесь оказаться, — дождавшись тишины, берет слово Правитель. — Чем я обязан моему сыну, который своим появлением вернул меня к жизни и которого я сейчас хочу вам официально представить. Ким Тэхен — драгоценный дар моей любимой женщины, мой свет, моя радость, мое искупление.
Тэхен, не ожидавший подобного, смущенно взгляд опускает, комкая свободной от пряного напитка рукой лежащий на коленях алый хвост.
— За принца Тэхена, — поднимает первым кубок Сехун.
— За принца Тэхена, — вторит ему множество голосов, слившихся в один громкий голос.
Весело посиделки, сопровождаясь рассказами и преданиями, проходят, но не для юноши, что маску улыбчивости вежливой на себя, сравни кольчуге, накинул. Интересны бесспорно истории, атмосфера волшебна, мелодии, на флейте и гуцине наигрываемые, прекрасны, но, несмотря на веселый мотив, они на него навевают грусть. Пары, кружащиеся в танце, вызывают в изумрудных глазах слезы, окунают в воспоминания. Недавно совсем, омеге кажется вечность назад, и он так же с Чонгуком под музыку, льющуюся из музыкальной шкатулки Юнги, кружился. Один из счастливейших моментов, ныне перечеркнутый тем же, кто его и подарил, но незабытый — бережно в сердце хранимый, как и все, что было до.
— Такой очаровательный омега и никем на танец не приглашен. Позвольте исправить эту оплошность, — пробивается сквозь стены в себе топящего прошлого настоящее в лице высокого и, в отличие от других кицунэ, снежноволосого с янтарными глазами мужчины. От него чем-то по-летнему теплым пахнет. Тэхен различает в его аромате полевые цветы, но какие — не понимает.
— Я не умею, простите, — попытка отказа невразумительная, отнюдь, намерений незнакомца не изменившая, скорее к большей решительности его подтолкнувшая.
— Уверен, что это не так. Прошу не отказывайтесь, подарите мне, плененному вашей красотой, танец, — не сдается альфа, протягивая руку омеге.
Омега, неприкрытым комплиментом смятенный, взгляд растерянный на отца переводит в поисках поддержки, надеясь, что он лиса настойчивого отвадит. Сама мысль с кем-то, кто не Чонгук, танцевать претит.
— Иди, Тэ, не отказывай моему другу в такой малости. Минсок — прославленный воин, не раз рисковавший жизнью ради нашего народа, — говорит Исин, уповая на представившуюся возможность для сына отвлечься.
— Ты мне льстишь, Исин, — улыбается мужчина, помогая оказавшемуся в затруднительном положении и за неимением выбора согласившемуся Тэхену с подушек подняться, и, держа его ледяную ладошку в своей горячей, уводит в центр поляны.
— Я не врал, когда сказал, что не умею танцевать, во всяком случае не традиционные танцы кицунэ, — приглушенно произносит Тэхен, глаз на партнера не поднимая. Куда угодно смотреть готов, лишь бы не на него, положившего руку на его талию, даже сквозь слои ткани обжигающую нежную кожу.
— Здесь и не надо умения, правил никаких нет. Прислушайтесь к музыке, она сама вас поведет, — не теряя улыбки, выдыхает альфа, начиная мелодии в такт слегка с ним покачиваться.
Юноше неуютно. Он, стараясь следовать чужому совету, остается все равно напряженным, но, не желая этого показывать мужчине, позволяет ему собой управлять и, чтобы хоть как-то сгладить свою неловкость, задает спустя минуту вопрос:
— Дядя говорил, что его супруга проводит учения. Почему вы не на них? Ведь, если я правильно понял, вы являетесь одним из ее подчиненных.
— Учения? Впервые о подобном слышу, — удивляется лис. — И прошу вас, не надо формальностей. Просто Минсок.
— Тогда и ты называй меня просто Тэхеном. Я обычный полукровка, а никакой не принц, — машинально отвечает Ким, нахмуриваясь от осознания, что и дядя, и отец что-то от него скрывают.
— Обычный? — с долей игривости хмыкают. — В этом ты ошибаешься. Как я уже сказал, ты очень красив. И тут дело даже не во внешности, хотя и в ней тоже — бессмысленно отрицать, а в тебе самом.
— Ты меня впервые видишь и совсем не знаешь, — не соглашается Тэхен, едва уловимо скулами розовея.
— Только не пугайся, но не впервые. Я за тобой со стороны наблюдал, когда ты прогуливался около озера. Извини мне мою неучтивость.
Омега опешивает, с плавного шага сбивается. Это признание для него приятного носит мало, нисколько не льстит, вынуждает покрыться шипами и нервно засучить из стороны в сторону багряным хвостом.
— Почему же не подошел? Я не кусаюсь, — справившись с нахлынувшими эмоциями, скрыто иронизирует он. Кусается и еще как. Чонгук бы не дал соврать, но его рядом нет и никогда больше не будет.
— Ты был так в себя погружен и печален, что я не осмелился нарушить твое уединение, — в ответ непринужденное, раздражительностью партнера, резко крутанув его вокруг своей оси под кульминацию мелодии, не покоробленное. — Не злись на глупца, что очаровался тобой с первого взгляда, — обратно притягивает к себе, тельце хрупкое вжимая в себя.
— Это лишнее, — игнорируя очередной однозначный комплимент, приемлемое расстояние возвращает между ним и собой Тэхен.
— Ты прав, — шелестит Минсок, вопреки сказанному и оборвавшейся музыке, не собираясь его руки из своей выпускать. — Как насчет прогуляться к ручью? — кивает на журчащий в низине поляны поток.
— Не думаю, что это будет уместно, — вздыхает омега, но, мельком на улыбающегося отца глянув, ладонь не спешит вырывать. Привычно боясь его расстроить, мнимую ему надежду, что все в порядке, дает. — Впрочем, ладно, — согласие неохотное, все так же в глаза янтарные смотреть избегая.
— Уверен, ты считаешь меня навязчивым, из-за чего я, возможно, тебе неприятен, но...
— Считаю, но, будь вторая часть предложения верна, я бы сейчас с тобой никуда не шел, — торопливо мужчину Ким прерывает, его, в своей к нему очевидной симпатии невиноватого, не желая обидеть. — Мне не неприятно твое общество, просто для меня сейчас... — «не лучшее время» хочет сказать, но его опережают.
— У тебя разбито сердце, — бьющая под дых проницательность, маневрируя между продолжающих в свете костра танцевать лисов.
— Из-за цвета моих волос догадался? — тихий шепот.
— В том числе. И меня когда-то такая участь не обошла, правда, в отличие от тебя, потерял я не пару, а сестру. Люди убили ее на моих глазах, после чего мой окрас навсегда изменился.
— Сочувствую, — искренне за него печалится Тэхен, опуская к голове ушки. — Никто не заслуживает подобного. Но почему ты решил, что я потерял именно пару?
— Потери бывают разные, и у каждой из них свой цвет, — кратко поясняет Минсок, спускаясь с пригорка к отражающей полумесяца лик водной глади. Аккуратно, чтобы спутник не поскользнулся, его придерживает, пока наконец оба не оказываются на поросшем ирисами берегу.
— Как ты справился со своей? — встречаясь с ним взглядом, спрашивает юноша.
— Мой способ тебе не подойдет. Я им не горжусь, но и о нем не жалею. Я убивал, Тэ, и убивал много. Кровь всех до единого, кто был хоть сколько-нибудь причастен к гибели Леи, пролил, никого в живых не оставил. Глупцы те, кто говорят, что все забывается с годами. Нет, не забывается, да — проходит, но не шрамы. Однако жизнь... она на этом не заканчивается, она, хочешь-не хочешь, а продолжается. Продолжается и у тебя, чему, знаю, ты не веришь, но поверишь, когда вновь свое сердце откроешь, — снова юношескую ладошку в свои руки альфа берет, подносит к губам. Ей поцелуй, обдав теплым дыханием, дарит и тут же, укол болезненный от шипов роз голубых получив, отстраняется. — Что бы между вами ни случилось, но тот мужчина или девушка тебя любит, — слизнув кровь с поврежденной кожи, констатирует. — Причем очень сильно, всепоглощающе и, даже находясь на расстоянии, ревностно оберегает. Поразительно.
— Что? О чем ты говоришь? — ошарашенно на него смотрит омега, прижав выпущенную Минсоком ладонь к безумно заколотившемуся сердцу. Стебли, ее оплетающие, угрожающе шевелятся, на покусившегося на ее владельца, словно змеи, шипят. Там же кольцо изумрудное поблескивает, так с указательного пальца и не снятое, его тисками железными сдавливает. — Он... он меня сам прогнал, предпочел мне другого. О какой любви тут может идти речь?
— О истинной, Тэхен, той, что магией сердец зовется. Мне, как бы ты мне ни нравился, с такой не бороться, я заведомо проиграл. И ты с ней не борись. Борись за нее.
