мне на тебя параллельно

Он смог отдышаться только когда вырвался наружу из вязкой духоты клуба. Ночной воздух обнял его пылающие щеки и шею прохладными потоками. Игорь как будто пробежал марафон на предельной скорости - в груди бухало сердце, в висках стучала кровь, спина была липкой от пота. Он прислонился к стене. Какая-то высокая черноволосая красотка нервно затягивалась сигаретой чуть поодаль. Когда Игорь накрыл ее своей тенью, она вздрогнула, но потом сразу же метнула в него полузаинтересованный взгляд. К сожалению для не Гром был уже слишком изрешечен куда более тяжелыми боеприпасами, и этот выстрел пришелся в одну из сквозных ран посреди груди. - Закурить есть? - В его устах эта фраза совсем не звучала как гречкин магический призыв, просто гопотская доебка. Впрочем, девушку это не смутило. Со смесью кокетства и того же нервного надрыва, который он заметил в ней с самого начала, она протянула ему пачку. Он выудил тонкую сладкую дамскую сигаретку. Щелкнула зажигалка. Первый глоток никотина пощекотал мозги. Он отошел, то ли чтобы не смущать ее, то ли чтобы не выдавать себя. Игорю казалось, что во всех его движениях скользило признание. Губы смыкаются вокруг сигареты - я сделал что-то. Вдох - что-то, что не должен был. Выдох - что-то очень плохое. Спина касалась стены как чистосердечное, а согревшийся от тепла руки приемник заменил под ним росчерк подписи. На третьей тяжке Игорю стало вдруг так тоскливо и неуютно, что подвело внизу живота. Ему захотелось плюнуть на все: на расследование, на Братского, на весь этот вертеп, и вернуться домой. Лечь спать. Отложить все на свете до утра. Забыться с ног до головы, зажмуриться, как в детстве. Уснуть в несовершенстве всех нагороженных им ошибок, а проснуться с пьянящим облегчением от того, что это был лишь кошмар. Но так поступали только маленькие дети, взрослые мужчины, на которых лежала непереносимая тонна ответственности не могли себе такого позволить. Да и вообще-то это никогда не помогало, даже тогда, в детстве. В конечном итоге вступать в схватку с реальностью всегда оказывалось куда более результативно. Поэтому он сделал последнюю жадную затяжку, задержал дым, выдохнул его целой предсмертной тирадой обвиняемого и затушил сигарету об стену. Пора было возвращаться к работе. Бычок он донес до мусорки, хотя асфальт и был завален всяким говном. Просто Игорю показалось, что сегодня он уже превысил лимит нарушений, и даже такой мелочью не хотелось усугублять свое положение. Кармическое. Обычно-то он над такой херней смеялся, но когда больше оправдать себя никак не выходило, оставалось только на карму уповать, на всякие высшие силы и добрых всепрощающих ангелов. Охранник пропустил его без лишних возражений. Гром уже спрятал приемник в карман джинсов, ко второму такому же, но потом передумал. Слишком ненадежно, мало ли, выпадет в толпе или кто-то вытащит. Пошарился по куртке, но на единственном внутреннем кармане оказалась сорвана молния, что делало его совсем бесполезным. Поэтому пришлось вернуть в джинсы, только в передний карман. Маленькая черная коробочка прожгла ткань кармана и вплавилась в плоть, стоило отпустить ее из рук. Потом Игорь дернул ногой, вес в преместился, и он понял, что ему это просто показалось. Устало опустился на высокий стул у барной стойки, отмахнулся от бармена. Постарался отвлечься, достал мобильник, проверил время. Надо же, прошло чуть больше получаса с того момента, как он впервые сюда вошел. Рекордный срок, за который только можно умудриться пропитаться здешним грязным духом насквозь и успешно смешаться с толпами пустоглазых манекенов, страстно желающих только двух вещей - секса и кайфа. И имел ли он право их теперь осуждать? Сам же ведь прошел посвящение, принес жертвы на алтаре в самом сердце этого капища, под молчаливым взором пришпиленных к стене идолов - одного с гандонами, второго со смазкой. Твердая почва снова выскальзывала у него из под ног, и он снова обрушивался в пульсирующее в такт точке на приемнике болото из слипшихся друг с другом и переплетенных в уродливые узлы просроченных сожалений. Но инстинкт выживания, внимательный, как сторожевой пес, и равнодушный к моральным американским горкам, бесцеремонно пихнул его под ребра. Игорь с чавканьем вырвался из обхватившей его за щиколотки трясины и сосредоточился на окружающей действительности. Бездумно дергающиеся силуэты превратились в танцующих людей, а монотонное гудение в ушах стихло, и теперь по мозгам навязчиво ездили биты. Он оглянулся, стараясь понять, на кого так резко сделала стойку его чуйка. Но на этот раз угроза (угроза ли?) даже и не старалась скрываться. Ряды танцующих, топчущихся и толпящихся гостей уверенным ледоколом разрезал высокий, метра под два, мужчина. Его строгий до казенщины черный костюм резко контрастировал с веселенькими и откровенными нарядами гостей и не оставлял пространства для сомнений в чисто рабочем характере его присутствия. Гром оперся локтем о стойку и подобрался. Вряд ли этот здоровяк шел сюда, чтобы попытаться его выгнать. Скорее всего, собирался отвести к хозяину в кабинет, тем более и время встречи уже подошло. Но исключительно примитивная и питаемая тестостероном часть его натуры потребовала показать этому громиле себя во всей красе, и Игорь не стал ей противоречить. В конце концов, разве клуб не “Грех” назывался? Одну греховную сторону себя он уже выпустил, и было бы несправедливо обделить остальные. - Игорь Константинович, идемте. Босс готов Вас принять. - Громиле пришлось сложиться почти пополам и наклониться к нему, чтобы быть услышанным через разрывы музыки. Правда ростом Игорь оказался все же поменьше. Редко кто умудрялся возвышаться над ним, а этому парню удалось. Закралось подозрение, не нарочно ли Братский отправил за ним именно такого типа. Зато идти следом за ним через толпу было сплошным удовольствием - тот бесцеремонно прорубался в том направлении, в каком ему нужно было, а людская масса была вынуждена подчиняться. Босс, интересно как. Это сам громила придумал такое обращение, или Братский тоже окажется любителем поиграть во всякую доморощенную мафию? Вот уж чего-чего, а потакать очередному придурку, волею судеб ставшему богаче и властнее среднего, у Игоря настроения не было совершенно. Его провели через зал, в сторону кухни, и увели в неприметную дверь с кодовым замком. Ну хотя бы никаких велюровых портьер и тигров на привязи в роли охраны. За дверью была небольшая площадка с металлодетектором, и Гром снова напрягся. Эти дурацкие маячки снова могли его подставить, и на этот раз отбрехаться так просто явно бы не вышло. Придумать, что ему делать, не получалось - в критических ситуациях думалка может и была способна выдавать решения в доли секунды, но сейчас не хватало адреналинового прихода, чтобы ускорить реакцию. Но когда он обреченно переступил за рамку, ничего не произошло. Видимо, выключена была. Интересно, это рассеянность, пофигизм или тщательно продуманный жест доверия? В любом случае, что бы это ни было, оно сыграло Грому на руку. Потом они поднялись по широкой лестнице и вышли на площадку, на которую выходило три двери. Охранник постучал в левую и почтительно замер. - Проходите. - Голос прозвучал глухо и едва слышно. Наверное, дверь была бронированной. Щелкнул замок, верзила потянул за ручку с изрядным усилием, подтверждения догадки Игоря о толщине двери. Открыл ее и замер, пропуская его вперед. Как бы Грому ни неприятна была мысль о том, чтобы оставить этого типа с тяжеленной дверью у себя за спиной, пришлось принять эту опасную любезность. Он шагнул за порог, и створка с тихим шорохом закрылась, заставив волосы на затылке встать дыбом от тревожного ощущения западни. - Игорь Константинович, доброй ночи! Не переживайте, дверь свободно открывается изнутри, какая-то швейцарская технология безопасности. Ему навстречу выступил сам Братский. Братский, в отличие от Мамеда с повадками барина, бежевым пальто и сомнительной репутацией, был очень обычным. Среднего роста, но ухоженный, выглядел моложе своих лет. Серая рубашка и простые синие джинсы, удобные, явно дорогие кожаные ботинки. Кабинет тоже разительно отличался от порнографического ампира внизу, в клубе. Был обычным. Элитная, но неброская мебель, темный ковер на лакированном паркете. Искусственный, тщательно взвешенный уют. Игорь заставлял себя замечать все эти крошечные детали, потому что иначе в голову лезли детали совсем другого толка, неприличные и очень неуместные. Клин клином. Он ответил на рукопожатие хозяина кабинета. Оно тоже оказалось обычным, без лишнего выпендрежа в виде сжимания чужих пальцев как в клешнях. Как будто судьба, Бог, жизнь, злая ирония - что угодно, решили, что достаточно ему сегодня экстраординарного. Охуенного и охуевшего. На, запей кислотный коктейль из черной икры простой чистой водицей. Но Игорь не был уверен, что хочет избавляться от этого дурманящего вкуса на кончике языка. Он отчаянно не мог сосредоточиться. В последний раз ощущал что-то подобное, когда его со всей силы ударили по голове тяжелым, а уже через пару минут ему нужно было уговорить преступника отпустить заложницу и сдаться. В голове тогда, как и сейчас, кровь бухала молотом, а мысли путались и сбивались. В этот раз, правда, никто его не бил. Но легче от этого совершенно не становилось. Игорь снова предпринял попытку сконцентрировать внимание на мелочах. Это помогало придти в себя. Остудить голову. Остудить сердце. Он опустил взгляд на пол и попробовал определить закономерность, в которой чередовались светлые и темные паркетные доски. Три светлые, две темные, снова три светлые, и потом четыре темные. Взгляд плавно перетек на рисунок ковра. Переплетение разноцветных бледных линий. Примятые под ногами хозяина кабинета ворсинки. Наверное, заминка составила меньше пары минут, но за это время Гром таки сумел отодвинуть все то, что произошло между ним и Гречкой так далеко, будто бы это случилось не только не в эту ночь, но и не в этой жизни. Слава профессионализму, что тут сказать. Пообещал себе клятвенно вернуться к этой истории позже, да и подозревал, что тут не он решать будет. Но теперь ему нужно было работать. И он собирался это делать как всегда - хорошо и на результат. - Спасибо, что выделили время для нашей встречи. - Сдержанно кивнул в ответ на рукопожатие. Братский улыбнулся, причем вполне себе искренне. В уголках глаз собрались морщинки. Это настораживало - в общении с такими персонажами Гром предпочитал фальшь или даже открытую неприязнь. Потому что понять, что стоит за этими эмоциями можно было почти наверняка. А вот неподдельное удовольствие от встречи с полицейским - это тревожный звоночек. - Признаюсь, ждал Вас даже раньше, Игорь Константинович. Желудок сделал переворот. Воображение побежало вперед быстрее мозга, дорисовало в туалете ещё одну мигающую красную точку, на этот раз в углу комнаты, под потолком. Мигающую и записывающую все стадии его бесстыжего грехопадения с убийственной четкостью и прямотой. Потом разум нагнал воспаленный чувством вины поток сознания и преградил ему путь решительной и простой аргументацией. Никакой владелец заведения подобного характера не будет настолько глуп, чтобы тыкать камеры в неоднозначных местах. Одна утекшая в сеть запись, одно признание сотрудника - и его репутация будет если не разрушена, то точно забрызгана жирной черной грязью. А уж такой крупной акуле, как Братский, эти риски совсем не нужны. И вот почему его рассудительный, последовательный и вообще замечательный во всех отношениях мозг не мог начать работать всего-то пол часа назад! - Неужели? А по какой причине? - Черт, как-то слишком прямолинейно. Игорь не мог сообразить, какой вариант поведения ему избрать - Братский не подходил ни под один из продуманных им вариантов и в целом казался нормальным мужиком. В подтверждение этих мыслей хозяин клуба добродушно хохотнул и кивнул на пару удобных кресел у затемненного окна. - Давайте присядем? Будете что-нибудь? Гром и на трезвую голову умудрился натворить дел, поэтому от алкоголя решил отказаться. - Минералку, пожалуйста. Себе Братский налил виски, а Игорю сам, лично, откупорил бутылочку перье. После того, как они оба устроились в удобных, в меру мягких креслах друг напротив друга со своими напитками, предварительные ласки можно было считать завершенными. Гром отпил воды и приступил к допросу. - Так почему Вы ожидали моего визита? Братский звякнул льдом в стакане. - Я о Вас наслышан, хотя мне и не приходилось лично встречаться. - Вот нихрена ж себе, Гром конечно знал, что он чуть публичнее большинства полицейских в Питере, но не думал, что среди полукриминального бизнеса он почти суперзвезда. - И поэтому был уверен, что Вас не удовлетворит разговор с одним только администратором клуба. Значит, Братский пока не подозревал, что Игорь тут не только по поводу гибели мажора. Ну или хорошо изображал незнание. Играть на шоковой терапии и предъявлять ему связь между несколькими преступлениями он не стал. Матерый волк ресторанного бизнеса наверняка сумеет удержать лицо, а вот Гром раскроет карты. Поэтому он просто кивнул. - А как на Вас и Ваш бизнес повлияло это... Происшествие? Братский задумчиво уставился куда-то за плечо Игоря. Взвешивал, что стоит озвучивать. - Да особо никак. - Пожал плечами. - Бедного парня же не в клубе убили. Лично ни его, ни его родителей я тоже не знал. Нет, конечно, все произошедшее меня очень огорчило, но пока администратора клуба не навестили полицейские, я и не подозревал, что это как-то связано с моим заведением. И сразу отвечу на Ваш не заданный вопрос - нет, никаких угроз мне не поступало, неприятностей не было. Ничего такого, за чем могло бы последовать настолько жестокая и абсурдная выходка. Игорь кивнул. В отношении Ильи он был почти наверняка уверен - к его гибели Братский действительно отношения не имеет. Слишком уж громкая и заметная жертва. А вот охранник и посетитель самого непритязательного изо всей впечатляющей разнообразием обоймы заведений... Он никак не мог придумать, какая между ними может быть связь. Но и поверить в совсем уж беспочвенное совпадение было сложно. - Вы же владеете и “Подвалом”? - Напрямую спросил Гром. Хозяин кабинета недовольно поморщился, потом усмехнулся. - Формально нет, но по факту - да. Удивлен не тому, что Вы до этого докопались, а тому, какое это вообще имеет отношение к делу. Ну надо же, оказывается Братскому было совсем неприятно признаваться, что помимо шикарных заведений с входом только по пригласительным и рассадников греха вроде этого места, он получает доход ещё и с дыр типа “Подвала”. - Около двух месяцев назад там в последний раз видели человека, который позже был убит. Гуляев. Почерк двух преступлений - убийства Ильи и убийства этого человека - оказался схож. Братский моргнул. На миг Игорь разглядел в его стальных глазах что-то вроде растерянности, но потом тот моргнул ещё раз и взгляд снова стал ровным. Владеть собой хозяин клуба умел отлично, только вот и Гром неплохо мог отмывать истинные эмоции допрашиваемого от намазанной на них слоями маскировки. Научиться бы еще такой же трюк проделывать с самим собой. - Я не афиширую, что вложился в “Подавл” и ряд заведений подобного уровня. - Осторожно начал Братский. - Но публика там специфическая, сами наверняка в курсе. Если кто-то из них становится жертвой насильственного преступления, то это, увы, печальная реальность. Руководство клубов всегда идет на встречу полиции, предоставляет все материалы. Ну конечно. То-то видео с последней в жизни вечеринки Гуляева пришлось выцыганивать почти шантажом. То ли Братский в самом деле что-то скрывал, то ли переключился в режим рекламного ролика потому, что совсем не хотел, чтобы такие унылые дерьмовые притоны ассоциировались с его именем. Гром похвалил себя за то, что сразу не выложил всю правду-матку. Теперь только последняя оставшаяся жертва, Федор, могла немного прояснить ситуацию - то, что он владел “Гейшей” Братский не скрывал. Ну, по крайней мере, Игорь надеялся, что ситуация прояснится. - И об этом преступлении Вы даже не слышали? Братский ответил усталым вздохом и легким пожиманием плеч. Говорить про “Подвал” удовольствия ему не доставляло. - Если полиция заходила и интересовалась, то слышал, возможно. Поймите - у меня под крылом десятки заведений по Питеру и области, форс-мажоры, к сожалению, случаются нередко. Их фиксируют и прикладывают все усилия, чтобы нивелировать ущерб. И мне даже не обо всех сообщают, у меня безопасники и юротдел разбирается с таким в основном. Кажется, он не врал. Да и в конце концов, полицейские действительно не связали гибель Гуляева и клуб, в котором тот тусовался в последний раз. Игорь пролистал в памяти исписанные заметками и вопросами странички. - А в число форс-мажоров, которые у Вас записываются, входят драки или скандалы в самом клубе? - И да, и нет. - Он покачал головой. - Обычные разборки мы не фиксируем, только если в процессе кому-то была нанесена физическая травма, повреждена собственность клуба или дело окончилось вызовом Ваших коллег. Но администраторам даны рекомендации запомнить дебоширов, чтобы при повторном скандале вносить их в черный список всех наших заведений. И, предвосхищая Ваш вопрос - видеозаписи на баре мы почти нигде не ведем, политика компании. Наши заведения вне зависимости от их класса, рассчитаны на приватные развлечения. Эта новость пробудила в Игоре легкий отзвук азарта. Совсем слабый, потому что пока лила воду только на мельницу его беспочвенной теории, да и то, парой капелек. Но он все равно не смог сдержать лишний удар своего замученного сегодня перепадами темпа сердца. Наверное, за пропущенный пол часа назад в сортире нагнал. - Я могу получить этот список? Следствию было бы полезно взглянуть на него. Братский задумался, взвесил в уме все за и против. Игорь не мог не признать, что ему была симпатична манера этого человека вести диалог без лишней показухи. - И что мне это даст? Если вдруг Вы найдете имена ещё кого-то из Ваших жертв в этом списке, мне придется оплачивать юридическому отделу сверхурочные, чтобы отбиться от Ваших коллег. Звучит как лишние сложности, растраты и угроза репутации. У меня немало конкурентов, майор, и я не хочу делать им подарков. А вот сам Игорь вел себя так, будто был для своих недоброжелателей гребаной волшебной феечкой или Дедом морозом в канун Нового года. Он снова похвалил себя за то, что не стал вываливать всю информацию сразу. Если бы хозяин клуба знал и о погибшем охраннике, точно бы замкнулся, а из опасения подмочить репутацию и попасть в СМИ не дал бы ему даже этих теоретически полезных крох. - А может, я никого не найду. - Пожал плечами Гром. - И навсегда спишу версию о том, что эти преступления хоть как-то связаны с Вами или с Вашим бизнесом. А если Вы откажете мне в такой незначительной информации, то у меня совершенно справедливо могут закрасться подозрения, что Вам есть что скрывать. Придется делать официальные запросы, ставить в известность руководство, мутить воду. Я-то, конечно, всегда держу рот на замке, но мало ли, вдруг кто-то уронит немного информации для журналистов, например, о том, что Вы владеете не только элитными модными местами, но и грязными забегаловками. Лицо Братского оставалось нечитаемым и Игорь подумал, что мог просчитаться. Может, тот вовсе не так негативно воспринимает перспективу того, что факт его владения “Подвалом” и рядом похожих заведений станет общеизвестным? Или Гром просто борщанул на последней фразе с примитивным шантажом? Но потом хозяин клуба вдруг улыбнулся. Снова также искренне и ненатужно. - Ну Вы и сукин сын, майор! Ничего не стесняетесь. Хорошо бы Вас сейчас выставить за дверь, да забыть, но если честно, Ваш подход мне нравится. Подъезжайте завтра сюда же. Я попрошу начальника отдела безопасности выгрузить списки и дать Вам посмотреть. Гром благодарно кивнул. Выдохнул с облегчением - не от того, что его не выгнали, а от того, что что-то ещё умудрялся делать правильно. Теперь только оставалось решить, как быть с Федором. Братский все еще мог напрячься из-за слишком большой концентрации трупов в его владениях, сменить милость на гнев и отказать ему в доступе к черному списку. Но и оставлять эту историю просто так тоже не хотелось. Может, охранник натворил что-то эдакое на смене, что и стало причиной его гибели. - А о сотрудниках Ваш безопасник в курсе? - Как бы невзначай закинул пробный шар Игорь. Братский мгновенно напрягся. - Вы кого-то из них в чем-то подозреваете? Если так, я буду вынужден попросить Вас проводить встречу с кем угодно из моих работников только в присутствии юриста. Гром отмахнулся с деланным равнодушием. Черт, слишком захватило дух от удачного хода с этим списком. Надо было как-то поаккуратнее. - Хотел узнать, кто из них работал в “Подвале” и в “Гнезде ангелов”, когда там в последний раз видели жертв. Но если Вы против, то не буду злоупотреблять гостеприимством и доверием. Хозяин клуба изобразил равнодушие. - А, тогда ладно. - Но Гром знал, что теперь-то тот точно заранее проинструктирует своего безопасника, и из того ни слова не вытянешь. Черт. Больше спрашивать было не о чем, и Игорь ощутил, как на него наваливается отупляющая усталость. Он бы прикорнул прямо здесь, в этом чудесном мягком кресле, если бы ему позволили. Но при всем своем радушии, Братский вряд ли оказался бы настолько гостеприимен, поэтому пришлось сгребать себя в кучу и подниматься. Остальное он делал словно на автопилоте - попрощался с хозяином клуба и поблагодарил его за помощь, вышел за действительно на удивление легко открывшуюся изнутри дверь, позволил громиле сопроводить себя вниз. Тот сообщил, что Гром может заказывать себе что угодно за счет заведения и удалился. Игорь опустился на высокий стул у стойки. Может, это была просто иллюзия, но ему показалось, что бесконечный праздник начинал потихоньку выдыхаться. Люди на танцполе двигались медленнее и неохотнее, яркие краски их нарядов блекли, лица становились отрешенными и усталыми. Даже музыка и стробоскопы как будто бы потеряли не меньше четверти своей разрывной мощи. Гром заказал виски со льдом и усмехнулся собственному выбору. Что же, если натужная драма и пластиковые декорации нуарного Питера не шли к нему в лице очередного слишком вжившегося в роль дельца, то он был не против заглянуть к ним сам. Что там пьют усталые, разбитые копы с полным месивом в расследовании и сплошными дырами в личной жизни? Правильно. Он получил свой стакан и отпил. Надо было бы подумать о расследовании. Постараться, как он обычно делал, разложить полученную информацию по полочкам, проанализировать все до последней запятой, изучить, запаковать в праздничную бумагу, перевязать ленточкой и отправить на следующую планерку. Но ничего из этого на ум не шло. На ум шел только Гречка. Чтобы не дать себе снова съехать в проторенную колею горьких колючих фантазий, Игорь вынул из кармана приемник и уставился на красную точку. Если Гречка все еще был здесь, то можно было его найти. Теперь-то отговорок, чтобы не везти его к врачу или по-крайней мере домой, не было. Но Гречки в клубе уже не было, он резво скакал по координатам ночныхх улиц. И Грому оставалось себя только утешать, что умирающий от передоза так точно не сумел бы. Значит, с ним все в порядке. Ну или по-крайней мере, он жив. И значит, утром Игорь соберется, придумает как все исправить и сделает это. Просто нужно только дать себе время. Совсем немножечко. Он отсалютовал точке стаканом. Потом сидел еще некоторое время, следил за ее мерным миганием. Вроде как они вместе пили, хотя Гречка об этом “вместе” наверняка и не подозревал. Успокоился только тогда, когда ее бешеный бег замедлился, а потом и вовсе остановился в какой-то из многочисленных новостроек. Слез со стула и вышел из клуба, окончательно утратившего весь свой полуночный лоск. Он выпил не настолько много, чтобы быть пьяным, но вкупе с усталостью алкоголь только так притуплял внимание. Метро не открылось ещё, поэтому пришлось вызвать такси. Водитель равнодушно скользнул по нему взглядом в зеркало заднего вида, уточнил адрес и двинулся. После предыдущих пассажиров салон пах потом, духами и перегаром, и Гром немного опустил окно. Радио уныло нашептывало какую-то убаюкивающую попсу, и ему пришлось сосредоточиться, чтобы не задремать ненароком. Квартира встретила его сумрачной пустотой, но так было даже лучше. Вся эта музыка, шум, эмоции - они переполнили его до краев, и ему нужно было куда-то все это слить. И одинокая гулкость собственных комнат подходила для этого как нельзя лучше. Игорь медленно разделся, высвобождая тело от пропахшей куревом и чужой страстью одежды. На этот раз торопиться ему было не к кому, поэтому он условно-аккуратно повесил вещи на спинку стула. Вынул из карманов телефон, оставшийся маячок и оба приемника. Заметил пропущенный от Юли, но перезванивать не стал. Не сейчас. Снова встретился взглядом с красной точкой. Она умиротворенно замерла на координатах хорошего отеля и больше никуда не рвалась. Игорь положил было черную коробочку на стол, но потом не удержался и взял с собой. Путешествие у него было коротким - до кухни, промочить пересохшее горло, да в ванную. Но ему почему-то было не так совестно, если он не выпускал из виду пульсацию красной точки. Даже когда рухнул спать, нашел секунду положить передатчик на тумбочку рядом с кроватью. Как будто бы если бы Гречке потребовалось, он сумел бы позвать на помощь, а Игорь смог бы его услышать. Дешевая таблетка для совести. Он спал плохо. Жаркие ночи случались все реже, но эта, короткая и странная, выдалась просто удушающей. Игорь просыпался несколько раз подряд, выкарабкивался из вязкой дремы только для того, чтобы сгрести с тумбочки телефон, встретиться взглядом с красной точкой и вспомнить, что мобильник остался где-то там, в безбрежной тьме квартиры. Утро он встретил с головой, пульсирующей в такт точке, слезящимися глазами и неприятным привкусом во рту. И очевидной необходимостью увидеться лицом к лицу со своей вчерашней выходкой. Самое стремное заключалось в том, что ему было не настолько неловко, насколько должно было бы. То есть, душевные терзания по поводу того, как он это сделал, были на месте. А вот касательно того, что именно было сделано, все получалось не так однозначно. Или скорее, однозначно, но только не так, как хотелось бы Игорю. Потому что если отмести вполне справедливое самоедство по поводу того, что он не имел никакого права пользоваться нетрезвым состоянием Гречки и вестись на свой шальной порыв, а потом просто обязан был отвезти жертву своей сексуальной агрессии домой как минимум, то ничего плохого по поводу самого факта секса он не испытывал. Вообще. Даже не смотря на то, что в туалете. Напротив, память то и дело, пока он брился и причесывался, подкидывала фантомные прикосновения дрожащих теплых ладоней и сбивчивое пьяное дыхание. Он морщился, чтобы сбросить наваждение, и ощущения дополнялись фотографическими обрывками видений. Это было запретно, нервировало и возбуждало одновременно. Когда у него по коже побежали мурашки от неосторожного прикосновения жесткого пояса брюк к собственному животу, Гром стиснул зубы. Вопрос надо было решать, быстро и однозначно. Он должен был найти Гречку. Поговорить с ним. Постараться снова не переспать. Убедиться, что у него все хорошо. Постараться снова не переспать. Спросить, нужна ли ему какая-то помощь. Тот всегда был слегка объебан, но никогда при Игоре не перебирал настолько, чтобы это было по-настоящему на грани. А было ли оно вчера на ней, если потом тот ушел на своих двоих и вполне себе веселым? Гром не знал, но ему нужно было выяснить. Хотя бы для успокоения собственной совести. А может, только для этого. Пожалуй, он слишком сосредоточился на том, чтобы убедить себя не трахаться с Гречкой снова. И учитывая, с каким равнодушием он воспринял относительную доступность той самой каноничной умной, красивой и не горящей желанием загонять его под ярмо отношений женщины, по отсутствию которой так страдал и оправдывал им свои порывы в отношении смазливого пацана, это даже не вопросы к его ориентации вызывало. Скорее, это давало ответы, которые он совершенно не был готов принять. Ну и наконец, Мясник. И Братский, беседу с которым нужно было привести хоть к какому-то знаменателю. И его безопасник, с которым Игорь должен был встретиться. Юля снова позвонила, но он перевел звонок на беззвучный. Вот уж с кем-с кем, а с ней ему точно не хотелось сейчас вести диалог. Кольнуло чувство вины - может, ей срочно нужен этот маячок? Но он эгоистично отмахнулся тем, что мог бы ведь, теоретически, так и не достать его. Или она могла бы сказать ему о преследовании на день позже. Гром и сам себе внятно не мог объяснить, почему избегает её. Но ему сейчас слишком много и более первостепенных вещей нужно было обдумать, так что Юлю он отодвинул в тень. Правда когда спустя пару часов он вышел из участка и направился к тому кафе, в котором договорился встретиться на следующий день с Аленой, по итогам проделанной работы самыми первостепенными вопросами, к его смущению оказались секс, Гречка, Гречка, секс, и совсем немного, в уголочке, расследование. Материалы, полученные после беседы с Братским так и остались спутанным и мятым клубком отдельных фактов, да и озарений на тему того, о чем бы расспросить потенциальную свидетельницу у него не появилось. Зато Игорь пришел к твердому и однозначному выводу - нужно отстраниться от Гречки. Хотя бы до конца расследования. Ему тяжело далось чистосердечное самому себе о том, что этот поганец действительно каким-то образом умудрился занять солидную часть его мыслей собой любимым. Настолько солидную, что стал мешать работе. Грому даже про себя это проговаривать было настолько стыдно, что хотелось сжать веки до боли. Или за запястье себя ущипнуть. Он надеялся, что отсутствие Гречки в его жизни поможет ему непредвзято разобраться, откуда и почему на него нашло такое... Такое! Такое, чему он даже описания не мог придумать, потому что это не было дружбой, и не было симпатией, и уж точно не было чем-то более серьезным. Страсть? Зависимость? Все мимо. Но так Игорь не мог. Ему всегда нужно было докопаться до ответов. Препарировать себя по кусочкам и при возможности избавиться от странного чувства. Потому что пока, насколько он мог судить, оно только портило ему жизнь. Портило жизнь им обоим. Бессмысленно помотавшись под разными предлогами по городу, Гром вернулся в участок. Ему требовалось поработать, это была не попытка абстрагироваться или отвлечься, а насущная необходимость. Драгоценное время расследования утекало сквозь пальцы, а он только и мог, что наблюдать за этим с каким-то мазохистским удивлением. Даже отвлекся и посмотрел с Цветковым и ещё парой парней всплывшее в новостях стремноватое видео - желтая иномарка на полном ходу теряла управление, влетала в отбойник и вспыхивала огромным ярким взрывом. Вообще-то сначала, когда Костя хлопнул его по спине и предложил прекратить гипнотизировать взглядом экран компа и оценить то, как “какой-то придурок угробился в аварии”, Игорь пережил крошечный приступ. Чего - он наверняка сказать не мог, но у него резко сжало и сердце, и душу, и в глазах потемнело, и пришлось ощупать пальцем гладкую боковину приемника, чтобы найти в себе силы посмотреть дурацкий видос. Ну а там явно не красная машина была, да и красная точка, украдкой выловленная с экрана приемника под столом, продолжала пульсировать на ходу как ни в чем не бывало. То, что первым делом он подумал про Гречку и то, что это в итоге оказался кто-то другой, настолько отбрило у Игоря все остававшиеся чувства, что он ещё несколько часов наконец-то сумел переключиться на работу и как робот просидел над документами. Только когда с улицы донесся такой громовой раскат, что у него над столом лампочка мигнула, Игорь наконец отлепился от монитора. Отдел почти опустел, а за окнами шумел дождь. Он потянулся, пробуждая к жизни залипшие мышцы, довольно сощурился. Уже почти привычно глянул на передатчик - точка пульсировала, но не двигалась. Координаты выдавали какой-то очередной новоотстроенный человейник. И вот эти вот простые цифры вкупе с почти одушевившейся в его понимании за эти дни точкой вдруг стрельнули в голову таким импульсом, что Гром чуть со стула не упал. Его скрутило от тревожной и явной необходимости прямо сейчас подняться с места и отправиться туда, где была точка. К Гречке. Если уж быть совсем с собой честными, Игорь не мог гарантировать, что у него хватит решимости поставить ультиматум и сообщить, что им пока лучше не видеться. Он вообще-то даже не был уверен, что они снова просто не переспят, если Гречка намекнет ему, что не против. Но его потянуло такой страшной силой на улицу, в самое сердце непогоды, что сопротивляться он просто не смог. Игорь сунулся было на улицу, но его отбрило такой стеной ливня, что даже неприхотливый к погоде Гром отшатнулся обратно под крышу. Попытался сбить себя с рельсов своего странного, но твердого намерения - представил, как Гречка тусуется где-то со своими приятелями, может, трахается даже. И врывающийся к нему Игорь оказывается глупым и неуместным возмутителем спокойствия. Но это не помогло. Ему все равно было тупо и безапелляционно надо. Поэтому он вызвал такси. До метро, конечно, потому что в такую погоду яндекс ломил какие-то бешеные цены. В отсыревшем и пропахшем влагой вестибюле Игорь снова попробовал себя отговорить, хотя его уже держали потраченные на пятиминутную поездку пятьсот сорок два рубля. Когда отговориться не вышло, он предпринял попытку хотя бы продумать план действий. Что он будет говорить и делать? Но и тут не сработало - Игорю всегда куда лучше удавалось ориентироваться на ходу, в оперативной обстановке. Пока он ехал в вагоне, точка еще раз незначительно сменила координаты и замерла. И почему-то Грому показалось, что замерла она как-то нервно, тревожно, хотя на деле это было глупостью, конечно. Сосредоточие пикселей не может выражать никаких эмоций. Выдавал желаемое за действительное, наверное. Хотя и самому Грому было совершенно непонятно, почему ему, по этой логике, хотелось бы Гречку встретить не спокойным (ха) и рассудительным (ха-ха), готовым принять его аргументы (ха-ха-ха), а нервным и тревожным. Может, потому что первое было таким нереалистичным, и что и думать об этом было бессмысленно. Дождь немного поуспокоился в той части Питера, в которой Гром выбрался из-под земли. Он все равно с силой кидался на землю и разбивался на тысячи луж, но по-крайней мере, теперь можно было рассчитывать на то, что хотя бы трусы останутся сухими, если двигаться достаточно проворно. Для Игоря это было достаточно хорошей погодой. Он снова сверился с приемником и понадёжнее убрал его в заколотый на булавку внутренний карман куртки. Тут ему точные координаты не нужны были. Ну или это он сам так думал, пока не побродил по этим совершенно одинаковым, потусторонним каким-то современным колодцам, залитым водой и тусклым светом. Только эти монструозные многоэтажки возвышались на десятки и десятки этажей, почти полностью перекрывая клочки неба. Игорь почувствовал себя запертым в лабиринте, с чем-то темным и неизбежным, следующим за ним по пятам. Поэтому он скользнул под ближайшую крышу и снова сверился с приемником. Точка равнодушно подмигнула ему практически из соседнего двора. И все равно Гречка возник перед ним внезапно, словно снова зарядивший ливень расступился, чтобы дать Игорю возможность увидеть его. Как будто хляби небесные специально расступились над ним на один миг, чтобы потом сразу же снова встать между ними стеной и унести прочь навсегда. И хотя это было совершенно нелогично, и мерцающий на экране телефона маячок четко и неизбежно вел Игоря к пункту назначения, он почему-то поддался. Преодолел расстояние между ними одним мощным рывком и вступил под крышу. И всего лишь на секунду, но ему почудился в шуме, с которым масса воды обрушивалась на массу земли разочарованный вздох. Гречка посмотрел на него размазанным взглядом, через который, казалось, просвечивала вся его маленькая промокшая душа. Игорь почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Наверное дело было в дожде, или в погоде, или в его вечной усталости, на которую он списывал почти выверты своего разума, но ему стало почти страшно прикасаться к нему. Просто в рассеянном грязно-желтом свете фонаря Гречка выглядел как написанная маслом картинка из музея или своя собственная восковая копия. Он был хрустальным, хрупким и до невозможности идеальным, с фарфоровой кожей, золотым сечением черт и глазами христианского мученика. Влажная ткань футболки светилась изнутри, на ресницах правого глаза зависла единственная сияющая капелька, и такая же пересекала щеку под левым глазом. Он излучал потустороннее равнодушное тепло, и, кажется, только что расплатился своей собственной душой за какую-то ерунду типа пачки сигарет. Он должен был пахнуть как весна и ощущаться на кончиках пальцев как деликатный шелк. - Что с тобой? - Вырвалось у Игоря, и совсем не в значении состояния или опьянения. Скорее оттого, что Гречка был таким... Такими людей Гром никогда не видел. А потом Игорь, пораженный, оглушенный, сделал ещё один шаг вперед, и Гречка вслепую ткнул его пальцами в шею. А потом моргнул и вонзил свои расширенные зрачки в пустоту ему за плечом, хихикнул глухим выдохом и окатил волной совсем прозаичного алкогольного запаха. И иллюзия сбилась, как фильтр на камере в Юлином айфоне. Гречка не вознесся на небеса, не распался на молекулы сияющего света, его не унесли в ад верные трехглавые гончие. Он был просто победителем генетической лотереи с лицом чуть смазливее среднего и с апломбом намного выше заслуженного. И не смотря на то, что его состояние громче всех сирен кричало о том, что ночь обещает быть заебной в самом плохом смысле этого слова, Игорь испытал иррациональное облегчение. Это все в его голове растянулось, дало себя осмыслить, пережевать и выплюнуть, а в реальности прошла-то всего пара секунд. И как только иллюзии смылись в сторону забитой ливневки, Игорь привычно ощутил раздражение, которое, правда, тут же затопило волной вины. Гречка не то что на ногах еле держался, казалось, что он и в своем теле-то удерживался с трудом. Он напоминал большого экзотического мотылька, который ударился о лампу и попал под холодный даже летом питерский дождь, лишился своей волшебной пыльцы и теперь только и мог, что трепыхаться. Все его тело пробивали судорожные приступы дрожи, дыхание было поверхностным и неровным, глаза то туманились, то принимались беспорядочно и нервно метаться. Гречка моргнул. Глаза у него на миг сфокусировались, и он фыркнул, на миг став совсем земным и привычным. - Ты же хотел помочь в туалете... Ну, тогда. - Игоря замутило сразу от всего, от неловкости, от стыда, от вины. - Помогай. Грома охватил странный порыв его обнять, сжать в руках так, чтобы унять это беспокойное бесконечное непроизвольное движение. Он сморгнул порыв, родившийся, несомненно, от грешного союза его комплекса героя и покрытых пылью остатков искреннего желания помогать людям, когда-то и приведшего его в полицию. - Тебе в больницу надо? - Это был обычный прием, отвлекать шокированного потерпевшего рутинными расспросами. Только сейчас Игорь скорее самого себя отвлекал, и все никак не получалось - все равно хотелось сделать что-то сверхзаботливое и уберглупое. Но не успел только привычно грубовато, по-мужицки выругать себя самого за такие мысли, как Гречка сам соскользнул с опоры, которая слабо, но поддерживала его до этого момента в стоячем состоянии и накренился в Игоря. Неловко скользнул руками по влажной куртке и бессильно ткнулся лицом в шею. Вписался сбитым жаром дыхания прямо в узкое пространство между поднятым воротником и кожей, и обжег выдохом, и на этот раз Игорю сознательно пришлось подавить дрожь. Тело от этого горячего и холодного одновременно, как плохо размешанный айс-кофе прикосновения, покрылось тонкой корочкой льда, и поэтому он чуть замешкался, прежде чем ухватил за талию, чтобы придержать. А может, это его на миг пробило страхом - а то как переломает, перебьет своими лапищами все, что там было хрупкого под влажной тканью. Или того хуже, распорется о набитые острыми краями наружу осколки, если там и до него уже все перемолочено было. Но потом под ладонями оказалась только чуть теплое подрагивающее тело, и он ухватил крепче, шире. Чтобы удержать . - Эй не придуряйся! - Но тяжесть чужого тела была именно такой, какой она бывает при полной отключке физического самоконтроля. Во рту стало кисловато от тревоги. - Или ты не придуряешься? То, что Гречка галлюцинировал, выдумывал всякое и вообще “не але” был куда чаще, чем “але” - это было естественно. Ненормально, конечно, но привычно, за все это время-то. А вот к своим вывертам разума Игорь так спокойно относиться не мог. Он обеими ногами стоял на почве материализма, голову старался холодной держать. Выходило не всегда, но горячая ли, холодная ли, а вот так вот кругом до цветных пятен перед глазами и образов всяких странных она у него никогда не шла. Неужели вот это вот все про поведешься и наберешься оказалось настолько сильным, что он действительно набрался? Или Гречка настолько уже пропитался всеми этими кисло-сладкими таблеточками, порошками, кристалликами, что стал выдыхать все это в окружающих? Или он устал просто. Как обычно, ага. Игорь решительно разогнал весь этот цветной туман в голове и сосредоточился на решении насущных вопросов. А они были, и все в основном сосредоточились в весе, который давил ему сейчас на плечи. И вот почему он не мог выбрать себе для интрижки какого-нибудь мальчика-зайчика, который бы ему по плечо был и на пару десяток кило легче? Это если в принципе откидывать вопрос того, почему он именно мальчика выбрал. Потому что хотя казаться то фарфоровым, то золотым, то вообще состоящим из блесток и мефедрона Гречка умел отлично, на самом-то деле он был совсем немного пониже Грома. Полегче, наверное, но все равно держать его практически полностью на себе было тяжело. Гречка вроде бы и висел на нем безвольным мясным мешочком, но при этом все равно находился в тревожном микродвижении. Он дрожал, пальцы, наверняка холодные-холодные, судорожно скребли по куртке, а сердце гналось в клетке ребер с такой скоростью, что у Игоря у самого от резонанса почти дыхание сбивалось. Каждый удар вбивал в него неприятную, вымученную убежденность в том, что придется вызвать скорую. Ему эгоистично этого совсем не хотелось, хватило этого неловкого студенистого молчания, когда они сидели в травме. А тут ведь снова придется говорить, ответственность брать. Отвечать, кем он приходится пострадавшему. Торговаться с самим собой, готов ли он солгать, что просто мимо шел, или снова придумывать глупую и неправдоподобную ложь про племянников, друзей, сыновей и прочую хуетень. Но Игорь пошел уже у своего эгоизма и раздражения на поводу вчера, и снова себе позволить такого не мог. Он осторожно отлепил лицо Гречки от своей шеи, взял его за подбородок. Пальцы легли на угол чужой челюсти с привычной бережностью. Удобно, опробовано, можно держать так, можно в приступе нежности погладить чуть-чуть большим пальцем, можно сжать до боли, если вдруг захлестнет раздражение. Например на то, что выработалась у него такая привычка, а пальцы подстроились под изгиб чужого лица. Гром поморщился. Потом, все потом. Глаза у Гречки стали совсем стеклянные. Лицо - как свечка, бледное, покорное, челюсть напряжена, а брови наоборот расслаблены. Гром сглотнул. Захотелось погладить большим пальцем почему-то. Но он сдержался. Постарался не предвзято оценить состояние - торчков с передозом ему доводилось видеть не раз. - Тебе в больницу надо? - Он никак не мог сосредоточиться. - Я сейчас скорую вызову, или... На такси, может, быстрее будет. Гречка весь сжался, дернулся. Покачал головой, медленно как-то, неестественно как кукла. Игорь рефлекторно сжал руку на его талии покрепче, чтобы удержать, если тот начнет падать. Его лицо было слишком близко, и Игорь мог рассмотреть слипшиеся от влаги ресницы и то, как дрожали его губы, пока он клялся, что просто переборщил с веществами и вот-вот придет в себя. Как обычно. Только ничего обычного в его поведении в этот раз не было. Игорь еще ни разу Гречку вот таким. Настолько расползающимся по швам и без стеснения сбрасывающим с себя остатки самоконтроля, не видел. Тот всегда, даже после секса, умудрялся сохранять между ними какую-то тоненькую, но прочную пленку из неуязвимости. Единственный раз, когда она дала трещину - тогда, в ванной, после злосчастного минета. И это тогда уже было сродни землетрясению посреди мегаполиса по восприятию. А теперь от этого барьера, для Гречки явно жизненно важного, оставались только одни обрывки, беспомощно развевающиеся на ветру и облепляющие их мокрыми от дождя лохмотьями. И Гречка не обращал на это никакого внимания, только вжимался в Игоря с такой отчаянной силой, как будто хотел стать с ним одним целым. И не было в этом порыве ровным счетом ничего общего с тем, как он сладостно и страстно сливался с его телом в жаре оргазмического взрыва меньше суток назад. То, как Гречка вел себя сейчас вообще ни на что не было похоже. На него не было похоже. И это Грома совершенно сбивало с толку. Но наверняка он мог сказать только что в больницу им действительно не нужно. Обоим. Гречка явно не перенес бы официозного внимания, яркого света и большого скопления людей. Это было совершенно нелогично, не в его характере, но Игорь ощущал это в каждом спазме пальцев у себя на плечах и в рваном тревожном выдохе в шею. А ещё Игорю просто не хотелось его выпускать. Вот это вот уже совсем тупо было, может даже эгоистично, но ему казалось, что если кто-то сейчас разорвет их странный симбиоз, то они навсегда станут друг другу чужими. И он не мог сказать, отчего, но ему этого не хотелось до физической боли где-то слева. - Хорошо. - Наконец согласился сам с собой. - Но если тебе станет хуже, я вызову врача. Гречка ответил ему судорожным кивком, таким же хаотичным и беспорядочным, каким был весь сейчас, с ног до головы. Этот маленький жест оказался наполнен чем-то таким, от чего у Игоря слева будто сверло ввернули. Или отвертку. От несостыковки, вдруг понял Игорь. От такой случайно продемонстрированной абсолютной беспомощности, какую он в Гречке никогда не видел, и даже не знал, что такое в нем есть. И как им теперь дальше? Но об этом он решил подумать потом. Как минимум, когда они оба окажутся в сухости и тепле, и он будет уверен, что врача все же не нужно. А сейчас требовалось вызвать такси. Он перехватил Гречку поудобнее, чуть провел рукой по вздрагивающему боку в неловкой попытке успокоить. Другой выудил телефон и попытался вызвать машину. Но оператор дежурным голосом сообщил, что все водители заняты и свободный будет только через пол часа. Гром замер в раздраженной растерянности. И что им теперь делать? Он снова взглянул на Гречку. Тот умиротворенно уложил голову ему на плечо, кажется, немного пришел в себя. По-крайней мере, дыхание под ладонью на боку стало более ровным, а лицо перестало напоминать фарфоровую маску. Лужа на земле расползлась почти до их ног. - Ты сможешь идти? - Он слегка двинул рукой, чтобы привлечь внимание Гречки. - Мы сейчас добежим до метро, и оттуда уже вызовем такси. А то тут еще пол часа ждать. Гречка никак не среагировал, и Игоря снова окатило тревогой. Тот явно был в сознании, стоял же на ногах, но находился в каком-то своем маленьком мире. Он прикоснулся к его запястью, чтобы привлечь внимание, и вздрогнул. Кожа оказалась холодной, как будто под ней вместо плоти был толченый лед. Татуировки вырисовывались на бледном голубоватом фоне черными полосами. Грому стало стыдно. Тоже, блин, спаситель долбаный. Ещё и надумал себе, что Гречка липнет к нему из-за каких-то привязанностей, а на деле бедолага просто околел. Смущенный своей дурацкой лирикой, Игорь отбросил лишние переживания и занялся тем, что было однозначно и точно правильно. Он расстегнул куртку, поморщился от сразу же лизнувших спину холодных брызг дождя. Гречка с легкостью позволил себя поднять, и то место, которое он раньше занимал своим теплом, неприятно защипало прохладой. Одеть его в куртку тоже труда не составило, он позволял выгибать себя как угодно, только медленно моргал и прозрачно и бессмысленно смотрел на Игоря. В другой ситуации такая ненаигранная покорность здорово бы завела, но сейчас только пугала. Гром поймал себя на мысли, что скорее хотел бы привезти Гречку домой и разморозить до его обычного ехидного состояния. Он выждал, пока ливень совсем слегка прекратился, и они побежали к метро. Хотя скорее пошли, потому что бежать Гречка отказывался. На ногах он держался вполне спокойно, и взваливать его на плечо, как опасался Игорь, не пришлось. Но никуда не торопился, двигался скованно, как сломанная механическая игрушка. Шел по лужам напрямик, абсолютно не заботясь о своих кроссовках. Уж что было тревожным сигналом о его состоянии, так вот это вот. Если бы он был тем мальчиком-зайчиком на две головы ниже, Гром бы давно забросил его на плечо и донес сам. В метро они спустились совершенно намокшие. Игорь поежился - футболка вымокла на плечах и спине, и он неудачно вступил в лужу левой ногой. Гречка снова спрятался у него на плече, и прикрылся рукой от всего грешного мира. Игорь подсунул руку ему под куртку и снова положил ладонь куда-то на ребра. Это его дурацкая мания контроля давала о себе знать даже в такой ситуации, наверное, или ему подсознательно казалось, что Гречке так было бы легче. Они сидели так близко, что Игорю ощущал, как от него пахло. Сигаретами, алкоголем, но в целом неожиданно приятно. Не так прохладно и горьковато, как обычно. Другие пассажиры, в большинстве своем не менее вымокшие, скользили по ним равнодушными взглядами. Пожалуй, в другой ситуации Игорю было бы и с женщиной не очень комфортно ехать в такой позе на всеобщем обозрении. Ну не любил он публичные проявления всякого. Тем более неловко было бы с парнем. Тем более - с Гречкой. Но сейчас он только почти усмехнулся с неприятной иронией - кажется, его токсичная маскулинность сыграла им обоим на руку, и окружающие видели в них кого угодно, кроме сексуальных партнеров. Один друг тащит другого, в дымину пьяного, домой. Старшего брата нагрузили заботой о младшем, как в детстве. Добрый молодой дядя согласился прикрыть непутевого племянника. Последняя мысль вызвала самые неприятные ассоциации с травмой и его ложью. Игорь поерзал на сиденье и опустил глаза на Гречку. Тот закрывал лицо, и невозможно было понять, стало ли ему лучше. По-крайней мере, движение от дыхания под рукой в темной и теплой прослойке между курткой и футболкой стало хоть сколько-то спокойнее. Но если у него все же передозировка или что-то другое, требующее немедленного вмешательства врача? Снова врать в больнице? Гром поморщился. Придется просить Женю. Этот мужик, в прошлом блестящий хирург, из-за собственной жадности и дурных привычек скатил в итогу свою жизнь до штопания в частном порядке всех тех, кто по каким-то причинам не желал наведаться в официальную поликлинику или неотложку вызвать. У Грома был выбор - подписать его под статью и посадить, или завербовать. Учитывая, что под наркозом или в полуобморочном от боли состоянии люди не слишком склонны к тому, чтобы хранить свои секреты, выбор оказался очевиден. А потом Игорь и сам стал у него относительно постоянным клиентом, подлечивая переодически травмы, которые не особо хотел палить перед начальством в целом и перед дядей Федей в частности. В вестибюле, где Игорь вызывал такси, на них тоже не обращали никакого внимания. Было уже совсем поздно, и одинокие мокрые прохожие напоминали украдкой пробирающихся воров. Или это просто Грома настолько уже профдеформировало, что он только теоретические преступления и мог видеть. Потом он ждал звонка от водителя, а Гречка снова был к нему слишком близко и слишком тесно, непривычно молчал, еще более непривычно не дымил сигаретой и щурился как кот. Игорь допустил мысль, что дело, может, было все же не только в холоде. Может и в нем самом тоже, самую малость. Они оба были сегодня невидимками и могли творить что угодно, но получалось только сидеть вот так вот, в странной и не совсем здоровой близости. Таксист им ничего не сказал, только окинул взглядом на предмет того, нужно ли запросить денежек сверху за химчистку сидений. Игорь-то и обычно таким был, незаметный серый плоский мужчина из толпы. Достаточно опрятный, чтобы не привлекать негативного внимания, достаточно прозаичный, чтобы не привлекать позитивного. Достаточно крупный, чтобы не казаться хорошей жертвой, недостаточно крупный, чтобы казаться интересным соперником. Гречка - дело другое, он совершенно осознанно был человеком-гранатой, человеком-криком среди ночи. Но сейчас это его подавленное и пустое состояние как будто выполоскало все краски и из внешности, и из повадок, тзательно затерло опознавательные знаки. Ни выбеленные волосы, ни все обилие татуировок - ничего из этого не казалось вызывающим или хоть сколько-то привлекающим интерес. Парочка полуночных теней. На заднем сиденье такси Гречка стек по его плечу и опустил голову ему на колени. В другой ситуации Грома бы такое удивило как минимум, а как максимум -заставило бы немедленно проверить карманы. Но сейчас он просто уселся так, чтобы им обоим было удобнее, и подложил ладонь Гречке под щеку. Казалось кощунственным, что его драгоценная кожа будет касаться грубой джинсы. Игорь залипал меланхолично на его туманный безэмоциональный профиль, меняющийся под воздействием бьющих в стекла струй дождя и пьяных отблесков фонарей. Он снова ускальзал от Игоря, терял человечность и на глазах покрывался хрустящим мрамором наивысшей категории, превращался в лучшую, но совсем неживую версию себя. И Гром почти неосознанно провел кончиками пальцев свободной руки по теплой ещё коже, наискосок по лбу, по виску и по щеке, остановился в миллиметре от шеи, потому что шея уже казалась слишком интимной, закрытой зоной. В ответ на прикосновения Гречка чуть дернул уголком рта, наверняка тоже рефлекторно. Но даже это микродвижение помогло разрушить иллюзию, и Игорь с удивлением понял, что все это время задерживал дыхание и только теперь сумел выдохнуть все свое облегчение. Он не знал, куда ему теперь деть свободную руку, и зачел этот факт в смягчающие обстоятельства, когда непривычным для своих сильных и грубых пальцев осторожным жестом заправил прядь упавших на чужое лицо и перебивающих его эстетическое созерцание волос. На ощупь прядка была невесомая, почти призрачная. Как будто Гречка скурил так много сигарет, что постепенно стал сам превращаться в один большой, изящный, неуловимый сгусток смертельного дыма. Пальцы сами увязли в этом тумане и он снова провел рукой по волосам, влажным, жестким, теплым, наверняка вобравшим в себя запахи табака, кальяна, той самой туалетной воды прохладно-горького вкуса и, наверное, даже его, Игоря Грома. Он так давно не прикасался ни к кому такими жестами и с таким платоническим настроем, что и вспомнить не мог, как это делается. Движения казались деревянными и слишком стремительными для такой деликатной задачи. Разве не нужно теперь схватить пряди в кулак и потянуть, чтобы выбить сладострастный стон? Но Гречка был настолько асексуален в своем завораживающем полураспаде, что одна только мысль о сексе покоробила Грома до физической дурноты. И это было еще одной непривычной чертой. Уж Гречка-то, который его, закоренелого натурала, никогда в жизни не смотревшего на других мужчин даже в гиперсексуальной подростковой фазе, загнал в койку почти играючи, никак не мог быть не секси. Особенно сейчас, когда был безмолвно красив и совершенно, словно агнец, покорен. И ведь Игоря бесконечно сильно тянуло к его лицу, коже, волосам, но только не в пошлом смысле прозаической ебли. И это тоже было пиздец как непривычно. Он даже допустил за миг то того, как таксист тормознул у знакомого подъезда, что это все жестокая игра воображения или подсознания. Его собственное чистилище, в котором настоящий Гречка умер в одиночестве какой-то тусовочной квартиры от передозировки или все же влетел в отбойник на чужой желтой машине, а ему в наказание за все грехи досталась эта тихая, вывернутая наизнанку версия. Которая то ли разорвет его на кусочки загнутыми золотыми клыками, то ли просто навсегда останется за его левым плечом в качестве беззвучного укора. Но потом автомобиль остановился, и Игорь вытеснил этот нервный бред необходимостью решать очередную насущную задачу. Впрочем, на этот раз все оказалось не очень сложно. Гречка позволил вытащить себя из теплого салона, поморщился, когда по лицу у него пресными слезами снова заструились капли дождя, но возмущаться не стал. Гром бы соврал, если бы сказал, что ему бы стало намного легче, поругайся тот сейчас с водителем, выбей очередную сигарету из пачки и начни долгий монолог о своих намокших кедах. Но Гречка молчал, и поэтому Игорь слегка направил его в сторону подъезда. Надо было поскорее со всем этим разобраться. Дверь была открыта и привалена кирпичом. Видно, домофон сломался, или кто-то выносил что-то тяжелое и забыл потом закрыть её. Это была удача, потому что кода от домофона Гром не знал, отжимать двери вручную мог, но не любил, а расспрашивать Гречку казалось задачей непростой. Потом, когда они поднимались на этот дурацкий третий этаж в лифте, который действительно пованивал мочой, Игорь внезапно осознал ещё один виток сегодняшней ебучей иронии. Он ведь наизусть смог назвать таксисту гречкин адрес, знал подъезд, этаж и даже прикол с вонючим лифтом. Ну вот кода от домофона не знал, это да. Чтобы найти ключи, пришлось шариться по чужим карманам с привкусом какой-то дурацкой стыдливости. Господи, да они же вчера только поебались в самом животном и грубом смысле! Ключи с брелком в виде эмалевой пизды оказались в заднем кармане и уже через пару минут возни с замками они были в звенящей тишиной квартире. Игорь отпустил Гречку и привычным профессиональным навыком просканировал полузнакомое пространство. В последний раз, когда он тут был, они... Ну да, тоже поебались в самом животном, хотя и менее грубом смысле. - Закрой замки. - Попросил Гречка. Это было первое, что он сказал с того момента, как потратил весь свой голос на то, чтобы отказаться от поездки к врачу. Ну хоть что-то, это значило, что он тут, в настоящем, хотя бы той частью себя, которая переживала за безопасность этой маленькой незаконной крепости. И это вызвало у Игоря куда более сильное облегчение, чем он хотел бы признать. Эндрофины вбрызнулись в кровь в количестве, достаточном, чтобы он как дурак улыбнулся сам себе и десятку дорогущих импортных замков. - Гром, уходи, а? - Вяло попросил Гречка. Тон голоса у него был настолько бесцветным, лишенным привычных глумливых, насмешливых или едких полутонов, что казался ненастоящим. Как будто робот пытался имитировать человека. Но по крайней мере, теперь он не пялился в пустоту и явно не собирался начинать пускать пену изо рта или ловить инсульт от передоза. Игорь подошел к нему, лежащему на полу в позе морской звезды и изучавшему собственный потолок. Зрачки двигались дергано, как голова у собачки на приборной панели после резкого торможения. Уходить было никак нельзя. - Нет. - Его вдруг как из рухнувшей где-то в груди плотины затопило разъедающим чувством вины. - Мне и вчера уходить не стоило. Вообще вчера ничего делать не стоило. Извини. В горле пересохло. Это вот тупое “извини” же вообще ничего не меняло. Он даже не был уверен, что Гречка его слушает. Может, поэтому и признался? Пришлось прикусить язык, чтобы не сказать ещё чего-то лишнего. И сразу же, чтобы сбить с себя оцепенение, взялся за дело - поднял Гречку с пола и потащил в комнату. Против того, чтобы быть уложенным на диван, Гречка яростно воспротивился, и это тоже было неплохим знаком - если уж у него снова проснулся вещизм, значит он постепенно приходил в себя. Отмирал. Игорь усадил его на стул. Гречка поднял на него глаза, на этот раз более осознано, даже сумел сфокусироваться. - Мне надо отлежаться, уходи. Я в порядке, Гром, со мной такая хуйня случается. Значит, он знал, что с ним. Или врал? С этим Игорь решил разобраться попозже. Он оценивающе посмотрел на распластавшегося по стулу Гречку. Предполагал, что для них обоих будет довольно двусмысленно, если он сейчас примется раздевать его обмякшее тело. А для Гречки - ещё и унизительно. Только вот тот совершенно не выглядел так, словно мог раздеться самостоятельно. И абсолютно точно выглядел как тело, которое как-то раз они нашли пушкинским морозно-солнечным утром в лесополосе - такой же юный, ледяной и потусторонний. Только пока еще жив. Поэтому Игорь решил, что гречкино самолюбие, наверное, тоже смерзлось в комок и никак не среагирует на его действия. А сам Гречка спасибо, конечно, не скажет, но хотя бы не будет потом усугублять свой дурной характер простудой. Он расстегнул свою кожанку, выпутал из рукавов руки, подсунул ладонь под спину, чтобы снять ее с чужих плеч. Гречка передернулся, но больше никак не среагировал. Податливая тяжесть тела притягивала руки, и Грому пришлось сдержаться от того, чтобы не провести пальцами сверху вниз по тыльной стороне чужого предплечья просто чтобы ощутить, насколько кожа разогрелась после уличного льда. Гречка следил за ним своим вялым, тягучим взглядом. С одной, объективной стороны, это был хороший знак - он по-крайней мере теперь не пялился в одну точку замершими иголками зрачков. Но с другой, субъективной, совершенно какой-то необъяснимой стороны, Игорю было неловко. Как будто его за чем-то неприличным и запретным снимала скрытая камера. Он невольно опустил взгляд и сам опустился на корточки. Теперь его нос почти касался коленей Гречки, и если бы он захотел, то смог бы уткнуться в них лбом. Только неудобно бы наверное вышло. Поэтому Игорь разогнал в воображении морок образа самого себя, склонившегося в молитвенной позе перед этим лишенным своего золотистого ореола, низвергнутым на грязную землю божеством, и подцепил пальцами кончик мокрого шнурка. И в самых своих странных фантазиях он не мог представить, что будет стоять вот так вот у ног мелкого преступника с несозимеримым эго и расшнуровывать его обувь. Но почему-то сейчас это совсем не казалось ни унизительным, ни отчасти волнующим. Просто то, что необходимо было сделать. Затем он снял с Гречки футболку, и на это он тоже отозвался только покорной безучастностью. Его тело, которое обычно Игоря, к его огромному смущению и возмущению, заводило с полоборота до сверзвуковых скоростей, сейчас выглядело как красивая, новая, совсем бездушная кукла. Манекен. Гром прикусил щеку изнутри. Ему страстно захотелось прикоснуться снова, на этот раз всей ладонью. Напомнить себе, что Гречка действительно существовал и существует сейчас, а не порожден его изведенной чернухой и одиночеством фантазией. Но трогать его в таком состоянии было кощунственным и неуместным. Версией насилия. Как будто своими лапищами, да без разрешения, он точно переломал бы все до основания. От этих мыслей его отвлекла новая татуировка, полускрытая отвернутой от него рукой. Вот тут Игорь не удержался - осторожно коснулся, повернул к себе. Разглядел и фыркнул, громко и глупо. Вот уж точно, лучшее средство развеять сомнения в том, что перед ним на самом деле тот Гречка, которого он всегда знал. Этот придурок умудрился себе набить тату в виде себя! - Ты что, себя что ли набил? - Он не удержался и обвел кончиком пальца свежий чернильный контур. - Нарцисс ебаный. Гречка вернул ему тающую, почти незаметную на его до сих пор обледеневшем лице усмешку. Игорь утвердился во мнении, что Гречка почти ничего до сих пор не соображает, и поэтому процесс раздевания превратился почти в бытовую последовательность действий. Он не задумывался даже, когда подцепил кнопку на джинсах, в миллиметре от нервно вздымающегося от дыхания набитого на животе очередного языка пламени. Но тот вдруг вздрогнул, глаза у него широко раскрылись, зрачки сузились в приступе паники. Холодные пальцы с неожиданной для разжиженного состояния тела вцепились Игорю в запястье, костяшку больно царапнуло кольцом. Он резко отдернул руки, казалось, будто они были утыканы иглами или раскалились докрасна и могли причинять боль. Сердце нервно стукнуло сгустком крови в голову, и Гром сглотнул. Ему не хотелось думать, чем была продиктована такая реакция, но разум следователя соединял точки на карте очевидной травмы и без его отмашки. Гречка забивал татуировками старые и новые шрамы на теле, но как он скрывал нематериальные отметины, Игорь мог только догадываться. Ему для сохранения совести хотя бы немного целой оставалось надеяться, что с ним такая реакция никак не связана. Просто триггер на движение, на состояние, на что угодно, только не на Игоря Грома. Но самым мерзотным было то, что наверняка он даже сам себе этого гарантировать не мог. Заигрался в жесткий секс без граней и границ, и проиграл. - Не дергайся, ты чего? Ты же весь мокрый, простудишься. - Слова снова звучали глупо, как будто ему в горло кто-то запихнул кассету с записанными репликами, и каждый раз, как он открывал рот, она играла, заглушая его собственные слова. - Мне почему-то кажется, что в этот раз ты сам точно не справишься. А потом он сделал ещё одну вещь, и тоже вроде как не сам. Само вышло. Хотя как полицейский, он отлично знал цену таким “само” и иллюзий насчет себя не питал. Просто для самоуспокоения, эгоистично и нечестно протянул руку и прикоснулся. Погладил по боку, чувствуя, как по телу мурашки побежали от дикого и пьянящего, но совсем не сексуального чувства. И от облегчения - потому что видно не в нем было дело, Гречка не отдернулся и не отпрянул, наоборот, дыхание у него чуть выровнялось. Потом Гречка хихикнул. Звук вышел странный, грудной, и Игорь даже сначала не понял, что он означал. А когда понял, то растерялся на распутье эмоций - что ему теперь, еще больше успокоиться или напрячься наоборот и принять такую реакцию за признак окончательного отлета кукухи? - Расслабься, я смогу. И помогать мне помыться тоже не надо, мне не восемь месяцев и не восемьдесят лет. - Проговорил Гречка. Голос у него все ещё звучал безлико и постно, а губы шевелились как у персонажа старого кукольного мультика, артикулируя каждое слово. Но по-крайней мере, он говорил, видел Игоря и в общем был в сознании. Отличный повод для того, чтобы выдохнуть из легких тридцать килограммов осевшей там тревоги. Игорю все равно пришлось побороться с собой, чтобы решиться отпустить Гречку одного. Он критично оглядел его, ослабшего и поплывшего, с ног до головы, с кончиков темных и мягко прикрывающих глаза ресниц, до кончиков высветленных и слипшихся от влаги волос поперек лба. Он опять напоминал ему какую-то картинку или фотку из инсты, слишком хорошую для того, чтобы отражать реальность. Эстетичное умирание. - Ну хорошо. - Кивнул он наконец. Раз уж Гречка снова стал красивым, и речи не шло о том, чтобы просто так продолжать его тут раздевать. - Вот видишь, я в полном порядке. Иди домой. Конечно, Гром и не подумал слушаться. Только когда за Гречкой захлопнулась дверь в ванную, он дал волю собственным ощущениям. Усталость будто только и ждала, чтобы навалиться на него лавиной и сбить с ног. Он едва не опустился на тот же стул - все тело гудело, и Игорь вдруг понял, что тоже замерз. Одежда неприятно липла к телу холодными бинтами, а внутри стало пусто и тесно. Он прислушался - в ванной зашумела вода. Преодолел соблазн заглянуть за дверь и убедиться, что Гречка в порядке. Глубоко вдохнул. Надо было взять себя в руки. Он ощущал себя так, будто перетянул часть гречкиной апатичной вялости на себя. Пришлось приложить серьезные усилия, чтобы поднять руки и стянуть футболку. Голую кожу лизнуло прохладой, он поморщился. Захотелось под горячий душ. Даже не обязательно под тот, под которым уже был Гречка. Игорь вспомнил, что в квартире было две ванные и чуть не застонал от предвкушения. Может, было неприлично лезть в чужую ванну без спросу и неразумно оставлять Гречку без присмотра, но он просто не смог сопротивляться. Тело казалось ему грязным куском отсыревшего брезента, и сопротивляться наградить себя за все сегодняшние потуги в хорошее поведение горячей водой было просто необходимо. В ванной нашлось полотенце и гель для душа, но было видно, что эта конкретная из двух не гречкина любимая. Тут и не было почти ничего, кроме рулона ароматизированной туалетной бумаги, пачки презервативов с пупырышками и сигаретной пачки, в которую была воткнута дешевая пластиковая зажигалка. Лаки страйк. Игорь поморщился и решил не анализировать эту хрень хотя бы сейчас. Как минимум потому, что в текущем моменте никакого значения она не имела. Под горячими струями его собственное тело принялось податливо плавиться, растекаться по кафелю и превращаться в жижу. Будь он дома, наверняка бы залез в свою чугунину и откисал бы часа полтора, переодически добавляя лишнего кипятка. Но тут пришлось сгрести себя твердое состояние и выбраться из ванны, пока зеркало запотеть не успело. Гром наскоро вытерся, закинул полотенце на сушилку. Высунулся в коридор, услышал, что в соседней ванне вода до сих пор шумит ровным водопадом и вышел голым. Не то, чтобы был таким бесстыжим, просто не хотелось надевать несвежую одежду. Из гардероба Гречки он выбрал самые простые шмотки. Надеялся, что они реально простые и он не напялил на себя что-то, что стоило нескольких недель гнобежки неудачливых заемщиков и закладчиков. Потом ещё покопался в разноцветных, приятных на ощупь вещицах, чтобы найти что-то достаточно уютное и комфортное, во что Гречка мог бы одеться после ванной. Ничего не попадалось под руку - все было слишком броским, явно провокационным, слишком узким, слишком широким, и Грому стало неловко копаться в чужих вещах. Гречка не оставлял себе места для слабости и блеклости даже дома. Наконец он откопал поношенную толстовку, чью-то чужую, наверное, потому что на груди красовалось название какого-то московского вуза. Украденную или просто забытую, закинутую на дальнюю полку шкафа. Рядом с ней, в этом же углу, лежали обрезанные из треников шорты. Игорь надеялся, что эти вещи были заброшены так далеко просто от того, что не подходили гречкиной бешеной натуре, а не потому что отбывали там свой срок, очищаясь от неприятных ассоциаций. Он постарался привести нутро шкафа в порядок, но оно и до его вмешательства выглядело так, будто туда противопехтоную гранату закинули. Потом забрал вещи и положил их в гостиной на диван. Этот диван, с которым у него успела навязаться уже целая куча приятных воспоминаний, манил своим белоснежным сиденьем, но Игорь переборол искушение. В последний раз он ел сегодня утром, перехватил жалкий сэндвич, и теперь, когда тревога, ответственность за другого человека и холод отступили, пришло время голода. Желудок болезненно сжался и погнал его на кухню. Но в маленьком холодосе, куда он бессовестно вторгся, не осталось ничего, кроме двух банок пива. Игорь снова на манер собаки напряг слух. Вода все еще лилась. На миг ему пришло в голову, что Гречка мог отключиться, и он осторожно подошел к двери и прислушался. Убеждая себя, что это только ради безопасности, приоткрыл створку на тонкую щелку. Ему в лицо ударило облачко теплого мягкого пара, пахнущего терпко и сладко. За шторкой обрисовывались контуры фигуры. У Грома чуть даже голову закружило, и он мигом прикрыл дверь. Почему-то чувствовал себя так, будто вырвался из страстного и крепкого поцелуя. Встряхнул головой по-собачьи. Снова прислушался к желудку. Вспомнил, что видел с торца дома крошечную шаурмячную, воображение сразу же нарисовало ароматный сочный мясной кулечек. Пришлось надевать промокшие кроссовки и накидывать куртку. На улице теперь было совсем темно, и все так же мокро, поэтому он быстро добежал до кафешки, не тратя время на рефлексию. Она оказалась открыта, и вот в желтом кружке света, пока шаурмечник готовил ему две порции, Гром наконец попытался обдумать, во что влип. Очевидно, сейчас он не станет говорить Гречке о том, что им надо перестать видеться. Не то, чтобы его мнение изменилось, скорее наоборот, упрочилось только. Он же, сука, вот прям сейчас мог бы работать, а не топтаться у ларька на чужом районе и переживать, как бы какой-то дурацкий пацан не откинулся в ванной от злоупотребления своим токсичным образом жизни. Но сегодня в этом никакого смысла не было. А еще он никак не мог выкинуть из головы ту сторону, которую Гречка ему невольно сегодня засветил. Уязвимую. Человечную. Кажется, очень нуждающуюся в чем-то. И ведь это же было очевидно, Гречка все же был человеком со всеми вытекающими. Но то ли сам так тщательно прятал в себе все, что хоть минимально намекало на слабость, то ли Игорь и не старался ее разглядеть - но сегодня это стало для него открытием. И ему до ноющей боли не хотелось теперь навсегда прощаться с тем, чему он стал невольным свидетелем. Обрекать это на что-то неприятное. Игорь переступил с ноги на ногу. Про него нередко говорили, что он конченный сукин сын, заботящийся только о том, чтобы принести очередную жертву на алтарь своему единственному богу - раскрываемости. И как бы он в этот момент действительно хотел бы быть таким! Равнодушно списать ставшего скорее вредным, чем полезным информатора, откинуть его в сторону и забыть. Не ставить на самого себя еще больше ловушек. Но он таким не был. То ли к счастью, то ли к сожалению. Поэтому вернулся обратно в квартиру, уселся, наконец, на диван и сожрал шаврульку под аккомпанемент воды в душе. Взял себе перерыв от переживаний - будь что будет. Окунулся в физический комфорт, когда телу наконец было тепло, мягко и сытно. Шум в ванной, наконец, затих, и тишина эта стала даже какой-то напрягающей немного. Он прислушался к звуку открывающейся двери, потом к шагам по коридору, и только тогда понял, что надо бы как-то себя обозначить. Сполз с мягкого сиденья и выглянул в коридор. Стоял Гречка сам, но все еще был похож скорее на плохую копию, чем на себя самого. Но выглядел, по крайней мере, живым, хотя и нездоровым. Игорь на мгновение допустил возможность того, что теперь-то его долг выполнен и он может уйти. Потом всего-то останется ещё неделю готовиться к новому разговору о том, что им дальше друг с другом делать и убеждать себя, что он все надумал кристально правильно. Но это был бы легкий до отвращения путь, а Гром такими не хаживал. Тем более, он все еще не знал, чем было вызвано гречкино состояние. Да и вообще, что мешало тому после его ухода занюхнуть еще дорожку и на этот раз отъехать окончательно? - Я уже хотел к тебе стучаться, думал, ты утонул там. - Тем более что Гречка выглядел достаточно дезориентированным, чтобы не замечать его в паре метров от себя. Пришлось обозначиться ещё четче. Вышло не особо. Тот дернулся, уронил полотенце и оглянулся на Игоря с абсолютно лишенным узнавания взглядом. Черт, надо было помягче как-то, наверное. Грому пришлось экстренно разруливать ситуацию, и только после этого Гречка выдохнул и поджал губы чуть смущенный своей реакцией. Если бы не все прочие обстоятельства, Игорь бы обязательно посмаковал этот момент чуть дольше - смущенный Гречка, спешите видеть. Но сейчас он мог только смотреть на его трясущиеся руки, которые никак не могли справиться с узлом на полотенце, и давиться раскаянием. - Я думал, ты ушел. - Буркнул Гречка явно недовольный, но все еще слишком ослабший, чтобы выразить свою реакцию как-то более бурно. - Я же сказал, что не уйду, пока не убежусь, что с тобой все в порядке. - Игорь вздохнул. Кажется, ему и самому себе требовалось объяснить, зачем он вопреки логике и желанию спасаемого им индивида все еще тут трется. - Я сам сходил в душ и сам снял штаны, куда ж еще лучше? Ты свободен, все, можешь не терзать себя больше. - Гречка рухнул на диван, туда, где недавно сидел сам Игорь, и отвернул лицо. Если бы было так легко взять и перестать терзаться и грызться, закрыть дверь и оставить за ней всю ту систему ловушек и силков, которые он настроил для других, но в которые в итоге попал сам! Игорь невесело усмехнулся и сел рядом. Непривычно было видеть Гречку почти голым, но совсем не воспринимать эту наготу как прелюдию к сексу. Он поправил полотенце, прикрывая пялящегося на него с бедра бешеными глазами стилизованного тигра. Линии рисунка были слишком тонкими, чтобы полностью перекрыть широкий красный шрам прямо поперек тигриной морды. Потом он вспомнил про вещи, которые нашел в шкафу. Взял толстовку и накинул ее Гречке на плечи. Тот еще не успел остыть после душа, был какой-то особенно чистый и соблазнительно-наивный. Игоря смутили такие наблюдения, смутило то, как близко и неуместно они тут сидели. Он попробовал разбить накрывший их купол тишины. - Я не нашел у тебя никакого пледа. - Молчание тяготило. Гром понимал, что сам с собой делает - он ведь не раз использовал этот азбучный прием на допросах, пытал подозреваемых неразбавленной тишиной. Но сейчас ему самому физически требовалось ее заполнить. Все объяснить. - И вчера ты тоже сам сидел и сам ходил, а в итоге сегодня я нашел тебя полностью убитым. И я себя не терзаю. Просто... Мне не похуй. Считай, чисто по-мусарски. Слишком много сказал, и все ведь ненужное. Он вздохнул. Напомнил зачем-то о своем статусе, разгородил их с Гречкой ещё одним барьером. Но, видно, в отношении живых окружающих людей его чуйка действительно сбоила по-черному. Потому что вместо того, чтобы прогнать его окончательно, или снова замереть в молчаливом оцепенении, Гречка повернулся и уставился на него своими холодными ящеричными глазами. Потом пожал плечами и кивнул. - Ну оставайся. И Игорь остался. Он положил вторую шаву на кухне, героически преодолел желание ее съесть, а теперь смотрел, как она крутится в подозрительно чистой микроволновке. Думал, почему остался. Неужели правда просто потому, что полицейский? Или по другой причине? На вариантах этой другой причины он начинал буксовать покруче, чем в самом запутанном висяке. Откидывал аргументы один за другим, а к некоторым даже прикасаться не хотел. Ну абсурдно же. Ну не может же он! Размышления прервал писк микроволновки. Он достал бумажный кулек, положил на найденную в шкафчике пластиковую тарелку и понес в комнату. Гречка так и остался на диване, но переоделся в то, что Игорь для него приготовил. Он дремал, откинувшись на спинку, прикрыл глаза и казался крайне умиротворенным. Впервые настолько умиротворенным с того момента, как они сегодня встретились посреди дождя. Даже будить жалко было. Но Гречка услышал его шаги, веки у него дрогнули, и он приподнял голову. - Будешь есть? - Игорь протянул к нему тарелку. И тут во второй раз за вечер Гречка среагировал совсем не так, как этого ожидал Гром. Вообще не так, как среагировал бы нормальный или относительно нормальный человек. Он отшатнулся и зажал рот руками, как будто увидел нечто омерзительное до дрожи. Все его лицо одним порывом страдальчески исказилось от отвращения и смеси ужаса и узнавания. Как будто он встретил того, кто убил его в прошлой жизни. Игорь отступил, решил, что это на него у Гречки такая реакция. Только потом проследил направление взгляда, в котором мешались все негативные эмоции разом, и догадался, что дело в шаве. Спрятал ее за спину, никак не мог понять, чем невинный рулет из лаваша и мяса мог вызвать такое отторжение. Обожгло тревожной догадкой - может, у Гречки на почве чего бы там ни было и с желудком беда? Как-то раз в молодости ему пришлось побывать на вызове у нарика, перед смертью заблевавшего все густой темно-коричневой кровью, и даже патологоанатом потом удивлялся такой реакции организма. Игорь никак не мог понять, нужно ли ему подойти ближе и помочь, или сначала унести пахучий кулек на кухню. - Ты не хочешь, чтобы я вызвал врача? - Он по-дурацки топтался на пороге и судорожно припоминал телефон Жени. - У меня есть один знакомый, в больницу ехать не придется, и никаких записей не останется. Гречка сдавленно покачал головой. К лицу вернулись краски, но он все еще прижимал ладонь ко рту в судорожном защитном жесте. Гром унес шаву на кухню и запихнул в холодильник, поглубже, чтобы поскорее избавиться от запаха. Отсутствовал он не больше минуты, но когда вернулся, Гречка уже снова абсолютно переменился. Вернулся обратно в свой кокон стеклянной апатии. Лицо, только что выражавшее сотню эмоций одновременно, застыло красивой бездушной маской, и только чуть увлажнившиеся от выступивших слез глаза напоминали о том, что Игорю только что выпало наблюдать. - Это из-за запаха. - И звучал он снова также, будто сгенерированная роботом аудиодорожка. - Я пойду спать. Будешь уходить - закрой дверь снаружи, у меня есть запасной ключ. И ушел в свою спальню. Только стеклянные бусины, закрывающие проем в стене, затрещали, сталкиваясь друг с другом. Также сталкивались и мысли в голове у Игоря - громко, бессмысленно и хаотично. Конечно, теперь он точно никуда не собирался уходить. Ему было в пору благодарить Гречку - тот своим странным и нездоровым поведением дал ему отличный и кристально чистый повод остаться. Со спокойной совестью надо было откинуть все дурацкие терзания, потому что никакой нормальный человек не ушел бы после того, как сколько-то небезразличный ему человек такое выдал. Можно было свалить все на гипертрофированную ответственность и ещё и остаться в итоге героем. Он покружил по квартире. Охваченный внезапным приступом паранойи проверил замки, прошелся по кухне из угла в угол. Игорь сам себе казался незаконным тут, каждый лишний взгляд ощущался как вторжение в чужое личное пространство. Хуже ситуацию делало и то, что он никак не мог отключить внутреннего следователя и перестать анализировать все, что попадалось на глаза. Очень дорогая кофе-машина, которой не было тут в последний раз - на какие шиши? Целых три дуделки - он их все сам курил или гостей принимал? Белые крупинки на журнальном столике в пояснении и вовсе не нуждались. Поэтому Игорь лег на диван, изнуренный попытками в ментальный самоконтроль и попросту физически измотанный, и выключил свет. За окном снова разошелся дождь, колотил по стеклам и по подоконнику, и в темноте этот перестук звучал так, будто кто-то настойчиво пытался привлечь его внимание, выстукивая тысячами пальцев сообщения по окнам. Но с этими тяжелыми решетками никаких монстров можно было не бояться. Гречка обезопасил себя даже от таких врагов. Только от тех, что жили у него под кожей, за маской красивого лица - не сумел. Но, судя по тому, что больше чем за год общения в таком плачевном состоянии Гром видел его полтора раза, считая тот, когда он был кем-то серьезно избит и все равно умудрился его соблазнить, оборону от них он держал неплохо. Получше, чем сам Игорь от своих. Уставший мозг взялся мучить его самой изощренной пыткой - Гром блуждал на грани сна и яви, не мог ни отключиться, ни связно мыслить. Поэтому наполовину бесконтрольные, мысли копошились у него в голове, выгибаясь в причудливые и иногда опасные ментальные конструкции. Грома вообще-то всегда подспудно напрягала мысль о том, что однажды он может сдаться тому, что в приступах гнева вопило гадости ему на ухо и подзуживало самые темные побуждения. Только вот он всегда представлял себе это падение как полную потерю контроля над своей жестокостью, кровавую волну, которая потопит все его принципы и морали. Поэтому старался строго контролировать эту часть своей личности, держал себя на диете из эмоций, укутывал в систему сдержек и противовесов. И пока строил укрепления на одной стороне, внутренний враг ударил в спину. Он не сумел проконтролировать себя не в допросной, а в спальне. Они с Гречкой, по сути, неплохо дополняли друг друга, если складывать вместе их уродливые стороны. Разница была лишь в том, что Игорь свою пытался прятать, а Гречка провокационно выставлял на всеобщее обозрение, холил и лелеял. Перед глазами возникла картинка того, как они сливаются в одно в очередном приступе экстаза, полностью поглощают все хорошее, что в них обоих ещё оставалось. Это видение было таким реалистичным и неприятным, что он вздрогнул и сбросил с себя дремоту. Приоткрыл глаза, уловил тенью какое-то движение. Мышцы сразу же напряглись, Гром напряг все органы чувств, чтобы расшифровать послание темноты. Но это оказался Гречка. Кому бы еще быть в гречкиной-то квартире! Замер, как олень в свете фар, и сверлил Игоря немигающим взглядом. Или оленем был именно Гром, безропотно ожидающий, пока его снесет бампером? Он приподнял голову. - Эй, ты чего? - Гречка молча отступил назад. То ли чтобы уйти, то ли изготавливаясь к прыжку. - Тебе нехорошо? Надумал все же поехать к врачу? Гречка сделал к нему крохотный шажок и оказался достаточно близко, чтобы Игорь мог взять его за руку. Или ощутить его дерганную ауру. Или учуять его нервозное возбуждение. -Нет, я просто... Ты же знаешь, что сегодня произошла авария? - Он провел кончиком узкого влажного языка по верхней губе. Игоря бросило в жар. Пространство между ними затрещало от напряжения, и совершенно не эротического характера. Грому было сложно разобрать эту эмоцию на хоть сколько-то понятные составляющие, но держать эту издевательскую дистанцию между ними было мучительно. Он прищурился, решаясь, а потом поймал Гречку за запястье и притянул к себе. Ожидал встретить сопротивление, но тот легко поддался и опустился на сиденье, обжег его прикосновением даже через одежду. - Когда машина в отбойник влетела? - Вспоминать приходилось с усилием. - Да, слышал. Но что... Гречка так резко наклонился к нему, что они чуть не столкнулись лбами. Гром задохнулся от неожиданности и оказался пришпилен к дивану немигающим взглядом живущих своей безумной жизнью зрачков. - Я там был, Гром. Я все видел. Я видел, как они... - Как они сгорели. Если ты посмотришь запись с ближайшей камеры, то наверняка увидишь, как за пару минут до аварии их обогнала черная машина. За рулем сидел я. Он проговорил это словно молитву или покаяние, на одной ноте, едва слышно. Его хрипловатый шепот заползал Игорю под кожу вибрацией и мешал сосредоточиться на содержании. Он запоздало понял, что это некого рода признание, и на секунду язык к небу прилип от паники - неужели Гречка действительно сделал что-то такое, о чем нельзя молчать, и решил рассказать об этом ему? Но потом фраза подгрузилась окончательно и Игорь растекся по сиденью от облегчения. Одновременно и оттого, что его дурацкая версия оказалась разбита, не успев толком сформироваться и потому что теперь понял, что мучило Гречку. ПТСР, всего-то. - Так тебя из-за этого развезло! - Слова сорвались с губ раньше, чем он успел их обдумать. От собственного несерьезного отношения стало совестно. Игорь поколебался, но потом притянул Гречку к себе. Кажется, тому нужно было оказаться рядом с кем-то. И, возможно, услышать слова поддержки, как бы мало они не значили. Гречка поддался на его призыв с такой готовностью, что у Игоря защемило в груди. Кажется, все остатки человечности, что оставались ещё в его проблемном информаторе, сворачивались сейчас в болезненном приступе беспричинного раскаяния. - Ты, конечно, ебануто водишь, но в этом случае ты точно не виноват. Там переднее колесо отлетело, водитель потерял управление. Они все погибли мгновенно, скорость-то была под двести. Кто-то в момент столкновения, кто-то при взрыве. Им больно не было. Ты не виноват. Спи. Игорь сам не понял, как принялся поглаживать его по спине. Совсем не сексуально, так, как никого уже давно не касался. Утешающе. Убаюкивающе. Он гладил Гречку и через него гладил свою мятущуюся душу. И ему самому становилось лучше.