Познавательный урок

      Если бы только норвежец мог сейчас сбавить свои обороты и хотя бы попытаться успокоить младшего брата, если бы он с ним поговорил, еcли бы что-то ответил на слова исландца, тогда, быть может, Томас не испытывал такого раздражения, граничащего с ненавистью, такой боли… Но Норвегия молчал. Молчал и молча делал своё дело, раз за разом пытаясь проникнуть ещё чуть-чуть глубже, ещё на какую-то долю ускоряя темп, не позволяя таким образом Йоханссону как следует свыкнуться с ощущениями и притерпеться, всё время даря ему новый дискомфорт.       Но Йенсен всё же пересилил себя и невнятно пробормотал:       — В первый раз всегда больно, — на этом он иссяк.       «В первый раз всегда больно»?.. Исландия нахмурился. А может, этот кошмар будет повторяться вновь и вновь, всегда, когда исполненная гордыни и похоти душа норвежца того пожелает, когда он властно поднимет руку на младшего брата, когда небрежно расстегнет ширинку своих брюк? Выходит, Томас будет ещё не раз так жмуриться и мужские выделения не раз будут течь по внутренней стороне его бёдер?..       Йоханссон прикрыл глаза, уже уплывая куда-то за границу боли, когда заднее отверстие буквально онемело от всё нарастающего трения, а рецепторы кожи стали просто неспособными передавать в нервы отголоски ощущений. Исландия всё так же упирался руками в пол, безвольно уронив голову. Утешающие слова Андерса его вовсе не утешали, даже напротив — вызывали новые капельки солёной жидкости, выступающей из уголков глаз. До чего же ты опустился, маленький мистер Йоханссон!       Сексуальное действо всё длилось и длилось, а легче не становилось вовсе, даже наоборот — внутри становилось всё теснее, ведь норвежский орган неумолимо наливался кровью. Несчастный исландец уже давно перестал плакать. Ох, интересно, а что будет час спустя, два часа? Как Андерс будет смотреть в глаза младшему брату? Наверняка прямо и совершенно бессовестно. Мальчишка ощущал, что каким-то непостижимым образом к боли примешалось ещё некое неведомое чувство, не поддающееся описанию... Слишком слабое, чтобы его оценить и к нему привыкнуть.       — Ну же, Ис, — пробормотал норвежец непослушными губами, подавляя желание вновь прикусить собственную руку, дабы не сорваться на тихий вскрик удовольствия, — хотя бы… стон…       Томас гладкими и ровными зубами прикусил собственную губу — наверняка на чувствительной бледно-розовой коже останутся отметины как напоминание о том, что испытывал в подобные моменты мальчишка. Старший брат, чёрт бы его побрал, не солгал хотя бы сейчас, памятуя о том, что боль пройдет… Это вовсе не означает, что Томасу было совершенно не больно, он до сих пор испытывал дискомфорт, но та режущая боль, мерзкая тянущаяся мука постепенно ослабила хватку своих клешней. А странное чувство, червячком гниения появившееся где-то внутри организма, все росло и раздувалось, хоть и довольно медленно. Несмотря на всё возмущение сложившейся ситуацией, факт оставался фактом: Исландия хотел, чтобы это чувство распространялось внутри и разливалось магмой где-то в области таза.       Примитивные психологические законы не подвели: подрагивание тела Нора, его глубокое дыхание, сдавленные или вырвавшиеся на свободу стоны, его вспотевшие руки на талии младшего брата, движения раскаленного члена в организме… Все это напомнило Томасу ярчайшие картины, отображенные на страницах тех самых похабных романов. Все это вызвало непрерывный ассоциативный ряд, всегда возбуждающий мальчишку до предела.       К слову, Томас был поразительно чувствительным и мнительным: пьянел при виде рюмки и поправлялся при виде полного блюда. Вот и сейчас, когда он слышал звуки, издаваемые старшим братом, доведенным до точки наслаждения, когда он сам принимал участие в таком диком для непривыкшего глаза процессе, когда он невольно приобщился к сексуальному меньшинству, когда его губы хранили еще остатки криков боли и братских поцелуев, когда юный извращенец ощутил ЗАПАХ СЕКСА... Вот тогда-то он вновь почувствовал возбуждение, безумное, неприемлемое в данной ситуации, но все же возбуждение и наслаждение, а если не их, то их тень. Губы парнишки разомкнулись и с них сорвался выдох, не достигший еще порога полноценного стона.       Стоило Исландии издать какой-то невнятный звук, отдалённо напоминающий сигнал о наступающем наслаждении, как Андерс приободрился. Сквозь пелену удовольствия он почувствовал странный триумф: вот, наконец-то исландец смог расслабиться и поддаться! Это была пусть маленькая, но всё же победа, и следовало довести дело до конца, а Йенсен ощущал, что долго он не продержится, что тело его всё ближе подходит к своему пределу…       — Я же вижу, что тебе это нравится, братик, — в словах Норвегии пробились ноты насмешки. Молодой человек медленно вынул орган из разгорячённого братского тела, чтобы самому чуть перевести дух и не кончить до того, как младшенький будет извиваться под ним в приступе безудержного оргазма. — А теперь будь хорошим мальчиком, ложись на спину…       Услышав слова брата, исландец ослабил напряжение в руках, от чего они тут же подкосились, и мальчишка рухнул на пол одним плечом, а после, под воздействием инерции, перевернулся на спину, распластавшись на мягком ковре перед братом, так как принять прежнее положение даже при всём желании Томас вряд ли бы смог. Сейчас он выглядел довольно эротично: согнутые в коленях ноги, чуть разведённые в стороны, а между ними – горящее и ещё не сжавшееся отверстие; живот вздымается от глубоких и неровных вдохов; на предплечьях, груди, щиколотках – мурашки от легкой прохлады, которую чувствовало практически лишённое одежды тело. Белая блузочка окончательно смялась и перекошено повисла на исландских плечах какой-то нелепой тряпкой, в прочем, будучи расстёгнутой, она открывала шикарный вид на нежную и узкую грудную клетку младшего из братьев. Волосы его, и без того не всегда пребывающие в безукоризненном порядке, сейчас растрепались и словно бы хранили отпечатки вспотевших пальцев норвежца, а серебристые пряди разметались по ковру. Губы, истерзанные поцелуями, соблазнительно приоткрылись, бедняге катастрофически не хватало воздуха. Глаза чуть покраснели, а ресницы слипались от недавних редких, но очень солёных слёз.       — Да, — пролепетал Исландия, словно пытаясь убедить самого себя в этой немудреной истине, а заодно дать брату понять, что всё действительно в порядке и он может продолжать. Разомкнуть рот чуть шире и сказать то же самое Андерсу более прямо Томас просто не решился, не позволил себе. Да и что он мог вообще решать? Он всё ещё марионеточная кукла, ранимая, послушная, где-то в глубине своей гордой душонки протестующая, но ни на что не способная.       Норвегия улыбнулся краешком рта и склонил голову на плечо. Это было его торжество — братик «повзрослел» прямо у него на глазах и уже самостоятельно раздвигает перед ним ноги! Йенсен решил, что не стоит медлить более — он уже не мог медлить — и вновь вошёл в прекрасно разработанную плоть исландца, аккуратно, но настойчиво погружая член во внутрь его тела.       — Что, правда? — норвежец едва нашёл в себе силы изогнуть бровь с намёком на иронию.       Сейчас, в такие мгновения, Исландия почему-то начал вспоминать, как представлял, читая те самые книжки, как они лежат на рабочем столе перед его старшим братом, а он, вернувшись с работы, откинулся в кресле, дрожащими от нетерпения пальцами спуская собачку собственной ширинки и бросая быстрый взгляд на дверь, проверяя, заперта ли она от нежданного вторжения младшего отпрыска скандинавской семьи. И представляя всё это, Ис сам не замечал, как его ладонь уже уверенно сжимает через одежду его собственную плоть, и каждый раз с мальчишечьим интересом Том проделывал со своим телом то, что, по его мнению, делал бы его брат...       Но это всё оказалось в прошлом, уже опустилось в омут небытия, оставшись лишь на периферии памяти, как светлый образ детской наивности и невинности. Сейчас Томас был вжат в пол, а над ним буквально навис Андерс, вновь вводя в разгорячённое и изнеможенное тело свою твёрдую плоть. А ведь странно-то как ощущать эту дикую полноту внутри, это трение, даже лёгкую пульсацию возбужденного члена... Чувствовать всё это, и чуточку прогибаться в пояснице, вжимаясь тазом в пол, словно желая избежать контакта, который стал вязко-невыносимым, почти до боли приятным...       Этот контакт хотелось разорвать, лишь бы не вскрикнуть от ударившего в организм удовольствия, но не дай Бог у мальчишки кто-то попробовал бы сейчас отобрать его ненаглядную «игрушку», скользящую у него внутри… А ещё эта властная рука, она обхватила фаллос Йоханссона, от возбуждения буквально прижатый к животу, и беспрепятственно заскользила вдоль ствола, смещая нежную кожицу, чем лишь усилила и без того невозможную муку желания.       Томас зажмурился, шумно выдыхая воздух через ноздри, а потом нечётко произнес всё, на что его хватило в таком состоянии:       — Я… правда… правда это люблю, — сейчас Исландия хотел говорить правду и только правду. Что толку выхолащиваться перед старшим братом, если его мошонка ударяется о твои ягодицы, а разгорячённый пенис вот-вот готов выплеснуть в тебя своё содержание?..       —Ну так что ж, — зашептал Норвегия с придыханием, — подаришь своему братику ещё один поцелуй?..       Все эти порывистые движения, загоняющие разгорячённое тело во внутрь другого тела, все эти неистовые прогибы позвоночника, позволяющие старшему брату всё глубже погрузиться в младшего, все эти охи, вздохи и случайно проскакивающие стоны — вот что сводило неопытного Иса с ума. Интересно, а каков был первый раз норвежца? Наверняка ещё сотни лет назад он оказался зажатым под печально известным датчанином, не будучи в силах противиться… О, Андерсу, вероятно, было довольно-таки больно, памятуя датский напор, вот несчастный норвежец теперь сполна отыгрался на своём братишке, подчиняя и терзая ласками хрупкое тело.       Томас жмурил глаза, словно боясь увидеть лицо брата, и чуть запрокидывал голову, непроизвольно немного ёрзая по ковру под сильными движениями верхнего. Это безумие и пляшущие под закрытыми веками цветные пятна продлились ровно до того момента, пока Норвегия не подал голос, от чего Томас удивлённо распахнул глаза, а так же рот, навстречу губам Йенсена. Удивительно просто — этот поцелуй показался Исландии куда сладостней щемящего в животе чувства, куда сладостней всех запретных ласк… Простой, казалось бы, поцелуй! Который он всё-таки подарил своему брату.       С этим поцелуем Андерс сорвал с губ Исландии ещё и стон, ставший апогеем их маленького приключения. Мышцы на ногах и животе Иса дрогнули, перед глазами совсем потемнело; на миг где-то глубоко в сознании Томаса пронеслась одинокая мысль, что он, кажется, сейчас вовсе потеряет сознание. Но мальчишка умело балансировал на грани реальности и небытия, на пару секунд с головой окунувшись в водоворот непередаваемых ощущений. Это было что-то несравненное, фундаментально новое, и Йоханссон встретил накрывший его оргазм с нетерпением и благодарностью. Исландец не выдержал и, разорвав поцелуй с братом, тихо вскрикнул.       Норвегия ощутил, как изящное, тоненькое тельце под ним дрожит от удовольствия, он почувствовал, как в ладонь его, доселе покоившуюся на возбуждённом исландском органе, ударяет струя тёплого вещества. Сперма просочилась между пальцами норвежца и капала на живот Томаса. Андерс уронил голову на плечо брата, прижимаясь к нему разгорячённым лбом, и сделал ещё пару остервенелых рывков тазом, скользя членом внутри постепенно расслабляющегося тела. Одно, два, три движения, и норвежец судорожно зашипел, втягивая воздух сквозь зубы. Он тоже достиг своего предела.       Норвегия в миг накала вошёл в мальчишку до основания и позволил себе кончить прямиком в анальный проход младшего братика. Испытав долгожданную разрядку, Андерс облегчённо выдохнул и приподнял голову с братского плеча дабы взглянуть, жив ли вообще мальчик. Ис был очень даже жив, только малость потрёпан; но это ничего, исправится.       — Спасибо, — шепнул старший брат младшему на ухо, после чего сухо чмокнул в щёку. Откровенно говоря, Норвегия был доволен собой — он с братом неплохо провёл время, снял напряжение после работы, лишил девственности Томаса, преподал ему неплохой урок, скрасил этот вечер. Уж после такого вряд ли ручонки юного извращенца опять потянутся к тем похабным книжонкам!       Андерс немного неуклюже принял вертикальное положение и оценивающе посмотрел на пол. Мда-а, ковер они немного замарали, но ничего, мелкому негоднику теперь будет чем заняться на досуге, а то, судя по всему, он очень страдал от скуки и ничегонеделанья… Томас так и лежал на ковре, плохо ощущая собственное тело и не решаясь подняться. На щеках его горел румянец, глаза немного дико блестели, губы покраснели, тело было перепачкано всевозможными выделениями. Он чувствовал себя ослабленным и бестолковым; сейчас будущее представлялось исландцу тёмным и туманным.       — Ну давай, чего разлёгся? — смеясь, бросил старший брат, направляясь в ванную чтобы принять душ — всё же рубашка взмокла от пота и неприятно липла к телу.       Томас кое-как встал с пола и безвольно плюхнулся на свой любимый диван — сейчас ему было наплевать на всё на этом белом свете. В поле зрения мальчишки попала его ненаглядная книга с пёстрой обложкой и крикливым названием.       Притормозивший у лестницы норвежец, оглянувшись, наблюдал, как его младший брат берёт в руки книгу, открывает по середине, вздыхает и откладывает в сторону. Когда Андерс Йенсен спускался по лестнице, на губах его играла едва заметная улыбка.