Все совпадения случайны

— Какое удивительное явление. Я, успевший отойти от арки лабиринта лишь на пару десятков шагов, замер и, стараясь не делать резких движений, повернул голову налево. Рядом со мной стояла эльфийка. Простой походный плащ скрывал ее фигуру, но лицо оставалось открытым; по левой брови на скулу спускался узорный валласлин. Серые глаза смотрели внимательно и остро. Эльфийка казалась расслабленной, но по тонким пальцам то и дело проскальзывали едва заметные искры. Может быть, я успел бы выстрелить. Но учитывая то, что я даже не заметил чужого присутствия, мне совершенно не хотелось проверять, на что еще была способна ее магия. — Я слышал, — осторожно сказал я, — здесь дают приют тем, кому больше некуда идти. — А тебе некуда идти? — улыбка эльфийки была холодной. — Человек в гербовых доспехах Эльгарнана? Ты, должно быть, отважен до безумия или до безумия глуп, если решился прийти сюда в таком виде. С чьего же тела ты забрал эту броню? Солнечная Гвардия давно не появлялась в этих местах. — Это подарок. Эльфийка тихо фыркнула. Сделала неуловимое движение рукой, и темный плащ, такой же, как у нее самой, внезапно проявился прямо из пустоты на моих плечах; низкий капюшон упал, скрывая лицо. Я незаметно провел пальцами по подкладке: ткань была почти неотличима от настоящей, лишь порой чуть покалывало кожу на тыльной стороне ладони. — Идем со мной, — велела эльфийка. — И не поднимай головы, сторонников эванурис не слишком жалуют в наших землях. Как твое имя? — Юджин. — Я Силея. Шаг у нее был уверенным и быстрым. Мы спустились в долину, где был разбит лагерь, прошли мимо нескольких зажженных костров, у которых, вполголоса переговариваясь, сидели эльфы. Их было много здесь, намного больше, чем в Бастионе; некоторые прятали обмотанные повязками культи вместо рук и выступающие из плечей и скул тонкие костяные пластины. Может, они тоже не смогли полностью вырваться в новый облик после своей битвы. Может, Завеса легла на них таким же проклятьем, как и на тех, в лабиринте. Я старался не встречаться ни с кем взглядом, но порой эльфы сами поднимали глаза — пустые и безразличные, словно в них не осталось воли к жизни. Словно не за что было больше сражаться, не во что было верить. Солас не сказал об этом, о самой жестокой из утрат. Возможно, даже у него не нашлось слов. Можно было заново отстроить дом; пусть он и стоял бы на земле, а не плыл в облаках. Даже самая острая скорбь по павшим рано или поздно сменилась бы тихой памятью, самые болезненные раны зажили бы; магия элвен совершала и не такие чудеса. Но они жили Тенью и дышали Тенью, и опустившаяся на мир Завеса превратила их почти что в усмиренных. Усмиренных, которые все еще были способны чувствовать. Империю элвен сгубили не только рухнувшие города и поразившая их смертность. Эльфы были слишком многочисленны, и их знаний хватило бы, чтобы приспособиться к новой жизни — так же, как к ней приспособились люди. Я помнил рассказы кузины про стражей в храме Митал; даже спустя тысячи лет их чары превосходили мастерство наших магов. Но, возможно, они просто больше не хотели жить. Возможно, слишком многие, и мятежники, и жрецы, стали уходить в утенеру в поисках воспоминаний о том, погибшем Элвенане; чтобы вечно спать в дивной иллюзии прошлого. Тень позволяла им это, последний акт милосердия. У кого хватило бы мужества вернуться в мир, где он отныне был обречен жить калекой? Отчаянная, жестокая шутка. Я не мог представить, что должно было стоять на кону, чтобы Солас решился на подобный выбор. Мы прошли мимо нескольких шатров из тонкой, искусно расшитой ткани; рядом текли по ветру узкие ленты стягов. Гербы я не узнал — возможно, это были беглецы из местных господ, оставшихся без покровительства и дома так же, как и бывшие рабы. Здесь, среди развалин и грязи, дорогие полотна смотрелись хуже, чем лохмотья нищих. Старый мир умирал, и они умирали вместе с ним, отчаянно и безнадежно цепляясь за последние мгновения жизни. Повсюду лежали обломки руин; огромные колонны, длиной с три собора Вал-Руайо, и простые глыбы камня, почему-то полностью покрытые речным илом. У одного каменного остова были свалены какие-то побрякушки, разбитые статуи и вазы, мятые доспехи и осколки кристаллов. Трое эльфов, опустившись на колени, методично копались в этом хламе, и на них никто не обращал внимания. Я увидел рядом только одного духа, полупрозрачный зыбкий силуэт, не сводивший с них глаз. — Жалость, — сказала Силея, не оборачиваясь. — Раньше мы очищали Тень от паразитов, но теперь никому нет дела. Не отставай. Я старался не отставать. Мы обогнули кусок огромной мраморной руки: у нее отвалились несколько пальцев, и вдоль ладони пролегала глубокая трещина. За рукой обнаружилось небольшое кострище с поленьями и сундуки разных размеров и ковки — и самые обычные, и с удивительной лириумной резьбой. Те, что поменьше, громоздились один на другом, выстроившись в башни высотой в добрых три моих роста. Они чуть покачивались на ветру, но не падали — наверное, их держала магия. Несколько сундуков были раскрыты, внутри лежали зелья и какие-то свитки. Силея остановилась у ближайшего, бросила короткий взгляд на сложенные поленья, и те вспыхнули, занялись сильно и ярко. Я выдохнул, присел рядом, на всякий случай плотнее запахнувшись в плащ. Протянул к огню ладони и на мгновение зажмурился, ощущая кожей мягкое, почти домашнее тепло. Натруженные за день мышцы неприятно тянуло. Силея сунула мне в руки миску с похлебкой. — Спасибо, — искренне сказал я. — Ты больше не считаешь меня вором? — Ты мог бы снять доспех с мертвых, но человеку не подделать печать оружейников Солнечного Бастиона. В ней врезано твое имя. Нет, ты не вор. Про печать я, конечно же, ничего не знал, поэтому мудро решил промолчать и сделать вид, что полностью занят похлебкой. На вкус та напоминала рыбу, вроде той, что варили в тавернах у корабельных доков. Не слишком изысканно, но сытно. — Или, — задумчиво добавила Силея, — очень искусный вор. Я даже закашлялся. — Умоляю! Да я едва выбрался из этих проклятых Садов Вдохновения. Кто вообще дал им это имя?! Силея насмешливо посмотрела на меня. Легко провела пальцем по левой брови, по витому узору валласлина. И я, наконец, вспомнил, кому он принадлежал. — Силейз? — Силейз. Знаешь, что на самом деле делает лабиринт? Я покачал головой. — Выявляет подлинное стремление. Поворот за поворотом ты идешь по черным топям отчаяния, по твоим следам ступает страх: страх ошибиться, страх не успеть, страх потерпеть неудачу. Каждый шаг погружает тебя все глубже. Каждый шаг вынуждает тебя остановиться. Сдаться. Чтобы пройти, ты должен знать, что возвращает тебе волю жить. Найти ту самую, раскаленную, как звезда, мысль, вдохновенную идею, подлинное стремление, которое дает силы на последний рывок. — А если кто-то не сможет? Найти эту мысль. — Лабиринт поглотит его. Те, в ком нет стремления — суть безволие; ни безволию, ни слабости не было места на землях эванурис Силейз. Я вспомнил окаменевших эльфов, в отчаянной и безмолвной мольбе о помощи тянувших ко мне руки. Сжал ладонь в кулак, пытаясь подавить невольную дрожь. В моем мире были свои палачи и своя жестокость, но пытка длиной в целую вечность… — Не слишком ли суровый приговор? Силея пожала плечами. — Лабиринт был одним из ее любимых развлечений. Но не думай, что сюда оправляли лишь рабов и провинившихся. Каждый, кто успешно добирался до выхода, мог потребовать себе любую награду. Только представь, какое это было искушение! Многие шли в Сады Вдохновения добровольно, надеясь возвыситься, спасти семью из цепей рабства или исцелить любимого от изнуряющей болезни. Даже просто ради одного благосклонного взгляда госпожи. Она склонила голову набок, чуть сощурилась; взгляд ее стал острым и колким, как лед. — А ты, смертный Юджин? Зачем ты вошел в лабиринт? И, что намного интереснее, как ты его прошел? — Мне помогли, — честно признался я. — Дух… не знаю, который. — Дух? — Ну, он выглядел, как дух. Как рыжее пламя. Понятия не имею, как он меня нашел. Возможно, в тот момент я подумал о чем-то, что ему понравилось? Было бы здорово, конечно, это узнать. В моем мире было написано множество ученых трактатов о духах и их повадках, но никто так и не смог дать окончательного ответа на вопрос, как именно духи выбирают, кому помочь. С Инквизицией, кажется, ходил один такой парень, дух занял его тело после смерти. Но разве мало было на земле таких же, умирающих от пыток, от голода, от мучительной болезни? Разве недостаточно они звали, клялись, недостаточно просили о помощи? Что такого увидел тот дух, что счел именно его достойным сострадания? Что увидел во мне рыжий всполох? Чем я был лучше хоть одного из тех элвен, закованных в камень и обреченных на пытку вечностью? Подобные необъяснимые подарки судьбы всегда меня порядком смущали. Хотя бы потому, что им надо было соответствовать по уму и доблести, а я уже который день вел себя, как восхищенный дурак. Силея не стала мне отвечать. Резко повернулась, высматривая что-то на горизонте; плечи ее едва заметно напряглись, словно в ожидании удара. Я посмотрел в ту же сторону и не увидел ничего, кроме уже знакомых развалин. Подождал немного на всякий случай, потом бросил короткий взгляд на виднеющуюся вдали арку ворот и осторожно отложил пустую миску. Набрал в грудь побольше воздуха и сказал: — Мне нужна помощь. — Помощь, — эхом повторила Силея, не оборачиваясь. — Со мной шел друг, но я потерял его в лабиринте. Он мог не найти выход. — Если он оступился, его уже не вернуть. — Я не верю, — упрямо сказал я. — Эти статуи эльфов внутри, они еще живы. Они ждут помощи. Возможно, кто-то из жрецов Силейз, тот, кто пил из ее Источника, знает решение. Если они еще помнят то ее правило, о любой награде… Я же все-таки прошел лабиринт? Возможно, они не откажут. Силея тихо засмеялась, и я осекся. — Я — Смотритель Садов, — насмешливо сказала она. — Кровь от крови Силейз, ее потомок в четвертом колене. Что же, назови свое желание, смертный Юджин. … Не было ни грома, ни молний, ни даже россыпи магических искр. Вокруг нас все так же лежали руины городов, останки некогда величественных зданий. Редкие стяги, воздетые на высокие пики, выглядели, как издевка над былой гордостью. Выжившие беглецы и калеки, разом потерявшие все, сбивались в отдельные группы у костров рядом с тусклыми силуэтами духов или рылись в обломках и вывалившемся из Тени хламе. Все это совсем не было похоже на величие, о котором расссказывали древние легенды. Но я смотрел в глаза живому потомку эванурис. И она была готова исполнить любое мое желание. Осознание этого… опьяняло. Я мог бы попросить ее даровать мне силу и бессмертие, мудрость и мастерство, и умение видеть сны, и право говорить с духами. Может, одно мое слово остановило бы Соласа или спасло Арлатан; может, она вернула бы меня назад, в мое время, и великие магистры почтительно внимали бы моим словам, как высшему откровению. Я отыскал бы величайшие сокровища из тех, что были утрачены во времени, и вернул бы их в архивы ученых. Я мог бы даже навестить родные земли, и отец пожал бы мне руку, как равному. Мог бы… Я зажмурился, покачал головой, изумляясь сам себе. Какая чушь! — Пусть лабиринт отпустит всех, кто в нем заперт. — Тогда пойдем, — мягко сказала Силея. — Посмотрим, будут ли они тебе благодарны. Вот так просто? Ладно. Хорошо. Я решил на всякий случай не спорить, с некоторой тоской посмотрел на теплый и уютный костер и, мысленно скрипнув, заставил себя подняться на ноги. От одной только мысли о том, что мне снова придется приблизиться к проклятым Садам, становилось нехорошо. Огней вокруг стало больше, вдалеке то и дело вспыхивали новые; рыжее марево отрывалось от земли, поднималось выше и неторопливо уплывало, распускаясь над нашими головами огромными аляповатыми бутонами. Лагерь беженцев, казалось, разрастался вширь, как вышедшая из берегов река. Каждое мгновение, каждый час их становилось все больше. Воздух вибрировал от невидимой силы, от пролившихся чар, которые были бессильны разорвать невидимый барьер. Сколько же их было здесь — элвен, потерявших цель, утративших надежду? Сотни? Тысячи? Рядом с этим безмолвным, исполненным мучительной боли отчаянием Сады Вдохновения выглядели как чья-то темная злая шутка. Силея ждала, чуть склонив голову набок, и безо всякого стеснения разглядывала меня, как некую забавную зверушку. В ее взгляде не было ни гнева, ни презрения, ни удовлетворения, лишь отрешенное любопытство. Как будто я попросил ее купить леденец на ярмарке, а не разрушить вековые чары лабиринта. Всеобщее отчаяние как будто не касалось ее, разбивалось, как речная вода разбивается о камень. Силея выглядела совершенно невозмутимой, словно нам предстояла всего лишь прогулка по летнему парку. Я вдруг подумал о том, что и эльфы, мимо стоянок которых мы проходили, едва обращали на нас внимание. Теперь это казалось… неправильным? Странным? В Солнечном Бастионе никто не осмелился бы не склонить головы перед первыми жрецами. — Если ты потомок Силейз, — осторожно сказал я, — что это значит? — Абсолютно ничего. Силейз жила тысячи лет; как думаешь, сколько детей у нее было? И сколько детей было у ее детей, и так далее? Я представил примерную сумму и содрогнулся от одной мысли о таком количестве родни. Если Сады Вдохновения были местным ответом не только на проблему перенаселения, но и на сокращение бесконечных племянников, племянниц, их мужей, жен и отпрысков, то отчасти эванурис можно было понять. — Чары лабиринта на тебя не действуют? — на всякий случай спросил я. — Действуют. Но их условия можно обойти. Нет, — усмехнулась Силея, поймав мой взгляд, — у тебя это не получится. Ты не умеешь сомневаться. Точнее, не умеешь сомневаться так, чтобы магия Садов тебя не коснулась. — Но… разве сомнения не опасны, когда нужно стремиться вперед? Силея покачала головой. — Ты не понял. Обычные сомнения сделают тебя пленником лабиринта быстрее самого черного страха. Но если ты сомневаешься во всем — вообще во всем — даже в том, что существует лабиринт и весь мир вокруг тебя, даже в том, что существуешь ты сам, — ты будешь недосягаем для магии Силейз. Помни: Тень отражает разум смотрящего. Если ты сделаешь сомнение своей сутью и образом мышления, разве тебя испугает неудача? Разве тебя настигнет отчаяние? Иначе говоря, Сады тебя попросту не увидят. Я сморгнул. — Ты говорила со мной, эм… сомневаясь, что я существую? — Я сомневаюсь, что существую я сама, — легко отозвалась Силея. — Если Тень способна воссоздать бесконечное множество реальностей так, что их нельзя отличить ото сна, каков шанс того, что ты сейчас не спишь? Что ты не часть чужого сна? Так что не слишком переживай по этому поводу. Ну или можешь попробовать решить еще одну простую задачу. В мире, где все ложно, ты или вор, или нет. Из этого следует? — Следует, — вдумчиво повторил я, — что я или вор, или нет? Силея закатила глаза. — Кто учил тебя основам логики? — Тот много раз пожалел об этом, — тяжело вздохнул я.