Все совпадения случайны

Сады Силейз оказались лабиринтом. Магическим лабиринтом, уточнил Солас. К сожалению, его постигла участь Пути Знаний: Завеса раздробила ярусы на куски, спутала тропы. Духи-проводники покинули это место, а те, кто остались, уже вряд ли помнили свою цель. Часть путей погрузилась в Тень так глубоко, что оказалась полностью отрезана от этого мира. Даже живые стены, сказал Солас, поросли какой-то ядовитой дрянью — я не разобрал слова и решил, что это некий подвид вымершей элвенской плесени. Беглецы, те, кто искал здесь убежища, обычно выходили к лабиринту с северной стороны. Там от древней магии остался лишь неуловимый шелест певучих трав, все хитроумные ловушки были давно обезврежены. Духи и элвен сделали это место своим пристанищем и, как могли, расчистили его, чтобы никто из новоприбывших не попал в капкан. К сожалению, с той стороны не было элувианов. Поэтому нам надо будет пройти через южные ворота, сказал тогда Солас. Но не беспокойся, мастер Юджин, ближе к центру лабиринт уже не опасен. Просто не отходи от меня далеко. Я и не собирался. Мы прошли узорную арку из живых, склонившихся друг к другу статуй — они напоминали бы людей, если бы не змееподобные переплетающиеся руки и растущие из боков несколько пар странных пластинчатых крыльев. Но Солас не выглядел встревоженным, и я решил, что мне тоже не стоит осуждать чужие предпочтения. После первых двух поворотов мир стал обретать цвета и звуки, с каждым шагом все сильнее наливаясь жизнью. В Садах Силейз дышалось легко и свободно, как весенним утром после дождя. Под ногами растекалась ожившая радуга, прозрачная и искристая; я шел, вспоминая высокие своды университетских залов Вирантиума, и лорда ректора, позволившего интендантам-сопорати сопровождать очередную исследовательскую экспедицию, и легкую беззлобную усмешку мастера Эшери, и серебряный голос Чести. Вдохновенный азарт и безграничность поиска, бесконечность новых открытий. Ощущение легкости и буквально распирающей изнутри жажды жить пьянило лучше любого вина. Я не успел понять, в какой момент все пошло не так. Первой появилась тревога, липкое ощущение чужого злого взгляда в спину. Затем холодное отчаяние, как бывает, когда вдруг понимаешь тщетность своих усилий; острое и мучительно-горькое признание поражения. В конце концов, я не выдержал, на мгновение замедлил шаг и обернулся. За нами из стен тянулись тонкие хрустальные лезвия. Проход позади зарастал сам собой, очертания тропы тут же таяли в зыбкой дымке. Я торопливо отступил подальше. Покрутил головой и вполголоса помянул Древних по матерям. Соласа рядом не оказалось. Предаваться скорби и размышлять о том, что произошло, не было времени: местная магия подступала все ближе и явно была настроена сожрать любого, кто окажется на ее пути. Я вернулся на центр тропы, покричал несколько раз, предсказуемо не получил никакого отклика и быстро пошел вперед, выбирая дорогу наугад. Теперь я видел их все время: острые хрустальные шипы росли прямо из живых изгородей. Они были длинными и тонкими, как лезвия антиванских убийц; и, казалось, такими же жадными до крови. Свет, запертый в ломаных гранях, был мутным и отливал то багровым, то темно-лиловым. Порой мне казалось, что я слышал звон — или стон? — скрежещущий, будто стальные когти отчаянно и зло скребли по стеклу изнутри. У того, кто назвал это место Садами Вдохновения, было совершенно дерьмовое чувство юмора. Некоторое время спустя я вышел к новой развилке. Правая и левая тропы выглядели абсолютно одинаково и казались пустыми и полностью заброшенными. Я бросил беглый взгляд назад, убедился, что шипы не отстают, и повернул направо, как и Солас в прошлый раз. Наверное, в этом не было особого смысла, но мне хотелось придерживаться хоть какой-то стратегии. И не забывать считать шаги. Счет помогал не думать о том, что я могу с очень большой вероятностью застрять здесь навсегда. Ладно. Ладно. Первое правило, если ты вляпался в проблему: не поддаваться панике. Я попытался позвать силу Источника, но не услышал ничего, кроме стеклянного скрежета. Древние жрецы то ли не могли, то ли больше не хотели помогать. Тени множились под ногами, расползались и прятались в корнях изгородей. Я поднял голову, пытаясь найти солнце для ориентира, и чуть не споткнулся. Лабиринт, перевернутый зеркально, нависал прямо надо мной. Он выглядел очень похоже, только стены его были из светлого камня с изумрудными прожилками, украшенные барельефами и точеными скульптурами эльфов, зверей и странных существ, которым я не знал названия. Я шел вперед, и они поворачивали головы, следили за мной сверху пустыми глазами. Некоторые выбирались из камня по пояс, тянули ко мне руки, корчась и царапая пальцами и когтями высохшую мертвую землю, пытаясь ползти следом. Они смотрели на меня и раз за разом раскрывали рты, из которых не доносилось ни звука. Словно просили о помощи. Словно я мог им помочь. — Но я не знаю, как, — сипло выдохнул я. — Не знаю, как! Наверное, Солас, ходивший путями мудрости и силы, знал бы ответ. Наверное, он мог бы обратить камень плотью так же легко, как и плоть — камнем; ведь для Народа не было различий в форме. Наверное, Минан и Халейр, преступившие вековую вражду ради спасения своих людей, могли бы помочь тоже; они были первыми жрецами, глашатаями богов, и древняя воля эванурис все еще жила в них. Если бы Минан позвал солнце, оно бы сошло к нему, отозвалось даже сквозь завесные оковы, и разве простой камень устоял бы против пламени возмездия?.. Но я? Что мог сделать я? — Я постараюсь, — пообещал я, глядя в пустые глаза, — что-нибудь придумать. Если выберусь отсюда. Шипы подобрались уже слишком близко, и мне пришлось перейти на бег. Лабиринт не торопился, разворачивал кольца, как огромная змея, терпеливый и смертоносный. Может быть, он тоже был по-своему живым, как Арлатан, и чуял чужака. Или просто был очень голоден. Впереди показалась новая развилка. Она была похожа на самую первую, как сестра-близнец, словно все это время я ходил по кругу. Может быть, так оно и было, и магия лабиринта попросту водила меня за нос, как слепого щенка. Без проводника мне оставалось полагаться только на удачу. Сколько еще я смогу пройти, прежде чем у меня закончатся силы? Несколько часов. Но рано или поздно шипы меня нагонят. Я вновь перешел на шаг, стараясь дышать ровно. Получалось плохо; тревога и глухое отчаяние сидели в глотке тяжелым комом, тугими обручами сжимали грудь. Каждый новый вдох давался все тяжелее. Звать на помощь не было смысла: я слышал, как мой собственный голос разбивался эхом о прозрачные лезвия шипов, терялся в их скрежещущем стоне, беспомощно вяз в живых изгородях. Может быть, проще было бы сдаться? Стать как те элвен, запертые в камне. Зачем оттягивать неизбежное? Я даже толком не знал, что я здесь делал; смертный, заблудившийся среди осколков древнего величия. Мне все равно было не вернуться в свое время, и рано или поздно Элвенан сожрал бы меня так же, как Страх и Обман сожрали умирающий город. Поэтому, может, стоило просто… позволить этому случиться? Я потряс головой, усилием воли прогоняя подступившую темноту. Сдаться? Остановиться? Нет. Нет, глупая Тень, ведь только в этом и был смысл, в движении вперед, в бесконечном поиске нового, в дерзости сделать шаг. Сотни людей шли, ведомые этим единственным смыслом, этой целью, негасимым пламенем любопытства и азарта открытий; такие же смертные, так же узнавшие усталость, разочарование и страх. Но ни усталость, ни разочарование, ни страх не заставили их отступить. Когда-нибудь, говорили ученикам лорд ректор и госпожа Садия, наши суда пересекут Амарантайнский океан и вернутся в Минратос через западные воды. Мы измерим морское дно и соберем в ладони звездную пыль. Когда-нибудь мы спустимся в самые глубины Тени и совершим то, что не удалось Звездному Синоду. И для этого нам больше не нужна будет сила богов. Я стиснул зубы, заставляя себя сделать шаг. Так шел Арсин Сумманий из Эмерия, вместе со своими людьми покоривший Замерзшее Море. За землями Коркари льды перемололи его корабль в щепки, но те, кто выжил, отправились дальше на юг, по льдам и снегам, сквозь колючие ветра и гибельный холод. Духи принесли в Империум память о них, о собранном из мерзлых камней небольшом туре и о пылающих над ним звездных огнях, которых не увидеть над большой землей. Еще шаг. Так шел Каллист из Таревина, магистр, изучавший забытые тайны Тени. Год за годом он чертил карты несуществующих, вечно изменчивых путей; карты, которые оказывались бесполезными вновь и вновь. Но пути открываются любопытным и упрямым, и духи спустились к нему и провели туда, где водные глубины хранили воспоминания древних, где мысли становились прозрачными и ломкими, как стекло. Еще. Так шел Фердинанд Дженитиви, посвятивший всю жизнь поиску новых дорог. Не осуждая и не обвиняя, сохранив в каждом шаге и в каждом слове бесконечную любознательность и бесконечное восхищение миром. И сотни других, вдохновленных, ступали следом за ним, и белых пятен на карте становилось все меньше. Еще. Так шли все те, чьи имена затерялись в веках, через явь и сны, через болотные топи и глубокие ущелья, через каменные недра, раскаленные от лавовых рек, и заоблачные горные хребты, где едва можно было дышать. Великие магистры и простые бродяги, люди и эльфы, гномы и кунари, рискнувшие всем ради призрачного миража «а что, если», ради вечной, неутолимой жажды открытий. Славьтесь все, кто не знал и не знает покоя! Пусть Тень помнит их шаги, пусть помнит их имена до последней живой звезды. Еще… — Очень неплохо. Золотистый росчерк скользнул над левым плечом — и вниз; как будто кто-то приложил к груди горячую ладонь. Я судорожно выдохнул и жадно набрал воздух снова, и снова, и снова — ощущая, как тугие невидимые обручи лопаются один за другим. Поднял голову, с трудом смаргивая налипшую на веки темноту. — Неплохо, — звонко повторил золотой луч, танцующее передо мной солнечное пламя. Вытянулось, обретая образ и форму; похожее и не похожее на человека. — Но можно еще лучше. Идем! Идем? Но… Я торопливо оглянулся назад и сморгнул от неожиданности. Хрустальные шипы исчезли. За моей спиной была лишь уходящая обратно тропа с самой обычной живой изгородью. Зеркальный лабиринт над головой исчез тоже — теперь там было просто небо; правда, облака висели низко, и солнца по-прежнему не было видно. Воздух все еще не был таким же свежим, как в самом начале пути, но из него уже пропадал запах гнили. Словно я, сам того не понимая, прошел за какой-то невидимый рубеж, где мир возвращался к своему естественному состоянию. Местная магия решила разжать когти; Сады Силейз отпустили свою жертву. Я сделал еще один вдох, заставляя себя успокоиться. Ощущения были такие, словно я только что без передышки взобрался на один из пиков Охотничьего Рога. Огненный дух, кем бы он ни был, уже исчез впереди, лишь под сердцем все еще ощущалось горячее прикосновение. От него шло тепло, не обжигающее, как от солнечного гнева, но искристо-яркое; исполненное неутолимой жаждой жизни. Конечно, это тоже могло быть ловушкой, но… может быть, Солас ошибся, когда говорил, что все духи здесь утратили свою цель? Может, здесь, как и на Пути Знаний, еще остались те, кто помнит? И те, кто ждут помощи. Я развернулся и зашагал вперед. Лабиринт постепенно менялся. Живые изгороди становились ниже, из них начали пробиваться цветы. Сперва это были робкие тугие бутоны; едва различимые в переплетении листвы и ветвей. Но они становились больше, наливались живым цветом, мягко мерцали изнутри. Я присмотрелся, невольно задержав дыхание: в некоторых из них, как в скорлупе из лепестков, спали крошечные птицы. Через несколько развилок и поворотов они стали распускаться в ало-золотые звезды. Птицы слетали с них, разворачивали полупрозрачные крылья, уносились в небо. Несколько пристроились у меня над левым плечом, носились рядом, как беззаботные и дурашливые светляки. Сады Вдохновения. Может, таким прежде и был этот лабиринт, и это Завеса смяла его, исковеркала суть, заперла элвен и духов в каменных изваяниях? Но почему тогда Тень пропустила меня? Мне нужно было отыскать Соласа. В конце концов, он задолжал мне еще пару ответов за то, что оставил меня убегать от изголодавшихся магических шипов. Я очень старался не думать о том, что Солас мог не выбраться из лабиринта. В лицо ударил яркий свет. Я сощурился, торопливо прикрыл глаза ладонью. Живая изгородь закончилась, вытянулась в изящную арку, похожую на ту, через которую мы вошли. Впереди, на сколько хватало глаз, расстилалась равнина, усыпанная каменными обломками. Они были огромными; целые куски вошедших отвесно в землю акведуков, сваленные друг на друга колонны с изящной лепниной, высокие стены домов, в которых зияли пробоины, как от ударов боевым тараном. Как будто над этой равниной когда-то раскрылось небо и выронило сюда все, что осталось от другого города. Может, так оно и было. Между обломками сновали невысокие фигуры эльфов и горели многочисленные костры. Кое-где еще поднимались и стяги на тонких длинных шестах, доносились обрывки голосов и мелькали серебристо-лазурные всполохи. Наверное, это и было то самое пристанище беженцев, о котором говорил Солас. Я вздохнул, проверил арбалет и пошел вперед.