Напарники

Рафаэль спал плохо. Кошмары как бумеранг: уходят, но всегда возвращаются. Вот и на этот раз сны, в последний раз мучившие Рафа два года назад, вернулись и вторые сутки мерещились образами и картинами того, чего он страшился больше всего на свете. Хоть сам в этом себе никогда не признавался. Раф вновь стоит на безликом поле боя. Он давно потерял им счёт. Иногда ему казалось, будто в Нью-Йорке не было места, где бы они не сражались с кланом Фут. Его окружают истерзанные, изломанные тела японских пешек. Воздух гудит от запаха крови. На языке — металлически-сладковатый привкус плоти. Рафаэль лежит у стены, отходит от оглушения. В голове шумит, по виску текут обжигающие капли. В карапаксе жжёт невыносимо, болью отдавая в позвоночник, пульсируя в мозгу. Раф пытается взвыть — настолько ему плохо. Из приоткрытого рта вылетает лишь слабый стон. Перед глазами цветные пятна пляшут тарантеллу, кружат, издеваются над ним. Сознание то ускользает, то становится острее, яснее, чётче. Хочется умереть. Вот только крови Раф потерял слишком мало. На мгновение пелена слезает с глаз, и Раф видит Леонардо. Старший лежит неподвижно. На нём не осталось живого места — весь в грязи, синяках, ранах и бурых разводах. В тёмной луже под ним равнодушно отражаются лунные блики. Застывший взгляд карих глаз с обрывками ужаса на дне остекленело глядит в пустоту. — Л… — пытается шевельнуть языком Раф и не может выговорить ни слова. С бесконечной попытки ему всё же удаётся выдавить единственное слово: — Лео… Как же он ненавидит себя сейчас. За слабость. За боль. Да за всё. Взгляд остервенело мечется вбок. Замечает тело Донни и с отчаянием утопающего впивается взглядом в фигуру Майки. Самый младший брат лежит в изломанной позе вблизи от трупа Лео. Внезапно он дёргается едва заметно. Рафу слышится тихий скулёж. Ему бы встать, подбежать, помочь Майки. Но его парализовало. Теперь Рафаэль — сторонний наблюдатель, неспособный ни во что вмешаться. Неспособный прийти на выручку. Ещё никогда он не видел Микеланджело таким разбитым и беспомощным. Невыносимое зрелище. — Майки, — сиплым шёпотом зовёт Рафаэль. Без надежды на то, что его услышат. — Майки… На мучительную долю секунды Фортуна поворачивается к нему лицом. Майк приоткрывает багряно-фиолетовые опухшие веки. Сквозь щели глаз смотрит на Рафа. Жизнерадостная лазурь потухла и превратилась в безучастную холодную серость. Рафаэля впервые заколотило от ужаса. Если младшего удалось морально раздавить… То как быть дальше? Но вот глаза блеснули. На избитом лице Майки мелькает узнавание. Рот с запёкшейся на губах коркой кривится в болезненной улыбке, полной облегчения. Оно длится недолго — черты лица мгновенно искажаются. От кровавого душка начинает подташнивать. Слишком поздно Раф замечает тень Шреддера. Длинная, шипастая, она неторопливо падает на Майки, ширится, увеличивается в размерах. Рафаэль пытается дёрнуться, крикнуть. Бесполезно. Между тем тиран появляется в поле зрения Рафаэля. При виде него страх, впервые не встретив преграды, заструился холодом по жилам мутанта. Мышцы сковали незримые цепи ужаса. В глазах Микеланджело паника. Что же в его, Рафа, глазах, он и думать боится. Доспехи Шреддера отливают смертоносной сталью. Его фигура непоколебима, движения — выверены и отрывисты. Он одной рукой поднимает за шкирку обмякшего Майки. Другую с обнажёнными клинками отводит назад. Раф слабо сучит пальцами по бетону, ломая ногти. До крови кусает губы. По щекам безостановочно текут слёзы. В глотке клокочет застрявший вопль. «Что делать? Что делать?!» Одного мощного удара достаточно. Клинки, с хрустом ломая пластрон вместе с панцирем, вонзаются в Микеланджело. Он обмякает. На его губах замирает натужный вздох. Шреддер не сразу вынимает оружие. Он будто наслаждается совершённым им убийством. Раздаётся хлюпанье. Кровь, слабо пульсируя, начинает течь по костяным пластинам. Густые струи стекают на крышу. Раф невольно всхлипывает. Младший не дёргается в предсмертной агонии, не хрипит, не цепляется за жизнь. Он мёртв. Он валится в багряную лужу, как только Шреддер отпускает его. Поднимаются брызги, дополнившие инсталляцию японского ублюдка новыми деталями. Рафаэль проснулся в тот момент, когда Шреддер, бросив труп Микеланджело развернулся в его сторону, и судорожно сбросил с себя одеяло. Его трясло. Тело покрывала крупная испарина. Перед глазами — алая пелена. Обычно ему требовалось минимум полчаса, чтобы прийти в себя, успокоиться и отправиться в душ. Однако утро не задалось с самого начала. Ободряющие мысли о том, что они победили, что всё закончилось, что это всего лишь кошмар, и ничего из приснившегося в реальности не случилось, сегодня оказались бессильны. Два года назад Раф позволял себе кричать, зажимая рот ладонью, впиваться ногтями в грубую кожу предплечий и плакать. Плакать беззвучно, украдкой, чтоб братья ненароком не заметили и не начали вдруг его жалеть. Сочувствие — последнее, в чём нуждался Рафаэль. Он должен оставаться упрямым, жестоким, решительным и сильным. Должен давать подзатыльники мелкому, огрызаться на справедливые замечания гения и угрюмо молчать, стоя на коленях перед отцом, пока тот отчитывает его за очередной проступок. Должен быть собой. Сейчас же Рафаэль дать себе слабину никак не мог, а потому молчал, пустым взглядом осматривая светлые шрамы на руках и мозоли от оружия на огромных ладонях. Неприятно было признавать, но на сей раз он сдавал позиции. Сколько им тогда исполнилось? Шестнадцать? Подростки, желторотые юнцы, они опрометчиво ввязались в войну японских кланов в Нью-Йорке вопреки запретам отца. Год назад они рвались в бой. После же единственной мечтой для них было убить Шреддера и тем самым прекратить бесконечную мясорубку. И их желание сбылось. Всё закончилось, оставив после себя закалённых боями воинов с в дребезги разбитой психикой. Рафаэля иной раз бросало в дрожь. Нет, причина не в страхе, а в недостатке адреналина. Он ненавидел клан Фут, ненавидел Шреддера, но сражения стали частью него. Без них Раф всё равно, что мёртв. Тренировки не давали привычного эффекта — после них он чувствовал себя отвратительнее, чем, к примеру, после спаррингов с Леонардо. Сплинтер-младший часто выводил его из себя ледяным спокойствием, чувством собственного достоинства и непоколебимой уверенностью. Рафаэль, впрочем, не отрицал одного: Лео — прекрасный противник. Его сложно победить. А Рафу всегда была необходима цель. Желательно много целей. И одна из них — одержать верх над старшим. Как оказалось потом, у Мастера были свои планы на Леонардо. Годами, проведёнными в подземке, они жили одной-единственной мечтой расправиться с врагом. А когда та осуществилась, внезапно осознали — мир пусть и стал чуточку безопаснее для них, действительность же никак не изменилась. Не рухнула экономика Америки, не начался политический кризис. Люди жили дальше, а преступники продолжали портить им их бытие. Братья с трудом и по сей день свыкались с мыслью, что Шреддера больше нет. Лео пришлось особенно тяжело. Сплинтер, чувствуя это, решил отправить его за пределы Нью-Йорка — то ли постигать дзен, то ли какую другую чепуху. Лео путешествовал чуть больше полугода, а жизнь, кажется, не налаживалась вовсе. Донни искал себя в привычной ему компьютерной среде, Микеланджело изучал человеческий мир, сохраняя облик в тайне. А вот Рафаэль не делал ничего. Совсем ничего. Несмотря на огромный соблазн, давивший на голову мигренью, Раф не стал разорять заначку с алкоголем. Он не боялся гнева отца, осуждения братьев — ему всего-навсего было стыдно показываться перед роднёй нетрезвым. Мол, размяк, пал духом. Нет, кошмары не опустят его на самое дно. Тем более что оттуда возврата нет. Глаза Рафаэля невольно зацепились за фотографию на тумбе. Как во сне он медленно слез с гамака, кое-как удержался на ногах, приблизился и взял застеклённую рамку. Фото трёхлетней давности. На нём Майки подставляет «рожки» Донни; тот пытается казаться серьёзным, но глаза весело блестят; Лео твёрдо глядит прямо в камеру и при этом улыбается тепло и открыто; рядом с ним — непоколебимый Мастер, готовый в любое время дать нужный совет и наставить на путь истинный. Завершал семейный портрет образ угрюмого и отчуждённого урода — Рафа. Казалось, кто-то нарочно взял кусочек пазла из другой коробки и кое-как приладил к почти готовой картинке. Вот, как он себя ощущал: лишним кусочком. Так было, сколько он себя помнил. Возможно, для команды его характер и правда как кость в горле — ему всё равно. Рафаэля понимал только Кейси, и, как ни странно, его это устраивало. Раф поставил фото обратно и неожиданно для себя обратил внимание на газету в дальнем углу комнаты. Он с трудом вспомнил, откуда она там взялась: Майки притащил её из верхнего мира неизвестно, сколько времени назад, и один только хер знал, зачем. Рафаэль забрал её исключительно назло мелкому, прибавив, мол, делать тому нечего, раз он таскает мусор в Убежище, и выбросил случай из головы. Газета так бы и пролежала в гордом одиночестве до скончания веков, если б он не заметил её. Раф подошёл к сшитой стопке потемневших листов, опустился на корточки, поднял их, отряхнул от пыли и прочитал огромный заголовок на титульной странице Нью-Йорк Таймс:

«В НЬЮ-ЙОРКЕ ПОЯВИЛСЯ ОЧЕРЕДНОЙ МАНЬЯК?»

— Опять та же песня, — без удивления проворчал Раф и всё же газету не бросил. Он вернулся к гамаку, сел и, прежде чем развернуть тонкие большие страницы, засмотрелся на огромную фотографию в треть листа-обложки. Ничего примечательного — плохого качества чёрно-белое изображение с места преступления. И на нём Рафаэль не остановился. Следуя указателю страницы с информацией, мутант нашёл нужную и бегло прочитал первые строки криминальной колонки. Глаза его расширились, надбровные дуги взлетели вверх. — Чего?.. — сказал он внезапно севшим голосом. — Ебануться… Статья гласила: «Внезапное убийство без мотива? Тело тридцатилетнего мужчины найдено на окраине Бронкса, в районе заброшенных зданий. Его обнаружили подростки-экстремалы в одном из заброшенных комплексов. — Полный отстой! — поделился впечатлениями с нашим репортёром один из свидетелей, пожелавший остаться анонимным. — Мы с пацанами по приколу шатались здесь, а тут на те — и труп! Полная дичь! У другого подростка корреспонденту удалось узнать невероятную подробность: — Я не человека видел, я вам отвечаю! Зверь, мохнатое чудище, инопришеленец — как хотите, называйте! Интервью прервали полиция и прибывшие на место преступления родители юных очевидцев. Хотите получить больше информации? Тогда смотрите сегодняшний выпуск на нашем телеканале в семь вечера!» — Твою мать, — выругался Рафаэль, потому что газета, судя по дате выпуска, была двухмесячной давности. Он отшвырнул её и, опершись локтями о колени, схватился за голову. Дыхание сбилось, а изнутри поднялся знакомый гнев. — Чёрт. Как я это проморгал? Рафаэль на самом деле прекрасно осознавал, почему так произошло. Смерть Шреддера и отлучка Леонардо не просто расслабили, а подорвали его боевой дух. Отъезд лидера все честно пытались оправдать его стремлением к самосовершенствованию, и только Раф не врал себе: Лео просто-напросто сбежал, а Сплинтер дал ему повод сделать это официально. Да, они убивали футов, убивали безликих воинов, безропотно подчинявшихся выродку в доспехах. Они бесчисленное множество раз находились на волоске от смерти и им всегда удавалось избежать её цепких рук. Нет, проблема в другом. Для Леонардо война оказалась тем обременительнее, что он, как лидер своего клана, взял на себя обязанность убить лидера клана враждебного. Стать душегубом в восемнадцать — участь незавидная. Впрочем, не только он пострадал в тот год. Так или иначе город остался без защиты. Поддавшись меланхолии и влившись в невольную рутину сон-еда-сон, братья успели позабыть, кто они. Не люди — ходячие черепахи-мутанты, ниндзя. И если Рафаэль мог оправдать Донни и Майки, то себя — ни в коем случае. Он второй по старшинству. Его обязанность — защищать Нью-Йорк, пока Лео в самоволке. Да, его методы решения проблем неклассические, будь Раф кем-то другим, то от такого героя не пришёл бы в восторг. Впрочем, выбора не оставалось. Стоило бы попробовать привлечь к делу Дона, а Майки оставить на подхвате… Рафаэль вовремя остановил поток мыслей. Впечатление от кошмара подтёрлось, смазалось, однако тот не выходил у него из головы. Раф бы ни за что не позволил братьям подвергать себя опасности в поисках маньяка-убийцы, охотящегося на пришельцев. — На мутантов, — вслух шёпотом вырвалось у него, — он охотится на мутантов. И убивает их. Кому бы оно ни требовалось, преступник — настоящий псих. А психов, как известно, ни одна лечебница не исправит. Нет, лучше, если братья останутся в счастливом неведении и не узнают о его замысле. Он, может, часто и вёл себя с ними, как последний мудак, вот только ни разу не хотел, чтобы они пострадали. Хватает снов, где их мучения вечны. Скверного настроения как не бывало.

***

Быстро принять душ и проскользнуть мимо безмятежно спавшего на диване Майки и вечно занятого Донни Рафаэлю не составило труда — со Сплинтером было, конечно, сложнее, — и очень скоро он уже перебирался по транспортным узлам подземки в сторону Квинса. Раф мог не делать крюк и спокойно подобраться к Ист-Ривер со «своей стороны», но решил проветрить голову и настроиться перед первой за долгое время вылазкой. Работа от него не убежит, особенно после двух месяцев бездействия. Да и так он подберётся ближе. Долгая тряска и бесконечный шум наконец закончились, и Рафаэль спешно выбрался на поверхность. Он залез по пожарной лестнице на крышу одного из домов, обдуваемого знойным июльским ветром, и внимательно осмотрелся. Обзор у него наметился отличный. Одна беда — информации негусто. И всё же не зря он с братьями выходил на частые ночные патрули и изучал самые неизведанные уголки Нью-Йорка. Знал Рафаэль город лучше, чем самый закоренелый его житель. И здесь было, очевидно, только одно место, где располагался район заброшенных зданий, не считая Южного Бронкса. На частную территорию концерна «Винтерс» подростки вряд ли бы осмелились пролезть. Остров Норт-Бразер. Одинокий и величественный, он олицетворял собой величие природы и отчуждённости от людей. Майки пришёл бы в полный восторг, увидев его. В отличие от Рафа. Он в считанные минуты добрался до набережной и теперь хмуро взирал на далёкую, заросшую громаду среди со здания завода. И чем дольше он смотрел, тем больше затея с расследованием казалась ему отвратительной. Тащиться в Гарлем, где нашли очередной труп, — дело на раз плюнуть. Но тащиться на остров, да ещё и необитаемый… А те подростки знали толк в острых ощущениях. Вопрос в том, как они туда добрались. Он бы попробовал сократить путь через остров Рикерс, вот только территорию тюрьмы стоило обходить стороной даже людям, а о мутантах и вовсе речи не шло. Рафаэля не прельщало попасть на лабораторный стол и терпеть муки человеческих исследований. Он и пожить-то толком не успел! Оставалось одно — плыть в далеко не девственно чистых водах городской реки почти две мили. Хотя как он, житель канализации, смеет жаловаться на грязь? Взяв за ориентир Саут-Бразер, Рафаэль задержал дыхание, прыгнул и идеальной ласточкой вошёл в воду. Ловко загребая руками и ногами, он стремительно поплыл, перебарывая речные течения. Вынырнув всего на секунду, чтобы удостовериться в правильном направлении, погрузился вновь, и спустя какое-то время яростной борьбы со стихией вылез наконец на полуразрушенную временем пристань. Масштаб запустения и издали впечатлял, а вблизи и вовсе поражал. Погружённый во тьму, слабо освещённый далёкими огнями Нью-Йорка Норт-Бразер выглядел оправданно устрашающе и навевал тоску. У привыкшего к любой подлости Рафаэля беспокойно кольнуло под диафрагмой. По его мнению, на Земле нет абсолютно тихого места. Однако даже с отголосками пульсирующей в городе жизни остров выглядел мёртвым. Раф встряхнулся, отгоняя наваждение, достал саи и двинулся вперёд. Хаотично разбросанные доски норовили ужалить ступни занозами, шум от их движения под ногами эхом разносился по округе. Подсознательно Раф успел пожалеть, что полез сюда в одиночку, однако отступать было поздно. Поэтому он сделал первое, пришедшее ему на ум — с вызовом глянул на полуразрушенное здание не то бывшего завода, не то какой станции, словно там кто-то засел и видел его, и двинулся в гущу небольшого леса. Рафаэлю показалось странным, что здесь не стрекотали цикады, не шумела листва деревьев, не шуршала живность. Даже запаха их не чувствовалось. Земля под ногами была иссохшая, а растения давно увяли и сникли. Лишь листва деревьев густо зеленела, создавая причудливый узор из пятен теней на земле. Одно дело — мёртвый человек в переулке, а совсем другое — на вымершем острове. И зачем дети сюда полезли? Совсем у них чувство самосохранения отшибло, что ли? Маловероятно, что маньяк вернулся бы сюда, — и Раф всё равно выверял каждый шаг и пытался не обращать внимания на шорохи и скрипы, издаваемые островом. Сердце его грохало, больно билось о рёбра. Он быстро выбрался к самому большому зданию на Норт-Бразере — больнице Риверсайд. Провалы выбитых окон голодно чернели на фоне грязных обветшалых стен, навевая атмосферу типичных ужастиков, которые он с братьями так любил смотреть в детстве. Минус их заключался в том, что после просмотра они долго не могли заснуть. Их всегда впечатляла жестокость, а чудовища с экранов пугали до чёртиков. Особенно Майки. Как самый маленький и чувствительный ко всему черепашонок, он часто просился к старшим братьям в поисках защиты. К Рафу он наведывался чаще, чем к Лео или Донни, что странно. В отличие от них, Рафаэль много ворчал и норовил прогнать Микеланджело. А вскоре лежал неподвижно, пока мелкий, по-свойски устроившись в гамаке рядышком, сопел в его подушку. Сколько им было? Десять? Всё равно — очень давно. Они больше не те дети, боявшиеся фильмов ужасов, как огня, и вопреки этому тянувшиеся к ним из любопытства. Нет ничего более страшного, чем жизнь. Миновав обрывки огораживающих лент, Рафаэль крадучись вошёл в лечебницу. Изнутри она выглядела не лучше, чем снаружи: разваливающаяся кирпичная кладка, чёрный от грязи высокий потолок, обветшалый пол, покосившиеся редкие койки, изъеденные ржавчиной, терпкий запах затхлости. Каждый шаг Рафа сопровождался тихим скрипом прогнивших половиц и шорохом пожухлых листьев. Отзвуки эти прокатывались по огромным пустым бесчисленным комнатам без какого-либо труда. Сквозняк гулял по зданию, щекоча кожу Рафа. Мутант продолжал продвигаться вперёд. Он всё так же цеплялся за призрачную надежду кого-нибудь обнаружить и постоянно прислушивался к ощущениям. Те хранили молчание. Рафаэль не знал, принимать это за хороший знак или плохой. Выйдя в коридор с бесчисленными дверьми, он, несмотря на опасения заметить чью-либо тень, понадеялся увидеть хоть кого-то. Враг или нет — без разницы. Раздражение от неизвестности начинало вытеснять страх. Очень скоро оно сменилось разочарованием и злостью, когда Раф увидел те же разбитые окна и темноту вдалеке. Лунный свет расплывался лужами по полу и стенам. Рафаэлю пришлось вжиматься в углы, чтобы остаться в тени. Его не тянуло становиться открытой мишенью для противника. Если он вообще тут был. Второй этаж тоже никак не порадовал. Примечательными показались лишь изржавевшая винтовая лестница, норовившая хрустнуть под весом Рафаэля, да выход на балкон, где за побитыми окнами колыхалось лиственное море. Остальное же представляло собой всё те же коридоры с комнатками. Ёжась, Раф вернулся на исходную точку. На повторное обследование лечебницы ушло чуть больше полутора часов, однако Рафаэлю так и не удалось обнаружить ничего подозрительного. Ощущая облегчение и злость одновременно, он вошёл в самое огромное помещение в здании, где высились нагромождения из старых матрасов и коек. От них несло не болезнью, но сыростью, замшелой ржавчиной. Вершиной гора почти касалась потрескавшегося потолка. Привлекло место Рафа не просто так. Когда он проходил мимо, то обнаружил у несущей стены тёмные пятна и решил обыскать сначала остальную свалку. Теперь же, вернувшись ни с чем, Рафаэль не знал, что делать дальше. Тогда он доверился своему телу: опустился на корточки возле бурых следов. В лунном сиянии они казались чёрными. Раф коснулся их пальцами, провёл ими по полу и развернул ладонь. На подушечках остались едва заметные тёмные частички и пылинки. Рафаэль поднёс их к носу, вдохнул слабый металлический запах, едва не чихнул и моргнул удивлённо. Он помнил, как пахнет человеческая кровь, да и кровь мутантов ему не раз приходилось проливать. Но ничего подобного ему ещё не доводилось нюхать. Частицы пахли… по-другому. Не человеком и не мутировавшим созданием. «Херня какая-то», — подумал Рафаэль и поднялся. На этом странности не закончились. Следы продолжались и, извиваясь, исчезали за углом. Как будто тело притащили из другого места и оставили здесь. — «Говно идея», — промелькнуло у него в голове — и мутант пошёл по ним. Полосы привели его к пустой комнате, куда Раф заглянул мельком при первом обходе. Там они обрывались в углу возле окна. Свет сквозь пыльные стёкла пробивался неохотно. Рафаэль сморщился в недоумении и наклонился. Положив ладонь на пол, провёл ею по доскам. Неровности дерева неприятно кольнули кожу. Он подключил вторую руку для расчистки небольшой площади и вскоре увидел люк. Без ручки. — Да твою же… — расстроенно выругался Рафаэль… И осёкся, услышав позади себя шорох. Сначала он подумал, что ему показалось. Но шорох повторился. Мутант застыл, внимательно прислушался. Всё та же мертвенная тишина на сей раз ощущалась совсем иначе. Инстинкты натянулись гитарными струнами, по карапаксу прокатилась вибрирующая волна. Раф молниеносно обернулся. Никого. Принюхался. Человеком или мутантом не пахло. — Тьфу, — вновь чертыхнулся он и отвернулся. — Показалось. Он условился с собой вернуться сюда на следующую же ночь. Не встретив в заброшенном госпитале ни маньяка, ни того, кто сколько-нибудь представлял бы угрозу, Раф успокоился, и поэтому так и не заметил того, кто, притаившись за грудой хлама, всё это время сверлил его пронзительным взглядом лазурных глаз, глубоко посаженных на нечеловеческом лице.