Нарисуй мне нага!

День большей частью прошел бесполезно. Больше – только потому что Айвэ не чувствовал в себе сил признать, что все его усилия не привели ни к какому результату, и с упрямством бронто доказывал скрипевшим сочленениям движка, что делать что-то – лучше, чем не делать ничего. Он перебрал все детали конутра, разложив их на подкладке куртки, как хирург раскладывает по металлическим ванночкам органы, и собрал обратно, взмокнув так, что пота набралось бы на небольшой бурдюк. Перепроверил цилиндры, не обнаружив в их тонких стенках ни единой трещины или дырки. Добрался до кристалла в недрах отсека, но тот тоже был в полном порядке, за исключением разошедшихся контактов: Айвэ замотал их волшебной клейкой лентой Главонаков и, настроив частоту отправления сигнала через каждые двадцать минут, полез разбираться с механикой в самой глубине. Самолет с переломанными шасси по песку бы не взлетел, но было слишком больно расставаться с надеждой, что полюбившийся, проверенный десятком вылетов «Грифон» никогда больше не поднимется в небо. И вот тогда плохие новости, словно назло, посыпались одна за другой. Первое: коленвал остался цел, но намертво заело передаточные поршни. Второе: в полете заевшие поршни перемололо от напряжения почти в труху так, что починить их взялись бы только Главонаки – и только после личного пинка Командора, которому проще было бы списать старый самолет. Вымазавшись в мазуте и масле, злой, как десяток запертых в филактерию демонов, Айвэ вылез из отсека и забрался в кабину, чтобы хлебнуть воды и проверить связь, и вот тогда всплыло третье: лириумный кристалл почти сел. Это было невозможно. Андерс уверял, что лириумные кристаллы никогда не подводят. Что энергии, чтобы питать цепь зажигания, систему навигации и блок связи, в них хватит не то что на десятки вылетов – десятки лет. И все же серебристый столбик, похожий чем-то на ртуть, только отливавший голубизной, опустился практически до нулевой отметки всего за пять выплюнутых в эфир сигналов мэй-дэй. То ли кристалл повредился, когда самолет тряхнуло при посадке, то ли изначальная причина аварии – и спекшихся поршней, кстати, – какая-то завесная аномалия в облаках, закоротившая кристалл. Айвэ постучал ногтем по полоске, и она спала еще на пару десятых вниз, едва не став причиной панического приступа. Каким-то чудом – чудо звалось оторопь и усталость, достаточно замедлившие всплеск адреналина в крови, чтобы мысль поспела за ним, – Айвэ смог медленно выдохнуть, потом вдохнуть, потом несколько раз повторить и, осев в раскаленное подобно пыточному кресло пилота, переписать команду на отправку сигнала на каждые два часа. Энергии хватало на четыре импульса, посланных в пространство Завесы. Если спавшие пара десятых были погрешностью, то, может, осталось бы еще на пятый мэй-дэй. Айвэ посидел еще немного, гоня яркую в его воображении картинку с пустующим креслом дежурного в вейсхауптской сигнальной башне, потом протестующе затряс головой: сегодня из магов в Завесе караулил, поджидая сигнала от «Грифонов», Сурана, и попросту невозможно было представить, что он бросит пост. Он обязательно поймает сигнал, только бы не было бури на пиках Мердайна и помехи от нее не помешали связи. А ведь на сегодня, всплыла некстати из памяти новостная сводка, маги из Башни в Хоссберге прогнозировали грозовой фронт от моря Нокен… Айвэ встряхнулся и спрыгнул через край кабины на песок, заставляя себя шевелиться зачем угодно – лишь бы не гадать, потому что это было невыносимее. Еще невыносимее, чем осознавать: день, разбитый на двухчасовые отрезки, утекает сквозь пальцы также бестолково, как и песок по склонам бархан. Айвэ разломал ящик под пилотским сидением, в котором хранилось всякое пригодное в пути барахло, и подготовил сигнальный костер на случай, если в ночи заслышит стрекот двигателей. Еще раз перепроверил топливный отсек и убедился, что ничего не напутал, пересобрав обратно передающую цепь. Почистил и перезарядил револьмагер, до вечера спрятав кобуру под обшивку сидения – там, где песок точно не забьется в барабан, даже если случится пылевая буря. Немного получилось подремать, устроившись в тени крыла, но воздух был так раскален и густ, а нервы – взведены до предела, что сон скорее утомил, чем принес облегчение. После пробуждения не покидало мерзкое ощущение, будто комбез превратился в стенки кастрюли, в которых Айвэ пытались уварить в собственному соку безжалостные демоны пустыни; похрустев шеей и растерев затекшие ноги, он перевалился через борт кабины и разочарованно застонал, бросив взгляд на часы – прошел от силы час, дольше пытался заснуть, ворочаясь на песчаной сковороде, чем действительно отдыхал. К моменту, когда небо порозовело у горизонта, предвкушая пиршество заката, воды в бурдюке плескалось на донышке. Сил, по ощущениям, осталось немногим больше. Айвэ закрепил крышку двигательного отсека, намертво прикрутил все болты и смирился с собственным бессилием, рассовав инструменты по гнездам в чехле. С момента последнего отправленного сигнала прошел час, кристалла должно было хватить еще на один. Если мыслить рационально – Айвэ честно попытался, привалившись виском к обшивке самолета, – то получалось, что надежда на этот пятый сигнал напрасна. Закат в пустыне наступает быстро (быстрее только в горах), и даже если Сурана поймал последний вопль о помощи, то эскадрилье потребуется минимум несколько часов, чтобы пересечь Мердайн и добраться до точки. Им придется искать одинокий разбившийся самолет в огромной пустыне. И отбиваться от гарлоков – при условии, что Айвэ сдержит порождений все часы ожидания и не превратится в обглоданный скелет… Рациональное мышление полагало смерть Айвэ Махариэля уже решенным вопросом, и Айвэ это категорически не нравилось. В конце концов, подумал он сердито, перегибаясь через борт, это нормально – в момент отчаяния быть иррациональным идиотом. Вряд ли Гараэл рассчитывал скорость полета для Крюкохвоста, когда несся в смертельной атаке на Архидемона, да и он сам не думал ни о чем подобном и мозговитом, когда падал в пике на горящей машине на такой же горящий Денерим. – Прорвемся, – вздохнул Айвэ, похлопав «Грифона» по боку, нажал кнопку связи, окончательно истратив запас магии в кристалле, постоял пару минут, дожидаясь ответа. Ответа не было – ни голоса Сураны, ни Андерса, ни Веланны, ни, чем демоны не шутят, Кларель. «Ну и ладно», – озлобленно, как подросток, уставший доказывать всем, что он взрослый, прошипел в мыслях Айвэ, сбрасывая оцепенение. Ну и пусть. Пусть лучше думают, что он поэтично расшибся о склоны Мердайна или затерялся в облаках, проложив по ошибке курс в безбрежное море Нокен, чем в коробке под сидением чьего-нибудь «Грифона» транспортируют его кости в Вейсхаупт. Так подумал Айвэ и, плюнув на все, выхлебал остатки воды из бурдюка, пристегнул кобуру к поясу и ушел на ближайший бархан смотреть на закат. Небо уже вовсю золотилось, превратившись в зеркало, отражавшее пески. Скатившееся к горизонту солнце обожгло бок о песчаную гряду и начало подрумяниваться сочным розово-алым цветом, будто поджаривалось на пустынной сковородке. На высоте – пусть относительно, футов в сто, но все же высоте, – ярче ощущался ветерок, гнавший вместе с колючими песчинками запах пыли и робкое, проклевывавшееся из темневшего на востоке неба ощущение прохлады. Это было восхитительно. Айвэ закрыл глаза и раскинул руки в стороны, покрутился, остановившись, когда ветер задул в лицо. Под ногами мягко оскальзывался песок, подначивая сделать шаг, другой, за ним побежать, рискуя покатиться кубарем у подножия бархана: как в детстве, когда они с Тамленом сбегали от клана к холмам на опушке леса. Над Бресилианом изредка пролетали на бреющем полете выкрашенные серо-синим «Грифоны», вновь вернувшиеся в Ферелден, и Айвэ представлял себя сидящим в кабине, когда, подначенный воплями друга, со всех ног бросался по склону вниз. Ему казалось, если разбежаться достаточно быстро, то получится взлететь. Если не по-настоящему – так хотя бы во сне. Вот бы сейчас также, чтобы хватило только рук и стремления, чтобы улететь отсюда в Вейсхаупт, к своим, домой… Когда Айвэ открыл глаза, от солнца остался крохотный ярко-красный краешек над окраиной пустыни. Небо было светло-синее, будто выцветшее от жары и припыленное песчаной пылью, звезды – бесчисленными и крошечными, сливавшимися в кляксы галактик и полосу Тропы Гиланнайн, растянутой с северо-запада на юго-восток. Будто дорога от пустыни в Бресилиан, хмыкнул Айвэ, и, пожелав галлам, тянущим повозку с Матерью Тварей, сил, побрел к самолету, как только солнце окончательно скрылось за горизонтом. Похолодало. Знойный душный воздух все еще свистел в легких как в кузнечных мехах, но комбез не казался больше раскаленным пыточным доспехом. Айвэ застегнул пуговицы под горлом и нырнул под нос «Грифона», отбросив горстями песок с наветренной стороны. Потом обошел самолет по кругу, прикидывая, откуда скорее всего явятся порождения тьмы: их норы часто спрятаны в отрогах Мердайна, так что прилива тварей стоило ждать с фланга по левому борту. Если не появились новые ходы с Троп, конечно же, но Айвэ разбился до того, как облетел весь запланированный участок и понятия не имел, что скрывается теперь севернее. Плохо, если нагрянут твари с двух сторон… – Ничего, прорвемся, – в который раз пообещал Айвэ, погладив заклепки на носу «Грифона», и даже не вздрогнул, когда услышал знакомый голос: – Ты разговариваешь с железной птицей. А кто-то еще говорил, что я странный. Айвэ медленно обернулся, не отнимая ладони от обшивки самолета – будто опасался, что тот, перестав чувствовать хозяйскую руку, испугается и взбрыкнет. Коул сидел на крыле. Каркас из ядровика был достаточно крепок, чтобы держать вес «Грифона» с пилотом, и все же определенно Главонаки не рассчитывали, что крыло выдержит вес среднестатистического подростка, сидящего на самом краю и болтающего в воздухе ногами. Однако Коул там сидел. С высоты бархана Айвэ прекрасно видел самолет и все подступы к нему – на пять миль вокруг не было ни единого живого существа, а времени прошло слишком мало, чтобы кто-то мог добраться по пескам до «Грифона» незамеченным. Разве что этот кто-то умел летать, но в таком случае – Айвэ вымученно улыбнулся мысленной шутке, – не стоило беспокоиться. Демоны и порождения тьмы определенно, хвала Создателю за это, не имеют крыльев. – Привет, Коул, – сказал Айвэ и обернулся уже всем телом, прижавшись лопатками к обшивке самолета и скрестив руки на груди. – Привет, – кивнул тот, еще сильнее болтнув ногами. Тень его странной шляпы все равно скрывала лицо – даже снизу ничего не получалось толком разглядеть, кроме поджатых сосредоточенно губ, патл, похожих на пух одуванчика, и серебристых бликов в глазах. Действительно как барханы под луной, подумал Айвэ и вздохнул. – Зачем ты вернулся? У тебя есть наг, чтобы найти Розу. А тут небезопасно, порождения тьмы обязательно меня вынюхают. – А как же ты? – невинно приподнял Коул брови домиком, перестав болтать ногами, и Айвэ улыбнулся уже по-настоящему: – Справлюсь как-нибудь, – он кивнул подбородком на кобуру и, запустив руку в карман, показал на протянутой ладони шесть запасных сильверитовых пуль. Еще три, зачарованные орденовскими храмовниками, покоились в нагрудном кармане на крайний случай. Трех пуль достанет, чтобы изрешетить эмиссара и не дать тому закончить схватку единственным заклинанием. Вот если эмиссаров будет два, или, не дай Создатель, три… Айвэ резко мотнул головой – опять его куда-то не туда повело, – проводил взглядом бесшумно спрыгнувшего на песок Коула. – Как видишь, мне есть, как их отвадить. А вот ты? Коул какое-то время молчал, разглядывая пули на ладони. Потом тронул одну кончиком мизинца и сразу же отдернул руку, будто обжегся, уважительно покивал: в звездную ночь тень шляпы запрыгала по песчаным волнам, словно скользившая в толще вод манта. – А меня они не видят, – пробормотал Коул и стрельнул взглядом из-под шляпы, когда Айвэ ссыпал пули обратно в карман. Тот только плечами пожал: сил осталось слишком мало, чтобы удивляться, а ведь предстояло еще многое сделать. – Тогда повезло, – согласился Айвэ, бесстрашно открыв Коулу спину, и вытащил и кабины запасную канистру с топливом. Он подумывал сбросить ее, когда падал с высоты, но в последний момент смог выровнять полет и сесть с балластом – зато теперь избыток горючего сослужил бы хорошую службу. Можно поджечь охранное кольцо вокруг самолета и отпугнуть тварей, если нападут кучей, а не по одиночке. Или – о чем думать не хотелось, но стоило, – если дело станет совсем безнадежным, поджечь «Грифона», чтобы не достался гарлокам. Жалко будет, если они растащат обшивку такой замечательной машины себе на алтари и доспехи. – Ты тощий и одет в темное. Наверное, действительно можешь проскользнуть мимо. – Нет, – возразил Коул, мягко качнув головой, – ты не понял. Меня совсем не видят. Айвэ опешил, скрутив пробку канистры и уже занеся ее, чтобы пролить первую струю топлива. Так все-таки это мираж? А карту он просто потерял, выходит? Как-то слишком для миража, впрочем; да и могут ли они повторяться настолько точно в деталях? Коул терпеливо вздохнул: – Нет, я настоящий. Я дышу-могу пить-могу драться-я живу. Но мне не надо драться, меня обычно не видят. Как те, у кого я просил нарисовать нага. Они бы не отказали, многие были хорошие люди и хотели помочь, но они не слышали и не видели. Я просил пустоту. – Звучит печально, – кивнул Айвэ и тут же встряхнулся, пролив пару капель горючего себе на колени. – Погоди, ты лезешь в мою голову? – Ты думаешь очень громко, – извиняющимся тоном пробормотал Коул, виновато опустив шляпу. – Прости. Айвэ кривовато улыбнулся – ладно, что уж там, – и продолжил обходить «Грифон» по кругу, оставляя за собой вязкий и вонючий след горючего. Каменное масло, выкачанное гномами из земли, возвращалось в землю. Было бы символично, если бы не было так печально думать, зачем он это делает. – А все-таки, – закончив круг примерно на две трети, пробормотал Айвэ и пригнулся, чтобы под носом самолета посмотреть на замершего Коула, – ты так и не ответил. Зачем ты вернулся? – Твой страх расходится кругами по пустыне, я слышал, – с готовностью ответил Коул, будто только и ждал, когда его спросят. – Ты тревожишься. Тебе нужна помощь. Я могу помочь: меня не видно, и я сделаю также, что тебя не увидят. Он уже предлагал помощь, вспомнил Айвэ. Это было меньше десяти часов назад, а по ощущениям – будто целая вечность прошла. Айвэ облизнул пересохшие губы и неловко передернул плечами так, что остатки топлива бультыхнулись в канистре: – Ты демон? Не самый умный вопрос, наверное, но лучшего он придумать не мог: слишком странно все это было, чтобы пытаться разгадать головоломку самому. Коул не стал ни возмущаться, ни жарко отнекиваться: как застыл, так и стоял, только тень шляпы метнулась туда-сюда, обозначая поворот головы. – Нет. Вот и весь ответ, и поди догадайся, солгал Коул или сказал правду. Чего вообще ждал – что демон честно признается в попытке искушения или что после такого отрицания неуверенность исчезнет сама собой, как ни бывало? В молчании Айвэ закончил круг из горючего, бросил в сторону пустую канистру и, вытерев ладони по привычке о бока комбеза, сел на песок возле Коула. – Я вряд ли помогу найти тебе Розу. Ну… – он немного замялся, но быстро проглотил запинку, запрокинув голову, – что бы было честно, я имею в виду. – Все честно, – так же мягко кивнул Коул. – Ты помог мне, подарил нага. Я помогу, укрою от порождений тьмы. – Что надо будет сделать? Заснуть? Коул снова кивнул. Айвэ с силой растер лицо ладонями, выдохнул, опершись локтями о колени, опустил голову, разглядывая пятна на штанине. Сковырнул ногтем подсохшую каплю смазки, попытался также оттереть кляксу горючего, но только больше размазал пятно. – Я… Он не мог толком сформулировать ответ. Кобура жгла сквозь ткань комбеза, но что-то еще, что-то более важное удерживало от того, чтобы не думая согласиться. Недоверие Коулу? Страх, что это лишь его фантазия, и что порождениям тьмы достанется мирно сопящий Страж и дурачок, считавший, что может его спасти? Отчаянная долийская гордость, требовавшая принять решение Творцов лицом к лицу в бою с врагами, а не в попытке избежать столкновения? Все вместе, может быть? – Не надо, – жестом остановил Коул новую попытку Айвэ объясниться и бесшумно опустился рядом на песок. – Можно не сейчас. Думай. Некуда торопиться, и я могу побыть тут столько, сколько твои мысли будут бродить кругами… Ты же не против, что я буду тут? Он тревожно изогнулся, вывернул шею, будто готовый по мельчайшему знаку вскочить на ноги и исчезнуть, но Айвэ только облегченно выдохнул и горячо закивал: конечно, пусть остается. Так даже лучше; и почти совсем не страшно ждать… В мыслях он сказал «ждать смерти», но сразу же исправил «ждать неизбежного». Что-то неизбежно случится, как случается всегда, но вот каким будет финал истории – они узнают только с рассветом. Айвэ вытянул ноги и, подумав, расстегнул кобуру и положил револьмагер на колени, чтобы был поблизости. Коул уселся по своему обычаю на корточки, зашуршав бумагой, вытащил из-за пазухи карту – уже изрядно пообтрепавшуюся на сгибах, как успел подметить Айвэ, – и, расстелив ее на коленях, уставился на нага пристальным влюбленным взором. Сидеть в тишине было бы приятно, если бы тишина эта не грозила опасностью, притаившейся в ее песках. После прогулки к барханам Айвэ чувствовал себя бодро, но догадывался, что сон – не важно, колдовской, демонический или обычный, – попытается отвоевать свое после тяжелого дня, и поэтому, покрутив в голове с десяток вопросов один другого бесполезнее, все же прочистил горло: – Ты говорил, что тебя не видит большинство, но кто-то все же видит. Кого ты встречал в своем путешествии? – Многих, – откликнулся Коул. Почти минуту, если не больше, это слово единственное эхом вилось вокруг «Грифона», и Айвэ уже подумал, что так и не дождется ответа – но Коул передернул плечами и также спокойно, словно не было напряженной паузы, продолжил говорить: – Король сидел в пустой зале. Ему было так одиноко, что его жалели мыши, догрызавшие его завтрак в щели за его обветшалым троном. Почему я один, спрашивал король, почему никто не слышит моих просьб. Я слышу, ответил я. Но он не просил, приказывал. Я ушел, а мыши продолжили грызть сырные корки. – Это было в Марке? – спросил Айвэ. В Орлее правила императрица, в Ферелдене – Анора. До нее, правда, был Логэйн, но история настолько не вязалась ним, что впору было бы посмеяться. – Не где – когда, – многозначительно обронил Коул, и раньше, чем Айвэ уточнил, продолжил рассказ. – Был эльф с лицом морщинистым и темным, как оставшиеся до зимы яблоки на ветви. Он бродил с плошкой, в которой горело масло, и зажигал другие плошки, и огоньки вспыхивали в кроне, как стая лесных светлячков. Под его шагами скрипела лестница, и скрипели колени, которые он стер, когда носил на спине внуков. Зачем ты это делаешь, спросил я. Не лучше ли лежать в постели и смотреть на дерево из окна. Тогда оно не будет так радовать всех нас, ответил эльф, и зажег еще одну плошку, и я понял, когда поймал из его рук упавшую звезду. Радость – запах печеных яблок и гул заплетающихся в танце ног. Айвэ улыбнулся, будто сам на миг смог почувствовать сахаристую яблочную мякоть на языке. Он узнал в истории обычай городских собратьев зажигать фонари в ветвях венадаля; «а ты знал, – нестерпимо захотелось спросить у Коула, – что этот обычай у наших народов общий? Каждый закат Первый клана обходи стоянку, зажигая фонари на корме аравелей. Радость – это изумрудная искра завесного огня, за которой полощется парус дома», но улыбка заняла долгий миг, а потом Коул продолжил рассказывать, и Айвэ больше не пытался вставлять комментарии. Коул поведал про счетовода, который жил в замке из бумажных стопок, и про астролога, знавшего лишь те звезды, что были вышиты на его шляпе, и про пьяницу, все счастье которого умещалось на выпуклом дне стеклянной бутылки. И про многих, многих других – Айвэ слушал так внимательно, будто каждая история ненадолго становилась его собственной, будто вместе с голосом Коула он мог почувствовать на себе тяжесть мантии, мозоли писчего пера на пальцах, вкус дрянной выпивки, разбавленной дождевой водой, на корне языка. В какой-то момент глаза начали слипаться – Айвэ не заметил толком. Разлепил их раз, другой; потом продолжил смотреть сквозь тень полуприкрытых ресниц, уговаривая себя терпеть и не поддаваться усталости. На краю пустыни ему виделись смутные тени – то ли завихрения песка, то ли кравшиеся фигуры порождений, – но почти сразу голос Коула мягко стлался сверху, укрывал и тени, и самого Айвэ дремотным ласковым покрывалом, и тревога растворялась насовсем. Вряд ли Коул попросту сидел и ждал, пока порождения подкрались бы ближе. Демон не станет делиться добычей, а не демон изрядно рисковал сам, пытался убедить себя самого Айвэ; и так или иначе не существовало в мире больше силы, которая заставила бы его бодрствовать, когда вокруг вертелся калейдоскоп самых удивительных историй. Он не заметил, как заснул, и как однообразный бархат пустыни и пустынной ночи сменился акварельным кружевным сновидением. Было раннее утро самой середины утешника: по колено стлался парной молочно-белый туман, но даже под босыми ногами влажная земля казалась теплой. Пахло цветами и прелостью. Айвэ поежился, поджал пальцы, загребая бережно взрыхленную почву, и пошел наугад вдоль одной из аллей. Вдали, приглушенный туманом, зазвенел колокол. Айвэ обернулся, сквозь туман разглядев – или нарисовав в воображении, пожелав, чтобы сновидение вылепило нужной формы шпили, – крышу лотерингской церкви. Значит, это был церковный сад. Удивительное место, о котором так много рассказывала Лелиана и в котором Айвэ так и не довелось побывать: сигнал тревоги с редклифской станции связи смешал в кучу их стройные планы. Но то было в настоящем. Здесь, во сне, сад цвел, дрожал каплями росы на точеных изумрудных листьях, полыхал ухоженными клумбами эмбриума и астр, которые на деле никогда не цветут вместе, разделенные двумя месяцами лета; и Айвэ, улыбнувшись первым лучам рассвета, заплясавшим на крыше церкви, двинулся дальше по аллее. Сначала по наитию, потому откуда-то из глубины он услышал сдавленный писк, становившийся все громче и громче; не сразу догадался, что это голос нага, а когда сообразил, ускорил шаг, рассекая золотившийся теплый туман. Мелькнули и пропали в его клубах клумбы лилий, кусты сирени, чашечки рассветных лотосов, покачивавшиеся на поверхности крохотного пруда. Айвэ никак не мог сообразить, к чему его ведет сон: он шел слишком быстро, чтобы счесть это утренней приятной прогулкой, и слишком медленно, чтобы не успевать насладиться красотой сада. Капли росы преломляли свет, превращаясь в округлые опалы, переливавшиеся всеми оттенками радуги, сладковатый, растворенный во влажном воздухе запах цветов мягко обволакивал, льнул к коже, будто благовонное целебное масло. Туман густел, превращаясь в сливки, и Айвэ не удивился бы, если бы смог отщипнуть от него клочок и унести за границы сада: поделиться с кем-нибудь, кому тоже необходимо это лекарство от кошмаров и хандры. Аллея все не кончалась. Айвэ подумал было, что так и проведет весь сон в поисках, но стоило ему усомниться – а не сменить ли направление на ближайшем перекрестке, – как туман сразу же отступил на пару шагов, открывая крохотный закуток сада, укрытый в тени лип и вязов. Под куполом ветвей прятался единственный куст, в гуще темно-зеленых листьев таились светло-зеленые бутоны: Айвэ не мог определить, что это за цветок, хотя листья показались смутно знакомыми. Будто он не так давно видел их в настоящем. Или вспоминал, пытаясь нарисовать на изнанке карты? Писк нага из призывного превратился в требовательный. Следуя на звук и внимательно вглядываясь под ноги – не растопчет ли зверька, – Айвэ обогнул куст и, наконец, встретился с нагом нос к носу. Печальный, продрогший зверек сидел под совсем небольшим кустиком с единственным бутоном. Наг дрожал от холода, подмяв под себя лапы и плотно прижав уши к голове, на усах его серебрились капли росы, пушистая шерстка выглядела всклокоченной и помятой из-за влаги – зрелище столь печальное, что Айвэ тоже почувствовал озноб. – Кыц-кыц, – пробормотал он, протянув ладонь и присев на корточки. Смутная догадка, что нагов зовут иначе, чем кошек, мелькнула и пропала; Айвэ успел только шевельнуть пальцами, подманивая зверька, как за спиной его зашелестели раздвигаемые ветви куста. – Иди сюда, – позвал Коул. Наг, миг назад пялившийся перед собой бессмысленными глазами, оживился и встряхнулся от дремы, ведя по воздуху розовым сопящим носом. – Иди, а то замерзнешь, – повторил Коул призыв, и наг крупными прыжками пронесся мимо Айвэ. Тот заторможенно оглянулся, провожая зверька взглядом, но успел заметить только тень движения: наг подобрался, мощно оттолкнулся и сиганул в хозяйские руки. Заерзал, устраиваясь удобнее. Понадобилась где-то минута, чтобы пригреться: зверек удовлетворительно засопел, носом прижавшись к плечу Коула, пока тот гладил озябшие, трясшиеся, словно листья на ветру, уши. – Ты… – пробормотал Айвэ, но Коул отрицательно мотнул головой, прижал палец к блаженной улыбке и, так и не сказав ни слова, подбородком указал за спину Айвэ. Тот обернулся. Из бутона распускалась роза с бархатными алыми лепестками.

***

Айвэ проснулся как от толчка: волна чего-то мягкого и освежающего, словно золотой туман из сна, прокатилась от загривка до живота, отлив мурашек сбежал следом по хребту, и он продрал глаза, чувствуя себя отдохнувшим, будто спал на казарменной койке минимум сутки. Голода не было и в помине, жажда пропала, мышцы чуть тянуло от нетерпения – без боли, как бывает, если после долгой неподвижности потянуться и сменить позу. Айвэ вскочил на ноги, тряхнул головой, передернул плечами, прислушиваясь к телу: не зазвучит ли где в сухожилиях фальшивая нота смертельной усталости, но внутри его наполнял лишь радостный звон. Нестерпимо хотелось засмеяться в голос. Это было лучше, чем хлебнуть целебных снадобий Винн, и ярче, чем ощутить на себе тепло духовных чар Андерса, и… Цепочка сравнений могла тянуться в мыслях и тянуться, цепляя одно за другое, но она лопнула, стоило Айвэ вспомнить, как именно он засыпал. Каждая мысль в сознании – яркая вспышка. Порождения тьмы. Коул. Рисунок нага. Прикованный к земле «Грифон». Полное бессилие. Следы в песке, брошенная кем-то из тварей ржавая загогулина, бывшая когда-то деталью доспеха – и это точно был не сон. Спохватившись, Айвэ захлопал себя по карманам, потом, разглядев блик внизу, поднял из песка оброненный револьмагер, сдул с барабана песок, нахмурился: все шесть пуль были на месте. Он пересчитал их еще раз, шевеля губами, потом поднял голову и снова огляделся: следы порождений тоже никуда не делись. Как же он выжил? Неужели, Коул действительно отвел тварям взгляд, раз они не сунулись за черту невидимого круга в десять шагов от «Грифона»? – Коул! – позвал Айвэ и, испугавшись пустынной тишины, рявкнул громче. – Коул!!! Ответом было тихое шевеление песчинок и гудение ветерка под крылом «Грифона». Айвэ оббежал самолет по кругу, выкликая Коула. Потом, плюнув на все – на бродящих рядом порождений, на кольцо горючего, пропитавшего песок, на безопасность и логику, – бросился к бархану, с которого наблюдал закат, рупором сложив ладони у рта и продолжая звать: – Коул! Коул!!! КОУЛ! И снова тишина, разбавленная лишь оглушающе громким стуком крови в ушах. Айвэ взлетел на бархан, не чувствуя ни ног, ни горения воздуха в легких, покрутился на месте, оглядывая горизонт, заорал снова – безрезультатно, Коул исчез также незаметно, как появился. Может статься, он действительно летает? Или пропадает в чужих снах? Или это все – порождение опаленного жарой разума? Айвэ заорал еще раз, поперхнулся клокочущим в глотке воздухом, склонился, тяжело опершись ладонями о колени. Сердце бухало о ребра, кровь рокотала у висков, заглушая все звуки, кроме собственного загнанного дыхания. Солнце уже достаточно высоко – по такому даже ходить должно быть тяжело, не то что бегать; и немудрено, что в ушах теперь гудит, как от целой эскадрильи… Айвэ тряхнул головой раз, другой. Гул никуда не исчез. Ну точно палуба с колес поехала, с безбашенной, шальной легкостью подумал он, представляя, как будет потом распинаться перед орденскими целителями и доказывать, что его спас пришедший из пустыни (или снов?) парнишка с лунными глазами. Это было бы действительно забавное зрелище. Айвэ заперхал отрывистым клокочущим смехом, распрямляясь, и гул стал громче. «А вот это уже ни разу не весело», – сурово насупился он, обернулся через плечо, потому что показалось, что гул теперь не просто в его ушах, но где-то за спиной… и выше? Достаточно высоко, чтобы приходилось запрокидывать голову. Айвэ так и сделал, едва не ослепнув от раскаленного пустынного солнца. Глаза заслезились. Он торопливо отвернулся, утерев их рукавом, и зачем-то – в безумном приступе надежды, которую заронил в него Коул, нашедший свою Розу, – посмотрел на небо еще раз. Со стороны Мердайна, полыхая серебристыми бликами обшивки, летело целое поисковое звено «Грифонов».