***
Занзас на собственном опыте знал, что изнутри лёд был невероятно красив. Он переливался оттенками оранжевого и красивого медового; он искрился от слабого, едва заметного в том холодном заточении, света. Кусок айсберга, в который босса Варии заточил его собственный отец, не позволял никому увидеть или почувствовать его слишком светлое для неба, похожее больше по цвету на мёд, нежели на огонь, пламя. Холод с раздражающей лёгкостью сдерживал всю его ярость. Не помогал даже ураган, которого в светлой медовой смеси было достаточно. Лёд никогда не таял. Ни разу за почти восемь лет. Он лишь изредка увеличивал площадь узоров, состоящих из тончайших, словно сотканных из снежинок, нитей, или немного менял их, пытаясь не дать пленнику заскучать. В мелочи, который вызволил младшего Скайрини из холодной тюрьмы с таким ужасающим спокойствием, тоже чувствовался лёд. Внутри весёлого и кажущегося таким беззаботным почти ребёнка были если не такие же, то весьма похожие морозные узоры. Они как будто оплетали тело юного неба изнутри, сдерживая янтарь, со всех сил рвущийся наружу. «Сложно поверить, — подумал Занзас, смотря на кресло, в котором сидел парень. — Что он тоже прошёл через что-то похожее». — Мою ситуацию сложно сравнивать с твоей, — словно прочтя мысли своего визави, улыбнулся подросток. — Хотя в чём-то мы безусловно похожи. — В чём например? — прошипел его коронованный хранитель, пытаясь то ли похвастаться знанием японского, то ли сбить гостя с толку. — У нас обоих не самые лучшие отцы. Голос мелочи был странно спокоен, словно он уже давным давно смирился с этим фактом. Невозмутимость ребёнка, говорящего такие вещи, не пугала, только заставляла уважать парня. Босс Варии лишь мимолётно посочувствовал незадачливому отцу, который, видимо будет даже похуже его старика. — Я не хочу растягивать, поэтому спрошу прямо, — подросток в мантии заговорил снова. Его голос был всё таким же спокойным. Мелочь был настолько уверен в себе, что ни на секунду, видимо, не сомневался, что случись что, он сможет или разобраться с офицерским составом Варии, или, в совсем уж крайнем случае, сбежать. И что-то подсказывало младшему Скайрини — возможно, присутствие Лучшего киллера, который самолично проверял состояние юного неба, возможно сила, которую он почувствовал в своём спасителе во время драки в огненном шторме, возможно таинственный и незнакомый ему посетитель, заставляющий Вайпера едва уловимо морщиться — что у парня действительно получится. — Что ты собираешься делать? — пацан смотрел с вызовом, заставляя проглотить все огрызания и ответить максимально серьёзно. — Неужели ты правда хочешь подчиняться человеку, который заточил тебя в ледяную тюрьму? — подросток, не давая Занзасу и слово вставить, продолжил, уже не так пугающе спокойно с прорывающимся то ли раздражением, то ли высокомерием. — Разве ты, как и я, как и все чертовы небеса, не желаешь свободы?***
Реборн едва слышно смеялся. Его и так приподнятое благодаря Тсунаёши настроение теперь стало совсем хорошим. Даже присутствие рядом Шахматноголового, тем более, что тот не пытался навредить ему или Саваде, не могло заставить его перестать улыбаться. Пока рядом не было никого, перед кем надо было бы поддерживать образ, киллер мог спокойно посмеиваться над очередным приключением его Неба. Только Тсуна мог довести приёмного сына Ноно до такого заметного, почти осязаемого, шока. Только он мог с таким спокойным лицом предлагать пойти против Королевской Семьи. «Пусть он и не стал напирать, — подумал солнце, подставляя лицо тёплому, пусть и осеннему ветру. — Но то, что младший Скайрини задумался, уже о многом говорит». По двум связям, не так давно переплетённым в один прочный канат, мерно шло тепло. Та тонкая нить, что слабо связывала, исчезла ещё в августе, превратившись в прочную цепь. Она сковывала, оставляя на запястьях приятный, пахнущий жжёным сахаром ожог. — Я рад был увидеть тебя, — слабо улыбаясь, проговорил Эрнесто, наслаждаясь приятным, отдающим карамелью, жаром янтаря. Небо окутало его ещё там, в той небольшой комнатке. Оно словно защищало его от пламенных брызг, которые невольно отделялись от бушующего впереди огненного смерча. Янтарь надёжно держал Реборна, не давая вмешаться, но заботливо откидывая все искры, что каким-то образом долетали до него. Благодаря такой защите киллер вышел из той комнаты в таком же идеальном костюме, в отличие от Мармона, например. Тому повезло куда меньше. На его плаще то тут, то там виднелись крохотные, едва заметные прорехи. Осколки неба, какими бы маленькими они не были, смогли прожечь ткань, наверняка к тому же пройдя через туманный щит бывшего аркобалено. — Взаимно, Эрнесто, — Тсунаёши мягко улыбнулся больше не скрытый иллюзией и подошёл ближе. Оказавшись в шаге от своего хранителя, младший Савада, всё так же улыбаясь, осторожно прикоснулся к его предплечью и потянул на себя. Реборн, понявший, что от него хотят, с удовольствием раскрыл руки для объятий. — До встречи, моё Солнце, — спустя почти минуту произнёс подросток, наконец отлипнув от не особо-то и протестующего киллера. — Пожелай мне удачи! Не дожидаясь ответа, Кавахира и Тсуна исчезли в пламени тумана, оставив в тёмном вечернем переулке светящиеся, будто что-то инопланетное, неземным светом синие осколки. Словно звёзды на ясном ночном небе, обломки индиго плавали в пыльном воздухе грязного тупика, светясь, но не освещая. — Удачи, моё Небо.***
От чёрного камня, которым были устланы все стены и пол, веяло могильным холодом. Только на потолке, будто издеваясь над пленными, блестели зеркала, отливающие всё тем же чёрным. Почти полная тишина давила на уши, заставляя звенеть что-то внутри черепной коробки. Голова болела практически невыносимо. Только тепло янтаря внутри него не давало полностью раскиснуть в этом царстве мороза и тишины. Изредка слышались невероятно тихие вздохи заключённых, буквально чудом пробивающиеся через звон в ушах, да чуть слышный гул пламени откуда-то снизу. «Хотя, возможно, — юноша поморщился от усилившейся боли. — Мне просто кажется». Снаружи завывала метель, усыпая снегом крышу, но в тюрьме было сухо. Холод приходил не с улицы, его создавало огромное количество мёртвого пламени. Ледяные кристаллы не могли пробраться внутрь, ведь как и выбраться, попасть в Вендикаре без желания герра фон Вихтенштайна попросту невозможно. Огромная крепость посреди зимы, тюрьма для мафии по праву могла называться самым неприступным местом мира. — Здравствуй, Небо тринисетте, — Бермуда появился неожиданно, заставив подростка передёрнуть плечом. — Идём, я дам тебе всё необходимое. Что по мнению главы стражей омерты ему необходимо, Тсунаёши предпочитал не думать. Юноша лишь надеялся, что хотя бы там, куда его ведут будет не так тихо и холодно.*
Форма, которая, как и всё в этом замке, была чёрной, была на удивление удобной. Облегая, но не сдавливая, она приятно сидела на теле, согревая в могильном холоде тюрьмы вместе с внутренним огнём. Плащ скрывал пистолет Реборна, оставленный за поясом, а капюшон прекрасно закрывал волосы и глаза, которые могут выдать подростка всем, кто знает, как выглядел Джотто. Оставалась только одна проблема — лицо. — Я подумал об этом, — словно прочитав мысли Савады, герр, хмыкнул. — Держи. В крошечных, замотанных в бинты, руках, напоминающих ему о битве представителей, лежала тёмная, почти чёрная зеркальная маска. Она отражала лицо подростка, но не показывала маленькие пальцы аркобалено тьмы. Теперь он точно был похож на одного из тех, кто служит омерте. Полностью в чёрном, со скрытым маской лицом, бесформенный страж закона мафии. Он, как и Виндиче, должен будет заставлять людей думать, прежде чем переступать ту тонкую грань, за которой непременно будет одна из холодных, почти ледяных, камер Вендикаре. — Иди, Небо тринисетте, — усмехнулся Бермуда, откидываясь в своём, слишком большом для его роста, кресле. — Пусть они пожалеют, что им в голову пришла мысль нарушить омерту.