***
Звёзды безмолвно сверкали на тёмном, почти чёрном небе. Им было невдомёк, что сейчас делали люди, что они сейчас чувствовали. Для далёких небесных светил вся человеческая цивилизация со всеми её грехами и добродетелями казалась, наверное, не более чем колонией бактерий на дверной ручке. Вроде бы и есть, но что они смогут сделать? Что вечно уставшему Арктуру, что энергичному Ригелю, им не было дела до микробов. У них были собственные проблемы и дела. Красному, уже отживающему своё, надо было заканчивать с работой, светлому же какая-то мелочь была неинтересна. — С днём рождения, Эрнесто, — с мягкой улыбкой прошептал в тишину спящей квартиры юноша, поправив наушник. Электронные часы на кухне тихонько пропиликали, оповещая подростка о начале нового часа. Полночь. Убывающая, уже почти ничего не освещающая луна, смиренно продолжала едва заметно двигаться по горизонту. В отличие от горячих, но таких далёких звёзд, она, такая холодная, что Антарктика покажется тёплой, казалось, действительно интересовалась Землёй и людьми. — С днём рождения, Тсуна, — прозвучал ответ из другой страны, с другого материка. Голос говорящего был мягким и тёплым, словно новый, только что купленный, пушистый плед. Мужчина улыбался, но не всем нужно это знать. Для тех, кто утверждал, что знал его, было бы огромным открытием, что киллер может вот так спокойно улыбаться, говоря с каким-то ребёнком. Для тех же, кто действительно знал бывшего аркобалено, было бы большим открытием не это, а, пусть невидимая, но очень прочная светящаяся янтарём и золотом связь. Небо сдавленно зевнул. Пусть было не так уж и поздно, но младший Савада банально устал за день. Он устал от волнения, связанного с его категоричным нежеланием видеть отца. Он устал от тренировки, которая становилась с одной стороны легче, но с другой — всё труднее. Его пламя было всё более свободным, и наконец-то приближался момент его полного избавления ото льда. «Ну, — с небольшим и таким же усталым, как и он сам, удовольствием подумал юноша. — Хотя бы пламя больше сдерживать не нужно, — он снова зевнул. — С этим прекрасно справляются цепи». — Может ты пойдёшь спать? — со смешком спросил Реборн, услышав уже третий зевок за небольшой разговор. — Завтра, — он усмехнулся. — Ну, точнее уже сегодня будет трудный день. — Ты прав, — подросток снова зевнул. Тсунаёши всё так же улыбался, наконец поднимаясь с, конечно, довольно теплого, но ужасно твёрдого и неудобного пола. Он улыбался, разминая шею, расправляя постель. Его улыбка была немного грустная, немного уставшая, но всё такая же мягкая и тёплая. «Только один день, — подумал юноша, в очередной раз зевая. — И больше я не увижу его как минимум несколько месяцев». — Тогда заранее спокойной ночи тебе, Эрнесто, — прошептал небо, снимая наушники и убирая их на место. — Спокойной ночи, — беззлобно усмехнулся солнце. Он рассмеялся в полный голос, услышав глухой звук удара, когда Савада упал на кровать, и отключился, оставив на лице подростка мальчишескую, подходящую лишь его физическому возрасту, ухмылку.***
Солнце ярко светило, освещая каждый закоулок. Оно давало свет каждому оранжевому, жёлтому и красному листу, неважно, висел ли он всё ещё на пока не голых ветвях дерева, падал ли или уже лежал на грязном асфальте. Но дневная звезда не могла дать никому: ни растениям, ни людям, достаточно тепла. Она светила, но уже давно не грела. И всем живым существам оставалось лишь ждать весны, всегда-всегда приходящей после холодных осени и зимы. Он жмурился, глядя на такую близкую, если подумать, звезду, и улыбался. Уголки губ сами разъезжались, когда парень смотрел на чужую невероятно лёгкую и, видимо, почти пустую сумку в своих руках. Богу тоже, видимо, нравилось небесное светило. Он почти всегда был в хорошем настроении в солнечную погоду. В отличие от тех дней, когда на небе были облака, или когда на землю падали капли дождя, в солнечные дни Божество мягко улыбался с утра и до самого вечера. «Вот только сегодня, — подумал Реохей, на секунду подняв глаза на его Бога. — Ками-сама не особо счастлив, — он неслышно вздохнул, не желая отвлекать Божество от мыслей. — Несмотря на то, что у него сегодня день рождения». Боксёр узнал о празднестве совершенно случайно. Его сестра во время одного из тихих, безмолвных ужинов начала разговор о своих одноклассниках, желая то ли в кое-то веки заполнить пустоту кухни, то ли обратить внимание своего старшего брата на себя.*
Было поздно. Настолько поздно, что даже октябрьское солнце уже давно зашло за горизонт, а звёзды ярко светили наравне с почти полной луной.
Было тихо. Только едва слышные звуки ударов двух вилок о тарелки разбавляли почти звенящую тишину.
Парень не хотел прерывать давнюю традицию безмолвных приёмов пищи. Девушке же впервые за несколько месяцев полного молчания почему-то захотелось поговорить. И почему-то именно за ужином, на котором голосов не было слышно уже несколько лет.
— Эй, братик, — девушка, почти девчонка, оторвалась от еды, немного нервно улыбаясь. — А ты знал, что у меня день рождения в один день с моим одноклассником?
— С которым из? — старший подросток заинтересовано поднял голову, не переставая однако есть.
Он был ужасно голоден, ведь готовил и убирал, как и всегда, он. К тому же сегодня он почти полчаса провёл в том баре, отдавая послание Бога, объясняющее, почему теперь Ками-саму нельзя будет почувствовать, и забирая письма, предназначенные Божеству.
— Не с тем, за которым ты ходишь, как собачка, — недовольно пробурчала младшая Сасагава, то ли по привычке вспомнив о «противнике за внимание брата», то ли поняв, что парень не просто так заговорил с ней. — У него четырнадцатого октября.
— Значит на следующей неделе, — боксёр проигнорировал недовольство сестры, вычленив самое важное для себя.
На кухне снова образовалась тишина, с которой девушка не хотела мириться. Она хотела, чтобы её брат был только её, но тот не желал даже спорить с ней, не то, что говорить нормально, по-человечески.
— То есть, — Киоко зашипела, как разозлённая змея. — Тебя не смущает роль маленького щенка питбуля на поводке у какой-то Никчёмности? — она слишком резко поднялась из-за стола, не замечая или не обращая внимания, что опрокинула стул.
— Не ломай стулья, сестра, — старший подросток устало вздохнул, разглядывая слишком эмоциональную, слишком плохо для него играющую девчонку.
«Неужели она действительно думает, что я её так плохо знаю, — парень осторожно положил вилку на тарелку, чтобы не замарать соусом скатерть. — Глупая».
— Скажу лишь один раз, — он тоже встал и, оперевшись на стол, приблизился к собеседнице. — Меня устраивает любая роль, если я буду рядом с Ками-сама, — боксёр раздражённо поморщился, словно увидел что-то такое противное, что ему вдруг захотелось отвернуться. — Я могу с лёгкостью проигнорировать все оскорбления в свою сторону, Киоко, но я не позволю оскорблять моего Бога. — снова встав в полный рост, Реохей отпустил ауру, как называл это Божество. — Ясно тебе?
*
Солнце всё так же светило, постепенно двигаясь к западу, чтобы исчезнуть из вида на почти двенадцать часов. Листва всё так же тихо шуршала, опадая и создавая сухой ковёр из тёплых пятен, покрывающий всю видимую землю. Сасагава выплыл из воспоминаний и понял, что они почти пришли. До дома его Бога оставалось немного, всего пару минут такой же неторопливой ходьбы. Божество больше не выглядел таким расстроенным и теперь лишь слегка задумчиво разглядывал новые, судя по всему подаренные кем-то в том магазинчике, браслеты. Узкие полоски серебра плотно облегали по-мальчишески тонкие запястья. Они выглядели довольно изящно, но в то же время они не были похожи на девчоночью бижутерию, особенно в сочетании с серебряным кольцом, которое Бог носил, не снимая. — Ками-сама? — боксёр осторожно приблизился, вставая рядом с Божеством. — Могу ли я занять немного Вашего времени? — Почему бы и нет, — наконец слабо улыбнулся младший подросток, останавливаясь. — Буду рад тебя выслушать. — Я бы хотел поздравить Вас с днём рождения, — Реохей, бережно повесив чужую сумку на предплечье, с непохожей на его поведение до знакомства с Богом осторожностью достал из кармана ветровки маленький прозрачный бутылёк. — Я не знал, что Вам преподнести, но это показалось мне достаточно хорошим подарком, — он протянул склянку Божеству, радостно, но немного смущённо улыбаясь. Тсунаёши продолжал улыбаться, слегка удивлённый. Осторожно взяв свой подарок, он повертел его в руках, открыл крышку и поднёс к лицу, пытаясь услышать аромат. — Карамель? — удивлённо усмехнулся Савада, и прежде чем его визави начал оправдываться, с мягкой улыбкой поднял глаза. — Мне нравится.***
Небо остановился перед дверью своего дома, позволяя прохладному осеннему ветру растрёпывать его волосы. Мальчик уже отошёл на приличное расстояние, попрощавшись и отдав сумку. Напоследок он ещё раз поздравил его и пожелал хорошо провести время. «Жаль, конечно, его расстраивать, — подросток вздохнул и наконец вошёл, слишком громко закрыв дверь. — Но рядом с внешним советником довольно сложно хорошо проводить время». — Хей, мой любимый Тунец! — словно подтверждая поговорку о дьяволе, которого нужно лишь помянуть, Емицу со слащавой улыбкой притянул своего сына к груди. Объятия были холодными, словно юноши касался кусок арктического льда. Объятия были странно липкими, будто лёд облили каким-то густым сиропом. Объятия были, наконец, просто неприятными, ведь лёд пах крепким алкоголем, словно был сделан из чистейшего виски. — Привет, пап, — выдавил из себя яркую, но абсолютно ненастоящую улыбку, младший Савада. — Я рад, что ты прилетел. — Какой милый мальчик! — Молодой лев Вонголы, обманчиво радостный, показал на коробку, небрежно обмотанную синей бумагой. — Это твой подарок! Смотри какой большой! Юноша негромко рассмеялся, словно сдерживаясь, на самом же деле выдавливая смех. — Я сейчас сумку кину и сразу же вернусь, — пробормотал он, направляясь к лестнице. Уже на верхних ступенях Тсуна услышал бурчание внешнего советника о том, что негоже сыну отца стесняться, и чуть по-настоящему не захохотал в полный голос, в последний момент сумев сдержаться. В относительной безопасности и почти полной тишине своей комнаты небо расслабился и начал разбирать сумку. Изредка он, будто случайно что-то ронял. То поднимал пуф и кидал его на пол, то слишком громко отодвигал стул, то отпускал какой-нибудь учебник слишком высоко над столом. Подросток сложил спортивную одежду в корзину, которую он позаимствовал из ванной ещё в августе, и, взяв телефон, вышел из комнаты. «Интересно, — гадал он, пока спускался на первый этаж. — Будет ли подарок хотя бы полезным?» Праздничный обед был бы прекрасным, если бы не один мафиози сидящий напротив младшего Савады. Он не один раз начинал говорить, и каждый раз от него так сильно несло алкоголем, что даже через стол юноша прекрасно ощущал неприятный запах. Праздничный обед был бы даже довольно неплохим, если бы один внешний советник Королевской Семьи мафии, юноша не будет показывать пальцем, не пытался быть милым и любящим отцом. Если бы он просто не тянулся каждые несколько минут, опаляя запахом перегара, чтобы похлопать сына по плечу или приобнять его.*
Убывающая, почти уже невидимая луна, неярко светила и притягивала взгляд. Звёзды, как и всегда, спокойно двигались по небосклону, не задерживаясь, чтобы посмотреть вниз. Подаренная Емицу турка стояла в шкафчике на кухне. Его отца не волновало, что Тсунаёши никогда не любил кофе. Его не волновало, видимо, ничего. — Ещё раз с днём рождения, моё Небо, — голос Реборна был тихим и понимающим. Он как никто другой знал, как может бесить Молодой лев Вонголы, как он может одной фразой вывести из себя. — Как тебе наш с Леоном подарок? — киллер усмехнулся, и в наушниках подростка что-то зашипело, может из-за связи, а может из-за едва слышного шипящего смеха бывшего аркобалено. — Мне нравится, — прошептал Савада, не желая будить уставшую за день мать. — Вот только как ты умудрился связаться с Кавахирой-саном? — Секрет фирмы, — рассмеялся Реборн. — Я рад, что тебе нравится. Тсуна с мягкой и настоящей улыбкой посмотрел на тонкие браслеты, оплетающие его запястья и направил в них пламя. В ту же секунду на его руках появились светлые, почти белые перчатки, на которых аккуратным рисунком был изображён герб тринисетте.