Ромка бежит со всех ног, насколько это вообще возможно с тяжеленым рюкзаком за плечами. Небо с момента, как он вышел из дома и скрылся в тоннелях метро, не то что заплакало, оно разрыдалось холодным дождем, захлебнулось в истерике. Ветровка промокла насквозь, пока он мчался на железнодорожную платформу. Мельком смотрит на электронные табло путей, где под номером написаны направления, ни на долю секунды не притормаживая. Потому что уже просто некогда. Буквально, шаг влево, шаг вправо - расстрел.
Запрыгивает в закрывающиеся двери электрички. Прокуренный тамбур встречает гнусавым голосом «двери закрываются, следующая станция...». Стоит только поезду тронуться, паренек от неожиданности падает на колени. Хочется оценить эту ситуацию нецензурно, но сил нет даже на это.
Есть какая-то романтика в железных дорогах. Даже если твой путь занимает всего несколько часов. Ты успеваешь прочувствовать эту атмосферу. Тягучую, как жвачка, напоминающую детство. Конечно, вроде как выпускной класс не так далек от детства, чтобы ностальгировать. Но все же! Запрыгнешь зайцем и вспоминаешь, как в восемь лет тебя тащили загород, чтобы оторвался от соньки и всех этих игрушек жестоких. Ведь все это не сравнятся ни чем с природой и чистым воздухом. А позже, в том же направлении мать его везла на каторгу. И имя у этой каторги было
детский лагерь «Дружба».
А сдалась ему эта «Дружба», когда все друзья остаются в городе, а ты как дурак вынужден три недели вставать в восемь утра с десятком таких же несчастных мальчишек и девчонок на зарядку, и вместо цивилизованной уборной ходить в какой-то Ад, что не сравнится даже с деревенским, гхм.
Полвагона опустело, за окном успело стемнеть. Ильин мог смело сказать, что всевозможные страшилки рождаются на реальных событиях и в такой тишине. Не полной, естественно. Под стук колес, под шипение в наушниках, потому что радио в этом отрезке дороги перестало ловить. И несомненно, что-то должно случиться...
Кто-то хватает его за плечо, и Ромка вскрикнув, подскакивает.
- Какой нервный попался!
Он оборачивается, и вновь эффектно ловит тысячу флэшбэков.
Неудачную сторону они выбрали, солнце било в глаза, и очки не то что б спасали. Мать словно на зло его усадила к окну. А может боялась, что он сбежит на следующей остановке. Но, Рома ж был не глупый мальчик. Ну сбежит он и что? Будет бомжевать и скитаться по подворотням целый месяц? Потому что к друзьям не вариант идти, найдут там легче легкого. Да и никому не нужна обуза в виде чужого ребенка. Ладно, кормить лишний рот не так проблематично, а вот потом объясняться с родителями этого ребенка - вот это да.
Напротив него сидит какой-то одуванчик-толстые щеки, и будь Ромка младше, несомненно показал бы ему язык. А так разглядывает из-под очков. Если бы он такого встретил в своем дворе, то несомненно засмеял. Потому что, пока он не открыл рот, выглядел настолько несуразно и невинно, что и не скажешь – будущий герой.
- Чего глазеешь? Влюбился что ли?
- Максим! – женщина рядом осуждающе посмотрела на одуванчика, а тот только улыбнулся, и пожал плечами.
- А что? Правда же.
С того самого момента, Рома понял, что у этого солнечного Максимки и зубы не молочные и язык острый.
И ехали они в один лагерь, на вторую смену, в один отряд. Такое странное начало дружбы, но запоминающееся на годы вперед.
-Ты дурак что ли?
Ильин толкает парня в грудь, но следом крепко обнимает. От Шустова все так же пахнет конфетами, как раньше. Ириски, леденцы, и даже ненавистные барбариски внезапно пришлись по вкусу. Потому что это был запах Максима, серьезного и смешливого, ласкового и сурового. С трудом заставляет себя выпустить это согревающее душу солнце из рук.
Он садится напротив, и вновь Рома залипает. На этот раз вообще не пытается этого скрыть. Темные очки под рукой не оказались, да и не в тему они сейчас.
Больше Максима нельзя было назвать толстощеким. А вот за кудряшки зацепиться все еще можно было. А надо? Пшеничная копна непослушно вьющихся волос совсем не была хаосом химзавивки. Хотелось протянуть руку и накрутить одну из прядей на палец.
Лагерь «Дружба» шел под снос, потому они решили, что в этом году будет всего одна смена и та на месяц раньше. Наверное, для кого-то это было историческим местом. Что-то на подобии местного «Артека», только вот в отличии от последнего историчность у «Дружбы» была настолько локальная, что смысла содержать это неприбыльное мероприятие не было. Глушь, тишина, и несколько десятков потерянных душ потеряют свое детство уже в августе. А в июне, у них будет последняя смена. Да и что уж, для Ромки и Максима в любом случае этот год был бы прощальным.
Детство кончилось.
Они выходят в тамбур, Ильин тянет руку к Шустову, но вовремя одергивает себя. Нет. Нельзя. Это просто неправильно.
- Ну и мрак...
- Себя копируешь.
Они заходят в комнату в тусклых тонах, в которой пахнет замершим временем, и повышенной влажностью. Рома делает шаг вперед, и подняв солнечные очки на лоб, закатывает глаза. Нет, конечно он всякое ожидал, но в итоге со дна постучали. Желтые тюли, не то такими и были, а может ее не стирали с момента, как здесь повесили. Кровати на пружинах с железными спинками и с, наверное, свежими комплектами постельного белья рядом с свернутыми перьевыми матрасами.
- Ну и мрак...
- Ты такой неженка, Ромка.
Задев его плечом, Максим быстро оглядывается и выбирает место к которому душа ложится, положив на нее рюкзак и гитару, тут же убегает изучать местность. А пока Ромка щелкает носом, остается ему соседняя.
Изучать было особо нечего. Барак в котором были их «номера», младшая группа.
Старшая группа их считала желторотиками. Максим к этому относился ровно, а Ромку злило. Да, они мелкие, но вот в чем была главная несправедливость. Здание в котором днем они иногда смотрели фильмы и мультфильмы с девяти до полуночи превращалось в клуб. Вроде ерунда, но обидно было, что старшим можно было после ужина убегать на дискотеки, а они отправлялись спать.
- Что там увидел?
Максим появляется, как привидение, рядом.
- Как наша вожатая лижется с каким-то придурком.
- А ты по ней слюни пускаешь?
- А разве не по тебе?
***
Ромка бежит по полю, с рюкзаком на перевес. Он почти опоздал, в прочем, как всегда. Его считают безответственным, глупым,
новеньким. А он куда ответственный, чем это может показаться. И это наверное последний шанс доказать всем, да что там все, себе и ему – Ильин
не желторотый. И даже если боится чего-то, это нормально, он все равно будет рваться в самый эпицентр.
Смотрит на Максима, который как всегда смотрит с усмешкой.
Да, как всегда, в последний вагон. И что? Осуждать будешь.
Да, для Максима он был всегда совсем не несшим удачу. Друг, который приносит неудачи мелкие и чуть покрупнее мелких. Так было всегда...
***
Они стоят на станции, перед самым носом электричка тронулась с места.
Максим совсем немного огорчен, и Рома видит это. Да Шустов же не способен высказать все то, что накипело. И в самом хреновом исходе будет улыбаться. У него всегда стакан наполовину полон водой, а еще на половину кислородом, а не пуст.
До следующей еще три часа с лишним.
- Не велика потеря.
Ну да, а Ромка видит в этом вину за собой. Что не собрался заранее, да и то, что проспал.
- Макс, я хотел кое-что сказать.
Ильин садится рядом, слушает, как Шустов перебирает какую-то незамысловатую мелодию.
- Говори.
А как? Казалось, что собрался, силы в себе нашел. Да и что тут говорить, все же видно. Эти три последние недели, он то и дело что намекал. Да что там, в последние годы их редкие встречи были переполнены сплошными намеками. То коснется руки аккуратно, то задержится в объятьях. Вроде мелочи, но вполне откровенные. И Шустов ни разу не одернул, не заистерил или не покосился. Но при этом и не сделал шаг навстречу. А это хуже, чем любая истерика. Агрессия хотя бы дает понять, что шансов нет. Пофигизм не дает никакой внятности.
- Ром?
- А, пофиг, неважно.
В электричке ехали молча. Такого у них не было никогда, чтобы прям ни слова. И только, когда вышли в тамбур, Максим вдруг выдал.
- Хочешь фокус покажу?
Ильин не успел и слова произнести, как ощутил конфетный привкус на губах. Мятные леденцы и клубничные жвачки его нокаутировали.
Электричка резко останавливается, двери открываются, и Ромка чуть вновь не падает на колени.
***
Шансов на спасение в этой ситуации меньше чем ноль. Неуправляемый огонь охватывает деревья, поднимается до самых небес. Все находящиеся в салоне вертолета покрываются липким потом от предсмертного дыхания в крошечные затылки. Это же дети, черт возьми. Разве смерть может протягивать к ним свои охваченные огнем костлявые лапы?
-Закройте глазки и считайте до трех.
Вертушка капризничала, отказывалась подыматься в небо. Они были окружены огнем, и с хрустом древесины он передавал каждому в кабине отчаяние. Смерть неизбежна. У нее нет выборности. Ей не важно сколько лет и какого пола человек. Зверь или человек - тоже не важно. Они сбросили основной балласт, но видимо недостаточно. Богу огня нужны были большие жертвы, чем автомобиль и ботиночки. Огонь требовал больше крови.
-Я не отпущу тебя, не смей.
Рома сразу понял, что этот герой несчастный пойдет на крайние меры. Детей не высадят ни за что на свете. Они доберутся до безопасного места любой ценой. И как только Максим заикнулся о фокусах, чтобы хоть как-то подбодрить бедняжек, Ильин вцепился в его руку мертвой хваткой. Эхо прошлого долетает до настоящего. Те слова окутывают морским бризом раскаленный до бела воздух. Те слова напоминают о их крепкой связи.
- Мне так жаль, что я принес в твою жизнь больше чем тридцать три несчастья.
- Ты принес в мою жизнь не несчастья, а смысл, Ромашка. Я готов умереть за тебя, хотя... Лучше, жить с тобой. И все что происходит, не твоя вина. Это должно произойти. Даже если тебя не было бы рядом - оно все равно произошло бы.
-Ром...
Он отпускает его руку, но только затем, чтобы не оставить его одного. И если огонь решил сжечь все на своем пути, то только вместе.
Безрассудно? Без сомнения.
Глупо? Конечно.
Но он не мог иначе, он не хотел иначе. Без Максима.
Моя любовь — прожить с тобой твою боль.
