Дочери темного города

      Стоит одной неприятности проникнуть в жизнь, как за ней тут же следуют вторая и третья, и совсем скоро все начинает идти под откос — Ванесса поняла это, когда было уже поздно пытаться что-то исправить.       Пирс. Холодный ветер размазывал слезы по лицу, солоноватый запах щекотал нос. Вдалеке надрывно кричали чайки. Закрыть бы глаза и представить песчаный берег: кожи жарко касается солнце, сквозь прозрачную воду на дне видны ракушки, ленты водорослей мягко обвивают щиколотки… Невесомая фантазия растворилась почти мгновенно. В реальности на горизонте серое небо сливалось с серым краем Готэм Ривер, а за ним уходило куда-то далеко, к волнам Атлантического океана, и казалось, что весь его бесконечный свободный простор готов был обрушиться на голову.       Странно…       Только прошлым вечером Ванесса злилась на дядю и думала, что хуже жизнь стать уже не может, а сейчас она вместе с ним и детективом Буллоком стояла на пристани Готэма и должна была стать соучастником ужасного поступка — убийства. Подумать только! Недавно мысль об этом вызвала бы недоумение. Правда, Ванесса не знала, что даже тогда шестеренки невидимого механизма уже пришли в движение и грозились вот-вот разогнаться с необычайной силой. Она надеялась, что странности в поведении дяди, да и в ее собственном, продиктованы переездом и скоро исчезнут, а тем временем что-то уже неуловимо менялось — сильно и насовсем.       С происшествия за клубом Фиш Муни прошло около недели, но случиться успело многое. Началось все, как ни странно, с удачи — полиции удалось напасть на след убийцы Уэйнов, которым оказался бывший преступник Марио Пеппер. В его квартире нашли улики, доказывающие абсолютную, даже какую-то нарочитую виновность. Позже, видимо, в приступе сомнений и раскаяния за то, что жизнь Пеппера оборвалась во время задержания, дядя сказал: тут тебе и ожерелье, и криминальное прошлое, и беспечность самого подозреваемого, в конце концов тот и не собирался скрываться… Но если он что-то и думал на этот счет, то для Ванессы это оставалось загадкой. Через день после официального заявления о закрытии дела все заголовки газет пестрели одним и тем же: «Доблестные детективы поймали убийцу Уэйнов!», «На чьих руках оказалась кровь влиятельнейшей семьи?». Горожане были рады, что справедливость восторжествовала, и новость эта затмила им разум.       Уэйнов похоронили на общем кладбище с помпой, процесс транслировали по телевидению, как серию какого-то популярного сериала. Лица оставшихся наследников то и дело мелькали на экране, а их имена слышались по радио. Несколько раз по основному городскому каналу крутили и интервью детективов, в котором Буллок и Джим отвечали на вопросы назойливых журналистов, но не сказать, чтобы совсем без охоты. Дяде явно понравилось на краткий миг оказаться под софитом славы.       А вот для Ванессы это стало ужасным испытанием, потому что теперь вся школа знала, кем был ее родственник.       — Гордон? Это же твой батя поймал убийцу Уэйнов! Крутяк!       — Он мне не батя, — выдавила она в который раз.       — А он не рассказывал тебе какие-нибудь приколы с работы? Про расследования там…       Одноклассники обступили парту. Ванесса склонилась над тетрадью, спрятав взгляд в строчках конспекта, будто могла так скрыться от них.       — Оружие давал подержать? Можешь как-нибудь в школу притащить? Посмотреть охота.       — Ты что, совсем тупой? Это вообще-то опасно, — возразили рядом.       — И наверняка незаконно.       Теперь от людей было не спрятаться — и уж точно никак не остаться в стороне, отсидевшись незамеченной на задней парте, — по крайней мере какое-то время, пока интерес не спадет. Ванесса едва успела войти в кабинет, как тут же попала под град вопросов, потом сгрызла кончик карандаша на истории Америки и потерялась в цифрах, считая и пересчитывая.       «Сто. Девяносто девять. Девяносто восемь. Девяносто семь. Девяносто…» Сбилась. «Сто…»       И вот сейчас, едва закончился следующий урок, опять.       — Ну все, ребят. У вас дел нет, что ли?       Дэвис оттеснил нескольких учеников широким плечом. Оказалось, они с Ванессой попали в один класс по биологии.       — Ты как? — спросил он, когда все отошли.       — Кошмарно. Не понимаю, что они хотят от меня услышать.       — Что-нибудь жуткое про убийц и маньяков, наверное.       — И почему я должна знать? — Она раздраженно посмотрела на него. — Они думают, мы это каждый вечер в семейном кругу обсуждаем?       — Не знаю… — Дэвис смутился. — А почему бы ему не обронить как-нибудь в разговоре, ну, между делом.       Ванесса фыркнула. Она наспех записала домашнее задание, собрала вещи, и они вышли из класса.       Весь этот повышенный интерес не сулил ничего хорошего — ее уже узнавали в толпе. Если в первые дни после приезда удавалось скрываться от лишних глаз и не сталкиваться с бывшими знакомыми, то теперь это было невозможно. Те, кто до этого не замечал ее, вдруг заметили, а те, кто уже видел, будто дождавшись сигнала, в общем стадном порыве решили, что им нужно с ней поговорить. Сегодня кто приветливо махал ей, кто подошел, и Ванесса, бледнея, бормотала что-то глупое в ответ на расспросы о ее жизни. А в конце всегда звучала одна и та же фраза: «Наши думали, ты останешься в Нью-Йорке». «Я тоже!» — хотелось прокричать ей. Надо сказать, встреча с Кэлвином даже помогла — самые неприятные слова она услышала от него, и теперь переживать все это было легче, хоть и ненамного.       — Вообще-то, — произнес Дэвис, — я их понимаю. Твой дядя крут. Такое громкое дело — это ведь не шутки.       — И ты туда же?..       — Прости. Но я правда не могу поверить! Только приехал — и уже герой города! Ты, наверное, очень гордишься.       — Безумно, — буркнула Ванесса.       — Знаешь, однажды… — Чей-то окрик оборвал его на полуслове. У стены собралась группа старшеклассников, один из них оживленно подзывал Дэвиса. — Слушай, можешь занять мне место в столовой? После недавнего, ну… того случая, я решил поучиться драться, вдруг еще пригодится. Вчера подал заявку в клуб рукопашного боя. Это их глава, так что, сама понимаешь, надо подойти. В общем, рассчитываю на тебя.       Ванесса попыталась возразить, но Дэвис уже пробирался сквозь толпу, и голос потонул в ней. Она проводила его спину взглядом. Последнее, чего ей хотелось бы сейчас, — сидеть у всех на виду. Тем более, несмотря на случившееся, они с Дэвисом не стали друзьями, скорее просто знали друг друга: здоровались во дворе утром перед занятиями, перекидывались парой фраз, но Ванесса никогда не давала диалогу развиться и перерасти в настоящую беседу. А сегодня Дэвис почему-то решил навязаться ей. Она вздохнула и пошла в столовую.       Главный коридор школы на первом этаже был цветастый и пестрый, как лавка с комиксами. Стены сплошь оклеивали листовки, приглашения в клубы, плакаты и афиши — мотивационные для футбольной команды (с надписями вроде «Ястребы вперед», фотографиями игроков и прочей ерундой), приглашениями на олимпиады и конкурсы («Готэм выходит на новый уровень в рейтингах Америки! Внеси свой вклад в развитие города») и объявлениями о ближайших мероприятиях: концертах, театральных вечерах, дополнительных семинарах. Ванесса рассматривала их, чтобы спрятать взгляд в одинаковых патетических фразах и ярких картинках. Требуются добровольцы на осенний субботник, школьная библиотека пополнила запасы книг, последствия наркотической зависимости и телефон службы психологической помощи, отбор в команду чирлидеров…       Внутрь столовой уже набились ученики. Сквозь высокие окна сочился тусклый дневной свет, делавший все каким-то безжизненным. Ванесса была здесь впервые. Она больше из интереса взяла на раздаче поднос с сегодняшними фасолью и картошкой и торопясь нашла взглядом пустой стол. Прошла к нему не оглядываясь. Новый портфель-сумку из плотного материала положила на лавку рядом — такой и не разрезать, и прикрыться удобно, неважно, от дождя или от летящего навстречу лезвия. Порванный рюкзак она спрятала под кровать в тот же день, как только они приехали домой, и на следующий же выкинула, пока дядя не увидел порез. Как бы она объяснила его появление?       Мысли о Кэлвине — вязкие, пропитанные волнением, не дававшие покоя ни днем, ни ночью — вновь завладели ей. Он пока больше не заявлял о себе: затаился, как змея, и выдумывал что-нибудь похуже того, что устроил за школой, Ванесса в этом не сомневалась. Какое-то время она всерьез считала, что он причастен к смерти отца, но… даже сейчас Кэлвин на подобный ужас не способен, не то, что тогда.       На убийство — может быть. На извращенные пытки — вряд ли.       Ванесса поежилась, как от холода. Ей все еще не удавалось вспоминать об этом спокойно. Она подумала, как могла бы противостоять Кэлвину в следующую встречу. Могла ли вообще? Может, и ей стоило пойти на единоборства, как Дэвис? Или — она и сама не заметила, как такая грязная идея пришла в голову — действительно подружиться с ним, заручиться поддержкой, держать поближе, чтобы в случае чего…       Ванесса схватила вилку, наколола побольше картошки, быстро засунула в рот и начала пережевывать не то с отчаянием, не то со злобой. Держать поближе и что?.. Подставить? Прикрыться? Ну нет. Она не могла так поступить. Есть черта, которую не хотелось переступать даже под страхом за собственную жизнь. И тогда она решилась — надо рассказать дяде, других вариантов не оставалось. Он, конечно, не обрадуется, особенно после того инцидента за клубом, который не забыл и не простил… но, в конце концов, в чем-то Дэвис прав: Джим полицейский, он ловит преступников, а Кэлвин самый настоящий преступник, которого нужно остановить, пока не стало поздно. Откуда-то изнутри поднялась тошнота, скрутила живот. Вязкая, как глина, пресная картофельная масса обволакивала рот. Ванесса выплюнула ее в салфетку и положила на край тарелки.       Это у нее испортился аппетит или еда тут правда настолько ужасна?       Вокруг шумела жизнь — разговоры, звон приборов, смех. Дэвиса видно не было. Ванесса сидела, хмуро разглядывая учеников и перемалывая одну мысль за другой, когда на стол вдруг опустился еще один поднос и чей-то мягкий голос прозвучал совсем близко:       — Привет!       Она вздрогнула. Сердце застучало сильней, и тошнота подкатила совсем близко к горлу. Голос был до боли знакомым. Ванесса посмотрела через стол. Там стояла Адель.       Среднего роста, худая, вечно в спортивных штанах и олимпийке, с пышным облаком вьющихся каштановых волос и карими глазами — темными, бархатными и теплыми, как подтаявший на солнце молочный шоколад, который не горчит и дарит только сладость. Таких глаз, с чуть опущенными вниз внешними уголками, как у щенков, ни у кого больше не могло быть. Адель непринужденно села напротив, улыбаясь так дружелюбно, что становилось неуютно. Она почти не изменилась, разве что подросла, — в первый школьный день из окна это было трудно заметить, но не теперь. Ванессе почудилось, будто колесо времени замерло и, дрогнув, завертелось в обратную сторону, отсчитывая годы назад, возвращая утраченное, когда они точно так же сидели за столом в старой школе и, смеясь, обсуждали все на свете.       — Привет, — ответила она слабо.       — Так давно не виделись! Я и не знала, что ты приедешь. Почему не написала? Ванесса пожала плечами.       — А надолго ты тут?       Она снова пожала плечами, страшась более жестокого вопроса, который мог прозвучать: «Почему забыла обо мне?» Думать об этом было больно физически — осознание собственной гнусности ныло глубоко внутри, точно расползающаяся язва.       — Я видела тебя на алгебре в первый день. Поздоровалась, — продолжила Адель и смутилась. — Ты, наверное, не заметила.       — Да. Не заметила. Прости.       На уроках она вообще старалась смотреть только на доску или в тетрадь. Ванессе становилось хуже с каждой секундой. «Вот сейчас… — некстати подумалось ей, — сейчас опять начнется: или про дядю, или про переезд». Она судорожно подтянула портфель, собираясь уйти, но Адель, кинув на него быстрый взгляд, вдруг улыбнулась и спросила:       — Еще слушаешь их?       Ванесса опешила и медленно кивнула. На портфеле висел железный значок Metallica, который она перенесла с рюкзака вместе с другими: котами, персонажами мультфильмов, дурацкими надписями. Новые вещи со старыми шрамами. Глаза Адель загорелись, как бывает у одного фаната, встретившего другого.       — Здорово! Я тоже. Последний альбом мы с братом до дыр заслушали, каждый день включали. Родители хотели убить нас за это. Ну, или магнитофон забрать, представляешь? А жалко, мне его на тот день рождения в комиссионке купили. Не знаю даже, что хуже. Теперь жуть как хочется на концерт, но никак не выбраться… — Она погрустнела.       — Жалко, — выдавила Ванесса, слегка расслабившись. — Ничего, еще получится.       И снова думала было встать, но Адель добавила:       — Это точно, вся жизнь еще впереди. Помнишь, как мы с тобой под них танцевали? Круто было. — Улыбка вновь вернулась к ней. — А тебе, кстати, как?       — Что?       — Новый альбом.       — А-а. Я не слушала. Все как-то не до этого было. А сейчас уже и настроения нет.       Последние слова она почти прошептала и резко замолчала — испугалась, что сказала слишком много, и сама удивилась почему. Ванесса заметила, что почти перестала сжимать лямку портфеля и лишь слегка придерживала его на коленях. Видимо, часть эмоций отразилась на лице, потому что Адель не стала уточнять, только мягко ответила:       — Ну, ты послушай обязательно как-нибудь, когда настроение появится. Там есть лирика, хорошо на душу ложится. Тебе понравится. — И, подумав, добавила: — Когда мне плохо, я всегда слушаю музыку. Она, не знаю, поддерживает, что ли. Легче становится.       — Правда?       — Ага.       Отчего-то уходить расхотелось. Говорить с Адель оказалось легче, чем она могла представить: неловкость, тучей нависающая над столом, начала бледнеть. И ни капли упрека, ни затаенной обиды — ничего этого не было. Адель больше не вспоминала о прошлом и не спрашивала об изменениях в жизни Ванессы, она вообще вела себя так, словно они не разлучались: легко шутила, жаловалась на учителей, раздумывала, как делать домашнее задание. И это было… безопасно. Словно лишь сейчас за долго время в школе Ванессе удалось вздохнуть.       Но только разговор занялся, как все вдруг оборвалось. В их пространство, внешне ограниченное столом, но на деле пролегающее гораздо глубже, в мире возрождающегося взаимопонимания, ворвался кто-то третий.       — Аде-ель! — возмущенный голос промчался по столовой, как вой.       Сидящие за столами повернули головы. По проходу важно шла Шарлотта.       — Ой, прости, — пробормотала Адель, — мне уже пора. Я обещала…       — Вот ты где.       Шарлотта быстро оказалась рядом и остановилась, уперев руки в бока. Пшеничные волосы рассыпались по плечам, на лице застыло надменное выражение, которого Ванесса не замечала раньше, а может, просто не помнила. От колючего взгляда, скользнувшего по ней, вновь захотелось оказаться как можно дальше. Она непроизвольно подтянула портфель ближе, словно прячась за ним.       — Я найти тебя не могу, ты куда пропала? — спросила Шарлотта Адель.       — Извини.       — Просила же, посиди и подожди меня за нашим столом.       — Помню. Я увидела Ванессу и решила подойти поздороваться. Мы давно не виделись.       — Подумать только! — всплеснула руками Шарлотта. — А я должна волноваться и искать тебя. Пойдем быстрее, ребята обсуждают первую игру. Это открытие сезона. Мне надо придумать достойную программу поддержки.       Она не обернулась, не сказала Ванессе ни слова, будто ее тут вообще не было — будто Адель все время сидела одна. В приподнятых бровях и поджатых губах, в нарочито равнодушном виде, в презрительном взгляде, который Шарлотта задержала на ней всего на пару секунд, а после старательно отводила — во всем этом Ванесса прочитала неприязнь. И ее словно облили контрастным душем. Из жара — тотчас же в холод. Лютый, пробирающий до костей.       Адель торопясь встала, кивнула на прощание, взяла поднос и поспешила за уходящей Шарлоттой.       — Как твоя бабушка? — спросила Ванесса вслед. Не могла не спросить — этого требовало сердце, пусть, может, время было неподходящее, а момент для душевной беседы безвозвратно ушел.       Адель притормозила, обернулась.       — Сейчас неплохо. Хочешь — приходи к нам как-нибудь. Или можем погулять. Я волонтерю в театре и помогаю с концертами, вдруг смогу достать билеты. Пойдешь?       — Посмотрим.       — Хорошо. — Она развернулась, сделала шаг, опять замерла. — Я рада, что ты тут. Мне не с кем было поговорить о музыке.       И на этот раз ушла совсем.       — Интересно, как стратегия игры влияет на танец чирлидеров? — пробормотала Ванесса и уткнулась взглядом в картошку на тарелке.       Время обеда кончалось. Дожидаться Дэвиса больше не было смысла, и она решила уйти, пока еще что-нибудь не случилось. Он сам нашел ее на следующей перемене, все в том же давно привычном закутке, и поделился новостью — главе клуба понравились его запал и скорость реакции, а значит, его возьмут и будут тренировать.       — Не знал, что так надолго затянется. Они сначала просто расспрашивали меня о том о сем, а потом отвели в зал, показали пару приемов, рассказали, что и как. Классные ребята.       — Какой-то бред. У них что, отбор в команду супергероев? — съязвила Ванесса. — Может, надо было еще в трико прийти? Обычный школьный клуб…       В оставшееся время она чувствовала себя ужасно глупо, стала рассеянной, не слушала учителей, а после от скуки и вовсе, отпросившись в туалет, сбежала с урока: прогуляться и выпить что-нибудь в автомате, про который рассказывал Дэвис. В такие моменты уединения, когда большая часть учеников и учителей была расфасована по классам, школа переставала казаться ужасным, пожирающим все светлые эмоции монстром и становилась даже приятной. Эти длинные ряды шкафчиков, порой неуместные плакаты, которые тянуло разглядывать, пустые коридоры и разносящийся по ним глухой стук ботинок… И отчаянно хотелось или затеряться среди них, уйти так далеко, чтобы никогда не вернуться, или назло сделать что-то такое, чтобы разбить в дребезги эти тишину и пустоту. Чтобы они содрогнулись. Но Ванесса просто стояла, наблюдая за мерцанием электрической лампы и потягивая горький какао, без единой мысли, словно загипнотизированный ее светом мотылек. А после ушла из школы, пропустив последние уроки.       Вернувшись домой, она даже не удивилась, когда поняла, что с ее ухода утром ничего не изменилось. В прихожей не прибавилось ни пальто, ни пары обуви, дверца кухонного шкафа слабо болталась на одном из двух креплений и от любого касания могла отвалиться окончательно, в раковине выросла гора грязной посуды, но все тарелки и вилки Ванесса положила сама. На круглом обеденном столе стояла ее чашка с остывшим чаем. В целом, их квартира была небольшая, непримечательная, неинтересная. И начисто лишенная уюта, если подумать, потому что как может появиться уют там, где почти не бывает человеческого тепла.       После того, что случилось у клуба, между Ванессой и дядей появилась невидимая, натянутая до предела нить недосказанности — потому что ни у кого из них так и не нашлось решимости, чтобы поговорить. Дядя Джим, конечно, отругал ее сразу после, но обещал позже вернуться к этой теме, а она ждала разговора каждый вечер, готовясь к нему, как совершивший преступление к суду — со страхом, но надеждой на оправдание. Однако дядя приходил слишком поздно, уходил слишком рано, а чаще не появлялся вовсе и писал ей смс в духе: «Сегодня у Барбары, не скучай, не сиди допоздна». Все их редкие и короткие беседы ограничивались мало значащими фразами. Единственный раз, когда дядя сказал что-то большее — о деле Пеппера, и то на эмоциях. Просто так сложился момент.       И Ванесса поняла, что все произошедшее не перевернуло ровным счетом ничего в его сознании.       Она закрыла за собой дверь спальни, вынула из рюкзака банку ванильной колы, купленной по дороге домой, взяла со стола начатый том шекспировских трагедий для урока по литературе, после одним резким движением подняла створку окна и, перекинув ногу, вылезла через него на пожарную лестницу. В это время было еще светло и холод не цеплялся к коже так остро, как с наступлением сумерек, разве что шальной ветер мог трепать волосы. Ванесса села на железную ступеньку лестницы и погрузилась в чтение историй о людях далеких, но вместе с тем более близких и реальных, чем те, кто были с ней рядом. В одном городе, одной стране, одном мире. Адель права, подумалось ей. Когда на душе тошно, искусство становится единственным, за что можно зацепиться, чтобы не погрязнуть в ворохе мрачных мыслей окончательно.       Начинало смеркаться. На горизонте умер закат, и город стал постепенно загораться огнями. Текст становилось все труднее разбирать в полутьме, мурашки забегали по спине и плечам, но Ванесса не уходила. Томик Шекспира был отцовский, с его рукописными пометками на полях, и казалось, будто он сам неслышным, призрачным голосом читал ей о печальной любви Джульетты и безумии Офелии. Хотелось потянуть момент. Побыть вместе еще хотя бы чуть-чуть.       Она в напряжении переворачивала страницу, приближаясь к дуэли Гамлета и Лаэрта, когда изнутри комнаты вдруг послышались шаги.       — Вот ты где, — сказал дядя Джим, высунув голову в окно. — Зову тебя, а реакции ноль.       — Я не слышала.       Ванесса не отрывала взгляда от строк, но читать перестала и внутри удивилась: «Надо же, еще даже не вечер».       — В следующий раз буду кричать с улицы, — добавил он шутливо, но из-за натянутых отношений между ними эта фраза приобрела нехороший оттенок. Какое-то время дядя Джим молчал, может, тоже почувствовав повисший в воздухе неловкий отзвук, а потом произнес: — Простудишься. Залезай обратно.       — Это ты вылезай сюда.       Через пару секунд он со вздохом выбрался на лестницу, сел рядом, и Ванесса почувствовала тепло его плеча.       — Здорово у тебя тут. Комната уже совсем жилая, все эти… безделушки. Освоилась?       — Вроде того.       Ему никогда не нравились ее «безделушки». Гирлянды, постеры, украшения, нагромождение книжных стопок и прочие вещи, делающие владельца более очеловеченным. Для него, вечно собранного и строгого, это был явный излишек. К тому же в комнате у нее царил полнейший бардак: тетради, косметика и носки лежали чуть ли не в одной куче, потому что она вывалила все после переезда и еще ни единого дня не чувствовала в себе сил, чтобы навести порядок. Ванесса поняла, что он не знает, как начать разговор, и зачем-то пытается ее задобрить. Наверное, чтобы наконец как следует отругать.       Глупая игра, если уж бить, то лучше сразу.       — Что читаешь? — снова непринужденно спросил он.       — Кое-что для учебы.       Дядя нахмурился:       — Ты какая-то неразговорчивая. Ничего не случилось? Как дела в школе?       «Вот возможность рассказать о Кэлвине», — промелькнула вдруг мысль. Они вдвоем, никто не мешает, и Ванессе даже не надо придумывать, как завести об этом речь, потому что он сам спросил. Она задумалась. Сказать? Признаться, что снова влипла в неприятности? Что-то предательски заворочалось внутри, плотно склеивая губы. Как ни хотела, она не могла сделать этого. Из чистого и глупого упрямства. Не сейчас, когда он собирался после положить ее голову на эшафот.       Вместо этого Ванесса, упрекая, произнесла:       — Этой ночью ты опять был у Барбары. — И наконец отложила книгу, чтобы беспокойные пальцы не заламывали страницы. Лицо дяди стало недоуменным. — Днем ты все время на работе, а вечером с ней. Я тебя почти не вижу.       — Ох, Ванесса, — вздохнул он тяжело. — Это жизнь. Мы помолвлены. Нормально, когда люди начинают проводить друг с другом больше времени.       — Понимаю, — поспешила она, пока он не придумал то, что ей самой и в голову не пришло бы. — Знаю, что у вас отношения, дело не в них. Барбара хорошая. Просто я чувствую себя странно, когда сижу тут совсем одна до ночи или… вообще.       Дядя замялся.       — Сейчас такой период. С этим делом Уэйнов все не так гладко, и многие в отделе хотели закрыть его как можно быстрее. А потом горы бумажной работы, репортеры… Ты знаешь, как это бывает. Теперь-то я тут, видишь?       — Пока что. Но это не одно дело, это жизнь, — передразнила она. — Как будто я не знаю, как все будет дальше. Появится второе, и третье, и четвертое. Ты будешь работать, а свободное время проводить с Барбарой. И совсем обо мне забудешь.       — Что ты!       Дядя покачал головой, подбадривающе улыбнулся, но не нашелся, что еще добавить. Это молчание сказало Ванессе намного больше и стало доказательством ее правоты.       — То же самое, что и в Чикаго, — хмуро бросила она и отвернулась.       Так все и будет. Уже было, Ванесса не забыла. Весь прошлый год дядя Джим оставлял ее не раз в погоне за карьерным ростом и высшими идеалами: восстановлением правосудия, справедливостью. Брал несколько смен, иногда ночуя в отделе, домой возвращался, только чтобы переодеться или немного поспать, так что утром она лишь по оставленным на столе крошкам понимала, что он вообще приходил. И точно так же, как сейчас, он мог не появляться в ее жизни днями, а она узнавала из газет о том, какой новый подвиг он совершил. Были в этом, конечно, и крупицы приятного — например, она научилась самостоятельности, могла не ходить в школу, ведь некому было это проконтролировать, и даже объедалась фастфудом в любое время, когда бы ни захотелось. Только хотеться перестало очень скоро, а самостоятельная жизнь становилась все труднее и труднее.       Ванесса научилась различать и классифицировать одиночество. Когда остаешься один всего на вечер и знаешь, что скоро кто-то обязательно придет, — это одно. Тогда оно что-то вроде приятного спутника, который не мешает, но позволяет на несколько часов обрести полную свободу, делать что угодно, не боясь осуждения. Но когда знаешь, что никого не будет ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра — совсем другое. Тут уже не радует никакая свобода. На смену легкости приходит застой.       Такое одиночество — это ледяная покинутость, воющая в пустых комнатах квартиры.       Это тени, выползающие из углов по ночам.       Это нескончаемые мысли, от которых не спрятаться.       Пока одноклассники в школе восхищались тем, какой классный у нее дядя, Ванесса не знала, к кому идти плакаться ночью, когда, обуреваемая страхом, она лежала в кровати, а что-то темное сваливалось на нее с потолка и давило, давило, не давая вдохнуть. И кому жаловаться, когда все шло совсем не так, как хотелось бы. И даже у кого просить помощи, когда цифры в примерах не сходились и все рассыпалось, становясь непонятным до бешенства.       Перед переездом дядя Джим перестал отдавать всего себя работе, и Ванесса подумала, что теперь все уж точно наладится. Ведь он скопил для них достаточно денег и достиг желанной цели — получил должность детектива в городе, который был дорог ему с детства, и наконец мог вернуться туда. Пусть даже они с ее отцом выросли не в самом Готэме, а только в пригороде, тот всегда был для дяди голубой мечтой. Но она не понимала почему. Однако новая жизнь только-только успела начаться, а привычный ход вещей уже вернулся на круги своя без изменений, и это тревожило.       Вдали деревья Робинсон парка покачивались от ветра, и это бархатное движение крон успокаивало, пока внутри Ванессы гремела буря и готов был разразиться шторм. Холодные волны медленно поднимались, гребни заострялись и вспенивались, а могучие морские тела наваливались друг на друга тяжело, готовые захлестнуть, сбить с ног и утянуть в пучину. Ванесса чувствовала, как брызги омывают лицо, как уже дрожат в уголках глаз их соленые капли. Так поднимались в ней обида и печаль. Почему сложно говорить о том, что беспокоит на самом деле? Почему нельзя выражать чувства легко, чтобы слова сами ложились на язык так, как надо? Тогда губы не дрожали бы от одной мысли поделиться тем, что по-настоящему важно. Тогда все могло бы быть по-другому.       На дядином лице отразилось понимание, он приобнял Ванессу за плечо.       — Послушай, — сказал он ласково, — ты могла бы больше гулять, это полезно, тебе надо вспомнить город. Ты уже успела познакомиться с ребятами? Почему бы вам не сходить куда-нибудь вместе? Развлекись, я дам денег, если нужно.       Ванесса вмиг осознала, что понимание это было ложным. Стоило огромных усилий сдержать дрожь в голосе, она скрыла ее ехидством:       — Считаешь, проблема в этом? В том, что мне не с кем гулять?       — А тебе, значит, не с кем? Барбара же говорила быть общительнее. Я думал, ты прислушаешься к совету.       — Мало ли что она говорила, — не выдержала Ванесса. На ум тут же пришел взгляд, которым Шарлотта прошлась по ней сегодня. — Это непросто. Меня бесят все эти люди, не хочу никого из них знать!       Она скинула его руку, вскочила. На тесной площадке разойтись было негде, но шторм внутри заставлял сделать хоть что-нибудь — и Ванесса оперлась локтями на ограждение, обняв себя руками за плечи. Сдерживая ревущие волны. Дядя пошел за ней, на ходу отчитывая:       — Так нельзя. Ты ведешь себя как ребенок.       — Да и пусть!       — Нужно учиться находить общий язык с людьми.       — Скажи это уродам, смеющимся над тобой в отделе. — Она резко развернулась к нему. — Они ведь тебя ни во что не ставят. Я сама слышала. Что же не почитаешь нотации им? Не найдешь общий язык?       Он снова вздохнул, напрягся, сводя брови у переносицы: видимо, слова задели за живое. Но тут же успокоился и взял себя в руки, даже в семейных ссорах оставаясь в первую очередь хладнокровным солдатом. Как скала, стойко принимающая удары морской стихии.       — Во-первых, тебе нельзя их так называть. И не все из них такие уж плохие. Во-вторых, это моя работа, Ванесса. Я не могу бросить ее или делать спустя рукава. Я отдаю ей столько времени и сил, сколько требуется, не больше и не меньше. Стараюсь помочь людям, которые попали в беду. В этом городе таких очень много, а тех, кто готов за них вступиться, в разы меньше. Ты поймешь, когда вырастешь — не все так просто, как тебе кажется. Я им нужен.       Сказав это, дядя огляделся, словно на каждой улочке Готэма, вид на которую открывался отсюда, кто-то нестерпимо страдал и нуждался в поддержке. Ванесса проследила за его взглядом и поняла, что без сомнений готова была бы оставить мучиться любого из них. «Мне тоже», — повисло на языке, но прозвучало безликое:       — Знаю.       — И я не могу срываться по любому твоему капризу, пойми. Попробуй сама тут чем-нибудь себя занять, раз уж не ходишь гулять, — продолжал дядя Джим. Выражение его лица смягчилось: — Знаю, я тоже бываю не прав. И теперь буду держать телефон включенным и отвечу, если тебе что-то понадобится. Только не надо больше геройствовать. Хорошо, что я оказался рядом в тот раз, а если бы нет? Ванесса, эти люди опасны, их не остановит, что ты еще подросток. Давай без неприятностей? — Он долго с волнением смотрел на нее. — Договорились?       Ванесса не могла поверить: он думал, будто ей просто стало скучно. Будто она устала сидеть дома и ждала, когда он будет ее развлекать. Но вместе с его словами в душу закралось сомнение: а может, и правда все так? Может, действительно она ведет себя неправильно? Давит на него, манипулирует, вынуждает оставить работу и любимую женщину… В конце концов, она сама ему даже не дочь. И шторм стих так же быстро, как начался.       — Да, — покорно ответила она.       — Отлично. — Дядя похлопал ее по плечу. — И я всегда с тобой, что бы ты ни думала.       Он вдруг отстранился и вынул что-то из кармана пальто, которое так и не снял при входе в дом.       — Вот, кстати. Это тебе. Повесить на новый ключ.       В его пальцах блеснул брелок — сиреневая бабочка из стекла. Такая хрупкая в отблесках уличных огней, играющих на скругленных гранях. Красивая — где только дядя ее нашел. Несмотря на это, Ванесса приняла подарок неохотно.       — Спасибо. Жаль, что старый потерялся.       Она так и не нашла его, хотя вдоль и поперек прочесала школьный двор и всю дорогу, по которой тогда шла и бежала. Ключ с ракушкой как в воду канул.       Дядя все не уходил, продолжая водить взглядом по темным силуэтам домов и пятнам света никогда не засыпающего города. Разговор, казалось бы, был закончен, хоть и не на приятной ноте.       — Вообще, — начал Джим неожиданно, — сейчас мне надо съездить в участок и… еще кое-куда, по работе. А после я свободен. Обещаю, вернусь, мы закажем пиццу и посмотрим что-то глупое по телику, идет?       — Только не очень глупое, — согласилась Ванесса. — Не хочу, чтобы мой мозг превратился в желе.       — Идет.       Когда дядя был уже одной ногой в комнате, она вдруг окликнула его. Брелок вновь вернул мысль о Кэлвине, и теперь она непрерывно билась в сознании, но, встретившись с дядиными внимательными глазами, Ванесса отчетливо услышала суровое: «Давай без неприятностей?», и рассказывать расхотелось снова. Все-таки не сейчас. Может, позже, вечером. А пока им обоим нужно было все обдумать и прийти в себя.       — На кухне шкаф сломался, — вымолвила она, — надо починить.       Он проницательно взглянул на нее:       — Это все, что ты хотела сказать?       — Типа того.       — Ванесса, ты можешь доверять мне.       — Я знаю.       Еще несколько секунд он смотрел на нее, сощурившись, а потом что-то для себя решил и ответил:       — Ладно. Тогда посмотрю, что можно сделать со шкафом. Уходить не собираешься?       — Посижу еще немного.       Дядя кивнул, молча исчез в комнате, а после сразу появился вновь и кинул ей маленькую декоративную подушку от дивана в гостиной. Ванесса поймала ее и озадаченно повертела.       — Вообще-то, спать я собиралась все-таки в комнате.       — Не сиди на холодном, — сказал он, указав на ступени пожарной лестницы.       И ушел совсем, только где-то в глубине квартиры хлопнула входная дверь.       Он не вернулся ни через пару часов, ни когда в город окончательно прокралась ночь, а владельцы магазинов стали поворачивать таблички на дверях стороной «закрыто». Ожидание стало мучительным и наконец сменилось разочарованием. В пустой квартире Ванесса лежала на диване, то и дело щелкая пультом каналы на телевизоре, но не пытаясь найти ничего конкретного. «Он забыл, — думала она. — Забыл, что обещал. Забыл обо мне». И мысль эта оказалась такой удушающей, что больно было дышать. Часы на стене показывали десять, полночь, полвторого ночи…       Рука выронила пульт. Глаза закрылись.       Ванесса уснула.       Ее вела музыка. Игривый звон колокольчиков и флейта. Заманивала, как Крысолов детишек на верную смерть. И Она шла, потому что ноги двигались сами, раз-два, за веревочки — дерг! — вверх, вперед, все дальше, внутрь. Вот коридор, и дверь, и черно-белая плитка на полу склеилась прямо на глазах, квадрат к квадрату. А следом нависающей громадиной выстроились друг на друге ряды кухонных шкафов, как нагромождение коробок на чердаке. И у каждого ящик, и в каждом что-то лежит, но сейчас старательно прячется и лишь чуть-чуть бьется изнутри в запертые дверцы. Они уходили высоко к потолку, который терялся в темноте. Свет сочился непонятно откуда, словно еле-еле светился сам воздух. Блеклым молочным свечением. Посередине круглой площадки в плену шкафочных стен и выглядывающих кое-где водопроводных кранов стоял стул, на стуле сидела большая кукла, на кукле… не было живого места.       Видно, ребенку, перед тем как ее подарить, не рассказали правил игры, иначе как объяснить, что кукла была такая поломанная? (Куча жеваного мяса в луже крови.) Изогнутые ручки и ножки обнажили желтовато-серые шарниры. (Суставы и кости вылезли наружу, разорвав плоть, пальцы торчат под неестественными углами.) Наряд порван, тело изрисовано маркерами. (На некоторых частях икр и плеч содрана кожа, видно куски влажной плоти и желтого жира, на других бурые следы от ожогов.) И даже личико, старательно нарисованное художником, размазалось, искажая черты. (Мутные глаза выпучены, рот открыт, сломанная челюсть болтается почти у ключиц, на месте нескольких зубов — чернеющие провалы, и густая, склизкая жидкость тонкой паутиной тянется от губ вниз.)       Кукла сидела прямо и смотрела перед собой остекленело, как полагается куклам.       Иди же, поиграй с ней!       Она стояла не шелохнувшись. Внизу что-то копошилось и терлось о лодыжки. Не хотелось смотреть. Но кто-то надавил невидимой рукой на затылок, и Она опустила взгляд. У ног кружила стая огромных, размером с кошку, крыс с горящими, как только вытащенные из пламени угли, глазами — даже одна такая могла бы запросто загрызть младенца в колыбели. Крысы непрерывно шевелились, шебуршали и пищали. Она испугалась и попыталась уйти, но они не пускали: сильнее засуетились вокруг, сжали кольцо, одна разинула пасть с огромными зубами… и вдруг мертвой хваткой вцепилась в тело другой. Начался хаос. Крысы бросались друг на друга со звериным рвением и драли в клочья. Полетели в стороны шерсть и хвосты. Плитку украсили алые разводы. В раз все ящики шкафов щелкнули замками и выдвинулись, и словно кто-то повернул вентиль крана, потому что воздух, точно водные струи, прорезали серые дрыгающиеся ленты.       Она крутила головой, ища спасение. Крысы фонтанами выстреливали из ящиков и плюхались наземь, размозжив маленькие головы, пока плитка совсем не скрылась за громадами тел. Она почувствовала, как держащая за затылок рука разжала хватку, и в панике рванула туда, где маячил просвет. Сзади, слева и справа уже давили крысы, заползали под одежду, дергали за волосы. Она кричала. Плакала. И тянулась вперед, уворачиваясь от живых и отпихивая мертвых. Прямо к изуродованной кукле, раскрывшей объятия…       Какой-то резкий дребезжащий звук вырвал Ванессу из сна и заставил подскочить. Спросонья, не понимая, что происходит, она бешено заозиралась. Реальность очень медленно выплывала из тумана забытья. Гостиная была пуста, телевизор — выключен. Видимо, сработал таймер. Ванесса нашарила рукой вибрирующий телефон, поднесла к уху.       — Алло…       — Ванесса, привет, — послышался мелодичный голос Барбары, в котором тут же проступила растерянность, — ты что, спишь?       — Привет. Э-э, да.       — Разве ты не должна быть в школе?       Ванесса из-под полузакрытых век глянула на часы. Да, прямо сейчас она должна была сидеть в школе, выслушивая очередную нудную лекцию мистера Хоббса. Но, похоже, так крепко уснула, что, лежа в гостиной, просто не услышала звенящий через стенку будильник, хотя обычно поднять ее могли даже щелчок сработавшего тостера и свист чайника. Еще и сон был какой-то тяжелый, тягомотный, так что ныла голова.       — Занятия отменили. Санитарный день. Крыс травят, — выдала она первое, что пришло на ум.       — Оу… Какой ужас, — брезгливо ответила Барбара. — Скажи, Джим с тобой?       — С чего бы?       В трубке повисло молчание. Ванесса успела встать и начать растягивать руки и спину, затекшие от лежания на узком, жестком диване. Но от прозвучавших следом слов Барбары она опешила и чуть не выронила телефон.       — Просто вчера утром он уехал и больше не возвращался. Я подумала, решил остаться дома, и не волновалась бы, но он с вечера не отвечает на мои звонки. Вот и решила узнать, может, ты в курсе, что происходит.       — Что? — не поняла Ванесса. — Он был не с тобой?       — Нет. У вас там все в порядке?       — Не знаю. Вообще-то, я тоже не видела его со вчера. Думала, поехал к тебе. — Она сделала паузу и добавила: — Как обычно.       Барбара никак не отреагировала на последнюю фразу и сквозившую в ней… ревность? обиду? обвинение? — нечто ускользало от понимания, как слизняк, и было таким же противным. Наверное, она даже не заметила, что что-то не так, поглощенная мыслями о Джиме. Впрочем, это что-то появилось неожиданно и для самой Ванессы, потому что все, о чем она могла думать в этот момент, — случилось что-то нехорошее.       — Тогда, где он может быть? — Барбара вздохнула и тут же сама ответила: — Надо поехать спросить в участке.       — Я с тобой, — спешно пробормотала Ванесса.       — Не стоит, давай я все узнаю и тебе перезвоню.       — Нет, я же… тоже переживаю. Не могу сидеть дома.       — Ну, хорошо. Встретимся там через сорок минут.       Наспех приведя себя в порядок после сна и собравшись, она вновь схватила телефон, чтобы самой набрать дяде. Послышались долгие гудки. А затем звонок оборвался.       Ванесса оказалась у Департамента даже раньше, чем нужно, и все оставшееся время проходила взад-вперед возле ступеней. Дядя не забыл о ней. Он хотел вернуться, ему просто не дали. Уверенность в этом крепла, а накопившаяся за ночь обида, напротив, испарялась.       Вскоре из подъехавшего такси вышла Барбара. Она, как всегда, выглядела так, будто собралась покорять Манхэттен: в элегантном пальто, на тонких шпильках, с легким макияжем, подчеркивающим природную красоту лица, и изящно уложенными волосами. Модель, где бы ни была: хоть на обложке журнала, хоть на грязной улице Готэма. Сейчас красивое лицо Барбары омрачало лишь одно — волнение, заставлявшее хмурить брови и прикусывать губу.       Они вместе зашли в участок, где было душно и шумно, и поднялись на площадку перед кабинетом капитана, которую, видимо, и занимал убойный отдел. С прошлого визита Ванессы тут ничего не изменилось, и все те же полицейские, старательно делающие вид, что работают, а на деле занимающиеся чем угодно другим, тоже были на местах. За одним из столов сидел уже знакомый Харви Буллок. Он был растрепан и нервно стучал ручкой по столу.       — Детектив Буллок, — спешно обратилась к нему Барбара, опустив приветствия.       — Мисс Кин.       Он быстро — может, даже чересчур быстро — встал, увидев ее, снял очки, так странно сидевшие на его грубом, заросшем бородой лице, а после заметил рядом Ванессу. Она порывисто представилась, не дав ему ничего сказать, и выразительно метнула взгляд в сторону Барбары. Та не знала о том, что случилось у клуба Фиш Муни, не стоило рассказывать об этом сейчас. И когда-либо еще.       — Ах да, — сразу нашелся Буллок, — Джим говорил, что у него есть племянница. Должно быть, это ты. Что вы здесь делаете?       — Джим ушел вчера и все еще не вернулся ни домой, ни ко мне, — сказала Барбара. — Он ничего не сообщал? Мы о нем очень беспокоимся.       Лицо Буллока на миг стало растерянным. Он раздумывал секунду перед тем, как ответить:       — Он в патруле. — И, словно в подтверждение собственных мыслей, решительно добавил: — Да. Скорее всего, телефон разрядился.       — О, да, вы меня успокоили. Спасибо.       — Обращайтесь.       Барбара заметно расслабилась, переглянулась с Ванессой, улыбнулась уголком губ, и той не оставалось ничего другого, кроме как подыграть и тоже выдавить слабую улыбку.       Однако, когда, ободренная словами детектива, Барбара повела ее прочь из участка, Ванесса понимала, что еще вернется туда сегодня.       Потому что детектив Буллок врал.       И, судя по всему, он сам не знал, где находился Джим и что с ним случилось.       В голове странно сложились разрозненные прежде факты, словно части жуткой головоломки. Убийство Уэйнов, которое дядя спешил закрыть по наущению других копов, его подозрения в причастности к делу Марио Пеппера, обещание непременно вернуться вечером и держать включенным телефон, растерянность его напарника… Нет, не мог он просто уйти в патруль, никому ничего не сказав.       Напрашивался единственный логичный вывод: Пеппера подставили — или дядя думал, что подставили, — чтобы как можно скорее закрыть дело, и он решил вывести тех, кто это сделал, на чистую воду. Похоже, в одиночку.       «Вот идиот».       На улице выглянуло холодное осеннее солнце. Барбара остановилась на крыльце, машинально разглаживая складки на подоле пальто.       — Ну что ж, раз Джим на работе, может, прошвырнемся по магазинам? — предложила она, обернувшись к Ванессе, и ласково поправила воротник ее кожанки, из-за спешки загнувшийся внутрь. — Пора уже заменить эту куртку на что-нибудь помоднее, не думаешь? Сколько ей лет?       — Не нужно, мне нравится.       — Тогда посмотрим что-нибудь еще? Например, новое платье или… что захочешь. Ты пользуешься помадой, которую я подарила?       — Нет, то есть, да, иногда, — произнесла Ванесса сбивчиво.       Мыслями она была далеко от помад и прочих глупостей. Надо было спасать дядю. Но как, если она не могла спасти от опасности даже себя? От безысходности хотелось биться головой об асфальт.       — Зря, тебе очень идет красный, — продолжала Барбара, не замечая ее волнений. — Но можем попробовать и другие цвета. В твоем возрасте важно понять сразу, что тебе подходит, а что нет.       — Барбара, извини, я бы хотела, но… — Ванесса судорожно соображала. — Договорилась встретиться с ребятами. Из школы. Пойти вместе в… кино.       Лицо Барбары осветила улыбка. Золотые локоны, мягко закручивающиеся у щек, и голубые глаза делали его по-ангельски прекрасным.       — Чудесно! Я знала, что на этот раз ты не останешься в стороне. Тогда, конечно, не буду мешать, веселитесь.       Они попрощались. Внутренне коря себя за все сегодняшнее вранье, Ванесса отошла подальше от участка, завернула в какой-то двор и остановилась, хмуро разглядывая небо. Если бы она знала, что делать. Как помочь дяде. И вдруг ответ пришел сам собой — это была одна из тех идей, на поводу у которых лучше не идти, но других все равно не было. Ей вспомнился разговор бандитов в переулке: птицеподобного Освальда со смешной кличкой Пингвин и верзилы Бутча. «Скорее всего, в ближайшее время от него захотят избавиться», — сказал он. Конечно, возможно, это ничего не значило, но пока их разговор и клуб Муни, который дядя с напарником посещали незадолго до его пропажи, были единственной зацепкой. Может быть, если узнать, о чем они тогда говорили, то получится напасть на след…       Ванесса сорвалась с места. Она изо всех сил спешила в Модный Район, когда поймала себя на том, что до крови кусает губы. Однако вовсе не от страха: отчего-то мысль вновь оказаться в змеином клубке, логове людоедов, бездне Тартара наедине с чудовищными титанами — среди всех этих страшных и жестоких людей — пугала едва ли больше, чем нежеланные разговоры с одноклассниками в школе. Даже, может быть, меньше. В груди ворочалось какое-то новое, прежде неведомое чувство, и оно гнало вперед сильнее любого попутного ветра. В какой момент здравый смысл дал осечку и свернул стрелку на компасе ее инстинкта самосохранения?       Она вновь встретилась лицом к лицу с неоновым рыбьим скелетом, но на этот раз ворвалась внутрь, даже не успев отдышаться. Времени раздумывать не было, как и замечать собственный страх. В такие моменты Ванесса как будто отключалась от целого мира, впереди была только цель, и ничто не могло остановить. Как ей хотелось бы уметь использовать эту способность в других, более рутинных ситуациях! Вроде ответа у доски или разговора с консультантами в магазине. Но, как назло, как раз в них решимость исчезала без следа.       Как и в прошлый раз, в нос ударил аромат тяжелых сладких духов, а из темноты угла тут же появился охранник.       — Стоять. Не слишком ли ты мала, чтобы разгуливать по таким местам, а?       Ванесса не успела обдумать ответ, просто бросила на ходу:       — Я по делу.       И, скинув его руку, оставившую на плече обжигающий отпечаток, пошла дальше. Охранник хмыкнул за спиной и не сдвинулся с места. Сердце Ванессы билось как заведенное, а руки подрагивали. Она только что сделала что-то невообразимое. Ему ведь ничего не стоило тут же развернуть ее и вышвырнуть прочь! Или даже проломить ей голову одной рукой! И все же… он этого не сделал.       Ванесса прошла в основной зал и удивленно огляделась. Внутри клуб оказался не таким, как снаружи. Она ожидала чего-то грубого и мрачного, с давящей на уши музыкой и голыми девицами, но увидела совсем другое. Стены были обиты красными панелями, вдоль них стояли диваны с блестящей кожаной обивкой, тоже красной, потолок подпирали массивные колонны из темного дерева, уходящие вверх сквозь пространство второго этажа, хрустальные люстры с переливающимися цепочками хрусталя давали мягкий, теплый свет, у самой сцены в дальнем конце клуба выстроились ряды аккуратных круглых столиков, на каждом — светильник с кружевным абажуром. И все это было изысканно, и все сочилось любовью: каждая тщательно подобранная деталь. Впрочем, полуголые девушки тоже были — стояли посреди сцены, смеясь и поправляя друг другу тесемки откровенного ажурного белья, — и Ванесса смутилась.       — Ты еще что тут делаешь? — услышала она рядом приглушенный голос.       За барной стойкой, оторвавшись от лежащей перед ним толстой папки, в черном старомодном костюме стоял сам Освальд-Пингвин и прожигал ее таким взглядом, от которого можно было тотчас сгореть и рассыпаться горсткой пепла. Его рука с брендовой ручкой застыла над страницей, и Ванесса только теперь, вблизи, рассмотрела, какая странная у него была прическа: челка острыми напомаженными прядями закрывала лоб, а задняя часть волос стояла торчком, словно хохолок.       «Ну, вот и возможность отблагодарить спасителя», — усмехнулась она про себя больше обреченно, чем весело, и подошла ближе.       — Здравствуйте, — выдавила она.       — Повторяю еще раз: что ты тут забыла?       — Зашла сказать спасибо за то, что спасли меня тогда…       — Уже начинаю жалеть об этом.       — …и кое-что узнать.       Освальд пару раз моргнул, не сводя глаз с Ванессы и продолжая не говорить, но шипеть в ее сторону.       — Узнать? Что девчонке, вроде тебя, понадобилось узнавать здесь? Ты вообще в курсе, что это за место? Знаешь, как я рисковал, прикрывая тебя? А теперь сама лезешь на рожон, что за наглость! — Он карикатурно выдохнул и, успокоившись, добавил: — Шла бы ты отсюда, пока еще ноги целы. Давай-давай, иди.       И помахал руками, отгоняя ее от себя, как неприятный запах.       — Не могу. Мне нужно увидеть Фиш Муни. Срочно.       — Боже!       Он резко захлопнул папку и склонился над ней, мелко подрагивая. «Неужели так сильно разозлился?» — со страхом подумала Ванесса. Но когда спустя мгновение он вновь выпрямился, на лице его было выражение не злости, а веселья. Освальд еле слышно смеялся, растянув тонкие губы.       — Ну и зачем же любительнице лазать по помойкам и подслушивать чужие разговоры понадобилась Фиш?       Его голос сочился ехидством, но раздражение пропало окончательно. Ванесса задумалась и неохотно ответила:       — Хочу спросить, о чем они говорили с Джеймсом Гордоном.       — О-о, — удивился Освальд, — лезешь в дела полиции? Или, нет, подожди, — он ухмыльнулся и помахал указательным пальцем возле ее лица, так что пришлось отстраниться, — по глазам вижу, тут что-то личное.       — Ничего такого.       Но Ванесса не смогла его обмануть, хотя знала, что ни голосом, ни выражением лица не должна была себя выдать. Этот человек просто читал ее, как до этого папку перед собой, легко и просто.       — То-очно. Интересно, что это может быть?       — Говорю же, вы ошиблись, — настаивала она.       — Знаешь, так не пойдет. Выкладывай-ка все как есть, иначе… увы, я не смогу помочь тебе с Фиш.       Ванесса чертыхнулась. Освальд не пугал ее, но стоять рядом с ним было странно и неприятно. Пусть их разделяла столешница барной стойки, казалось, что длинный, загнутый книзу нос-клюв утыкается прямо в ее собственный, а водянисто-голубые глаза смотрят глубже, чем возможно, в самую суть. Странный человек. Липкий и скользкий. Его ухмылка могла вытянуть душу, вытрясти, распотрошить, обшарить каждый угол — лишь для того, чтобы он мог утолить не по-человечески огромный интерес. И Ванесса нутром чувствовала, что в таком городе, как Готэм, и в таком месте, как это, не стоило на каждом шагу говорить о личном. А тем более такому человеку, как этот.       — Тик-так. — Он рассмеялся, постучал по запястью, где должны быть часы. — Так мы договорились? Твой секретик в обмен на мою помощь. Уже во второй раз, между прочим. А в первый я ничего с тебя не взял, это ли не щедрость?       — Ладно, — вздохнула Ванесса. — Джеймс Гордон — мой дядя, вчера он пропал. Я пытаюсь найти его. Вдруг…       Голос пропал, будто перекрыли кислород. Произнести страшное вслух оказалось труднее, чем раз за разом прокручивать в мыслях. Но Освальд не обратил внимания, глаза его уже оживленно блестели.       — Правда? Вот это да! Нелегко, должно быть, жить с дядей-полицейским. — Ванесса не знала, что сказать, и промолчала. Освальд улыбнулся. Ему снова не требовалось прямого ответа, чтобы все понять. — Значит, ты решила, Фиш имеет к этому отношение?       — Вообще-то, я не знаю точно, — замялась она. — Так вы поможете?       — Конечно! Я ведь уже обещал.       — Хорошо. И где мне найти Фиш Муни? — Ванесса огляделась, отбивая нервную дробь ботинком об пол. Желание покинуть клуб стало нестерпимым. Казалось, теперь отовсюду за ней наблюдают невидимые снайперы, готовые в любую секунду спустить курок. Освальд вновь рассмеялся. — Что смешного?       — Извини, конечно, но этого я не скажу. Фиш тебя размажет, как букашку. Да. Мокрого места не оставит. И уж точно не станет делиться такой важной информацией.       — И что мне делать? — растерялась она.       Отчего-то лучась довольством, он облокотился на стойку и заговорщически произнес:       — Поэтому тебе и повезло встретить меня. Дважды. Совершенно случайно я знаю, что все грязные дела Фиш обычно улаживает на мясокомбинате в Ковентри, и этим утром несколько ее ребят как раз выехали туда. Уж не знаю, связано ли это с твоим… родственником. Но вчера он был здесь.       — Был? Ясно… С-спасибо.       — Пожалуйста. Всегда приятно помочь вежливому человеку.       Хитрые глаза Освальда следили за эмоциями Ванессы, наверняка ловя каждую мысль, мелькнувшую во взгляде. Вот оно. Дядя был здесь. И его действительно захотели убрать. Все не зря. Но внезапно червяк сомнения завозился внутри.       — А откуда мне знать, что это правда? — спросила она.       — Хм, — Освальд притворно задумался, — а у тебя есть еще какие-то варианты? Мне кажется, что нет. Значит, придется поверить моему. Тем более мы ведь заключили сделку. А я соблюдаю соглашения.       — Условия неравноценные, — сказала Ванесса подозрительно. — Какая вам польза от того, кто я?       Она тут же пожалела, что задала этот вопрос — и даже не потому, что Освальд мог посчитать его вполне справедливым и потребовать с нее еще что-нибудь. Просто невинное выражение, появившееся на его лице, не понравилось ей намного сильнее, чем рассерженное. Он пожал плечами:       — О, я просто жаден до новой информации. Никогда не знаешь, какая однажды сослужит тебе хорошую службу. Не выпытывай больше. Иди, а то опоздаешь.       Оставаться дольше и правда не было смысла. Ванесса узнала все, что хотела, и развернулась к выходу, но Освальд вдруг окликнул:       — Ну, племянница детектива, как хоть тебя зовут? Не волнуйся, — добавил он со смешком, — это не настолько важно, чтобы скрывать. Банальная вежливость.       — Ванесса, — ответила она через плечо.       — Освальд Кобблпот, будем знакомы. — Он шутливо поклонился. — И еще увидимся.       Уже ловя лицом потоки прохладного ветра, прорываясь по брусчатке улиц, Ванесса подумала: «Надеюсь, нет». Потому что не могла вообразить ни одной ситуации, при которой они вновь могли бы увидеться. Да и не хотелось. Хотелось забыть все это скорее, как ночной кошмар. Но сначала — вернуть дядю.       Харви Буллок расхаживал перед своим столом и выглядел более нервным, чем раньше, даже взбешенным. Коричнево-пепельные пряди волос беспорядочно торчали, брови хмурились у переносицы. Его пиджак небрежно висел на спинке стула, шляпа была отброшена на стол. Он сжимал телефонную трубку побелевшими от натуги пальцами и запальчиво говорил:       — Слушай, Рич, буду должен, только расскажи мне уже то, что знаешь. Ну не может быть, чтобы ты совсем не слышал об этом новеньком. Понимаю, он оплошал. С кем не бывает? — Буллок замолчал, выслушал ответ, а после сердито выплюнул: — Ну и гад же ты! — И бросил трубку. — Сволочи, когда надо, так ни один не…       Он поднял взгляд и наткнулся на Ванессу, в который раз за день. От неожиданности Буллок поперхнулся воздухом и, откашлявшись, воскликнул:       — Не полицейский участок, а проходной двор какой-то!       Несколько человек рядом испуганно вздрогнули и обернулись. Воспользовавшись его замешательством, Ванесса подошла и порывисто выдохнула:       — Ковентри.       — Чего?       — Дядю держат на мясокомбинате в Ковентри, — пояснила она, стараясь успокоиться. Голос дрожал.       — Тебе-то откуда знать? — пренебрежительно сощурился Буллок.       — Просто знаю.       Она не моргая смотрела на него, борясь с желанием отвернуться. Детектив сомнительно жевал губы, но, видимо, выражение ее лица все-таки смогло его убедить, потому что в следующую секунду на его собственном появилась смесь беспокойства с чем-то похожим на боль от расстройства желудка, и он с размаху ударил ладонью по столу:       — Черт! Ну конечно. А я говорил, говорил! — Буллок вскочил, хватая шляпу и пиджак. — Но он ведь не слушает! Думает, может приехать и вести себя как хочет. Чтоб мне этот…       Продолжая ругаться под нос, он прошел мимо Ванессы. Она бросилась за ним на улицу.       — Детектив Буллок! Подождите!       Он не останавливался. Подошел к машине, открыл дверь.       — Стойте! — вновь попросила Ванесса. И на этот раз Буллок развернулся. — Вы едете на помощь дяде?       — Ну конечно! Куда еще я могу сейчас ехать, на обед?!       — Просто хотела убедиться.       — Убедилась? Все, не задерживай. — Буллок сел в машину, стал закрывать дверь, но в этот момент рука Ванессы вцепилась в нее, не дав захлопнуться. — Ну что еще?       — Возьмите меня с собой.       — С ума сошла? — скривился он. — Что ты там будешь делать? Под ногами путаться? Слушай, девочка, иди домой. Я сам со всем разберусь.       Но она не убрала ставшую каменной руку. Тогда Буллок рявкнул: «Нет!» и с силой дернул дверь.       Ванесса отступила, потупилась.       И поняла, как все в ее жизни неправильно. Не так, как должно быть. Она окинула взглядом улицу — женщины и мужчины, взрослые и дети; держась за руку, смеясь, болтая. Их мир был таким полным, а ее, выстроенный наспех нетвердой рукой, рушился каждую секунду — как сотни раз до этого. Что-то скреблось в затылке. Ощущение назойливое, как муха: жужжит и бьется в стекло. Но никак не прихлопнуть. Сколько это будет продолжаться? Детектив Буллок завел двигатель… и шум мотора отозвался в ней шумом скорой помощи, мучительно равнодушно отъезжавшей от дома далеко отсюда годы назад и навсегда увозившей из ее жизни единственного близкого человека. Тогда Ванесса могла лишь смотреть вслед и глотать слезы. Просто ребенок, которому не оставили ни единого шанса — сразу грубо лишили того, что было дорого. А теперь? Поменялось ли что-то? Что, если шум этого мотора сейчас тоже станет концом всего? Если тот вчерашний разговор с дядей был последним?..       Ванесса так сильно сжала кулаки, что ногти впились в плоть. Боль отрезвила, как высыпанный за ворот снег. Что делать?       Призрак принца датского возник рядом и затянул злосчастное: «Быть или не быть?» Склониться под ударами судьбы? Иль оказать сопротивленье? Остаться, сдаться, позволив бороться другим, или самой встать против угрозы? И Ванесса решилась. Сейчас она должна была сделать все необходимое, все, что в ее силах, чтобы попытаться сохранить то единственное, что у нее еще оставалось. Не допустить того, что уже случалось! И она точно не могла оставить это на кого-то другого.       Ванесса больше не ребенок. И судьба не сможет играть с ней, как с нерадивым котенком. Потому что у котенка выросли длинные зубы и острые когти, и без боя он в руки не дастся.       Она вылетела на дорогу не думая, как раз в тот момент, когда машина Буллока тронулась с места. Взвизгнули шины, капот врезался в живот, но несильно: Ванесса лишь потеряла равновесие и отшатнулась, едва не упав. Испуг даже не коснулся ее.       — Какого черта ты творишь?! — выкрикнул Буллок из окна.       Молча открыв дверь переднего пассажирского места, она плюхнулась на сидение, пристегнулась и перевела на него холодный взгляд.       — Поехали.       — Серьезно? Не понимаешь слова «нет»? А если запру тебя на пару суток? — Ванесса молчала. Буллок сурово смотрел на нее из-под полей шляпы, пытаясь, видимо, запугать, а после утер лицо ладонью. — Если Джим жив, он убьет меня. А потом тебя.       Внутри все похолодело от его «если».       — Если не возьмете меня, я убью вас, — вырвалось у нее, и стыд моментально обжег внутренности. Ванесса растерялась на секунду, а потом продолжила: — И все равно доберусь до места. Одна. Так что поехали. Теряем время.       Детектив молниеносно повернулся к ней:       — Вот невоспитанная… Ладно, раз тебе так неймется, вперед. Езжай! Но ты будешь сидеть в машине, забившись под кресло, до тех пор, — произнес он четко, — пока мы с Джимом не вернемся.       — Идет.       — И я не стану помогать, если кто-то из головорезов Фиш решит вынести тебе мозги, поняла?       — Предельно ясно.       Он отвернулся. Ванесса хотела было уточнить, какие будут инструкции на случай, если они не вернутся, но, кажется, исчерпала весь запас дерзости на сегодня. И терпения Буллока тоже. А еще не хотелось услышать в ответ нечто едкое или… не очень жизнеутверждающее. Пессимистических мыслей ей хватало.       Детектив вновь завел двигатель и бросил, как бы между прочим:       — И ладно, зови меня Харви. Нутром чую, ты станешь нам всем той еще занозой в заднице. А значит, нахрен любезности.       Машина набирала скорость.       Они ехали по автомагистрали, пролетая горящие красным светофоры. Время будто мчалось вместе с ними. Все быстрее. Все дальше. Все меньше шансов на успех. Вслед сигналили недовольные водители, которых Харви подрезал, и неслись их рассерженные крики. Машину заносило на виражах, шины с громким визгом скользили по дороге, и каждый раз сердце Ванессы замирало, рискуя не забиться вновь.       — Типа если ты коп, тебе все можно? — не выдержала она. Харви проехал очередной светофор и чуть не задавил пару пешеходов.       — Типа если мы хотим спасти Джима, нет времени останавливаться на каждом углу, — огрызнулся он в ответ, и она мысленно согласилась. — Какого хрена я разрешил тебе сидеть рядом и читать мне нотации?       — Я рассказала, где Муни держит дядю.       — А еще обещала убить меня! В этом городе все с ума посходили. Джим вообще знает, какую змею пригрел? — Ванесса так оскорбилась, что потеряла дар речи. — Тебе повезло, что сейчас мне не до разбирательств с буйными подростками, иначе влепил бы тебе статью за угрозу жизни работника полиции. И вообще, это был риторический вопрос, малявка. И как тебе только удалось узнать это? Хотя, нет, не говори. Не хочу оказаться замешанным в твои делишки. Сама вляпалась, сама и отмывайся. — Харви недовольно цокнул языком и добавил еле слышно: — Вы с этим дурнем похожи как две капли воды.       Ванесса молча отвернулась к окну, уставившись на спокойную гладь Фингер Ривер: они проезжали мост. Цинизм Буллока выводил из себя, несмотря на то что ей все еще было стыдно за те свои случайные слова. И она никогда не замечала сходств между собой и дядей. Разве что внешние, но речь шла явно не о них.       Салон машины пах пролитым на сидение виски и пончиками, на приборной панели еще оставались следы сахарной пудры. Такое странное сочетание, как и сам владелец — с виду грозный, несгибаемый, настоящий «плохой коп», но когда он говорил с Ванессой (несмотря на все то, что именно он говорил), она не слышала в его голосе реальной угрозы. Тот же Освальд манерами и улыбочкой заставил ее напрячься гораздо больше. Напротив, глаза Харви Буллока каждый раз казались ей усталыми и печальными. Это были глаза человека, давно переставшего во что-либо верить. Одинокого человека.       — А ты не сильно-то разговорчивая, когда не угрожаешь и не вмешиваешься не в свое дело, — сказал Харви. — Это у вас тоже общее. Все, что я упомянул.       — Мы же семья, — нехотя ответила Ванесса.       — И почему вам обоим вечно надо лезть куда не надо, а? И я из-за него угодил. А сейчас сидел бы дома, пил пиво, смотрел матч…       Она не удержалась и поддела пальцем висящую на зеркале заднего вида картинку полуголой женщины, хмыкнув:       — Мечты, достойные холостяка.       Харви раздраженно, но несильно хлопнул ее по руке.       — А у тебя что, своих дел нет? Чем там молодежь сейчас занимается? Я в твоем возрасте зачитывался журналами про мотоциклы и ухлестывал за девушками, а не выслеживал мафию.       — Я никого не выслеживала! — возмутилась Ванесса. — А если речь о том, что было, то это вообще случайность и я…       — Ладно-ладно, брейк!       Харви резко махнул рукой. Машину увело влево. Он тут же спохватился, судорожно закрутил руль в другую сторону, но соседняя «Вольво» уже оказалась опасно близко. Водитель нажал на гудок, в порыве гнева беззвучно открывая и закрывая рот. Сколько оскорблений, должно быть, сейчас летело в их сторону. Наконец Харви выровнял машину и выдохнул:       — Но все-таки выбери себе другое хобби.       — Хорошо, пойду найду девушку! — выпалила Ванесса, с новой силой вцепившись в кресло.       — Хоть убей не понимаю, как Джим тебя терпит…       Район, в котором они скоро оказались, не отличался от большей части города: безликие высокие здания, пешеходы, серый асфальт. Только на стенах время от времени встречались разноцветные граффити. Но Ванесса знала, что именно здесь находится городской морг, и это как будто делало каждую улицу и каждый фасад в разы зловещее, чем они были на самом деле. Отстраненными, мрачными, впитавшими трупное зловоние.       Харви молчал и сосредоточенно следил за дорогой. Если пару минут назад у него еще оставалось настроение для бессмысленных разговоров, то оно пропало окончательно, стоило Робинсон парку, занимавшему чуть ли не весь Мидтаун и откусивший часть Даунтауна, перестать мелькать за окном. Ванессе казалось, что ее собственное молчание было гораздо более напряженным. Харви был готов к тому, что ждало их дальше, потому что неоднократно подвергал себя опасностям на службе в полиции и видел всякое, а она… она не знала, чего ожидать. А еще, как бы Ванесса ни старалась прогонять их, в голову лезли ужасные мысли и образы. В них были дядя Джим, кровь и их квартира, еще более пустая, чем сейчас.       Машина свернула в узкую улочку, пронеслась по замусоренной дороге. В мелькающих просветах между домами уже виднелась набережная — одна из многих в Готэме. Впрочем, это значило, что мясокомбинат стоял на отшибе района. Огромное здание выросло перед ними, щурясь темными щелями окон. Ворота оказалась открыты. Харви заехал на обнесенную забором территорию и остановился.       — Теперь слушай сюда, — повернулся он к Ванессе. — Сидишь здесь. Не выходишь, не кричишь, не делаешь резких движений, не дышишь… В общем, пытаешься сделать вид, что тебя тут нет и никогда не было, ясно?       — Ясно.       — Отлично.       Он выпрямился, запустил руку за полу пиджака, и Ванесса, содрогнувшись, различила в полутенях, отбрасываемых на них стеной комбината, пистолет. Разумеется, у дяди тоже было оружие. Ей даже доводилось видеть его, когда они еще жили в Чикаго и Джим работал в местной полиции. Только тогда, в свете кухонного торшера, оно не казалось опасным — просто игрушка или рабочее снаряжение, как скальпель у врача и лопата у гробовщика. Пока не дойдет до дела, обычные предметы. Здесь и сейчас пистолет предстал во всей жуткой красе — это была его стихия. Харви вынул его из плечевой кобуры, достал магазин, проверил патроны, после вернул на место, задумался. И быстро провел пальцем где-то у основания ствола. Все, что он делал до этого, Ванесса видела раньше — даже как дядя Джим разбирал пистолет на части и бережно чистил едко пахнущим растворителем. Но это движение было ей незнакомо. «Какой-то жест на удачу?» — подумала она.       — На всякий случай, — пробормотал Харви, вновь убирая пистолет под пиджак, а после добавил, неправильно истолковав ее удивленный взгляд: — А ты что думала? Мы сюда едем закупиться деликатесами? Если бы!       Она покачала головой и спросила:       — Будет перестрелка?..       — Надеюсь, до этого не дойдет, — ответил он, как ей показалось, вполне уверенно. — Я захожу, забираю Джима, и валим. Помни: ты сидишь тут и ждешь. Все закончится быстро.       Он кивнул вышел из машины. Его массивный силуэт становился меньше, пока совсем не исчез за дверью мясокомбината.       Оставшись одна, Ванесса почувствовала себя неуютно и поежилась. От вида пустынных окрестностей волнение только сильнее сжимало хватку на горле. А думать о том, что могло происходить внутри, и вовсе не было сил. Она посидела немного, уткнувшись в воротник куртки и не отрываясь от здания. Никто не входил. Никто не выходил. Было тихо, казалось, будто опустел и весь город.       Ванесса пыталась дать Буллоку шанс, положиться на него, но с каждой секундой вера становилась слабее: что, если его тоже схватили? И теперь уже им обоим нужна была помощь? Время шло, а она сидела здесь…       Ванесса резко выпрямилась, открыла бардачок. Она понятия не имела, хранил ли Буллок там что-то нужное, но решила проверить перед тем, как исполнить то, что задумала.       «Я правда пойду туда? — подумала она со страхом. — Бред, бред, какой бред!»       Но рука тем временем уверенно перебирала вещи. Среди фантиков от шоколадных батончиков, потрепанного блокнота, колоды карт и прочего совершенно бесполезного хлама нашелся складной нож, и Ванесса сунула его в карман куртки. Когда она вылезла из машины на улицу и захлопнула дверь, поняла, что теперь обратного пути не было. Она уже сделала самый сложный и важный шаг — вышла из безопасного кокона. Теперь только вперед, что бы ни случилось.       Ноги будто специально запинались друг о друга и еле волочились. Пытались предать. Ванесса подобралась к высокой железной двери, через которую ушел Харви, и застыла, прислушиваясь. Ни звука не доносилось с той стороны. Тогда она решилась заглянуть внутрь.       Темноту коридора еле-еле разгонял мигающий свет ламп вдали, там, где был виден поворот. По потолку вились трубы, на стене играли тени, едва слышно переговаривались люди. Ванесса тихо, шаг за шагом, приближалась к ним. Нос забил странный, мерзкий запах, от которого губы невольно скривились. Она прошла немного вглубь и поняла, что было его источником: тут и там на огромных крюках, крепившихся к потолку, висели огромные бело-розовые освежеванные туши. Свиньи. Коровы. На металлических столах лежали приборы, от вида которых закружилась голова: ножи разных размеров, тесаки и Бог знает что еще. Всюду на стенах и полу алели пятна крови, и очень не хотелось думать чьей. Ванесса почувствовала, как румянец жизни отливает от лица, как от ужаса леденеют пальцы. Она остановилась у проема в стене, выглянула. Обзор закрывала высокая перегородка, и что происходило за ней, было неизвестно.       — Снимем на видео и устроим вечер кино прямо в полицейском участке, чтобы другим не повадно было лезть в дела Фиш, — послышалось оттуда.       Голос оказался знакомым, Ванесса узнала его, как только прозвучало имя Фиш Муни. Это был тот самый Бутч Гилзин, угрожавший Освальду за клубом. Значит, все действительно так, как она и предположила. Тогда дело плохо — дядю хотят убрать. Убить! Но где же он сам? И где Харви?       Сдвинувшись еще на пару шагов, чтобы перегородка не мешала видеть помещение, Ванесса получила ответ на свой вопрос и чуть не вскрикнула, чем, конечно, сразу же выдала бы себя. В одном из рядов, среди коровьих и свиных трупов, висели, слабо покачиваясь, головами вниз Джим и Харви. Глаза обоих были закрыты, лица — расслаблены. А рядом лениво переговаривались двое мужчин в выглаженных рубашках: лоснящиеся, абсолютно довольные. Один устанавливал камеру на штативе, другой — Бутч Гилзин — давал ему указания. Когда камера была настроена, он крикнул куда-то вдаль:       — Эй, Фрэнки! Покажись-ка нам.       Ванесса судорожно обдумывала, как могла бы помочь дяде с напарником. Мужчин всего двое, пусть это и взрослые матерые мафиози… Допустим, каким-нибудь образом она сможет их отвлечь. Потом прокрадется вперед, разбудит дядю, а он придумает, как быть. Но показавшийся через мгновение из-за угла человек вдребезги разбил ее план. И даже больше — Ванесса ощутила такое отчаяние, что, если бы ее сейчас заметили, не испугалась бы и без сомнений приняла смерть.       Он был огромный — высокий, выше обычного мужчины, и широкий, — в мясницком кожаном фартуке и мешке с отверстиями для глаз, скрывающем лицо. Мясистые руки были затянуты в перчатки до локтей, оставляя голыми мускулистые плечи. Гул его шагов разносился по зданию. В ладони лежал готовый к работе тесак.       — Красавчик, — усмехнулся Гилзин. — Все, теперь иди, еще не время. Сейчас пора разбудить наших друзей.       «Это какой-то сюр. Так не бывает», — подумала Ванесса. И спешно, на корточках, вернулась обратно в коридор, из которого пришла, а оттуда почти выбежала на улицу.       Ее едва не вырвало. Тошнота отступила, стоило оказаться на свежем воздухе и вздохнуть поглубже. Ванесса шла и шла, не в силах остановиться — теперь уже ноги несли прочь так, что трудно было их успокоить, — но за ограду не вышла и в машину не вернулась. Это казалось откровенной трусостью, хотя ей и хотелось забиться под сиденье, как велел Харви. Может, зря она его не послушала? Впереди показался еще один вход в комбинат: поднимающиеся ворота для фур, на которых привозили животных. Тут только Ванессе удалось замедлиться и, опершись о стену, замереть. Она сердилась на себя за страх и одновременно жалела себя за него же. Голову заполнили образы смерти: вот дяде перерезают горло, вот он захлебывается своей кровью, вот ему вспарывают живот и внутренности валятся на пол, вот с него сдирают кожу… и он становится одной из многих туш, висящих в этом жутком месте.       Что ей теперь делать?       Она достала нож, изо всех сил сжала в руке. Он сверкнул и тут же потускнел: на небо надвинулись тучи. И вдруг Ванесса почувствовала, что больше не одна на этой продуваемой ветрами площадке. Чья-то тень упала на нее. Позади раздался глубокий низкий голос:       — Добрый день, юная леди.       Ванесса обернулась, выставила руку с ножом, увидела, как та дрожит, но не опустила. Человека, стоящего перед ней, она не знала, но это было неважно, потому что она и так сразу поняла, что дела стали еще хуже, чем были. Может, из-за взгляда, которым он осматривал ее — неторопливо и совершенно спокойно, будто Ванесса не целилась ему в грудь лезвием. Казалось, это едва ли могло его взволновать. В пальто и шляпе на округлой голове он был похож на богача-джентльмена из английского романа, и возраст — а незнакомцу легко можно было дать лет шестьдесят — не делал его слабее на вид, напротив, придавал внушительного благородства. Глаза мужчины смотрели с мягкой учтивостью и в то же время невообразимой внутренней силой.       — Осмелюсь все-таки спросить, что вы здесь делаете? — вновь заговорил он. Пока Ванесса изучала его, он тоже изучал ее. И, не дождавшись ответа, добавил: — Мне знакомо это лицо. Как ваше имя?       — Ванесса, — пробормотала она. — Гордон.       Мужчина поджал губы и сказал, не спрашивая, но утверждая:       — Вот как. Ты пришла за дядей. Тогда тебе, наверное, захочется, чтобы мы поторопились.       Она лишь теперь заметила, что за спиной у него стоит еще кто-то. Люди, вооруженные автоматами, с холодной серьезностью на лицах. «Наверное, готовы пристрелить меня в любой момент», — подумала она. И тут же один из них приблизился на шаг:       — Дон Фальконе, если нужно…       — Нет, Карл, спасибо.       Теперь она знала его имя. И еще кое-что: донами принято было называть криминальных авторитетов. В Готэме это значило, что этот человек владеет всем — деньгами, городом, жизнями, судьбами. И ее собственной тоже. Ванесса поспешно опустила нож и потупила взгляд, не зная, как успокоить колотящееся сердце.       — Так действительно лучше, — заметил дон Фальконе.       В этот момент изнутри здания послышались странные звуки, приглушенные стенами. От них по телу пробежала дрожь. Ванесса обернулась на вход, понимая, что внутри сейчас может происходить что угодно.       — Мне надо… внутрь, там… — пробормотала она нетерпеливо.       Дон Фальконе проследил за ее взглядом, и уголки его губ чуть приподнялись.       — Разумеется. Теперь, думаю, нам пора вмешаться.       Он отдал приказ коротким кивком, и вдруг началось страшное. Дверь загрохотала, поднимаясь, что-то завыло — не то сирена, не то неведомое чудовище. Мужчины в черном ворвались в здание. Ванесса не успела ничего понять, а Фальконе, придерживая за плечо, уже вел ее следом за своими людьми внутрь мясокомбината. Раздались автоматные очереди. Впереди кто-то упал — наверное, навсегда. Проходя мимо распластанного на грязном полу тела, Ванесса поняла, что это был тот самый Фрэнки. Ужасный мясник теперь лежал не шевелясь, и тесак его валялся у ног, бесполезный, будто игрушечный. Но жалеть его у нее совершенно не получалось. Она была занята тем, что искала в начавшейся неразберихе дядю. Не попала ли в него шальная пуля? Ванесса хотела было предупредить, чтобы люди дона случайно не задели его, но не смогла выдавить ни слова.       Выстрелы быстро смолкли. Рука Фальконе, крепко сжимавшая ее, исчезла, и Ванесса даже пожалела, потому что боялась, что в любой момент упадет в обморок.       — Дон Фальконе, — произнес Гилзин. Он выглядел не просто напуганным — пристыженным.       — Простите, молодой человек, я забыл, как вас зовут. А может, я этого и не знал.       Ванесса нашла взглядом дядю, все еще подвешенного вверх ногами, и он нашел ее тоже. Кажется, это становилось семейной традицией — встречаться в гуще событий не самым приятным образом. На лице Джима было написано так много эмоций, что их трудно было разобрать. За его спиной Харви Буллок в крайней степени гнева шептал и показывал руками, что сделает с Ванессой, когда его спустят.       — Гилзин, сэр, — тем временем продолжал Бутч.       — Гилзин. Скажите мисс Муни, что она слишком импульсивна и, если хочешь убить полицейского, нужно просить разрешения. Таковы правила.       — Да, сэр.       Дон Фальконе повернулся к детективам:       — Джеймс, ваша девочка, полагаю?       — Да, — ответил дядя сипло: видимо, кровь прилила к голове, и говорить было трудно.       — Смелая. Отпустите их, — обратился он к своим людям и отошел вместе с Бутчем к дальней стене зала, откуда их разговор уже нельзя было услышать.       Ванесса с недоумением смотрела ему вслед, но никакой гордости не чувствовала. Она не могла согласиться, помня, как тотчас же сбежала, увидев опасность, однако даже не это скреблось в душе. По какой-то неясной причине ей вовсе не казалось, что брошенное вскользь доном слово «смелая» — комплимент. Вовсе нет. За ним стояло нечто гораздо большее. Оно прозвучало как приговор.       Дядя почти через мгновение оказался рядом, чуть только ноги твердо встали на землю. Он выглядел изрядно потрепанным, но очень рассерженным; левую бровь рассекала кровавая рана.       — Что ты тут делаешь?       — Вот-вот! Я же сказал ждать в машине! — Харви едва поспевал вслед за ним. — Это что, мой нож? Ты взяла мой нож?!       Взгляд Джима метнулся к напарнику.       — Что значит, ты сказал ей ждать в машине? Что тут вообще происходит?       — Ты меня спрашиваешь? Узнай лучше у нее! Это не девчонка, а ходячая катастрофа.       — О, у меня ужасное дежавю. — Ванесса схватилась за голову. — Не заставляй меня оправдываться прямо здесь, я этого не вынесу.       Но дядя ее будто не слышал.       — Мы же только сегодня говорили о том, чтобы ты держалась подальше от всего этого. И что ты делаешь? Лезешь в эпицентр криминальной разборки! Неужели не понимаешь, как это опасно?!       — Только потому, что в этом эпицентре был ты! — запальчиво ответила она. — И не просто был, тебя хотели убить. Ты вчера не вернулся домой, не отвечал на звонки, я беспокоилась. Неужели ты думал, что смогу просто… просто…       — Просто спать спокойно, ходить в школу и ждать новостей, Ванесса. Да. Именно это я и думал. Потому что это сейчас твоя обязанность — быть подростком. А моя — ловить преступников. И иногда я оказываюсь в сложных ситуациях. Таких, как эта. Нет, ты дослушаешь меня! — повысил он голос, когда Ванесса открыла было рот, чтобы съязвить.       — Мне не нужно, чтобы ты вмешивалась не в свое дело, не нужно, чтобы подвергала свою жизнь опасности и пыталась спасти меня. Все, что мне нужно, — знать, что ты жива и здорова. Большего я от тебя не прошу. А ты даже этого не можешь!       Дядя карикатурно наставил на нее палец, но жест этот не вызвал ни капли смеха. Он пронзил, приковал к месту. Ванесса почувствовала себя слабо трепыхавшейся бабочкой, насаженной брюхом на иглу. Она, не сдержавшись, выкрикнула:       — Да, я сделала это, хотя ты не велел. Прости меня! Прости, что не хотела снова потерять близкого человека. В следующий раз оставлю тебя умирать.       — Ванесса…       — Нет. Не надо больше. Я поняла, что была дурой. — Она махнула рукой и прошептала: — Скорее бы уже домой.       — Не хочу расстроить тебя еще больше, малявка, — произнес Харви, молча наблюдавший за их ссорой, — но вряд ли нам всем светит в ближайшее время оказаться в теплой постельке.       Он кивнул в сторону. Ванесса и Джим вместе повернули головы. К ним размеренным шагом приближался дон Фальконе. Цепкий взгляд его глаз из-под тяжелого лба, казалось, видел все хитросплетения натянутых эмоциональных струн между ними. И конечно, он слышал каждое слово: звук здесь усиливался и разносился далеко. Ванесса смущенно отвернулась и, воспользовавшись секундной передышкой, сунула Харви его нож.       — Я тебя предупреждал, — прошептал тот.       — Прошу прощения, вынужден прервать воспитательную беседу, — произнес дон Фальконе. — Джеймс Гордон, нам надо кое-что обсудить. Идем.       Дядя ушел. Харви Буллок наблюдал за тем, как Ванесса переминается с ноги на ногу. Вскоре один из людей Фальконе пришел и за ним, а Джим вернулся, но стоял хмурый, не говоря ни слова. Ванесса следила за дядей из-под ресниц. Что-то в его лице изменилось, но вряд ли он захочет поделиться с ней. Тем не менее она смогла выдохнуть с облегчением — адреналин бурлил в крови, ослабевая с каждой секундой. Наконец все закончилось. Еще немного, и они вернутся домой. Разглядывая лужу чьей-то крови — животной или человеческой, неважно, — Ванесса мысленно пообещала себе, что это последний раз, когда она оказывается не там, где надо. Последний раз, когда ее благие и невинные поначалу намерения приводят к ссоре с дядей. Она больше не будет лезть. Да, возможно, тревога станет терзать ее снова и снова, но… она запрет ее глубоко внутри, сделает вид, что ей все равно. Потому что он от нее этого хочет. Так пусть все так и будет.       Эта ночь, очевидно, обещала или подарить самый сладкий и глубокий сон в жизни, или не наградить им вовсе. Однако возвращение Харви — а именно мрачный вид, с которым он всех оглядывал, — пошатнуло уверенность в том, что все страшное осталось позади. Кажется, то, что казалось в этот момент Ванессе концом всех ее злоключений, на самом становилось лишь началом.       — Вы оба, — сказал он неожиданно резко, — в машину. Фальконе хочет, чтобы мы съездили кое-куда.       День вновь стоял пасмурный, облака на небе закручивались жуткими вихрями, будто на город надвигался апокалипсис. Молчание в машине стояло абсолютное, Харви даже не стал включать радио. Он не отрываясь следил за дорогой, а руки сжимали руль более напряженно, чем раньше. Пока Джим недовольно смотрел в окно, не добившись от напарника ни слова о том, куда и зачем они держат путь, Ванесса на заднем сидении давила ногтями кожу пальцев и ладоней и пыталась не заснуть. Кажется, под конец она все-таки задремала, потому что вздрогнула, когда машина резко затормозила, а Харви произнес:       — Короче, Джим, я был с тобой не совсем честен. Но ты не был готов к правде.       — Ты промолчал, потому что тебе было стыдно.       Дядин ответ окончательно вывел ее из легкой рассеянности. Ванесса выглянула на улицу: вокруг громоздились ящики и бочки с непонятными надписями, совсем рядом был пришвартован старый корабль с дном, поросшим плесенью, позади высилось полуразрушенное здание завода. Они стояли в заброшенном доке.       — Что мы здесь делаем? — спросил Джим.       Харви вышел из машины — Ванесса с дядей последовали за ним, — приблизился к багажнику, открыл его… и вздох удивления застрял у нее в горле.       — Нет, пожалуйста, умоляю… — дрожащим голосом произнес Освальд Кобблпот.       Его тщедушное тело легко помещалось внутри, лицо было выпачкано кровью, натекшей из разбитого носа, идеальный костюм старомодного кроя выглядел потрепанным. Ванесса ужаснулась, как сильно он изменился с их последней встречи.       — Заткнись! — рявкнул Харви и обратился к Джиму: — Этот дурень выдал всю информацию о Уэйнах и Пеппере полиции, отделу особо тяжких. Фальконе хочет, чтобы ты отвел его на тот пирс и всадил ему пулю в голову. Тогда все поймут, что ты в деле.       Лицо Джима вмиг побелело. Он нахмурился и подошел к Харви вплотную:       — А если откажусь?       — Тогда я должен буду разобраться и с тобой, и с ним. — Он сделал паузу, прежде чем достать из-за полы пиджака пистолет. — И с ней.       Ванесса, жалостливо разглядывающая скрючившегося от страха Освальда, не сразу заметила, что чернильное дуло пистолета направлено в ее сторону. А когда увидела, тут же отшатнулась.       — Стой спокойно, — предупредил Харви. — Вот что я скажу, Джим. Ты мне по нраву. И эта девчонка, как ни странно, тоже. Может, мне не хватит духу убить вас, но я попробую. И если я не смогу, кто-то быстро до тебя доберется. А потом и до нее, и до меня, а может, и до Барбары. Кто знает, что ты ей рассказал.       — Ничего. — Взгляд дяди перебегал с застывшей Ванессы на трясущегося Освальда, и впервые в нем засело бессилие. — Я никому ничего не говорил.       — Думаешь, Фальконе есть до этого дело?! — крикнул Харви. — Скажи спасибо, что он ее оставил в живых, а не прикончил на месте сразу как увидел.       Пистолет слегка дернулся, сердце Ванессы упало в живот. В носу засвербело, стало трудно дышать. Она издала что-то похожее на всхлип.       Конечно. Не могло все быть так просто.              Харви продолжал говорить, но она уже не слушала. Внезапно их с Освальдом взгляды встретились: он, разумеется, узнал ее и тогда сделал невообразимое — слабо, одними губами прошептал: «Помоги». Ванесса почувствовала, как кривится лицо, будто от боли, а по щекам бегут слезы. Она беззвучно плакала, понимая, что никак не может ответить тому, кто в ней нуждается. Кто так ей помог. Освальд не сводил с нее чистых голубых глаз, полных немой мольбы, до тех пор, пока Джим с звериной силой не схватил его и не вытащил из багажника. Потом взял из руки напарника другой, обмотанный тканью, пистолет и толкнул его вперед по линии пирса.       — Нет, дядя, — попросила Ванесса, но тот не остановился.       Харви больше не держал ее на прицеле. Он проследовал немного за уходящими к воде Джимом и Освальдом и устало опустился на капот машины, потирая лицо. Возможно, ему это все тоже давалось нелегко.       — Так нельзя. Ты же не убийца!       Она побрела, еле волоча ноги, за ними, но Харви поймал ее за плечо и остановил.       — Не вмешивайся, только хуже будет. Лучше отвернись. Не надо тебе все это видеть.       И вот, будто в бреду, Ванесса стояла, вдыхала соленый, тухлый запах и думала, что сегодня ночью сон к ней точно не придет. И возможно, завтра тоже. Вопреки совету, она не отвернулась: ни когда дядя увел Освальда на край пирса, ни когда прозвучал оглушительный выстрел и тело со шлепком ударилось о воду.       Это было ее наказание.