Скованные одной цепью

О, это был великолепный жест. Первым отпустить удерживающую его руку... Он может поклясться, что в глазах Гейзенберга, больше не скрытых очками в попытке изобразить искренность, даже промелькнуло уважение к такой гордой непокорности, схожей с его собственной. Вот только оно быстро сменилось гневным раздражением, и теперь Итан резко втянут обратно и привязан к этому чёртовому стулу мотком медной проволоки. — У тебя десять минут, чтобы придумать либо извинение и встречную версию, продолжая переговоры, как разумные взрослые люди... либо очень убедительную причину, почему мне не стоит убивать тебя как потенциальную угрозу и помеху. — Чистый шантаж! — злится Уинтерс. — Уже девять. Карл закуривает новую сигару, остужая нервы. Нож выдёргивается из доски с фотографиями и подлетает к станку на столе, принимаясь затачиваться с нарочито зловещим лязгом. У Итана уже не хватает сил воспринимать его театр всерьёз. Но рассечённый коллаж всё-таки впечатлил. По другой причине. Фото Мии не перечёркнуто — значит ли это, что... — Твоя жёнушка, кстати, жива-здорова. Хоть и в лапах Миранды. Мы же не хотим делать её вдовой, правда? — Нет никакого «мы». И я сам видел, как её расстреляли, так что тебе меня не обмануть. И Роза рядом. Тоже ждёт спасения, которому неоткуда прийти, кроме как от него. Поэтому он во что бы то ни стало должен выжить и выбраться отсюда. Как бы ни хотелось до конца упорствовать в роли отважного партизана, чтобы этот ненормальный подавился его непреклонным презрением, пока будет шинковать его на салат. А ещё размашистые пометки на карте об операции BSAA... Похоже, Гейзенберг заранее ожидал их вмешательства. — Что, рассчитываешь на прибытие роханской кавалерии? — спрашивает Итан, кивая в ту сторону. — Пока что твоя стратегия нравится мне всё меньше, а не больше. — Какой-какой кавалерии? — тот даже прекращает точить нож, чтобы лучше расслышать. Некоторое время они молча смотрят друг на друга. — Не знаю, пытался ли ты вызвать у меня сочувствие речами про свою несчастную судьбу, — вздыхает Уинтерс, — но вот теперь мне тебя действительно жаль. Карл непонимающе приподнимает бровь. Настолько привычно-человеческая мимика выглядит странно в сочетании с глазами, по-кошачьи отражающими свет из полумрака. Проволока крепко сдавливает грудь, и от табачного дыма не продохнуть, отчего Итана немного уносит от нехватки кислорода. Кашель переходит в прерывистый смех. — Что весёлого? — интересуется Гейзенберг и нахально подмигивает: — Валяй, поделись. Те, кому удаётся меня развлечь, умирают милосердно быстро. Блефует или нет, не очень-то хочется опять выяснять на собственном опыте. — Я просто представил, что если бы захватил с собой видеоплеер и все части «Властелина колец», то мог бы отвлечь опаснейшего из лордов на целых девять часов, — почти истерически фыркает Итан. — А это даже больше, чем мне нужно. У меня же нет никакого желания тратить силы и боеприпасы ещё и на тебя. Ведь твою колбу я уже забрал. Фарс мгновенно улетучивается. — Так если не собираешься враждовать, — он срывается с места и приближается, прожигая пленника взглядом, — тогда какого хрена ты меня послал, когда я предложил перемирие?! — Да неужели сложно понять? — защитно ощеривается тот. — Пока ты имеешь планы на мою дочь, я и близко тебя не подпущу! Будь она хоть артиллерийской гаубицей, из которой я мог бы расстрелять твою безумную псевдо-мамашу в один залп, я всё равно никогда не втянул бы её в это! Она — мой единственный оставшийся любимый человек, и всё, чего я хочу — чтобы она была в безопасности! И... Плоская сторона лезвия холодной преградой перекрывает его губы. — Ш-ш, не ори на биооружие, — ядовито шепчет Карл, подошедший почти вплотную. — Это первое, что ты должен был усвоить на спецподготовке. О да, BSAA как потенциальный элемент своих замыслов он тоже неплохо изучил. Уже знает, что его они будут называть вовсе не уважительным титулом. Всего лишь оружие. Он сам. И Роза его глазами. В повисшем раскалённом молчании Итан читает ответ на свой вопрос: да. Да, сложно. В жизни того, кто стоит перед ним, безопасность и родительская любовь — такая же фантастика из иного мира, как и битва за Хельмову Падь. — Гаубица, хах... Она почти атомная бомба, папаша, — Гейзенберг, пока ещё не оставляя следа, чертит линию по его щеке, намеренно или неосознанно отзеркаливая собственный шрам. — Да хоть Звезда Смерти, — Уинтерс сердито пытается отвернуться так, чтобы не порезаться. Не получается. — Без понятия, что это, но мне нравится, как звучит, — Карл задумчиво пробует выступившую кровь с кончика ножа. — Видишь ли, если её силами не воспользуемся мы, ими воспользуется Миранда. — Мне плевать! Одно и то же, что ты, что она! Тот так и застывает, словно фильм, поставленный на паузу. Старая поцарапанная киноплёнка в сепии, где карикатурные лиходеи приковывают красавиц к железнодорожным путям, уже не способная впечатлить дитя двадцать первого века. Меняются только хищные зрачки, сужаясь до такой остроты, что, кажется, могли бы перерезать ему горло вместо стали. Какой же я идиот, успевает подумать Итан. Вместо того, чтобы безрассудно дерзить вспыльчивому психу, сперва надо было во что бы то ни стало спастись, даже если пришлось бы сделать вид, что согласен на любые условия. А уж потом действовать по собственному плану. Неужели неспособен предать даже врага, сам до глубины души разбитый предательством Криса? Почему одна лишь мысль о том, чтобы дать отчаявшемуся ложную надежду, пусть и последнему негодяю, связывает крепче этих пут?.. По закипающей адской ненависти во взгляде Гейзенберга он понимает, что остаются считанные мгновения до того, как медная проволока стиснет его настолько, что сломает кости и пронижет тело насквозь, как ветчину в обвязке... но вместо этого она ослабевает и падает. — Пошёл. Вон. Отсюда. Голос, уже не принадлежащий человеку. Обида, уже не принадлежащая безразличному чудовищу. Не ожидавший такого Уинтерс продолжает сидеть в оцепенении. — Тебя что, на руках вынести, как невесту?! — рявкает Карл, переходя с белого каления холодного гнева на огненную ярость. — Убирайся, пока я не передумал, и не возвращайся! — Никуда я не уйду, — тихо отвечает он, вставая. — Пока всё не объяснишь. Что ты знаешь об этой вашей Матери. И с чего все вообще взяли, что полугодовалый младенец обладает какой-то там силой. Лезвие предупреждающе упирается ему в грудь, но он продолжает смотреть прямо в жуткие глаза. — Ты... действительно совсем не в курсе? — остывает от удивления другой. — Ну уж прости, как-то не подумал принимать здешнее всеобщее безумие за некую скрытую от меня правду, — вздыхает Итан. Гнев лорда всё ещё наполняет пространство жалящим электричеством. От брошенного «прости», пусть даже саркастического, его, целиком пропитанного местью, почти физически передёргивает. Но он пытается сдержаться: — Тебе стоило только принять моё предложение, и союзнику я рассказал бы всё, что угодно. — А тебе стоило подумать, прежде чем бросать потенциального союзника в мясорубку, — зеркально парирует Уинтерс. — Крис Редфилд, которого я считал одним из немногих по-настоящему хороших и честных людей, убил мою жену и забрал дочь. После такого я вообще не уверен, смогу ли теперь кому-нибудь доверять. Уж тем более такому, как ты! Гейзенберг, придерживая сигару, снисходительно поправляет ему воротник, цепляясь недобрым взглядом за дрожь кадыка, перенапряжённого от горечи и злости: — О, я очень хорошо перед этим подумал. Не мог же я рискнуть положиться на того, кто на деле не протянет в бою и минуты, или просто признаться всему собранию, что главный недовольный планами Миранды мне зачем-то нужен. Но я готовился. Тебе разве не показалось подозрительным, откуда случайный встречный в румынской глухомани знает, что ты американец, и твоё полное имя? Или кто оставил тебе патроны и деньги прямо в той же последней комнате? Или... хм, ну даже не знаю... то, что ты всё ещё жив, например?! — Выжить там у меня был один шанс из ста! Большое, мать твою, спасибо! — А у меня под её скальпелями — один из тысячи! Здесь иначе не бывает, Уинтерс! От его рыка весь металл в мастерской содрогается. Даже в гудящей глубине под их ногами что-то отзывается многими метрами труб и кабелей. Итан шарахается, когда нож снова взлетает, но тот всего лишь проносится вдоль рубашки, срезая пуговицы. Карл распахивает её, демонстрируя мощную грудь, исполосованную шрамами ещё хлеще лица: — ...А когда выяснилось, что у моих новых способностей есть некоторый любопытный потенциал... и под замком Димитреску как раз были эти средневековые подземелья, полные всевозможных железных орудий казни... как ты думаешь, какой лабораторной крыске пришлось испытывать их на себе задолго до тебя? Отшатнувшегося Уинтерса он опять усаживает на стул, на сей раз вдобавок придавливая сверху своим весом и облокотившись на жалобно скрипящую спинку. Так близко, что тот, выхватив пистолет, предупреждающе упирается дулом прямо в уязвимо открытое тело. Но Гейзенбергу всё равно. Он продолжает вкрадчиво шипеть ему в ухо: — ...А знаешь, что самое весёлое? Нет, не то, что тогда я ещё не умел контролировать свой дар. А то, что в то время стена была полностью ровная. Если ты понимаешь, о чём я. И хохочет. Господи, как же мерзко он хохочет. И снова. И снова. Розе дарили игрушку на батарейке, которая заливисто смеялась. Любимая дочурка счастливо смеялась в ответ. Но потом та начала садиться, и мультяшный голос становился всё ниже и дисгармоничнее. Так этот жуткий искажённый смех и заедало на повторе, пока не остался один замогильный хрип. Лорд Гейзенберг, в отличие от той жалкой батарейки — целая ходячая электростанция. Но, похоже, тоже безнадёжно сломан. — Не верю, — мертвенно говорит Итан, не убирая оружие. — Разве я когда-нибудь тебе лгал? Хоть раз? — глаза напротив светятся нечеловеческой искрой. Злые, безумные, честные. Крепость ликанов Уинтерс успел проклясть последними словами, но колба действительно ожидала его на месте, как и было обещано. Жестокий марафон он ему тоже не простил, но то, что посреди крика на публику было тихо сказано лицом к лицу об испытании, оказалось чистой правдой. И, наконец, любой другой на месте Карла предусмотрительно умолчал бы о планах на Розу, чтобы вернее склонить ничего не подозревающего отца на свою сторону. Но тот решил быть прямолинейным, как рельс. Или просто не мог иначе. Чёрт возьми, да он даже неспособен выйти из своей роли патетического злодея с детского утренника. Лишь бы не разделять себя на истину и притворство. В отличие от некоторых. А значит... — То есть... то есть Мия, как ты говоришь, каким-то образом жива? — тон и рука Итана начинают дрожать. — И Роза тоже биооружие? И... ты вправду хочешь только мести и свободы, а не причинить ей вред? — Не только, — зловеще улыбается владыка металла. Уинтерс напрягается. Этот алчный взгляд ему совсем не нравится. — Либо ты признаешься сразу, либо никаких сделок. Беспечно отшвырнув в сторону мешающийся между ними бесполезный пистолет, тот снова конспиративно наклоняется к нему, обдавая прокуренным дыханием: — Ещё тебя и видеоплеер.