Скованные одной цепью

Крис чудом проникает на Фабрику незамеченным. Та огромна и пуста, тревогу поднять некому, но повсюду мигают датчики камер: наблюдение растянуто невидимой паутиной, угодившего в которую хозяин вряд ли пощадит. Кое-кто, похоже, в этом уже убедился. Итан Уинтерс больше не разгуливает где не положено, как во время их последней встречи в водохранилище. Он подвешен в цепях — единственное живое тело посреди мёртвых туш. Раздетый, будто уже тоже оцениваемый в качестве рабочего материала, но, слава богу, пока невредимый. Сливаясь с темнотой, Рэдфилд таится за переплетением труб, оценивая обстановку. Этого-то он и опасался, зная его готовность безрассудно рисковать собой ради семьи. Наверняка сам же и пришёл прямо в когти зла, а не был притащен сюда против воли. Тяжёлые сапоги удивительно сочетаются с почти неслышными шагами, будто их обладателю в удовольствие вечно подкрадываться из-за спины. Но теперь тот с добычей лицом к лицу. Так вот почему отвлёкся от слежения за своими владениями: слишком занят. — Давно мне не попадались молоденькие иностранцы... — Гейзенберг цинично цапает рукой непривычно тёплую плоть; грубая кожа перчатки на нежной и уязвимой. Левитирующий нож чертит по ней невесомые линии, дразня свеженаточенной остротой, угрожая в любой момент разъединить хрупкие механизмы жизни. Уинтерс встревоженно рефлекторно извивается, но неумолимые цепи позволяют ровно столько сопротивления, чтобы позабавить мучителя, не больше. Тот перехватывает рукоять в воздухе и другой ладонью сжимает горло — не перекрывая дыхание, лишь заставляя присмиреть и не отводить взгляд. Наслаждаясь страхом в невинно-светлых глазах. Чувствуя бешеный пульс. — Ну что, каково быть в моей полной власти? Я мог бы отправить тебя на транспортёре в измельчитель, сварить тебя в паровой котельной, испытать на тебе свои пилы, ох, сколько вариантов... Но живьём ты интереснее, и у меня есть идея получше, — продолжает он издеваться, убирая нож за пояс. И обращается к неподвижно висящим молчаливым солдатам: — Мальчики, присматривайте за ним. Чтоб вёл себя хорошо, пока не вернусь. Как только со ржавым скрипом закрывается укреплённая дверь, Крис выбирается из шахты и спешит на помощь. Но едва достаёт верный керамбит и перерезает им кляп, Итан кричит так, что соседям впору пробудиться от мёртвого сна: — Карл! Фабрику замогильным хором банши наполняет вой сирен. Цепи освобождают пленника и по-змеиному угрожающе подползают к самому Рэдфилду. Тот с молниеносной реакцией выхватывает автомат. — Ты же явно догадываешься, что мне ничего не стоит заклинить или вовсе разобрать твою игрушку, — возвращаясь, лорд даже не торопится. — Может, ты и гроза булыжников и камней, но здесь правит другая стихия, с которой тебе не потягаться. — Стихия бесконечных пафосных монологов? — парирует тот, всё равно не спуская с него прицел. Не удержавшись, Итан согласно усмехается. Но продолжает смотреть с нескрываемой враждебностью. Карл тем временем снимает плащ и с показной обидой небрежно набрасывает на его голые плечи, не утруждаясь предложить что-нибудь менее заляпанное кровью и автолом. Крис ничего не понимает. Вообще ничего. — Итан, отойди от биооружия! — Ты, небось, и меня будешь называть так же? — огрызается Уинтерс. — Ну, в смысле... если вдруг... — Для тебя я «милорд», если жизнь дорога! — перекрывает его Гейзенберг, не давая задуматься над словами проговорившегося. «А для него, значит, уже нет?» — молча прищуривается Рэдфилд. Все трое напряжённо обмениваются взглядами. С очевидным преимуществом хозяина с его чёрными щитами от любой подобной попытки рассмотреть настоящую суть. Понимая, что насчёт бесполезности он прав, Крис опускает автомат, чтобы не провоцировать. Всё-таки на кону гражданский. Тем более, друг. Вот только тот, похоже, так не считает... — Ах, добродетельный герой явился спасать жертву кровожадного злодея, — саркастически комментирует Итан. — Интересно, где же был твой героизм, когда ты отнимал у меня семью? Карл широко улыбается, с польщённым видом утопая в устрашающих эпитетах, как тщеславный актёр в букетах и аплодисментах. Крис внутренне поражается, неужели наивный союзник в упор не замечает, с каким бездушием он игнорирует его трагическую серьёзность. Итан, в свою очередь, безошибочно догадывается, как тускнеют глаза владыки на последних словах — но знает об этом лишь тот, кому было позволено их видеть. — Я всё объясню, когда вытащу тебя отсюда, — отвечает Рэдфилд. — Он слишком опасен, что бы он тебе ни наговорил. — Да я очень даже в курсе. Но только он, — указывает Уинтерс, — встал на мою сторону, а ты меня предал. Только он пообещал вернуть мою дочь, а ты был первым, кто её забрал. И убил Мию, которая доверяла тебе больше всех. «Вместо протеза двух пальцев откушу тебе оставшиеся три, если будешь в меня ими тыкать», — читается в приглушённом шипении рядом. — Не Мию, а Миранду в её облике! — Поздно придумывать фантастические предлоги! — Вообще-то правдоподобные, — вмешивается Гейзенберг, заинтригованно потирая небритый подбородок. — Она такое действительно умеет. Уинтерс озадаченно оборачивается на неоспоримого авторитета в мирандологии — и сдаётся, со вздохом опуская лицо в ладони: — Чертовщина какая-то... Крис ловит себя на мысли, что точно такого же мнения об их странных тренингах командного доверия. Не зная настоящей подоплёки творящегося здесь разгула нечисти, можно было бы подумать, что этот тип его чем-то околдовал. Но Итан всё равно не смог бы ему объяснить. Что никакие месяцы тренировок так не подготовили его к вынужденным подвигам, как выписанная лордом путёвка на порог смерти, и что-то непостижимое внутри него жаждало ещё. Что принятие того, что он больше не человек, пугало только поначалу, а после пьянило и освобождало. Что его радушно встретили здесь, на Фабрике, в мире навыворот, где враг предлагал дружбу, где усопшие вставали, где воля подчиняла материю, где высота уходила вниз — где не действовали привычные законы, в том числе те, на которые он всегда полагался, думая, что заслужит счастливую мирную жизнь, если просто стараться быть приличным и правильным. Да хрена с два. Не дождавшись никакой справедливости от добра, он отдался тьме, и ему было так хорошо, как никогда раньше. — Ну, что мне с ним сделать? — предлагает Карл, выжидающе поглаживая пальцем рукоять ножа. — Все варианты в силе, разве что транспортёр на самом деле сломан. Если это поможет тебя утешить, mein Lieber. Тот смотрит на него — на воплощение неумолимой мести — и обратно на Криса. — Не надо, — с тихой горечью выдыхает Итан, отводя взгляд от обоих. Гейзенберг молчит — на перепутье между упрёком за излишнее мягкосердечие и пониманием, что если бы не оно, тот вряд ли сумел бы пожалеть порождение зла, выслушав всё, что ему столько лет было некому рассказать. — Ладно, — ворчит Рэдфилд. — Как тебя там... Эйнштейн? Шрёдингер? Нечасто встречал мутантов, способных на более конструктивный диалог, чем стремление кого-нибудь сожрать, и на более благородные цели, чем поработить мир, так что уж прошу извинить, что мы не догадались рассматривать тебя в качестве потенциального партнёра. А ты, Итан... прости, что не признался во всём сразу. Хотел тебя уберечь.

***

...Когда Уинтерс наконец прижимает к себе дочь, дыра в груди уже почти не ощущается. Заполняется ни с чем не сравнимым чувством. И потихоньку начинает зарастать. Пробивается бледный зимний рассвет, и в его холодных лучах тенями пролетают посланцы Альянса. Их найдут. Их увезут отсюда. Вот только будет ли им теперь место среди людей? Правду уже не скрыть. И Розу могут забрать снова... Но у него нет выбора, и он идёт на звук винта вертолёта. Как он ошибочно полагает. Армия механизированных покойников марширует к обрыву. Внизу вращаются по кругу ряды лезвий, перемалывая их одного за другим. Металлическим частям удаётся продержаться чуть дольше, противным скрежетом перекрывая хруст костей, но вскоре сдаются и они. Творец уничтожает свои шедевры. Отец убивает своих мертворождённых детей. Итан полубессознательно обнимает малышку крепче, не осмеливаясь приблизиться. Когда они сражались, оборотни разбегались в ужасе; оставался только их вожак Урьяш, верный приказу Миранды стоять на страже и не сомневающийся в своей непобедимости. Но огромная тяжёлая булава вырвалась из лап, как пушинка, и сомкнулись железные клешни, отрывая великана от земли. Вспарывая его пилой, Гейзенберг громоподобно хохотал, упиваясь кровью — горячей, дымящейся на морозе. А теперь... теперь нестройный лязг и скрип больше похож на рыдания. По инерции совершая ещё несколько оборотов, лопасти мясорубки останавливаются, и на них, застывших в тихой неподвижности, падают снежинки. Уинтерс хочет окликнуть его, но у этого не может быть имени. Оно теряется где-то на противоположном краю ассоциаций, такое красивое, такое королевское. И не может быть фамилии, такой благородной и звенящей чеканной медью, потому что нет больше древнего клана и их владений. Ничего нет. — Что, настиг творческий кризис? — спрашивает он взамен. Карл с досадой выплёвывает чей-то застрявший недораспиленный череп, будто докуренную сигару, и всхлипывает дребезжанием шестерней. — Всё зря... — хрипит он. — Но мы же победили, — глядит второй вниз с заснеженного уступа. — Я никогда не стану человеком, даже если притворюсь им снова. Я никогда не буду свободен. Итан не знает, что сказать. Единственный возможный ответ — «как и я, как и она» — вызывает горькое желание шагнуть вслед за отслужившими солдатами. Кто-то зовёт его. Обернувшись, он узнаёт чёрный силуэт Криса. — Хорошо, что я нашёл тебя раньше Альянса. Они прислали не подмогу, а биооружие, — тяжело дышит тот, обеими руками держа штурмовую винтовку. Словно отзеркаливая его с Розой. Ещё даже не осознающей свой бесценный вклад в разгром вражеских сил. — Вот видишь, Карл, когда мы выберемся отсюда, сможешь сделать карьеру в BSAA, — невесело иронизирует Уинтерс. Снизу доносится негодующе-оскорблённый рокот. Рэдфилд недоверчиво косится на гору металлолома. — Деревню придётся сегодня же взорвать вместе с корнем всех бед, — сообщает он. — Пойдём. Не будем задерживаться в этом проклятом месте. — Я его не оставлю, — неожиданно для самого себя протестует Итан. — Да шибко ты мне нужен, — откликается Гейзенберг именно таким тоном, которым обычно пытаются скрыть, что нужен больше всего на свете. С дедовским ворчанием моторов механическое чудовище поднимается и начинает уползать куда-то в дремучие трансильванские леса. — Погоди, — не унимается Уинтерс. — Сделай мне новое сердце. Пожалуйста. Ты же умеешь. Не только разрушать, но и создавать. Это-то она у тебя не смогла отнять. — Вот и возвращайся навестить, — напутствует тот. — Если не побоишься, ха-хах... Проводив его взглядом, он спрашивает у Криса, раз больше не у кого: — Он на что-то обиделся, или это просто разочарованная усталость и сплин непризнанного гения? — Точно всё второе. Если бы первое, я уносил бы тебя отсюда по частям. Итан и впрямь ощущает себя так, словно разваливается, и только тепло сонно сопящего свёртка удерживает его в целости. Быть может, надежда, что лучшие из его сторон ещё исполнят своё предназначение, соберёт обратно в человеческий облик и того, кто украл его сердце задолго до Матери. Они сделали всё, что было в их силах.