For real. Серьезно?

Время обвернулось вокруг сидящих за чаем, которое совсем не назвать вечерним, и слишком рановато для утреннего. Оно текло неспешно, нежно обнимая обоих. — Мне бы крайне не хотелось, чтобы ты бродила ранним утром одна по улицам. — Слушай, ну я же не ребенок. И постоянно брожу одна. Я привыкла. — В среднем за год в Лондоне происходит около ста семидесяти убийств. Ориентировочно семьдесят тысяч вооруженных нападений. Примерно четыре тысячи нападений с огнестрельным и двенадцать тысяч — с холодным оружием. Поэтому я предпочту, чтобы ты согласилась на такси. Или… — вырвалось прежде, чем Леви успел себя остановить. — Или? — Или остаться здесь. На оставшуюся часть ночи. Она прищурилась, и Леви осознал, что пора подготовиться, чтобы не стать жертвой ее очевидных махинаций. А главное, тут даже не скроешь, что сам же намеренно в них ввязывается. — Где остаться, у тебя на диване? Среди тех мрачных шкафов с нетронутыми книгами? — Они все давно прочитаны. И нет, тот диван я тебе не уступлю. Я предлагаю кровать, в спальне наверху, пока я внизу… — Спасибо, конечно, но лучше я попытаю счастья с метро. — Не манипулируй мной, Нона, — отрезал Леви вполне серьезно. Но в ответ получил очередную милую улыбку. — Я не манипулирую. Это называется переговоры. Ты не хочешь, чтобы я пошла домой посреди ночи пешком? Тогда я хочу остаться с тобой. С то-бой! Внутренне Леви даже не вздохнул — он уже перестал удивляться ее непринужденному коварству. Более того, в поэтапных проигрышах ей крылось пугающее удовольствие. — Если останешься, между нами ничего не будет, — добавил он свой пункт и ожидал возражений. Скорее даже надеялся на них, осознавая всю прелесть переговоров. Но здесь Нона кивнула, ставя точку. Леви подумалось, уж не сдался ли он безоружному противнику? Эта мысль внезапно озадачила его. Слишком быстро он вернулся к состоянию, в котором привез нерадивого подростка на такси к себе, оберегая от необдуманных поступков. Потому как считал, что ей с ним — безопаснее всего. — Прошу сюда, — Леви второй раз в своей жизни, и оба раза за эту ночь, проявил галантность. Ту черту, на которую, он и не подозревал, что вообще способен. И насколько удивительно познать ее проявление, когда она понадобилась. Молча вдвоем они добрались до спальни, которую раньше единолично занимал Эрен. Сейчас же она находилась в чистоте и в девственном ожидании… Неясно чего, то ли его возвращения, то ли вот такой, внезапно посыпавшейся пеплом на голову, гостьи. — Да-а, капитан, спальня у тебя тоже под стать… — присвистнула Нона. — Она не совсем моя. В смысле, я здесь не ночую. — Где же ты спишь? — Как и сказал, на диване в гостиной. Или в кресле кабинета. — Ну ты конечно… странный, — то ли это был укор, то ли искреннее непонимание такого добровольного отказа от комфорта, но сама Нона решительно шагнула вперед и нырнула под одеяло, успев сверкнуть тонкими лодыжками и голубым лаком на ногтях. — Мне выключить свет перед тем, как… — Только не говори мне, что собрался на диван? Договор был дословно: «с то-бой», — она милостиво похлопала рукой по одеялу на свободной части кровати. А вот теперь капитан вздохнул. Протяжно, натянуто и безвыходно. Он выключил свет, чтобы не видеть какие очертания принимает ее тело под одеялом. Раздеваться не стал, предусмотрительно решив устроиться поверх покрывала, не давая повода случайным касаниям кожа к коже. Однако Нона к тому времени так основательно завернулась в постели, что капитан не поручился бы вообще когда-нибудь ее оттуда вытащить. — Спокойной ночи, Леви, — послышалось из кокона, холмиком пристроившегося вдоль его правой руки. В ее усталом голосе он услышал нотки томления. Такого же, что и при возбуждении. Или ему уже казалось? От того, что тепло чужого тела ощущается так близко и интимно. Леви практически слышались взмахи ресниц и биение сердца Ноны, что конечно же было плодом его воображения. Он рискнул повернуться, дабы удостовериться, и вслушался в ее дыхание, пока оно не стало медленным, ровным и глубоким. Но стоило ему прикрыть глаза, как она сдвинулась и внезапно крепко прижалась, спина к его груди, попа уютно устроилась в гнезде его бедер. Нона сладко и явно умышленно засопела. И скорее всего, победно улыбаясь. Леви перекинул через нее руку, его пальцы практически инстинктивно сомкнулись и переплелись с ее. По телу пробежал мягкий импульс желания. Не секса, не страсти и не иного вида эгоистичных порывов, а такой вот спокойной близости: обнимать кого-то в темноте. Она, видимо, тоже это почувствовала и шевельнулась спиной. У Леви перехватило дыхание. Он ждал, беспомощно замерев, продолжения. Повернется к нему? Поцелует? Атакует? Он бы не сопротивлялся. Он бы принял все, открылся бы навстречу ее настойчивости и юному желанию запретного. Но Нона не солгала, когда пообещала ему пощады. Ее пальцы согнулись, чтобы одобрительно погладить кончики его пальцев. Она устроилась поудобнее в изгиб его тела, позволив пристроить щеку поверх перины ее волос, дав одинокому капитану одновременно так мало… И так много. *** Наутро Нона не была уверена, что она все тот же человек, который пробрался в дурацкий клуб. Единственное, что там оправдало ожидания — это Леви. И этот Леви пробрался в утреннюю фантазию, где Ноне уже грезилось, как они могли бы встретиться позже, когда она будет старше и круче, и вся такая утонченная. Лучшее место в ресторане, она в платье в пол, он в смокинге, все это играет тенями от горящих на столике свечей, атмосфера сияющая, не смотря на темные полутона. Они заказывают вино и мартини… А потом, вдруг, окончательно придя в реальность, Нона поняла, что в настоящем тоже не все потеряно. Она пока в обители рокового мужчины и своего не упустит. Боже, она после него вообще сможет смотреть на других мужиков? Часов в спальне не наблюдалось, чтобы определить, сколько сейчас времени. Поздно, видимо, судя по солнечному свету, который весь яркий, сверкающий и пронзительный, как иногда бывает после страшного ливняка. А еще эта комната у Леви — такая до невозможности прекрасная для пробуждений, почти как из сказки, особенно если посмотреть на огромную кровать с пологом. Точнее, какой-то ее понтовый современный вариант — балдахина-то над кроватью как раз и нет, только корпус и столбики по бокам спинок, покрытые резными спиралями и изгибами, и с блеском, который встречается только у очень хорошего дерева — таким глубоким и насыщенным, что оно кажется теплым на ощупь. Богато, но без показухи, а от вида этих столбиков воображение Ноны родило целую кучу странных идей. Но тогда либо все желания странные, либо никакие. Нона бесшумно выползла из кровати и спустилась вниз. Раздвинула для капитана все шторы. Подняла «Таймс» с коврика у двери. Сегодня воскресенье, так что другой почты не было. Потом она снова оказалась на кухне и заглянула в холодильник. Вообще, кое-какое наполнение было, хотя несколько анонимное, «от сервиса по доставке еды из супермаркета». В мире не так много вещей, в которых Нона разбиралась, но вот завтраком обеспечить могла. А это первый пункт в исполнении ее дальнейшего плана. Изначально у Ноны были задатки к готовке, а полугодичные ступени в любимой бабушкой «Пристани» от шустрой официантки и посудомойки к младшему помощнику повара закалили Нону Гинта до самурая яичницы с беконом. Хотя звучало в предстаалении Ноны пипец как офигенно. О таком, блин, будущем все родители мечтают для своих отпрысков. Эрик станет доктором. Роби будет баллотироваться на премьера. Коннер изгоняет остриц из сомалийских сирот. А Нона — ну, Нона ничего так орудует сковородкой. Однако сегодня эти умения могут пригодиться как нельзя кстати. И вообще, Ноне давно хотелось поиграться с АГой. Захотелось пофорсить и приготовить для Леви настоящий стопроцентный английский завтрак, но из того, что есть на кухне, получилось бы где-то процентов на семьдесят пять, не больше, а делать кое-как Нона не желала, поэтому решила лелать болтунью. Какое-то время она обнюхивала плиту как дотошный покупатель: открывала все дверцы, заглядывала внутрь, пыталась понять, что делает та или эта хрень, пока не определила, которая из них обжарочная печь. Нашла решетку для гриля, разлодтдп на ней полоски бекона и засунула все это внутрь, повыше к теплоэлементу. Потом я обнаружила металлическую штуку типа ракетки для бадминтона, которая раскладывается на две, и либо это припасено для каких-то извращений за пределами смелости ее фантазий, либо в ней поджаривают тосты, так что Нона поставила ее нагреваться на конфорку. Только тут на Нону нападает страх облажаться. Потому что яичница это… целое такое искусство. Чайная церемония в кулинарии. С виду все просто, а на деле есть куча тонкостей и вариаций. Маленькое волшебство. У Ноны в «Пристани» были постоянные посетители, которые просто говорят: «Как я люблю, Ноночка, ты знаешь» — и она действительно знала. И в ее голове реально двадцать разных рецептов болтуньи. Не слишком такой повод гордиться для человека, который должен был стать юристом, но чем богата. А яичных дел мастерица — это все же лучше, чем ничего, правда? Но загвоздка в том, что Ноне не знала, какую яичницу любит Леви. И это проблема, ведь хочется сделать ему самую охерительную, что он когда-либо пробовал или даже представлял на вкус. Какая ему больше нравится: традиционная или по-американски? Комочки большие или маленькие? Соленая-перченая заранее или потом? Кремовая или масляная? Боже мой, сейчас мозг вскипит. В итоге решено жарить так, как больше всего любит она. Точнее, обычно для себя-то я не выпендриваештся, но для него сделает, как если бы хотела сводить себя в первоклассный ресторан. Звучит странно, но смысл понятен. Нона разбила яйца в сковородку, добавила чуток сливочного масла и приправ — у Леви даже соль морская обнаружилась и все дела — и на десять секунд оставила их в печи. Отсюда, в общем, было два варианта — мешать до опупения или бить себя по рукам и выжидать. Выбор стал за побить себя по рукам и отвлечься, чтобы поставить на плиту чайник. А потом опять вынуть сковородку и нежненько сложить яичницу пополам. Немного странно, что она не на конфорке, где можно было бы на нее поглядывать, и Нона нервничала, что сейчас все испортится нафиг. Но потом поймала волну. Ну да, это всего лишь яичница, а не кордон блё, но в готовке есть что-то правильное. Ты одновременно спокойна и сосредоточена. И в итоге получаешь что-то, что можно пощупать, чем можно порадовать другого человека. Когда Нона в следующий раз проверила АГу, яйца были почти готовы, все такие золотистые и бархатные. Она вмешала в них сметану и свежепорезанное орегано, выложила на тарелку поверх поджаренных в клеточку тостов вместе с горкой масла и беконом-гриль. И, конечно, пробовала чуть-чуть из остатков на сковороде, чтобы убедиться, что ему тут не говно на палочке подавать собралась, но нет — хорошая. Вкусная. Кремовая такая, но не чересчур, воздушная и аппетитная. Вот, что Ноне в готовке нравилось: всегда знаешь, когда получилось. Не найдя ничего похожего на поднос, Нона умудрилась подняться наверх с газетой, тарелкой и чашкой чая в руках. Леви казалось до сих пор спал сном праведника, хотя поза со скрещиными руками на груди не казалась удобной. Было ощущение, что человек на одеяле больше боролся со сном, чем спал: брови будто слишком опущены, того и гляди между ними протянется глубокая впадина-полоса. Губы сжаты, даже волосы остались почти такими же, как после плажного водуха в ванной. Нона сгрузила газету и чай на прикроватный столик, а сама с тарелкой присела рядом на край матраса. Ей никогда не приходилось кого-то будить, ну, романтически, и она осознала, что понятия не имеююет, как это делается. — Эм… с добрым утром… — тихо, как дремлющую мышь не поднимешь, пропищала она и потянулась рукой к плечу. Если Нона планировала быть понежнее, то за это планирование ей двойка. Леви подорвался и за миллисекунду перешел от бессознательной сдержанности к состоянию ярости. Золотое кольцо вокруг радужки глаза вспыхнуло и тут же скрылось за серым холодным оценивающим взглядом. — Что ты делаешь, Нона? — произносит суше, чем треск полой ветки. — Ой, — тут уже невозможно не выглядеть по-идиотски. — Ну, я тебе вот завтрак приготовила. Леви слова совершенно не вдохновили. Сперва он оглядел тарелку с опаской, затем произнес: — Не стоило. — Не бойся, не отравишься, — только бы не потерять контроль над собой. — Я не это имел в виду… — Он еще больше нахмурился. — Имел-имел, но ничего страшного. Садись. Я и чай заварила. На это он реагирует иначе и садится ровнее. Нона осматривает его, вернее чувствует, что под этой рубашкой он голый, а они вдвоем на кровати. И вроде бы все как вчера, ну, в смысле, когда ложились, но чувство новизны аж покалывало. Хотелось бы, чтобы голый и навсегда. В утреннем свете Ноне виделись другие черты и другие оттенки. Солнечные зайчики на скрытом белизной плече. Золотистые искры на темных волосах. Такой свет упрощал многое, скрывая кое-где седину и места, где кожа обветренна, а повидавшее жизнь тело выделяло сквозь ткань мышцы, честно заработанные. Капитан был великолепен вчера — на стуле в центре гостиной, весь лощеный и где-то плод из фантазий. И он по-прежнему великолепен сегодня утром — напряженный, суровый и настоящий. Не стоило Ноне пялится, надо ж завтрак подавать, а не сидеть и пялиться, воображая, что бы еще сделать. И между прочим, кое-что из «еще» — это вполне себе нормальные вещи. Поцеловать, например. Но она передала сперва тарелку, слегка ее тряхнув, чтобы воздух наполнился запахами масла и трав. И выражение лица Лори сменилось из недоверчивого в некое «Мама дорогая, а это, кажется, съедобно». — Правда, не стоило, — с тарелкой в руках он все еще смотрел на Нону. — Мне захотелось, — пожала она плечами. — А где твоя? Ах, да: — Блин, вообще не подумала, представляешь? Почему-то эта глупость заставило глаза Леви потеплеть. Так, словно он ими улыбнулся. Такими темпами скоро Нона будет на ромашке гадать прогонит-не прогонит, но тем не менее — как же тепло стало все вокруг. Озарилось от янтарных искр в его глазах. — Разделим по-братски, — сказал он, и мост между ними снова восстановился. Нона развернулась спиной к изголовью кровати, и они рядышком принялись за завтрак. Вернее, принялся Леви… кормить Нону кусочком тоста и яичницы, а она закатывала глаза, чувствуя заботу, а еще окрыленной и очень счастливой. Еще больше захотелось никуда не уходить, никогда не возвращаться к своей стремной жизни. Чтобы вот это стало ее жизнью: просто крутая яичница, и классный парень, и никаких проблем. Яичница и правда была крутая. Нона заметила, как она Леви реально понравилась. В этом еще одна прелесть еды: смотреть, как с удовольствием едят другие. Хотя, Нону это обычно так не заводило, но Леви исключение. — Мама научила готовить? Нона фыркнула. Но одновременно было приятно просто поддерживать разговор после сврей ноль-и-две-десятых-ночи с шикарным мужчиной. В любом случае, ей нравилось сидеть рядом маленьким незащищенным кусочком будущего человека. — Я с детства много готовлю, — опс, прозвучало это, будто она росла беспризорницей, с которрй дома плохо обращались и не кормили. А на самом деле все совсем не так. У них с мамой хоть и случались непростые времена, но сейчас все вставало на свои места. Мама не гордилась ни ее ростом физическим, ни профессиональным, но все-таки любила, что тут поделать? — Нет, еду-то она готовит, но верит больше эмоциональной пище. А вот во время — нет. — Что, прости? — Леви сбит с толку. И это его новое лицо — не удержаться от продолжения: — Она не страждущая раба Времени. — По-прежнему ноль эмоций. Пришлось пояснить. — Из Бодлера? Полный ноль. Осталось толтко вздохнуть и сгрызть последний ломтик бекона. Вкуснющий — солененький и ароматный, с очень легкой копченой ноткой, которая дает вкусу глубину. — Она верит, что делать что-то надо, когда тебе хочется, иначе ты превращаешься в хронологический механизм и все такое. Но лично я, например, очень даже страждущая раба. Мне хочется есть три раза в день, и чтобы сначала шло соленое, а потом сладкое, и хочу спать ночью, а просыпаться утром. Леви вспоминает свое небезоблачное детство. В чем-то он слишком не похож, как из другого времени, где голод был в основе всего, что он мог вспомнить на пути выживания. И он даже рад, что между ними такая пропасть. И вместе с тем, ощущать подобное тихое единение, разделять свой чай с юным и прекрасеым существом, диким, но в то же время абсолютно безобидным, еще пытающимся определить себя в этом мире. И в этом, пожалуй, Нона в его глазах продвинулась намного дальше, чем он сам. Какая ирония. А Нона продвинулась не только в этом. Она придвинулась ближе, предая глазами уже не яичницу с тостами, а самого капитана. Отвлеклась на его губы, касающиеся кромки кружки, на пальцы, держащие чашку причудливым образом, веером сверху — она еще вчера заметила эту особенность в нем. И вообще, Леви выглядел слишком аппетитно, со своим хмурым изяществом, легкой россыпью темных прядей над скулой, тугими валиками мышц под рубашкой, так бы и съела, так залипла, что чуть не пропустила его ответ: — И она просто оставила тебя на произвол судьбы? — Да ты что, ничего такого. Еда и крыша у нас всегда была. Без изысков, так что меня через какое-то время стало тянуть на всякие эксперименты. — Лицо Леви приняло хорошо знакомое мне выражение сотрудника органов опеки. — Да и вообще, мы нормально живем. — Мне так не кажется. Хотя бы судя по тому, что ты сейчас здесь, а твой телефон не обрывают звонки. — Эй! Перестать. Я поэтому и не люблю рассказывать, люди вечно неправильно понимают. Что доводят тебя вовсе не отсутствие привычных домашних обрядов, а то, что ты всю жизнь на втором месте. Мама мной дорожит. Любит больше, чем что-либо еще в мире. Я в этом ни разу не сомневалась. Она всегда поддержит меня во всем, чем бы я ни занималась — учу ли юриспруденцию или работаю за 5 фунтов в час помощником повара в забегаловке, но в этом-то и вся, блин, проблема. В маме есть это вечно негаснущее пламя вдохновения. Не ради обыденных вещей, типа яичницы, или отметок в школе, или надежд других людей. И я правда принимаю все как есть, даже когда… Да никогда не понять, каково это, не иметь чего-то значимого, не иметь вдохновения. Она просто гений, а я… Толтко лишь я. Хотя, конечно, я в курсе, что со стороны гения от чокнутого отличить сложно, — мда, вышло как-то отчаяно и вообще не как было задумано. Но тут Леви внезапно стал таким, каким Нона его воображала, планируя яичницу: воплощением внимательности и благородства в попытке перевести тему: — Невероятно вкусный чай, спасибо, — и он был абсолютно серьезен в этот момент. Внутри Ноны все почти скакануло от удовольствия. Многим другим нравилась ее еда, но никогда прежде ей не было так стыдно и неловко за это. Вроде как никогда не замечала за собой ожидания похвалы, как несчастная собачонка, но с Леви буквально все иначе — просто яростно хотелось быть для него номером один, во всем или хоия бы в этом. Леви отставил чашку. Его чудесные руки, сильные, аккуратные в Ноне снова вызвали неисчерпаемый поток фантазий на разные темы. Захотелось узреть, как эти руки будут дрожать под воздействием того, что она хотела с ними делать. Однако едва ли способна, пока так мизерно мало знает об этом мужчине… Хорошо, что с яичницей она угадала. Однако слепой порыв не улегся и в итоге возобладал над трезвостью ума: стоило пальцам капитана вернуться на место, как они тут же были вздернуты и захвачены в плен. Рукой, и щекой, и языком Ноны снизу вверх, по пропитавшейся маслом с прованскими травами коже, до самых кончиков пальцев, слегка касаясь губой. Реакцию ждать не пришлось, вот только Нона ни при каком раскладе не собиралась выпускать из рук пленницу-мужскую-ладонь. Леви всполыхнул, словно огромный гепард, готовящийся к молниеносной атаке. — Нона! — И в этом голосе явно слышалось последнее предостережение.