Гален
12 сентября 2021 г. в 17:30
— Ты хочешь меня застрелить?
Гален неосознанно задал этот вопрос тоном, располагающим к положительному ответу. Всего несколько минут назад он бродил по дому Орсона, хватаясь за обрывки памяти, что казалась теперь чужой.
Какая ирония. Он ведь сам хотел забыть о прошлом, Джин только воспользовалась. Он хотел исчезнуть, стереть себя для самого себя и будь, что будет. Гален хотел перестать быть марионеткой в чужих руках, ежедневно читать презрение в глазах единственной дочери, которой лишь во хмелю, да под дозой было хорошо. Он старался не замечать, привычно бежал в вереницу формул и научных терминов, каких-то глобальных проблем, которые выглядели для него более понятными. Он видел в их решении больший смысл, списав со счетов свою дочь окончательно. И давно поверил в то, что до конца потерял её.
Гален устал. Время брало своё, отнимая здоровье, загнанный разум. Он решил замолчать, стать никем, раствориться в толпе, чтобы его все забыли. Гален никак не ожидал того, что окажется в этом доме. Орсон… Все пути предательски вели всегда только к нему.
Гален не смотрел на бластер в руке бывшего друга. Он смотрел в его голубые глаза и пытался понять, не ночной ли бред шёл за ним по пятам прошедшие полгода.
Эта комната, постель. Гален, доверчивый как ребёнок, задающий очередной наиглупейший вопрос. И Орсон, который терпеливо слушает и отвечает. Зажимает вновь открывшуюся рану на животе и обещает, что не оставит.
Здесь Гален спал. Думал, что спал, а сам ловил обрывки фраз, сказанные человеком, которого так давно стремился уничтожить. Он делал бы это каждый день, но понимал: этот голод никуда не уйдёт, и легче никогда не станет.
Гален оставил затею отомстить, но всё равно считал дикостью сидеть с Кренником за одним столом, пусть и неосознанно, но называть другом, как раньше, верить…
— Встанешь на ноги и забудешь меня, — полушутя сказал однажды Орсон, пуская заживляющую жидкость по его вене. — Удивишься сам, насколько сильно не захочешь видеть.
Гален действительно удивлялся сейчас, но только совсем иному. Другому себе, потерявшему память, беззащитному, относящемуся ко всему проще.
Этот Гален простил своего врага, этот Гален обещал, что никогда не забудет помощи, и его не преследовала в ночных кошмарах тень убитой жены, укоряющей в бездействии.
Гален не страдал, но от него не укрылось, что большинство его коллег, влюблённых в науку, оказались обыкновенными завистниками, от которых излишне ждать помощи. Неужели только Орсон принимал его любым?
Орсон медленно опустил бластер. Плечи сковало напряжение, взгляд голубых глаз упёрся в нечитаемый силуэт, стоящий против окна. Окажись Гален на его месте, то непременно бы решил, что ничего хорошего ждать от этой встречи не придётся, и уж тем более не стоит строить иллюзий добродушия. Гален шумно выдохнул, заметив, как Орсон перехватил бластер, зажатый в левой руке, когда он повёл правым плечом.
— Прошу прощения, что так неожиданно. Я не особо планировал визит.
— И зачем надо было взламывать дверь?
— Не хотел при тебе копаться в собственных мозгах, — задумчиво сказал Гален, повернув голову к окну. — А ещё не хотел быть тебе должен.
— Ты мне ничего не должен, — сухо ответил Орсон и подошёл ближе.
Гален почувствовал его тепло совсем близко, а ещё несильный запах дорогого виски, крепкого горького табака и мятной пастилки. Досадно: за всё время знакомства он так и не удосужился спросить, каким образом Кренник умудрялся достать даже в самых глухих трущобах всё самое лучшее. Если Орсон заговаривал на эту тему, то был максимально краток, подытоживая обещанием, данным себе самому ещё в детском доме: его жизнь будет кардинально другой, он добьётся этого любыми способами.
Внутри что-то дрогнуло, и дрожь эта прошлась по всему телу. В памяти снова закопошились образы, коими дышала эта комната, ставшая полгода назад Галену домом.
Тогда он впервые попробовал встать, но ноги подкашивались, не чувствуя опоры. С губ срывалось бесконечное: «прости», когда Орсон подхватывал его под руки и обеспокоено заглядывал в глаза. Орсон не обязан был ему помогать. Гален ненавидел свою унизительную беспомощность и горько смеялся, выплёвывая проклятия.
— Гален Эрсо рук не опускает, — твёрдо повторил Орсон.
— А если кончился Гален Эрсо?
Орсон крепко обнял в ответ. Так, что Гален услышал биение в его груди, гулкое, бешеное, почти отчаянное. Горячая кровь прилила к ослабевшим мышцам, даря новые силы.
— Ты выдержишь.
Бесконечно кружилась голова. Случались минуты, когда чужие фразы и собственные мысли звучали то рвано и глухо, то слишком громко. С Орсоном это быстро проходило, будто Орсон владел цепью, не дающей рухнуть в небытие. Гален считал, что тянет его вниз, что двоих эта цепь не выдержит. Тоненькая, яркая, способная сжечь до костной пыли за секунду, если разорвётся.
— Не отпускай, — обронил Гален, и объятия стали ещё крепче.
— А я думаю, что должен, — глубоко вздохнул Эрсо, сжимая пальцами переносицу. — Я считал, в забвении станет легче. Память… её слишком много, понимаешь? Много слов, сказанных зря, поступков, за которые я ненавижу тебя и себя одинаково. Но, если ты был действительно искренен со мной, то знай: я благодарен и отпустил прошлое. Взаимности не прошу.
Орсон только вздохнул, почти незаметно улыбнувшись и хищно сощурив глаза. Когда-то Гален полюбил его именно за этот взгляд, глубокий и коварный как океан на Скарифе. Чёрный зрачок в этой синеве выглядел жемчужинкой.
Тогда они оба были очень молоды и начинали по-настоящему жить, когда на Брентаале наступала ночь. Памяти, касавшейся чего-либо вне науки, было мало, но те крохи, что существовали, ярко блестели в глазах и собирались в маленькую шкатулочку в глубине сердца. Время выжгло их, но выжгло, как оказалось не всё.
— Я ждал тебя, — произнёс Орсон.
Между ними почти не осталось пространства.
— На сей раз не придётся лететь за мной через всю Галактику, — мягко улыбнулся Гален, протягивая ладонь.
Краски ночи пьянили сильнее и приятнее любого алкоголя. Всю свою жизнь учёный Гален Эрсо боготворил кайбер-кристаллы и теперь похожее излучение ощущал от Орсона. Он не мог предугадать того, что будет дальше, но терять его больше не собирался.