***
— А если так? — Юта поднимает в воздух вешалку с тёмно-синей водолазкой. — Типа… Ночное небо там, а? Инумаки сидит на полу, перебирая пакеты со старыми вещами в поисках чего-то дельного. Он поднимает голову вверх и внимательно смотрит на вещь. «Какая-то хрень», — показывает парень, мотая головой; Юта цокает, но вешалку назад в шкаф не суёт. — Это слишком официально, — поясняет Тоге. — Ты ж не Нанами… — Ла-адано, — Оккоцу снова исчезает в шкафу. Юта, кажется, уже отчаялся найти что-то подходящее, как посмотрел на то, что отодвигал рукой. Какая-то рубашка всё мешалась ему и загораживала обзор на полки, из-за чего ему приходилось сдвигать вещи в сторону, держась за надоедливую тряпку. Тряпку, которая попалась под руку в самый нужный момент. Оккоцу хватает её с вешалки и поворачивается, выдавая радостное «Вот!». И через две секунды тишины раздаются два смешка, потому что Инумаки сделал ровно то же самое с найденными им вещами. Тоге держит пару носков с рисунком жёлтых звёзд, а на его руку накинута голубая жилетка с облаками. Оккоцу же показывает рубашку с принтом солнца, луны и едва-едва заметных звёздочек по всей ткани. Юта с облегчением кидает одежду на кровать и падает рядом. — Ура! Конец мучениям! — объявляет темноволосый. — Носки, думаю, лишними будут, а вот ту белую футболку с длинными рукавами возьми. Подойдёт. Не будешь же ты в одном свитере, или что это? «Для тебя что угодно», — показывает Инумаки, оставляя найденное на полу и быстро залезая на кровать. Лежать поперёк странно: ноги неудобно свисают, а по бокам места очень много; даже в плед нормально не завернёшься. Тоге подтягивает ноги к себе и укладывается головой на чужую грудь. Юта снова заговаривает, и голос его касается чужих щёк. — Мне кажется, что я уже начинаю ненавидеть всё, что хоть немного напоминает форму звезды. Инумаки смеётся, кивая в согласии. Последние пару дней вокруг и правда были только эти пятиконечные чудовища, которые преследовали везде: дома, на работе, на улице. Ты смотрел на вечернее небо и видел их. Даже под закрытыми веками маячили они — звёзды. Чтобы ещё хоть раз на квартальное был космос… Хотя, никто не знал, что именно стоит запретить. Такие темы или Сатору, каждый раз выдумывающего что-то, ломающее мозги в десять раз сильнее, чем было до этого. А запретить, если честно, хотелось и то, и другое.***
— Ты серьёзно шёл пешком? — кричит Нобара, заметив Юдзи, спускающегося по лестнице. Тот с улыбкой машет ей. — Я просто люблю гулять, — не убирая улыбки с лица, отвечает парень, как только подходит ближе. — Ну что, куда пойдём? — Мидтаун? Как тебе? — спрашивает рыжая, беря Итадори под руку. Кажется, что ответ его особого значения не имеет. В названиях магазинов он как-то не разбирался, а тем более магазинов, расположенных в городе, где он жил всего месяц. — Можно я просто скажу, что доверяю твоему выбору и сегодня выполняю все твои поручения? Весь в Вашем распоряжении, миледи, — со смешком говорит Юдзи, заходя в открывшиеся двери вагона. — Всегда мечтала, чтобы кто-то носил за меня все пакеты с покупками. — Нобара садится на свободное место, расправляя руками подол длинной зелёной юбки в жёлто-белую клетку. — Знаешь, как руки болят потом? И теперь Юдзи знал. Последние часа полтора он носил пакетов пять, если не больше. И его левая рука начинала всё сильнее напоминать о том, что брать всё в одну руку — плохое решение. А как его радовало, когда сотрудники магазинов разрешали оставить купленное на кассе. Но даже так ему приходилось носить множество вешалок. Самым главным же был тот факт, что ему пока что ещё ничего не купили. Вот только сейчас (если он верно предполагал) наступает его очередь. И, ожидая её, он слишком устал. Но всё же смиренно терпел. — Смотри какие! — Нобара снимает вешалку с горчичными брюками. Ремешок из солнц на цепочке был продет через петли. — Давай на этом и закончим, — с надеждой говорит Юдзи. Быть увешанным украшениями от и до ему как-то не хочется. — Тогда надо ещё белую рубашку… И будешь нашим солнышком, — сквозь смешок отвечает девушка. Итадори кивает, приступая к поиску чего-то подходящего. Под руку ему попадаются лишь какие-то странные модели: слишком короткие, кривые, с дурацкими рукавами — всё не то. Нобара ходит где-то неподалёку и ищет ровно то же, что и он. Временами она бросает на него такой взгляд, будто что-то хочет сказать, но никак не решится. Наверное, даже прокрутив в голове диалог сто раз, всё равно не сможешь сразу сказать задуманное. — Можно вопрос? — наконец спрашивает рыжая, в эту же секунду понимая, что вернуться в прошлое и заткнуть себе рот не получится. — Ладно, нет. Забей. — Можешь спрашивать что угодно, — спокойно отвечает Итадори. Нобара сжимает рукав какого-то свитшота, пока в мыслях её кидает от того, стоит ли вообще говорить что-то серьёзное. Может отшутиться? Спросить о чём-то другом? Но в то же время Юдзи кажется ей человеком понимающим, способным дать верный совет. И всё же ей не хочется, чтобы они оба были правы. Правда, в глубине души она знает, что Чосо всегда желал ей лучшего, пока она лишь довольствовалась худшим. — Ты считаешь нужным признаваться в чувствах или молча жить с ними? — Кугисаки отпускает рукав. Юдзи вскидывает брови и поворачивается, держа в руках две вешалки с почти одинаковыми рубашками. Вопрос странный, будто с намёком на что-то. Нобара ждёт ответа, стоя по другую сторону стенда с футболками, отделяющего их друг от друга. — Ты это ещё у кого-то спрашивала? — прежде чем ответить, уточняет Итадори. Рыжая кивает. Юдзи понимает, что ответ его сильно повлияет на что-то в чужой жизни. Его взгляд почему-то важен для Нобары. И на это что-то она решиться не может, раз его взгляд — не единственный. — Сложный вопрос, — хмурится Юдзи. — Хорошо, давай представим, что рассматриваем адекватного и понимающего человека. Ты знаком с ним достаточно, любишь его столько же… Я бы признался. Нобара вздыхает, подходя ближе и забирая из рук Итадори одну из рубашек. Она вешает её на место и берёт вторую — с круглым воротом и молнией на спине. Ткань у неё приятная — такая, в которой утонуть можно. Девушка поднимает взгляд на Юдзи. — А если тебе откажут? — Ты думаешь, это испортит отношения? — спрашивает он. Кугисаки кивает несколько раз подряд. — Боже, ты чего? Если человек тебя ценит, то не станет отталкивать. Он всё поймёт. Не могла же ты влюбиться в придурка! Юдзи снимает ещё одну рубашку и прикладывает к себе. Нобара морщится, жестом прося повесить на место. Не могла… — А если ты прям на сто процентов уверен, что не взаимно? Какой смысл? — хмыкает рыжая. — Ну как можно быть уверенным в чём-то на сто процентов? Если ты не попытаешься, то, возможно, упустишь огромный шанс, — Юдзи кладёт руки на узкие плечи и заглядывает в карие глаза. — Ну и ладно, — Нобара скидывает руки, неосторожно царапая Итадори кривым концом вешалки. — Чувства есть, но они же не приносят мне каких-то там страданий. Юдзи тупит взгляд на небольшой царапинке, возвращаясь мыслями к разговору. Он всегда старался говорить о чувствах. Не всегда получалось, не всегда его слышали, но пересчитать тех, с кем он молчал, можно было по пальцам. И в глубине души он хотел, чтобы считать их не приходилось. Если бы Юдзи начинал всё сначала, то многое бы сказал, потому что в тот момент было нужно. Но сейчас он мог лишь с грустью осознавать, что есть в его жизни люди, которым уже никогда он и слова не скажет, не извинится и не выразит к ним чувства. — Посмотри с другой стороны, — Итадори опирается на стойку с рубашками. — Сколько-то лет счастья или сколько-то лет мыслей «А если бы я сказала? А были бы мы вместе? А как было бы мне сейчас, если бы тогда я призналась?» Ты правда выберешь второй вариант? — Пошли лучше в примерочную, — разочарованно говорит девушка. — И в ювелирный зайдём, хорошо? Юдзи видит, как Нобара смягчается. И всё же ей тяжело принять, что она может быть неправа. В её мире такого попросту не бывало. Но она знала точно, что Чосо будет ей гордиться. И пусть это разобьёт её сердце, но она хотя бы жалеть о своём молчании не будет.***
Фушигуро был довольно флегматичен, малоэмоционален и почти никогда не показывал даже половины того, что чувствовал. Открытость, наоборот, пугала его. Поэтому он предпочитал молча переживать происходящее внутри, а не вытряхивать наружу. Даже его квартира отражала его разум. Ничего лишнего, только он и то, что ему нужно или к чему он привязан. И как он не любил, когда к нему кто-то приходил, так он и не любил, когда его мысли занимало то, о чём думать он не желал. Что-то такое, к чему своё отношение он рациональным назвать не мог. И вот с таким холодным отношением ко многому он подобрал себе одежду без какого-либо энтузиазма ещё в начале недели, и теперь она преспокойно висела в шкафу, дожидаясь своего часа. Мегуми же завернулся в тяжёлое одеяло, а глаза его бегали по строкам книги о работе криминалистов. Слишком интересно, чтобы оторваться. Поэтому он не вставал уже часа три, зажимая с левой стороны больше половины книги. Ромашка в кружке уже давно остыла, и прикроватная лампа отражалась в чайной глади. Он был рад, что Сатору хоть иногда давал выходные. Работать Мегуми нравилось, но иногда хотелось никого не видеть. Сидеть дома неделю и никуда не выходить получалось так редко, что каждый такой раз был особенным. Это время почему-то ассоциировалось у него с детством, хоть он и сам не мог понять почему. И вот тяжёлое одеяло на пару со сном придавливало его к подушке, пока сам Фушигуро пытался сосредоточиться на фрагменте разговора с подозреваемым. Мегуми открывает глаза, понимая, что всё же уснул. Лампа светит над головой, а мышцы шеи сковало от неудобной позы. Просто так он никогда не просыпался. И затёкшая шея явно относилась к «просто так». Фушигуро ищет телефон на тумбе и смотрит на время. Давно за полночь. Флажок о новом сообщении горит под циферблатом. Черноволосый редко получал сообщения и как-то не любил всё это. Почти… И из-за этой маленькой погрешности он сейчас надеялся, что сообщение это от конкретного человека. А если нет, то пусть будет рекламой или ещё чем-то таким. Мегуми открывает мессенджер и понимает, что Нобара — не та, чьё имя он ждал в окошке диалогов. Привет. Прости, что так поздно, но надень завтра, пожалуйста, ту подвеску с луной, которую я тебе дарила в прошлом году.***
— Оно горит… Оно точно горит… — обеспокоенно произносит Рёмен, сидя на стуле посреди комнаты. Ураюме отводит руку в сторону, поправляя завитую прядь волос. Даже стул не всегда помогал компенсировать их разницу в росте, и девушке приходилось вставать на носочки, чтобы закончить причёску. — Успокойся, — твёрдо говорит девушка. — Ничего там не горит. — А что там тогда так шипит? — неверяще спрашивает Итадори. — Неважно. Главное, что не горит, — Ураюме берёт ещё одну прядь и накручивает на щипцы. Рёмен ждёт, когда это насилие над его волосами кончится. Он уже даже несколько пожалел, что Ураюме смогла уломать его на такое преображение. «Под это выступление тебе нужен нежный образ», — мысленно повторяет парень чужие слова. Но всё же ради этой счастливой увлечённости на её лице Рёмен был готов терпеть что угодно. — Ты такой милый, — светловолосая в чувствах целует Итадори в щёку и быстро сматывает щипцы. Рёмен тепло улыбается и самым преданным взглядом смотрит на девушку. Она садится перед ним и достаёт из рабочего чемоданчика футляр с кистями, румяна и ещё несколько каких-то блестящих баночек. — Надеюсь, на тебе румяна будет видно, — Ураюме быстро наносит их на щёки, замечая небольшую розовость. — Блёстки хочешь? — Лучше веснушки, — мотает головой Итадори. — Солнышко поцеловало? — спрашивает девушка, беря в руки тёмный карандаш. — Пару минут назад, — с улыбкой отвечает парень. Ураюме вздыхает и сжимает чужое бедро. Такие вещи всегда убивали её. Девушка старательно проставляет солнечные отметины на чужом лице. Рёмен сидит как довольный кот и смотрит на светловолосую не отводя взгляда. Вокруг них полный хаос: раскиданные вещи, косметика, разбросанная по полу, утюжки и фен где-то в стороне — но Рёмен не обращает внимания на это. Сейчас вся его вселенная сконцентрирована на одном человеке. Ураюме закрывает карандаш колпачком и отодвигается, чтобы увидеть результат издалека. — Готово… Можешь одеваться, — кивает она. Рёмен ещё раз целует девушку, чувствуя вкус малиновой помады, и стягивает с себя футболку, поворачиваясь к Ураюме спиной. Она быстро пересаживается на стул и смотрит на мышцы спины. Уже настоящие веснушки бегут по ней. Итадори натягивает чёрный прозрачный топ с облаками, расправляя его сзади и поворачиваясь к девушке. — Ну? — ждёт окончательного вердикта. — Слов нет, насколько ты красивый, — с пламенем в глазах смотрит девушка. Рёмен встаёт на колени перед ней и смотрит в глаза. Девушка кладёт ему руку на грудь ровно по середине, чувствуя стук сердца. Этот жест был для неё самым драгоценным. Что-то было в нём такое, что заставляло её растворяться в чувствах до самых костей. — Знаешь, пока ещё есть время до работы нужно, наверное, порепетировать последний раз, — с ухмылкой говорит парень. — Поможешь? Ураюме согласно кивает, привставая со стула, и Рёмен подхватывает её на руки. Вот так приятно начинается их четверг. Но четверг у всех разный. Поэтому пока кто-то наслаждается друг другом, кто-то с самого утра на ногах занимается рабочими и семейными делами; кто-то не может понять, как гладить брюки, потому что не хотел с этим разбираться вечером; кто-то красится уже в пятый раз, потому что всё не то; кто-то пьёт чай с мятным печеньем, болтая ни о чём с любовью своей жизни, а кто-то должен думать о работе, но мысли только об этой дурацкой любви. Ну и куда же без кого-то, кто уже пару часов не может найти грёбаную подвеску с луной.